Я подхожу ближе, чтобы взглянуть. Хрящ медленно разворачивается. Он уже не рычит и не лает, а просто надвигается прямо на меня. У меня в руках бита, и я держу ее крепко. И тут его разверзшаяся пасть, обнаружившая ровные ряды белых клыков, вгрызается в дерево биты. Я явно слышу хруст. Боже, на ее месте могло оказаться мое горло. Под тяжестью этой псины я плашмя опрокидываюсь на спину. Он на мне: пытается вырвать биту из моих рук, отчаянно вращая головой из стороны в сторону, тогда как его задние лапы когтями врезаются мне в живот. Огромным усилием мне удается отпихнуть его от себя, и он взмывает в воздух с куском биты в пасти. Еще немного, и он сожрал бы мое единственное оружие. В полете он на мгновение теряет ориентацию. Я все еще лежу на спине. Теперь он ходит вокруг меня, стараясь вцепиться мне прямиком в шею. Но для начала он вновь вгрызается в биту и пытается ее вырвать из моих рук. Наверное, еще немного, и ему это все-таки удастся, поэтому я, изогнувшись влево, изо всех сил швыряю биту и пса, мертвой хваткой вцепившегося в нее, вправо. Он приземляется и несколько футов скользит по грязи. Я стремительно перекувыркнувшись, вскакиваю на ноги и вскарабкиваюсь на башню. Хрящ за мной. Он ухватился зубами за мою штанину, но мне удалось спихнуть его: я совсем не собирался повторять судьбу Ахиллеса.
И вот я сижу на этой башне, а пес страдает там, внизу, тщетно пытаясь добраться до меня. Все отходит назад, чтобы побольше разогнаться и допрыгнуть до вершины. Да только где ему! И странно, он даже не лает и не издает ни единого звука.
Я бы не назвал себя любителем животных. Собаки, кошки, дикие животные - без разницы, мне до них всех нет никакого дела. Только я ставлю этих животных выше любого человека. Они - сама естественность. Едят, когда голодны, спят, когда устают, имеют друг друга, когда хотят, бросаются в бой ради своих друзей и убивают врагов. Поэтому навредить этому псу я не хочу. А то мог бы первым делом ударить со всего маху его по башке, и все. Однако, убраться отсюда целым и невредимым будет весьма и весьма непросто. Я вынимаю сигарету и подкуриваю ее.
Хрящ обо мне совсем не забыл, однако вместо того, чтобы разбегаться и безмолвно подпрыгивать, он принимается за то, от чего я его отвлек. Я отбрасываю сигаретный окурок и спрыгиваю на прочный на вид кусок древесины. Хрящ оборачивается на меня. Свет уличного фонаря преломляется у него в глазах и превращает их в два ярко-красных уголька. Какой взгляд! Он отворачивается и идет к стене. Не медля ни секунды, я спрыгиваю прямо на него и приземляюсь ему на спину, всячески стараясь прижать его к земле. Он извивается, корчится, выгибается и мотает башкой в разные стороны. Его челюсть щелкает в миллиметре от моего лица: он промахивается, но впивается зубами мне в плечо. Глубже и глубже. Моя рука сдавливает ему горло. Пару раз он дергает головой, разрывая мою плоть. Я еще сильнее сдавливаю ему глотку. Его начинает трясти, и он, наконец, разжимает пасть, выпуская мое плечо и судорожно пытается вздохнуть. Однако я ему не даю. Еще немного, и он отключится, но, когда я поднимаюсь, он все еще жив. И я тоже. Неплохая сделка, не правда ли?
Синяки стремительно покрывают плечо вокруг укуса, но кровь уже успела свернуться. Я поднимаю биту и направляюсь к стене дома взглянуть, чем Хрящ так заинтересовался. Это старая футболка в серовато-зеленых тонах. Только сейчас она сплошь покрыта бурыми разводами. Я хорошенько принюхиваюсь, однако не надо иметь большого ума, чтобы догадаться, кому она принадлежит. Ее владелец - Лепроси.
