Голос его выдал; запальчивый, нетерпеливый тон сразу сказал Фланнери, с кем он имеет дело. Это был голос испорченного ребенка, который садится людям на голову, когда может; поверхностный эгоист, которому часто везло и который привык принимать это везение за следствие собственного таланта и необыкновенной проницательности. Который твердо верил в то, что его интересы важнее интересов других людей. Но сейчас в нем сохранили твердость лишь несколько монет в карманах его штанов.
- Послушай-ка вот эту - очень подходящая: "Если набрал полный рот слишком горячего супа, что дальше ни делай, все пойдет вкось". Великолепно, правда? - И Фланнери просиял, точно ребенок, увидевший начало любимой телепрограммы.
Водитель молчал. Его глаза были пусты.
Не важно. Фланнери спешил на свидание к Лени; хватит тут возиться. Сунув руку себе под зад, он извлек оттуда бумажник и мобильный телефон водителя. Тот протянул за ними руку.
- Нет. Не сейчас. - Фланнери поднес телефон к носу и начал набирать на нем цифры.
- Что вы делаете?
- Звоню в полицию. Знаете, как они повеселятся? Вы проехали на красный свет, сбили пешехода на переходе, а потом скрылись с места преступления - вашего преступления - вместе с жертвой. Сейчас я скажу им, где мы, и пусть едут нас забирать. МНЕ БОЛЬНО! МНЕ НУЖНО В БОЛЬНИЦУ! МНЕ БОЛЬНО!
Когда Фланнери кончил вопить, настало потрясенное молчание. Телефон был достаточно близко от водителя, и он услышал, как на том конце кто-то ответил:
- Polizei.
Выхватив у Фланнери телефон и судорожно шаря но кнопкам, он кое-как его выключил.
- Дайте мне мой бумажник.
Получив его, он вытащил из внутреннего отделения прозрачный пакет. В нем были все необходимые бумаги на машину. Ему хотелось задавать вопросы. Ему нужны были заверения в том, что весь этот ужас не выйдет за пределы сегодняшнего дня, этой минуты. Ему так много было нужно, но он знал, что не получит ничего, потому что… Когда он в последний раз решил проехать на красный, то набрал полный рот слишком горячего супа. Он сам во всем виноват. Так какой у него может быть выбор? Теперь он понял, зачем этот бугай вспомнил ту пословицу - потому что она тут как раз к месту.
Он отдал ключи от машины и бумаги. Фланнери взял не глядя.
- А теперь мне просто уходить?
- Открывай дверь и иди. С'est tout.
Водитель нажал на ручку, та щелкнула, и дверца с его стороны приоткрылась. Машина стоила без малого сто тысяч евро. Он купил ее шесть дней назад. Уличный шум ворвался в салон. Он поглядел в окно. На улице было ясно и солнечно. Восхитительная струя свежего ветра проникла сквозь щель и лизнула его в лицо. Он почти на вкус чувствовал ее свежесть. Мимо легко и привольно текла зеленовато-коричневая вода в Дунайском канале. Больше всего на свете ему захотелось оказаться там, снаружи, подальше от этой машины, подальше от всего, что произошло за последние полчаса. Он представил, как переходит через мост и возвращается в центр города. Он пойдет и выполнит кое-какие поручения. Это поможет ему отвлечься. Он выполнит поручения и прогуляется. А потом позвонит жене. Нет, не надо. Что он ей скажет? Надо же как-то объяснить, куда девалась машина, придумать какое-то алиби. Такое, чтобы она поверила и приняла его без колебаний.
Зазвонил телефон и спугнул его мысли. Он посмотрел на экран, чтобы узнать, кто звонит, но там было написано "Номер не определяется".
- Алло?
- Это полиция. Вы звонили и повесили трубку.
Его ответ прозвучал спокойно и профессионально.
Это он умел. Тут он был в своей стихии.
- Извините, это была ошибка. Мы думали, что нас ограбили, но потом оказалось, что жена просто положила свои вещи в другое место. Прошу прощения за причиненное беспокойство.
Полицейский на том конце без особого интереса задал еще несколько вопросов и повесил трубку.
- Впечатляет. Врешь ты лучше некуда. Значит, и насчет машины что-нибудь придумаешь.
Водитель глазел на Фланнери, который и впрямь выглядел неважно.
