* * *
Нет?
Понятно. Ладно, вы выиграли.
Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите знать, как после странствий с Квитуном я попал на страницы этой книги. Да? Именно этого вы ждете? Мне не надо было говорить об этой проклятой тайне. Но я сказал. И вот мы опять смотрим друг на друга.
Что ж, вас можно понять. Если бы мы поменялись местами, если бы я взял в руки книгу и обнаружил, что кто-то ею овладел, я захотел бы узнать все - почему, когда, где и кто.
Где - в Германии, в маленьком городке под названием Майнц. Кто - парень по имени Иоганн Гутенберг. Когда - на этот счет я не совсем уверен, у меня плоховато с датами. Помню, было лето, стояла неприятная духота. Что касается года, то предположу, что это 1439-й, но могу промахнуться на пару лет. Вот они - где, кто и когда. Что еще осталось? Ах да - почему. Конечно. Самое главное. Почему.
Это просто. Мы отправились туда, поскольку Квитун прослышал, что этот Гутенберг создал какую-то новую машину. Он захотел увидеть ее, и мы пошли. Как я уже сказал, у меня всегда было плоховато с датами, но предположу, что к тому времени мы с Квитуном пропутешествовали около сотни лет. Это недолго, по меркам жизни демона. Некоторые из нас почти бессмертны, потому что происходят от слияния Люцифера и Первых Падших. Я, к сожалению, не такой чистой породы. Моя мать всегда гордилась тем, что ее бабка была одной из Первых Падших. Если это правда, то я мог бы прожить пять тысячелетий, если бы не втянулся в месиво слов. Так или иначе, но ни я, ни Квитун не старились. Наши мышцы не болели и не атрофировались, глаза нас не подводили, на слух мы не жаловались. Мы прожили век, наслаждаясь всеми излишествами, доступными в подлунном мире, ни в чем себе не отказывая.
За первые месяцы Квитун научил меня, как избегать неприятностей. Мы путешествовали ночью, на краденых лошадях, меняя их каждые несколько дней. Я не очень-то люблю животных. Не знаю демона, который бы их любил. Наверное, мы боимся того, что их положение слишком близко к нашему, и по прихоти грозного Бога из Книги Бытия и Апокалипсиса, творца и разрушителя, нас тоже могут поставить на четыре конечности, повесить нам на шею хомут и запрячь нас, как лошадей. Постепенно я стал чувствовать некую симпатию к этим животным, которые были чуть больше, чем рабами, но в своей бессловесности не могли протестовать против рабства или хотя бы рассказать свою историю. Историю скотины, которая тянет плуг по неподатливой земле; историю ослепленных птиц, которые поют до изнеможения в маленьких клетках и верят, что услаждают голосом бесконечную ночь; историю нежеланных отпрысков собак или кошек, которых отбирают у матерей и убивают на их глазах, а те не в силах постичь смысл этого ужасного приговора.
К людям жизнь была не менее жестока: они устало тащились за запряженной скотиной, ловили певчих птиц и выкалывали им глаза, вышибали мозги из новорожденных котят и думали лишь о предстоящих трудах, бросая трупики свиньям.
Единственная разница между представителями вашего вида и животными, чьи страдания я видел каждый день на протяжении сотни лет, заключалась в том, что у людей, хотя они были крестьянами и не знали грамоты, имелось очень ясное понятие о рае и аде, о грехах, навеки лишающих их милости Создателя. Обо всем этом они узнавали по воскресеньям, когда колокольный звон собирал их в церкви. Квитун и я по возможности приходили на службу, прятались в укромном месте и слушали речения местного священника. Если он внушал пастве, что они бессовестные грешники, и рассказывал, какие бесконечные муки ожидают людей за их преступления, мы считали своим долгом тайно понаблюдать за этим священником день-другой. Если ко вторнику он не впадал ни в одно из преступлений, которые клеймил в воскресенье, мы отправлялись дальше. Но если священник предавался обжорству за закрытыми дверьми и пил вино, какое его пастве не достанется вовек, если он совращал детей на исповеди и запугивал обесчещенных девочек или мальчиков вечным проклятием и геенной огненной, то мы считали своим долгом избавить его от дальнейшего лицемерия.