В самом дальнем, темном углу парка я замечаю вход в подвал. Дверь открыта. Я выпускаю из рук футболку Лепроси. Последние несколько дней просто прошли для меня под знаком экскурсий по незнакомым подвалам, так что ничего, еще один не помешает. Я покрепче сжимаю биту в руках и спускаюсь по лестнице.
Меня атакует характерный запах нефти, смешанной с грязью, что обитает во всех подвалах города. Весь подвал усеян полусгнившим тряпьем, насквозь промокшими газетами и кровью. Огромными, многочисленными лужами крови. Все в подвале буквально пропахло Лепроси. Я иду по следам крови.
Арендуемые помещения здесь, в Ист-Виллидж, уже сносились и перестраивались столько раз, что лабиринты подвалов давно утратили свой первоначальный вид. Данный подвал, ко всему прочему, выходит далеко за пределы соответствующего ему здания наверху, незаметно переходя в подвалы соседних строений. Причина этому, скорее всего, в следующем: однажды, в какой-то момент у всего этого комплекса зданий появился единый хозяин, которому вздумалось соединить принадлежащие ему подвалы в единый несуразный лабиринт. А в нем могли скрываться какие-нибудь незаконные разработки, производство наркотиков или бар с контрабандной партией алкоголя. Да все что угодно. Похоже, я здесь уже заблудился. Однако запах крови Лепроси становится все сильнее и сильнее.
Мне навстречу попадаются разного калибра двери, более менее плотно затворенные, которые я без лишних усилий открываю и попадаю в чью-либо прачечную или винный погребок. Свет от тусклой лампочки, что еще чудом уцелела, постепенно увядает. Да мне он и не нужен, чтобы понять, где лежит Лепроси, вспоротый каким-то недоброжелателем. Тем более, что я вот-вот поскользнусь и, потеряв равновесие во всей этой склизкой кровяной жиже, плюхнусь прямо в нее. Он точно где-то впереди. В этой кромешной тьме. Совсем один. Вложив биту под мышку и порывшись немного в кармане, я включаю свой фонарик. Помещение впереди меня постепенно проступает из темноты.
- Эй, придурок.
Он сидит, привязанный к какому-то полусгнившему деревянному столбу прямо посередине комнаты. Грудь его сплошь покрыта ножевыми ударами, и кровь тонкими струйками сочится прямо ему на колени. У меня непроизвольно начинают течь слюнки. Я беру биту обратно в руки и облокачиваюсь о дверной косяк.
- Здорово, Леп. Ты только посмотри на себя.
- Да я и так знаю.
Совсем не похожий на него голос, какой-то сдавленный и напряженный.
- Кажется, я слегка простудился. В этом все дело, я полагаю.
- Ну, да. Здесь есть еще кто-нибудь?
Он медленно поворачивает голову направо и налево, а затем, глядя прямо на меня, одаривает одной из своих улыбок, только на этот раз она получается немного вымученной и лишенной всяких эмоций.
- Нет, похоже, только я один.
Я прохожу в комнату и освещаю каждый уголок и темный закоулок. Все чисто. Тогда швыряю биту на пол и присаживаюсь рядом с Лепроси.
- Теперь посмотрим, что у нас здесь.
Рана у него неглубокая, так, чтобы разбудить боль, но не убить. Я снимаю с себя рубашку и разрываю ее на неширокие полоски, чтобы перевязать его тощий торс.
- Леп, похоже, тебе здорово повезло сегодня.
- Ага, хренов везунчик.
- Они сказали тебе, чего хотели?
- Им нужен ты, идиот. Они хотели знать все о тебе. Затем они заставили меня позвонить тебе, а когда я так и сделал, они от меня отвязались. Так ты их всех порешил?
- Кого?
- Это же была ловушка. Они заставили меня позвонить тебе, чтобы подстеречь тебя здесь.
- Единственный, кто решил подстеречь меня здесь - это твоя собака.
- Хрящ? Я бы не советовал тебе трогать мою собаку, идиот.
- Твоя собака прекрасно себя чувствует, в отличие от моего плеча.
- Ага! Так он все-таки добрался до тебя, а!
- Отвяжись, Леп!
Мне удается более менее перевязать ему раны.
- У тебя болит где-нибудь еще? Может, сломали что?
- Один из них что-то сделал с моей шеей.
