- Есть разные мнения. Большая часть матерей отгоняет от себя тревогу - пока. Это не так странно, как может вам показаться. Существует какая-то таинственная связь между матерью и ребенком, и матери эта связь приятна. Есть еще и вполне понятная защитная реакция, ее поддерживают слухи, которые распускают "старые ведьмы", как их называет Зеллаби. Мужчины относятся к проблеме вообще на удивление хорошо. Они смотрят на детей с куда меньшей приязнью, чем женщины, но ради своих жен стараются это скрыть. Вы согласны с моим мнением, доктор?
Уиллерс что-то проворчал, но кивнул.
Бернард сказал:
- Вы только что упомянули Зеллаби. У него, наверное, есть на все это своя точка зрения?
- Наверняка есть, - согласился мистер Кримм, - но, как ни странно - а тем более для Зеллаби, - во время всех последних дискуссий он только слушал, но ничего не говорил - Кримм покачал головой, как бы сокрушаясь из-за странного поведения старого друга.
- Похоже, мне действительно стоит с ним встретиться до отъезда, - сказал Бернард.
- Я тоже этого хочу. Нам иногда неудобно его расспрашивать, - сказал я. - А о вас он все-таки кое-что знает. Он мне недавно говорил, что хотел бы встретиться с режиссером нашей маленькой драмы.
Доктор Уиллерс, некоторое время молчавший, прервал свои размышления и с ноткой упрямства сказал:
- Я намерен заявить официальный и профессиональный протест по поводу всего этого, полковник Уэсткотт. Я собираюсь написать по поводу происходящего заявление в соответствующие инстанции, но не вижу причин, почему бы не изложить Вам его суть прямо сейчас. Дело вот в чем: во-первых, я не понимаю, какое отношение ко всему этому имеет военная разведка; во-вторых, подобный интерес я вообще считаю оскорбительным.
Мы уже привыкли к тому, что военные вмешиваются во многие области науки - чаще всего, без всякой к тому необходимости, - но в данном случае это действительно не имеет никакого смысла. Естественно, кто-то должен изучать этих детей всерьез; сам я, конечно, веду записи, но я - лишь обычный сельский врач. Этим должна заниматься группа специалистов. Влияние окружающей обстановки, условий жизни, общения, питания - все это материал для многих томов научных исследований. Что-то же надо с этим делать…
Он довольно долго говорил с той же убежденностью.
Бернард слушал его терпеливо и сочувственно. Наконец он сказал:
- Я понимаю вас, и лично я с вами согласен. Но от меня мало что зависит. Все, что я могу сказать, - пишите ваше заявление. Запускайте его, а я обещаю проследить, чтобы оно дошло до самого высокого уровня, с которым у меня есть контакт.
- Я постараюсь, чтобы оно дошло до парламента, если, конечно, положение не изменится, - и в самое ближайшее время, - сказал доктор Уиллерс.
Бернард покачал головой и серьезно посмотрел на него.
- А вот этого, доктор, я вам не советую. Действительно не советую. Просто дайте мне ваше письмо, и я его подтолкну, чтобы оно без задержки попало в нужные руки. Обещаю.
Когда мистер Кримм и немного успокоенный доктор ушли, Бернард, чуть нахмурившись, сказал:
- Человек он неплохой, но в нем сидит какой-то черт. Надеюсь, он не наделает глупостей.
- Но вы же знаете, Бернард, что он прав, - сказала Джанет.
- Конечно, прав. Ими действительно надо заниматься. Но это дело Министерства здравоохранения, не наше. Я свяжусь с ними снова и выясню, из-за чего задержка…
Вечером, после обеда, я отвез Бернарда в поместье Кайл, представил его Зеллаби и оставил их вдвоем. Вернулся он лишь через несколько часов в состоянии глубокой задумчивости.
- Ну, - спросила его Джанет, - что вам удалось выведать у мидвичского мудреца?