Убивали ли мы таких священников? Иногда, но мы так диковинно запутывали обстоятельства убийства, что ни один из прихожан не мог быть обвинен в этом преступлении. Наше умение мучить и отправлять на тот свет священников за десятилетия поднялось на высочайший уровень и приблизилось к гениальности.
Помню, мы прибили одного особенно развратного и зажравшегося святого отца к потолку его церкви - так высоко, что никто не мог понять, каким образом это проделано. Другого, удовлетворявшего свой извращенный голод за счет крошечных детей, мы разрезали на сто три части. Квитун справился с этим делом - его жертва оставалась живой (и молила о смерти), пока он не отделил от нее семьдесят девятый кусок.
Квитун хорошо знал мир. Не только человечество и его деяния, но и вещи иного рода, без явной связи между ними. Он разбирался в пряностях, парламентах, саламандрах, колыбельных, проклятиях, ораторском искусстве и болезнях; в загадках, цепях и вменяемости; в способах изготовления леденцов, в любви и вдовах; в сказках, которые рассказывают детям, в сказках, которые рассказывают родителям, и в сказках, которые человек рассказывает самому себе, когда все, что он знал прежде, теряет смысл. Кажется, не было такой темы, в которой Квитун был бы несведущ. А если он все-таки оказывался несведущим, то лгал так непринужденно, что я верил каждому слову, как Писанию.
Больше всего он любил руины, разоренные места, опустошенные войнами и забвением. Со временем я стал разделять его вкусы. Для нас такие места очень подходили, поскольку ваша братия избегала руин, веруя, что их населяют злые духи. Порой суеверия недалеки от истины.
То, что привлекало нас в разоренных местах, подчас влекло и других ночных бродяг, которых не пустили бы на порог христианского дома. Там собирались шайки злодеев и кровопийц. Мы без труда прогоняли их, очищая для себя облюбованное место.
Странно об этом говорить, но когда я вспоминаю ту нашу жизнь в разоренных домах, она напоминает мне семейную жизнь. Наша дружба длиной в век и стала неосвященным браком на середине отпущенного ей срока
* * *
Другого счастья я не знал
* * *
Когда я говорил о кратких и тяжких годах тех, кто пахал поля и ослеплял певчих птиц, мне казалось, что жизнь - любая жизнь - не так уж отличается от книги. Например, у нее тоже есть пустые страницы в начале и в конце.
В начале их не много. Через какое-то время появляются слова "В начале было Слово", - например. Хотя бы в этом мы согласны с Писанием.
Короткую историю моей длинной жизни я начал с мольбы о пламени и скором конце. Но я просил слишком многого. Теперь я это понимаю. Не стоило надеяться, что вы выполните мою просьбу. Зачем вам уничтожать то, чего вы еще не видели?
Вам нужно попробовать на вкус кислую мочу, прежде чем разбить горшок. Вам нужно увидеть язвы на теле женщины, прежде чем прогнать ее из вашей постели. Теперь я это понимаю.
Но всепожирающее пламя не может гореть вечно. Я расскажу вам еще одну историйку, чтобы заслужить этот огонь. Она не похожа, поверьте мне, на предшествующие рассказы. Мое последнее откровение - ни от кого больше вы такого не услышите. Единственная, уникальная история закончит эту книгу. И я расскажу вам - если будете хорошо себя вести - о природе великой тайны, о которой я говорил ранее.
Итак, однажды - точную дату я, как уже сказано, позабыл - Квитун сообщил мне:
- Мы должны отправиться в Майнц.
Я никогда не слышал про Майнц, а в тот момент вообще не горел желанием куда-либо идти. Я отмокал в ванне, наполненной кровью младенцев. На ее наполнение я потратил немало времени, поскольку ванна была немаленькая, а младенцев нелегко добыть (и сохранить живыми, чтобы ванна была горячей) в необходимом количестве. Мне понадобилось полдня, чтобы найти тридцать одного младенца, и еще час или более, чтобы перерезать их пищащие глотки и сцедить кровь. Справившись с этим делом, я наконец уселся в смягчающую влагу, вдыхая медово-медный аромат младенческой крови, и тут появился Квитун.