- Вам и правда больно? Или это просто…
Вместо ответа Фланнери медленно приподнял левую штанину. На ноге было два перелома - один простой, другой раздробленный, да такой, что глядеть страшно.
- Показать еще?
Одного взгляда на эту ужасную ногу оказалось для водителя достаточно. Отпрянув, он так поторопился выбраться из машины, что чуть не упал.
- Эй, - Фланнери окликнул его в тот момент, когда он уже собирался захлопнуть дверцу.
Водитель посмотрел на него с тревогой. Господь Всемогущий, чего ему еще?
- Да?
- Остерегайся молчащей собаки.
Не уверенный, что он правильно расслышал, водитель наклонился вперед.
- Что вы сказали?
- Остерегайся молчащей собаки.
- Что? Что вы хотите этим сказать?
Поговорки всякие; почему этот тип прямо не говорит, чего он хочет?
Фланнери отпустил задранную штанину. Материал скользнул вниз, но не до конца, оставив на виду половину раны. Он облизнул губы и усмехнулся.
- Гав.
Водитель закивал торопливо и часто-часто, - да, теперь он понял, что ему хотели сказать. Фланнери смотрел ему вслед, пока он переходил дорогу и с удвоенной скоростью шагал к мосту.
Салон машины был черный с серебром, красивый до последней мелочи.
- Великолепно оборудованный, - произнес Фланнери дикторским голосом, будто продавал машину самому себе.
Коснулся руля, рычага переключения передач. Вдохнул неописуемый кисло-сладкий запах новой машины и новой кожи. Очень красиво. Все очень красиво. Он сделал хороший выбор. Но как же называется цвет этой машины? Он забыл спросить. Какой-то серовато-желто-зеленый. Нет, не совсем так. Он закрыл глаза на минуту, поискал и нашел слово: селадон. Он никогда раньше его не слышал, но теперь у него такая машина - "порше" цвета селадон.
- О'кей - хоккей.
Он медленно провел ладонями обеих рук сверху вниз по своей сломанной левой ноге так, словно она была насквозь мокрая, а он отжимал из нее воду. Дойдя до щиколотки, он поднял брючину, чтобы посмотреть. Нога снова стала целой - ни следа, ни отметины.
Через несколько минут у него свидание. Надо выглядеть презентабельно, а не как человек, которого только что сбила машина. Он провел руками вдоль всего тела, и грязная, рваная одежда превратилось в то, что было надето на нем час назад - новую белую футболку и бежевые брюки. Он провел руками по шее и лицу. От одного прикосновения все грязные разводы и царапины, полученные во время несчастного случая, исчезли. Борода была аккуратно подстрижена, а в салоне запахло одеколоном "Старая фланель". Он протянул руку и повернул к себе зеркальце заднего вида. То, что он там увидел, его вполне устроило. Пора к Лени.
* * *
- Селадон, - произнес Этрих с удивлением.
Незнакомое слово только что само прыгнуло ему на язык, как яйцо.
Изабелла поглядела на него, ожидая продолжения. Они сидели в трамвае и держались за руки, возвращаясь с Центрального кладбища в город. Посещение могилы Петраса Урбсиса ничего не дало. Оба были подавлены и совершенно не представляли, что делать дальше.
Этрих покачал головой:
- Понятия не имею, что это за слово такое.
- Тогда зачем говоришь?
- Не знаю. Само откуда-то выскочило.
"Ну и что?" - явственно говорил ее взгляд. Но Этрих покачал головой, потому что это было еще не все.
- Нет, ты не понимаешь.
- Так объясни мне, Винсент.
Он остановился, чтобы подумать, и взглянул на ее ладонь в своей руке. Отняв свою руку, он раскрыл ее пальцы и положил свою ладонь поверх ее ладони. Она что-то почувствовала - щекотку, не сильное, но настойчивое тепло. Он поднял руку. Посреди ее ладони красовалось слово "селадон", написанное аккуратными буквами соответствующего цвета. Она изумленно выдохнула и сжала ладонь в кулак.
Этрих заулыбался.
- Вот что оно значит. Этот цвет.
- Что значит?
- Селадон. Это цвет, которым написаны эти буквы. - Он указал на ее ладонь. Его улыбка стала еще шире.
- Откуда ты знаешь, Винсент? Ты ведь только что сказал…
- Я знаю, знаю. Погоди-ка минутку, Физз. Мне надо подумать.