Бернард покачал головой и посмотрел на меня.
- Он меня удивил, - сказал он. - Большая часть твоих докладов была великолепна, Ричард, но сомневаюсь, что ты правильно воспринимаешь Зеллаби. Он, конечно, весьма разговорчив, и порой это напоминает всего лишь сотрясение воздуха, но ты мне передавал скорее форму, а не суть.
- Извини, если я ввел тебя в заблуждение, - сказал я. - Но дело в том, что эта самая суть часто неуловима и порой иносказательна. Далеко не все из того, что он говорит, можно вставить в письмо в качестве факта; он обычно роняет мимоходом какую-нибудь фразу, а ты потом ломаешь голову - то ли он делает серьезные выводы, то ли просто играет с гипотезами. Да и никогда нельзя быть уверенным, что и ты, и он, подразумевали одно и то же. Это чертовски усложняет дело.
Бернард понимающе кивнул.
- Теперь-то я понимаю. Я сам только что прошел через это. В течение десяти минут он рассказывал мне, что лишь недавно начал задумываться, не является ли цивилизация - с биологической точки зрения - формой регресса; затем перешел к рассуждениям о том, не является ли пропасть между хомо сапиенс и остальными видами слишком широкой, и что для нашего развития было бы лучше, если бы мы боролись за существование с каким-нибудь другим разумным или хотя бы полуразумным видом. Я понимаю, что все это имеет какое-то значение, но, убей меня, не могу уловить, какое именно. Одно совершенно ясно: хотя Гордон Зеллаби и кажется рассеянным, он ничего не упускает. Он, как и доктор, придерживается мнения о необходимости тщательного исследования, особенно в связи с этим "принуждением", но по причинам совершенно противоположным: он вовсе не считает это истерией и очень хотел бы знать, что же это на самом деле. Кстати, ты упустил одну мелочь - ты в курсе, что на другой день его дочь пыталась увезти ребенка на машине?
- Нет, - сказал я, - что значит "пыталась"?
- Только то, что через шесть миль ей пришлось сдаться и вернуться назад. Зеллаби это не нравится. Как он сказал, когда ребенок страдает от излишней материнской привязанности - это плохо, но когда мать страдает от излишней привязанности ребенка - это уже серьезно. Он чувствует, что ему пора предпринять какие-то шаги.
15. Возникают проблемы
По разным причинам Алан Хьюз смог выкроить время и приехать на уик-энд только через три недели, так что свое намерение "предпринять какие-то шаги" Зеллаби пришлось отложить.
К этому времени нежелание Детей (будем теперь называть их так, чтобы отличить от обыкновенных) покидать ближайшие окрестности Мидвича стало восприниматься всего лишь как одно из многих неудобств, неизбежных при появлении и самых обычных малышей.
У Зеллаби на этот счет была своя точка зрения, но он дождался воскресного вечера, чтобы изложить зятю ее суть. Он увел Алана на лужайку под кедром, где никто не смог бы их ни прервать, ни подслушать. И как только они сели в кресла, Зеллаби с необычной прямотой перешел к делу.
- Вот что я хочу вам сказать, мой мальчик: я был бы очень счастлив, если бы вы смогли увести отсюда Феррелин. И, думаю, чем скорее, тем лучше.
Алан удивленно посмотрел на него и слегка нахмурился.
- Но ведь и так ясно, что я ничего так не хочу, как того, чтобы она была со мной.
- Конечно, дорогой мой. Я в этом и не сомневаюсь. Но сейчас меня заботит нечто более важное, чем вмешательство в ваши личные дела. Я думаю сейчас не о том, чего вам хочется или что вам нравится, я думаю о том, что сделать необходимо - ради Феррелин, не ради Вас.
- Она хочет уехать. И уже как-то раз пыталась, - напомнил Алан.