Он отшвырнул ногой останки тех, кто стал источником моего удовольствия, подошел ко мне и велел одеваться. Мы отправляемся в Майнц.
- К чему такая срочность? - возразил я. - Этот дом подходит нам как нельзя лучше - в лесу, далеко от людских глаз. Когда нам в последний раз удавалось прожить столько времени на одном месте, чтобы нас не потревожили?
- Так ты представляешь себе жизнь, Джакабок? - (Он называл меня Джакабоком, только когда напрашивался на спор; в приливе теплых чувств он звал меня мистером Б.) - Сидеть на месте, где никто не тревожит?
- А что в этом ужасного?
- Демонация стыдилась бы тебя.
- Мне дела нет до демонации! Мне есть дело только… - Я посмотрел на него, зная, что он может закончить эту фразу сам. - Мне нравится это место. Здесь тихо. Я подумывал, не купить ли козу.
- Зачем?
- Будет молоко. Сыр. С ней веселее.
Он поднялся и пошел назад к двери, пиная перед собой обескровленные трупики.
- Твоя коза подождет.
- Потому что тебе вдруг понадобилось тащиться в какой-то Майнц и смотреть, как очередной урод изобретет очередную уродскую машину?
- Нет. Потому что один из этих обескровленных недоносков под моими ногами - внук лорда Людвига фон Берга, который собрал небольшую армию мамаш, потерявших своих детей, плюс сотню мужчин и семерых священников. И они сейчас идут прямо сюда.
- Откуда они знают, что мы здесь?
- Один из твоих мешков дырявый. Ты оставлял след из плачущих детей на всем пути от города до леса.
Проклиная свою неудачливость, я вылез из ванны.
- Итак, козы не будет, - произнес я. - Может, в следующий раз?
- Смой кровь.
- Это необходимо?
- Да, мистер Б., - ответил он, снисходительно улыбаясь. - Необходимо. Я не хочу, чтобы по нашему следу пустили собак, потому что от нас разит…
- Мертвыми младенцами.
- Так мы пойдем в Майнц или нет? - спросил Квитун.
- Если ты хочешь пойти.
- Хочу.
- Почему?
- Там есть машина, которую мне нужно увидеть. Если она может делать то, о чем говорят, то она изменит мир.
- Правда?
- Правда.
- Ну, говори скорей, - попросил я. - Что за машина?
Квитун лишь улыбнулся.
- Мойся скорее, мистер Б., - сказал он. - Нас ждут новые места и новые зрелища.
- Что-то вроде конца света?
Квитун оглядел груды невинных детей вокруг ванны.
- Я говорю об изменении, не о конце.
- Каждое изменение - это конец, - сказал я.
- Вы только послушайте его. Голый философ.
- Ты насмехаешься надо мной, мистер К.?
- А тебя это обижает, мистер Б.?
- Только если ты хочешь меня обидеть.
Он оторвал взгляд от мертвых детей. Золотые искорки в его глазах сияли, как солнце, высветляя темные зрачки. Все было золотым - в его глазах и в его мире.
- Обидеть тебя? - повторил он. - Никогда. Я готов мучить кого угодно - хоть Папу, хоть святых, хоть мессию, пока мозг не взорвется. Но тебя - никогда, мистер Б., никогда.
* * *
Мы вышли из дома через заднюю дверь, когда фон Бергов легион солдат, священников и одержимых мщением мамаш входил в парадную. Если бы я не изучил чащу леса во время долгих блужданий по ней, наивно мечтая об идиллической жизни с Квитуном и козой, нас бы непременно поймали и изрезали на куски. Но я знал лабиринт лесных троп даже лучше, чем сам предполагал, и вскоре мы оторвались от легиона фон Берга на безопасное расстояние. Мы немного замедлили шаг, но не остановились, пока последний крик преследователей не замер вдали.