Расстроенная тем, что уже случилось сегодня, она почти рассердилась на него за эту дурацкую шутку, которую он выкинул без всяких объяснений. В раздражении Изабелла не придумала ничего лучше, чем еще раз взглянуть на свою ладонь, где появилось незнакомое зеленое слово. Селадон. Ей захотелось потереть ладонью о брюки и стереть его.
Винсент долго молчал. Она то и дело поглядывала на него то прямо, то украдкой, искоса, проверяя, готов он что-нибудь сказать или нет. Но он продолжал смотреть в окно и ни разу даже не взглянул на нее.
Беспокойство и нетерпение Изабеллы усиливались с каждой минутой. Однако вместе с любопытством росла и ее злость. Что происходит? Она смотрела на слово на своей ладони, она смотрела на Винсента, она смотрела в окно. И ничего не могла придумать. Как им выбраться из переделки, в которую они попали, она тоже придумать не могла. Может, Винсент что-нибудь знает или будет знать, когда вынырнет из своего молчания. А вдруг он и в самом деле напал на след чего-то полезного?
Сунув руку в карман, он вытащил бумажник. Из него достал клочок бумаги. Она увидела, что на нем в столбик написаны какие-то слова.
- Что это?
- Дай-ка мне еще раз твою руку.
Она нахмурилась, но сделала, как он просил. Он посмотрел на нее, потом заглянул в свой список и спросил:
- Знаешь, что такое герменевтика?
- Герман что?
- Отлично.
И он положил свою раскрытую ладонь поверх ее ладони. И снова она почувствовала то ли тепло, то ли дрожь, то ли что-то в этом роде. Ничего страшного или неприятного, но достаточно ощутимо.
Этрих улыбнулся и сказал:
- Это значит объяснение, толкование.
- А?
- Взгляни на свою руку.
Там, где минуту назад красовалось слово "селадон", теперь печатными буквами того же цвета было написано "герменевтика". Она отдернула ладонь и прижала ее к груди.
Этрих показал на бумажку:
- Когда я читаю что-нибудь и встречаю незнакомое слово, я выписываю его на отдельный листок. Потом, когда возникает возможность, смотрю их в словаре. Иногда их накапливается целая куча.
Изабелла заглянула в его список и увидела, что герменевтика стояла в нем первой.
- И ты не знал, что оно значит, пока только что не приложил свою руку к моей?
- Вот именно. - Этрих сказал это ободряюще, в надежде, что она сама, без подсказки, поймет то, что становилось ясно ему.
- И что такое селадон ты тоже не знал?
На этот раз он ничего не сказал, давая ей возможность самой развить мысль, продумав ее вслух.
- Значит, все дело в нас, Винсент? В нас двоих - не только в тебе и не только во мне. Ответы приходят, когда мы вместе, когда мы связаны?
- Да, я думаю, что так оно и есть, Физз.
- Давай еще раз. Попробуй другое слово. - Она взяла у него список и по слогам прочла забавное второе слово.
- Борборигмус.
Потом протянула руку ладонью вверх и нетерпеливо пошевелила пальцами.
- Ну, бери - попробуем еще раз.
Этрих взял ее за руку и повторил слово. И засмеялся.
- Это газ, который образуется в животе. Когда живот урчит, потому что ты не поела или когда расстраивается.
- Газ в животе?
Отняв у него свою ладонь, она прикрыла ею рот, потому что ей тоже стало смешно. Потом, сообразив что-то, она опустила ладонь и заглянула в нее. На месте "селадона" оказался "борборигмус".
- Дай я попробую. Дай попробую. - Она схватила Винсента за руку и сказала: - Худна. - Ее глаза были полны ожидания.
Он не колебался.
- Это по-арабски. Означает временное прекращение огня. Откуда это?
- Из статьи про Израиль и Палестину, которую я читала вчера. Мне слово понравилось; понравилось, как оно звучит. Я все ходила и твердила его про себя - худна, худна.
- Но ты уже знала, что оно значит?
- Да, Винсент, но ты не знал. Дай еще попробую. Вот это мне нравится. Анак.
Этрих снова засмеялся.
- Дерьмо. По-эскимосски это значит "дерьмо".
- Правильно! - Она взглянула на свою ладонь, и там, на самой середине, увидела эскимосское слово, которое означало "дерьмо". - Хватит, пусть оно останется. Я хочу его сохранить.