- Я знаю. Но она пыталась взять с собой ребенка - и он заставил ее вернуться, так же как раньше заставил приехать сюда. И это повторится опять, если она попытается увезти его. Поэтому вы должны увезти ее без ребенка. Постарайтесь убедить ее, что мы здесь сможем обеспечить ему самый лучший уход. Все указывает на то, что если ребенок не будет постоянно находиться рядом с ней, он не будет - вероятно, не сможет - оказывать на нее какое-либо влияние, более сильное, чем просто привязанность.
- Но, если верить Уиллерсу…
- Уиллерс поднимает пустой шум, чтобы не показать, что он боится. Я его не осуждаю. За последнее время на него свалилось столько всего, что он устал и нуждается в отдыхе. Но это не значит, что мы должны позволить ему искажать факты. Он, например, как будто не видит, что так называемая "истерия" ни разу не проявлялась в отсутствие Детей…
- В самом деле? - удивленно спросил Алан.
- Без всяких исключений. Отделите ребенка от матери - или, если можно так выразиться, удалите мать от него, - и чувство принуждения начнет уменьшаться и постепенно исчезнет. Одним для этого требуется больше времени, другим меньше, но происходит именно так.
- Но я не понимаю… я имею в виду, как это получается?
- Понятия не имею. Но точно знаю: Феррелин нельзя ехать с ребенком. Зато если она решится уехать и оставить его здесь, ничто не сможет ей помешать. Ваша задача - помочь ей решиться.
Алан задумался.
- Нечто вроде ультиматума - она должна выбрать между ребенком и мной? Нелегко, правда?
- Дорогой мой, ребенок уже поставил ультиматум. Если вы не поставите свой, вам останется только капитулировать перед его требованием и тоже переехать жить сюда.
- Это невозможно.
- Хорошо. Феррелин уже несколько недель избегает этой темы, но рано или поздно решать придется. Вы должны помочь ей - во-первых, увидеть этот барьер, и затем - преодолеть.
- Говорить с ней об этом будет не просто, - медленно произнес Алан.
- Конечно, непросто, но ведь ребенок не ваш, - сказал Зеллаби. - Собственно, это и не ее ребенок, иначе я бы с вами так не разговаривал. Феррелин и все остальные - просто жертвы, втянутые в историю против воли. Этот ребенок не имеет абсолютно никакого отношения к вам обоим, кроме того, что в силу каких-то необъяснимых причин она вынуждена кормить и растить его. Он настолько не имеет к вам никакого отношения, что не принадлежит ни к одной из известных рас. Это отмечает даже Уиллерс.
- Ну, - заметил Алан, - я понял, что он просто не может пока определить расу ребенка.
- Это означает, что он опять лукавит. Он пытался - и не сумел. Однако у наших предков, не веривших слепо, как Уиллерс, в научные статьи, было название для подобного явления; они бы назвали такого ребенка "подкидышем". Многое из того, что кажется странным нам, отнюдь не казалось странным нашим предкам; они страдали лишь от религиозного догматизма, которому догматизм научный может еще и дать фору.
Идея о "подкинутых детях" далеко не нова и столь широко распространена, что наверняка есть причины, из-за которых она, возникнув однажды, продолжает существовать. О, да, подобное никогда не происходило в таких масштабах, как у нас, но в данном случае количество не влияет на качество, а лишь подтверждает его. Все наши шестьдесят золотоглазых Детей - незваные гости, подкидыши. Кукушата.
Алан, нахмурившись, сказал:
- Я со многим могу согласиться - все эти странности, принуждения; удивительное сходство друг с другом; и тот факт, что Уиллерс не может определить их расу… Но откуда они взялись? Чем больше я об этом думаю, тем труднее мне ответить на эти "как?" и "почему?".
- Пока мы можем позволить себе этого не касаться, - сказал Зеллаби. - Самое главное не то, как яйцо кукушки попало в гнездо, и не то, почему именно это гнездо она выбрала; настоящая проблема возникнет после того, как вылупится птенец, - что, собственно, он будет делать дальше? А поведение птенца основывается прежде всего на инстинкте самосохранения, инстинкте, который характеризуется главным образом крайней жестокостью.