Мы немного передохнули, не говоря ни слова. Я слушал голоса птиц, чьи мелодии сейчас были более замысловатыми, чем простые ясные ноты, выпеваемые в залитых солнцем рощицах у опушки леса. Тьма изменяет все. Квитун, видимо, думал о Майнце. Позже, когда мы вышли из леса с другой стороны, за тридцать миль от того места, где вошли в чащу, он высмотрел троих охотников на лошадях и сразу предложил поохотиться на охотников, забрать их одежду, оружие, хлеб и вино, а также лошадей.
Мы сделали это и уселись среди голых мертвецов поесть и выпить.
- Наверное, надо их похоронить, - предложил я.
Я знал, Квитун не захочет тратить время попусту на рытье могил. Но я не ожидал того, что пришло ему в голову. Впечатляющая идея, я признаю. Мы протащили мертвецов метров на пятнадцать в глубь леса, где росли высокие деревья с плотным пологом листвы, после чего, к моему изумлению, Квитун подхватил один из трупов на руки, присел на корточки, потом внезапно подскочил и подбросил тело кверху с такой силой, что оно пролетело сквозь густую крону. Труп пропал из виду, но я слышал, что он продолжал лететь вверх еще несколько секунд, пока не застрял на какой-то высокой ветке. Птицы побольше и поголоднее тех, что пели внизу, быстро склюют его плоть.
Квитун проделал то же самое с двумя другими телами, выбрав для каждого свое место. Он слегка запыхался, но был явно доволен собой.
- Когда их найдут, будут долго искать причину смерти, - сказал он. - Что означает это выражение лица, мистер В.?
- Просто я изумлен, - ответил я. - Мы уже сто лет вместе, а ты все время выдумываешь новые фокусы.
Квитун не скрыл своего удовлетворения и самодовольно улыбнулся.
- Что бы ты без меня делал, - произнес он.
- Умер бы.
- От голода?
- Нет. От жажды твоего общества.
- Если бы ты не был знаком со мной, у тебя не было бы причин оплакивать мое отсутствие.
- Но мы встретились, и теперь причина есть, - сказал я, отворачиваясь.
Мои и без того обгоревшие щеки вспыхнули от таких вопросов, и я пошел обратно к лошадям.
* * *
Мы забрали всех троих лошадей, что позволяло каждой отдыхать от всадника в пути и ускоряло наш путь. Был конец июля, и мы путешествовали ночью не только из осторожности, но и ради того, чтобы делать остановки в потаенных местах днем, когда недвижимый воздух становился неистово жарким.
Оттого что наше путешествие ограничивалось короткими летними ночами, у Квитуна портилось настроение, и я согласился ехать и днем и ночью, чтобы скорее добраться до Майнца. Лошади вскоре выбились из сил, и одна буквально пала подо мной. Мы оставили двоих живых рядом с мертвой (к трупу они не проявили ни малейшего интереса) и, взяв оружие и то немногое, что осталось от украденной вчера еды, побрели дальше пешком.
Лошадь пала сразу после рассвета. Пока мы шли, жар восходящего солнца, поначалу мягкий, становился все более гнетущим. Пустая дорога, простиравшаяся перед нами, не обещала никакой тени под крышей или деревом. По обочинам тянулись поля недвижных колосьев.
Одежда, взятая у охотников, богатая и подходящая по размеру, душила меня. Я хотел сорвать ее и идти нагишом, как в подземном мире. Впервые после того, как мы с Квитуном покинули пропитанную кровью лесную поляну, я захотел вернуться в Девятый круг, вновь очутиться среди мусорных гор и долин.
- Ты так же себя чувствовал? - спросил Квитун.
Я бросил на него озадаченный взгляд.
- В огне, - пояснил он, - где ты получил свои шрамы.
Я покачал головой, в которой словно стучал молот.
- Глупо, - пробормотал я.
- Что?
В его голосе звучала угроза. Мы с ним бесконечно спорили, зачастую неистово, но наши перепалки никогда не доходили до насилия. Я слишком преклонялся перед ним, чтобы дойти до этого. Целое столетие мы воровали, убивали, путешествовали, ели и спали вместе, но этот век не изменил моей горькой уверенности в том, что если звезды расположатся нужным образом, Квитун без колебаний убьет меня. Сегодня в небе была всего одна звезда, но как же она пылала! Она была подобна сияющему немигающему глазу, поджаривавшему ярость в котелках наших мозгов, пока мы шли по пустой дороге.