Словно маленькая девочка, она сунула ему ладошку прямо под нос, чтобы и он тоже мог увидеть написанное там "дерьмо". Он взял ее руку и поцеловал в ладонь.
- Теперь я начинаю кое-что понимать. Помнишь, там, на кладбище, я увидел тебя в магазине Петраса в тот день, когда он научил тебя, как меня вытащить? Помнишь, как это случилось?
- Я дотронулась до его надгробия… - произнесла Изабелла.
- Нет, родная, мы оба дотронулись до его надгробия в одно и то же время. Помнишь? В одно и то же время. Вот в чем вся суть. Вместе. Вдвоем. Ты и я, а не каждый из нас по отдельности.
- Но я ничего не сделала, Винсент. Я ничего не сделала, чтобы это произошло. А ты? Все случилось не потому, что мы взяли и взмахнули нашими волшебными палочками вместе. Мы вообще ничего не контролировали.
Справедливость ее замечания несколько ослабила ветер, надувавший парус его надежды.
- Ты права, права… Но забудь пока об этом и подумай лучше вот о чем: вместе у нас это как-то получается. Сегодня я какое-то время провел в твоем прошлом, я был там на самом деле. Я видел каждую мелочь и слышал каждое слово из твоего разговора с Петрасом. А потом еще эта глупая игра со словами, которых никто из нас не знал раньше. Стоило мне взять тебя за руку, и я понимал их смысл. Понятно? Все происходит, когда мы двое становимся одним. Вместе мы можем то, чего не можем поодиночке. Спорю… Нет, уверен… Этим дело не ограничится.
Оно и не ограничилось, правда, им пришлось подождать до вечера, чтобы убедиться в этом. Когда Изабелла открыла дверь их квартиры, пес Хитцель, который сидел на стуле через комнату от них, поглядел, как они вошли, но не встал и не подбежал к ним, чтобы поприветствовать их, как обычно. Он сердился на них за то, что они не взяли его с собой на кладбище. Этрих объяснил ему, что собак на кладбище не пускают, потому что они писают на могилы и гадят где попало. Кому будет приятно, если на месте его последнего упокоения окажется кучка свежего теплого дерьма? Но, несмотря на все объяснения, собака продолжала горестно смотреть на него со стула.
Когда они уходили, Изабелла забросила на плечо сумочку и сказала:
- Это я виновата, Хитцель. Я не хочу за руль, а то бы ты мог подождать нас в машине. Мы едем на трамвае.
Теперь, когда они вернулись, пес оказывал им холодный прием. Особого внимания, правда, они на это не обратили, потому что головы у обоих были заняты теорией Винсента. Больше ни о чем говорить они не могли.
Изабелла сидела за кухонным столом, пока Винсент варил кофе и ставил перед ней чашки и сливки.
- Откуда взялся этот селадон? Почему ты вдруг произнес это слово вслух?
Он повернулся спиной к шкафу, в котором рылся в поисках сахара.
- Хороший вопрос. Я уже пытался найти на него ответ. И знаешь что? Он возник ниоткуда.
- Но ты должен был хотя бы видеть его раньше. Может, читал где-нибудь. Как иначе ты его выдумал?
- Не знаю, Физз. Насколько я помню, я действительно встречаю это слово впервые. Идея насчет того, что, когда мы с тобой соединяемся, получается что-то третье… Что-то такое, что знает больше, чем ты и я по отдельности, пришло одновременно с ним… Слушай, когда мы одновременно коснулись той могильной плиты, я вдруг оказался в твоем прошлом. Потом появился селадон. Что это? Стоило мне взять тебя за руку, и я нашел ответ. Вот тогда-то эта теория "я да ты - будет три" меня и посетила. И, кстати, не в первый раз. Заметь, я говорю сейчас не о ребенке. Тогда что это? Что за третья сила? Я не знаю. Но сегодня мы получили хорошее доказательство ее существования.
Оба помолчали немного, пока Этрих не принес кофе и не разлил его по чашкам.
- Есть кое-что еще. Только, пожалуйста, не бесись.
- С чего это я должна беситься? - Она уже поднесла чашку ко рту, так что когда она заговорила, ее дыхание подняло над горячей поверхностью облачко пара.
- Из-за вопроса, который я тебе задам. Расскажи мне, кто такой Франк Обермарс.