Я легонько наклоняю его вперед, пока он практически на меня не ложится. Так и есть, на шее след укуса. Края ранки нездорово отливают зеленовато-белым. Здесь поработал носитель: следы зубов точно такие же, как я нашел у той девицы-зомби. Значит, Леп уже мертв и начал потихоньку разлагаться. Скоро он попробует меня съесть. Я так же осторожно прислоняю его обратно к столбу.
- Вроде неплохо.
- Отлично. Так тебе кажется, что они будут поджидать нас снаружи, когда мы выйдем? Или же они специально заманили тебя сюда, чтобы проникнуть в твою квартиру?
Я пожимаю плечами.
- Да какая разница. Мы со всем справимся.
- Ты справишься, я из игры выхожу. Извини, твои проблемы меня не касаются.
Я отрываю еще одну полоску от моей некогда бывшей рубашки.
- Дай-ка мне еще разок взглянуть на твою шею. Сейчас я позабочусь о том, чтобы твоя голова не слетела с плеч.
- Ну, идиот, ты как всегда в своем репертуаре. Шутник.
Я вновь опускаю его на себя и вытираю кровь, сочащуюся из ранки у него на шее.
- Тебе удалось их разглядеть, а Леп?
- Не-е… Их было двое. Два каких-то придурка, делающих свое дело в кромешной тьме.
- Кто же сделал это с твоей шеей?
- Какого черта я знаю? Один придавливал меня к полу лицом вниз, а другой порезал мне чем-то шею.
- Они спрашивали у тебя что-нибудь особенное?
- Нет, только пару вопросов. Хотели знать, о чем мы с тобой разговаривали. О той девчонке. О том, что тебе было от меня нужно.
- Что ты им сказал?
- Черт! А что ты думаешь, я им сказал? Они искромсали мне всю грудь. Лепроси сказал им все, что они хотели. Я в такие игры не играю. Не за двадцать баксов.
- Да уж.
- Эй, ты что там, заснул? Заканчивай свои перевязки.
- Почти, Леп. Слушай, если бы твоя собака случайно заболела, как бы ты с ней поступил?
- Что ты имеешь в виду? О какой собаке ты это говоришь? Что ты сделал с Хрящом?
Он принимается слабо со мной бороться, однако усмирить его большого труда не требуется.
- Полегче, полегче, парень. А то ты опять начнешь истекать кровью. С твоей собакой все в порядке, это так называемая фигура речи, шутка, понимаешь. Ну так, если бы у тебя заболела собака, что бы ты с ней сделал?
Он все так же лежит на мне, его кровь сочится на мою рубашку. Его голова лежит прямо на искусанном его псом моем плече. А я рассматриваю зловещий укус на его шее.
- Черт! Если бы Хрящ заболел, ну, в смысле, ему было бы физически больно, я бы его убил. Взял бы и прикончил.
- Вот и я о том же.
- Ну что там с моим порезом, идиот?
Я беру его голову в руки, одна на затылке, другая под подбородком. Затем осторожно толкаю его на шатающийся столб, и все это не глядя ему в глаза. Да, весьма невыгодная позиция. Вот так, сидя на коленях, я не смогу собрать все силы. Однако я все делаю чисто: его тело мягко оседает на пол, и голова покорно свешивается на сломанной шее. Еще некоторое время у меня уходит на то, чтобы найти выход из подвала.
Хрящ лежит там же, где я его и оставил. Злобное чудовище, которое загрызет любого, кто осмелится к нему подойти. Да, загрызет любого, когда очнется.
Я мог бы отнести его в парк, к голодным приятелем Лепроси, однако вряд ли они им соблазнятся. Также я мог бы отнести его в питомник, где несколько дней его будут содержать, а затем, распознав в нем убийцу, прикончат. Или же можно оставить его прямо здесь, в парке. Утром он очнется и примется изливать свои бурные чувства к окружающему миру, пока его не застрелит какой-нибудь патрулирующий территорию коп.