Если бы я не чувствовал на себе огненного взгляда, если бы в этом взгляде не было осуждения, я бы унял свой гнев и извинился перед Квитуном. Но не сегодня. Сегодня я ответил честно.
- Я сказал "глупо".
- Ты говоришь обо мне?
- А как ты думаешь? Глупый вопрос, глупая голова.
- Кажется, ты сошел с ума от перегрева, Ботч.
Мы уже стояли лицом друг к другу на расстоянии вытянутой руки.
- Я не безумен, - сказал я.
- Тогда зачем ты поступаешь как идиот, называя меня глупым? - Его голос понизился до шепота - Или ты так устал от пыли и жары, что хочешь разом избавиться от всех невзгод. Да, Ботч? Ты устал от жизни?
- Нет. Только от тебя, - сказал я. - От тебя и твоих вечных скучных разговоров о машинах. Машины, машины! Кому интересно, что изобретают люди? Мне - нет!
- Даже если машина изменит мир?
Я засмеялся.
- Ничто не изменит это, - сказал я. - Звезды. Солнце. Дороги. Поля. И многое, многое другое. Мир без конца.
Мы пристально посмотрели друг другу в глаза, но мне больше не нужно было ловить его взгляд, даже во всем его золотом сиянии. Я повернулся назад, туда, откуда мы пришли, хотя дорога в ту сторону тоже была пуста и неприветлива. Мне было все равно. Мне совершенно не хотелось идти в Майнц и смотреть на то, что Квитун считал таким интересным.
- Куда ты идешь? - спросил он.
- Куда угодно. Главное - подальше от тебя.
- Ты умрешь.
- Нет, не умру. Я жил до того, как узнал тебя, проживу и дальше, когда тебя забуду.
- Нет, Ботч. Ты умрешь.
Я был от него в шести или семи шагах, когда внезапно почувствовал страх и осознал, что значат его слова. Я уронил мешок с едой и, даже не поглядев на Квитуна, чтобы подтвердить свои страхи, бросился к единственному укрытию - к зарослям пшеницы. За спиной я услышал звук:, похожий на щелканье бича, и почувствовал волну жара, догнавшую меня. Она была достаточно сильна, чтобы подтолкнуть меня вперед. Мои ноги, закованные в эти чертовы модные сапоги, запнулись друг о друга, и я упал в мелкую канаву между дорогой и полем. В этом было мое спасение. Если бы я остался стоять, меня бы снесло волной жара, которую Квитун изрыгнул в моем направлении.
Жар миновал меня и дошел до колосьев. Они почернели в один миг, а после расцвели огнем, роскошным оранжевым пламенем, поднимавшимся на фоне безупречно синего неба. Если бы у огня было больше добычи, чем пожухлые стебли, я бы сгорел дотла в той самой канаве. Но огонь пожрал их за половину удара сердца, и пламя в поисках пищи побежало по краям поля в обе стороны. Завеса дыма поднялась от почерневшего жнивья, и под ее прикрытием я пополз по канаве.
- Я думал, что ты демон, Ботч, - сказал Квитун. - Посмотри на себя. Ты всего лишь червь.
Я замер, оглянулся и сквозь разрыв в пелене дыма увидел, что Квитун стоит в канаве и наблюдает за мной. На его лице застыла гримаса отвращения. Я видел такое выражение его лица, но нечасто. Он приберегал его для самой низкой и безнадежной мрази, которую мы встречали на пути. Теперь и я был причислен к ней, и этот факт жалил больнее, чем то, что он мог убить меня взглядом, а я не успею напоследок вздохнуть.
- Червь! - призвал он меня. - Готовься сгореть.
В следующий миг должен был вырваться убивающий огонь, но две случайности спасли меня. Во-первых, со стороны поля раздались крики - скорей всего, хозяева бежали сюда в надежде затушить пламя. Во-вторых, совсем неожиданно внезапно сгустившийся дым от горевших колосьев полностью закрыл просвет, в который Квитун смотрел на меня.