Алан немного подумал и неуверенно спросил:
- Вы действительно видите здесь прямую аналогию?
- Я в этом совершенно уверен. Смотрите, друг мой. Одиннадцать женщин вынуждены были вновь вернуться в Мидвич, причем отнюдь не по своей воле, и любая попытка снова увести Детей дальше, чем на несколько миль от Мидвича, оказывалась тщетной. А этим Детям всего лишь несколько недель от роду. Вы, несомненно, слышали о миссис Вельт, и о Харримане тоже. Вам это ни о чем не говорит?
Некоторое время оба молчали. Зеллаби сидел, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову, Алан невидящим взглядом смотрел вдаль.
- Ну хорошо, - сказал он. - Многие надеялись, что с возвращением Детей все станет на свои места. Выясняется, что это не так. Что же, по-вашему, должно произойти?
- Я могу лишь предполагать, да и то… но я определенно не думаю, что что-то приятное, - ответил Зеллаби. - Кукушка выживает потому, что все ее поведение жестко подчинено единственной цели - выжить… Вот почему я надеюсь, что вам удастся увезти Феррелин подальше от Мидвича. Сделайте все, что в ваших силах, чтобы заставить ее забыть этого ребенка, чтобы у нее была нормальная жизнь. Конечно, это будет трудно, но все же не так, как если бы ребенок был ее собственным.
Алан нахмурился и потер лоб.
- Да, трудная задача, - сказал он. - Несмотря на все, она испытывает к нему материнские чувства - почти физическую привязанность и чувство ответственности, знаете ли.
- Естественно. Так и должно быть. Именно поэтому бедная птичка выбивается из сил, пытаясь выкормить жадного кукушонка. Это просто обман, бессердечная эксплуатация природных инстинктов. Эти инстинкты необходимы для продолжения рода, но в данном случае Феррелин просто не имеет права поддаваться на шантаж со стороны своих лучших чувств.
- Если, - медленно сказал Алан, - если бы ребенок Антеи оказался одним из них, что бы вы стали делать?
- Я бы стал делать то же, что советую сделать вам. Я бы увез ее отсюда. Я бы также порвал все наши связи с Мидвичем, продав этот дом, хотя мы оба очень любим его. Может быть, мне все-таки придется это сделать, хотя Антея и не оказалась прямо втянутой в эту историю. Посмотрим, как будут развиваться события. Поживем - увидим. Потенциальные возможности Детей мне неизвестны, и я не хочу строить логических предположений. Поэтому, чем скорее здесь не будет Феррелин, тем лучше я буду себя чувствовать. Я не хотел бы говорить с ней на эту тему сам. Во-первых, вы должны решить все между собой; во-вторых, я, со своими не вполне ясными опасениями, рискую быть просто неправильно понятым. Вы же можете предложить ей позитивную альтернативу. Если возникнут трудности и вам потребуется поддержка, можете полностью рассчитывать на Антею и на меня.
Алан медленно кивнул.
- Надеюсь, не потребуется. Мы оба прекрасно понимаем, что дальше так продолжаться не может. Сейчас вы подтолкнули нас к окончательному решению.
Они продолжали молча сидеть, размышляя каждый о своем. Алан с некоторым облегчением осознал, что наконец-то его неясные подозрения и туманные ощущения сложились в единую картину, и теперь от него требовались только четкие и конкретные действия. Большое впечатление произвела на него и сама беседа - до сего дня он не мог припомнить ни одного разговора с тестем, когда Зеллаби, отвергая одну за другой соблазнительные темы для размышлений, столь четко держался бы своей линии. Более того, рассуждения его были интересны и разнообразны. Алан уже собирался продолжить разговор, как вдруг увидел Антею, которая шла к ним через лужайку.