Я мог бы взять его домой. Я мог взять и принести его к себе домой. И заботиться о нем, пока он не полюбит меня, как любил Лепроси. Только этого никогда не произойдет. Теперь это конченное животное. То же самое случается и с человеком, потерявшим смысл своей жизни. Теперь этот пес, словно раненый монстр, больше не найдет себе покоя и будет мстить всем, кто попадется на его пути. Мне ничего не остается, как прикончить его, как и Лепроси: такой же быстрый поворот шеи. Я встаю на колени рядом с ним. Затем оттаскиваю его тело через многочисленные деформированные подвальные сооружения в комнату, где покоится его друг. Пусть кто-то наткнется на них и сделает с ними то, что посчитает нужным. Я ухожу домой.
Зомби не пытают людей. Не пытают и не допрашивают их. А еще они не ставят ловушек. Кто-то валяет дурака со мной. Со мной и моими людьми.
Иви приходит ко мне и видит кровь. Я говорю, что она не моя, а то хрен знает, что может случиться. Затем она заставляет меня принять душ. Я хотел бы отмокнуть в ванне, но до этого самого момента до конца не осознавал, сколько своей крови Лепроси завещал мне. Пока я быстренько споласкиваюсь, Иви кладет мои вещи в пластиковый пакет и затем принимается наполнять водой ванну. Мы раздеваемся и садимся в нее лицом к лицу. Я говорю ей о смерти Лепроси - несколько парней, что на меня в обиде, прикончили его. Она не задает вопросов, просто слушает и намыливает мочалку, чтобы потереть мне ступни.
"Коул" со времени моего последнего визита совсем не изменился: тот же дуб, те же фрески, клиенты-толстосумы. Впрочем, есть что-то новенькое - вернее, кто-то.
- Я бы хотел вам популярно объяснить один очень важный пунктик наших с вами отношений, который вы должны раз и навсегда зарубить себе на носу: никогда и нигде больше не встречаться с моей чертовой женой.
Я согласно киваю. И Дейл Эдвард Хорд также отвечает мне кивком.
Он старше своей жены, ему где-то слегка за сорок, но в ухоженности он ей ни в чем не уступает. Сомневаюсь, что на нем дорогая дизайнерская одежда, но то, что он одевается в магазинах Ист-Сайда, где вещи шьют на заказ, - это точно. Его стрижка просто безупречна, локон черных, чуть тронутых сединой волос спадает на лоб. Его хоть сейчас снимай на обложку мужского журнала. Да только его покрасневшие глаза и скудная мускулатура выдают в нем человека, долгое время "водящего дружбу" со стрессами и нервными напряжениями, а не с тренажерными залами.
Он делает очередной глоток, откидывается на спинку кресла и постукивает обручальным кольцом по краю стакана.
- Если выбирать среди более-менее приличных мест, это - самое немноголюдное. Все дело в ценах. Именно цены отпугнут простых туристов, например, и они не захотят сидеть здесь и глазеть на всю эту роскошь и здешнюю состоятельную клиентуру. Хотя с этими туристами хлопот не так уж много. По-настоящему опасаться следует людей, ворочающих состояниями, шишками, с которыми моя жена и я непосредственно имеем дело. А опасаться их стоит потому, что пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать тех, кто действительно выполняет свое дело, в то время как остальные лезут в дела других. Так что ваша встреча с моей женой, произошедшая здесь, заставила удивиться не одну пару глаз. Если честно, мне наплевать, считают ли они, что между вами есть какая-то интимная связь. Вы будете не первым из ваших братьев-хулиганов из центра, с которыми она имела какие-то дела. Но все же, это ведь весьма сочная тема для разговоров, и она доставляет им всем несказанное удовольствие. Вот эти-то разговоры меня и волнуют. Они стремительно циркулируют, превращаясь в сплетни и слухи, а у сплетен и слухов есть маленькие невидимые крылышки, которые уносят их поистине далеко. Нет, нет, не то чтобы меня волновала моя репутация потенциального рогоносца. Но вы сами понимаете: ввиду вашего весьма шаткого в нашем мире положения, эти слухи могут дойти не до тех людей - людей, которые могут вполне догадываться, кем и чем вы являетесь. И этим людям будет весьма интересно узнать, а затем и оповестить всех о том, что я и моя жена имеем дело с вами и вашими… какое слово вы тут употребляете? Братьями?
Некоторое время я тупо смотрю себе на колени.
- Нет, не братьями. Давайте, я вас просто буду называть "вы и вам подобные". Знаю, эти слова попахивают расизмом. Но так уж оно и есть.
Он заглатывает последнюю каплю своего скотча и ставит стакан на столешницу. Официант его тут же подхватывает.
- В общем, я вызвал вас сюда, чтобы шестерки этих шишек увидели нас вместе, выпивающих и любезно беседующих. Это разочарует их по поводу любовных интриг моей жены и вас, и они незамедлительно переключатся на какой-нибудь другой лакомый кусочек нашего общества. И обсуждения наших с вами дел сами собой сойдут на нет. Вы понимаете, о чем я?
Я киваю.
- Прекрасно. Теперь, когда мы все уладили, вы можете со мной выпить.
Официант приносит очередной "Талискер" для Хорда, и тот заказывает то же самое для меня.
- Все в порядке?
Я киваю. Приносят выпивку, и я просто держу стакан в руке.
Хорд указывает на него.
- Пейте. Это еще больше убедит их в наших добрых отношениях с вами.
Я подношу стакан к губам и отпиваю глоток.
- Хорош, не правда ли?
Я киваю.
- Теперь перейдем к делу. О моей дочери.
Мне приносят еще один напиток. В этот раз внушительный на вид бокал со скотчем. Запах спирта и привкус торфа на секунду заполняют мои ноздри, так что я даже перестаю чувствовать запах крови Лепроси, приставший к моим волосам.
- Что вы хотите знать?
- Вы нашли ее?
- Нет.
Он хочет знать больше, однако я продолжаю молчать. Устав ждать, он произносит:
- Может, расскажете об этом поподробнее?
- Были бы детали, я бы сказал.
Я допиваю виски из своего бокала.
- Похоже, ваша дочь угодила в мир полного дерьма. Похоже, она шатается со своими бездомными приятелями по Алфабет-сити. А в той части города происходит нечто очень опасное и нездоровое, что угрожает каждому, проживающему в тех районах.
С легкой ужимкой он кивает головой.
- Насколько я понимаю, эта чертова хренотень, происходящая в той части города, - как раз то, что ищет моя дочь. И что же произойдет, когда она найдет это?
- Нет, мистер Хорд. Это оно найдет вашу дочь.
Его брови вопросительно изгибаются.
- Ну, что ж, в таком случае, да и принимая во внимание тот факт, что ваш напиток уже иссяк, я бы посоветовал вам сейчас же отправиться на ее поиски.
Он встает. Я тоже.
- Мое поведение иногда может показаться обескураживающим, мистер Питт. Люди считают меня бесчувственной глыбой. Вы можете даже подумать, будто я весьма безразлично отношусь к своей дочери. Но вы ошибетесь. Не сомневайтесь, я люблю свою дочь и очень хочу, чтобы она вернулась. Целой и невредимой. Найдёте ее, и я в долгу не останусь. Иначе вы пожалеете, что вообще появились на свет. На этом наша с вами встреча подходит к концу. И еще одно: вы должны передать ее мне в руки лично, и только мне. Ни в коем случае не отдавайте Аманду ее матери.
- Этому есть какое-то объяснение?
Тут подходит официант и подает Хорду счет. Тот не глядя расписывается привычным движением руки, и официант удаляется.
- Да. Моя жена в последнее время становится все более неравнодушной к спиртному, и это неприятно сказывается на дочери. Теперь, если вы не возражаете, я бы хотел пожать вам руку. Это будет способствовать успеху нашей с вами маленькой хитрости.
Я пожимаю ему руку. Она мягкая и даже нежная на ощупь, как я и ожидал, однако в ней в равной степени чувствуется немалая мужская сила. Он широко улыбается и хлопает меня по плечу.
- Невредимая, и прямо мне в руки. Вы все поняли?
Он все еще сжимает мою руку, а вторую держит на моем плече: весь язык его тела ясно говорит окружающим, что этот хорошо одетый господин хорошо относится к своему служащему, доверяет ему. Уважает и ценит его. Я вынимаю свою ладонь из его.
- Да, конечно.