Антея села в кресло напротив мужа и попросила сигарету. Зеллаби поднес ей спичку.
- Что-нибудь случилось? - спросил он.
- По-моему, да. Мне только что звонила Маргарет Хаксби. Она уехала.
Зеллаби поднял брови.
- Совсем уехала?
- Да. Она звонила из Лондона.
- О, - сказал Зеллаби и задумался.
Алан спросил Антею, кто такая Маргарет Хаксби.
- О, извините. Вы ее, конечно, не знаете. Это одна из девушек мистера Кримма - вернее, она работала у него раньше. Насколько я знаю, одна из самых лучших. Доктор Маргарет Хаксби, Лондон.
- Она тоже из… э… пострадавших? - спросил Алан.
- Да. И одна из самых обиженных, - сказала Антея. - Теперь она приняла решение и уехала, оставив ребенка в Мидвиче.
- Но при чем здесь ты, дорогая? - спросил Зеллаби.
- Она просто решила, что я - самое подходящее лицо для официального заявления. Она сказала, что мистеру Кримму она звонила, но его не оказалось на месте. Она хотела решить вопрос относительно ребенка.
- Где он теперь?
- Там, где она квартировала. В коттедже старшей миссис Дорри.
- И она просто взяла и ушла?
- Вот именно. Миссис Дорри пока ничего не знает. Придется мне пойти и сказать ей об этом.
- Могут возникнуть сложности, - сказал Зеллаби. - Представляю, какая начнется паника среди других хозяек, которые взяли к себе этих девушек. Они вышвырнут их на улицу, пока те не успели сбежать, оставив их с детьми на руках. Может быть, нам удастся протянуть время, пока Кримм не вернется и что-нибудь не придумает? В конце концов, обязан нести ответственность за его девушек не Мидвич - во всяком случае, не в первую очередь. Кроме того, она еще может передумать.
Антея покачала головой.
- Не похоже. Эта женщина поступила так не под влиянием минутного порыва - она все хорошо продумала. Ее позиция проста: в Мидвич она не просилась, сюда ее просто назначили. Если бы ее направили в район, с желтой лихорадкой, то за последствия отвечали бы те, кто ее послал; здесь же с ней произошла неприятность безо всякой вины с ее стороны, и теперь пусть они сами с этим и разбираются.
- Но тогда все расходы сваливаются на Мидвич. Или она намерена платить за содержание ребенка сама?
- Естественно, я спросила ее об этом. Она сказала, что и поселок, и Ферма могут сколько угодно спорить о том, кто из них несет ответственность; ее же это никак не касается. Она отказывается что-либо платить, поскольку считает, что факт оплаты может быть признан косвенным доказательством ее вины. Тем не менее миссис Дорри или какая-нибудь другая добрая душа, которая согласится приютить ребенка, будет получать два фунта в неделю. Деньги будут посылаться анонимно и нерегулярно.
- Ты права, дорогая. Она действовала обдуманно и постаралась все предусмотреть. Что будет, если отказ от ребенка сойдет ей с рук? Кажется, закон предусматривает какую-то ответственность? Ты не знаешь, как это делается? Сотрудник социального обеспечения обращается в суд?
- Не знаю, но она подумала и об этом. Она готова отстаивать свои интересы в суде и утверждает, что медицинская экспертиза докажет, что ребенок не может быть ее; из этого будет сделан вывод, что она оказалась в роли матери-носительницы без своего ведома и согласия, а значит, не может и нести ответственности за ребенка. Если такой ход не удастся, она возбудит дело против правительства, обвинив его в халатности, из-за которой ее здоровье было подвергнуто опасности; или это может быть обвинение в потворстве насилию или даже в сводничестве - она еще не уверена.
- Еще бы, - сказал Зеллаби. - Должно быть, весьма интересно - построить такое обвинение!
- По-моему, она сомневается, что до этого может дойти, - заметила Антея.