Какой позор! Трехлучевой командующий захолустного гарнизона из двадцати человек!
В общем, Кайнолю кин Ахнамара оставалось только посочувствовать, чем все и занимались, даже собственные солдаты. Поначалу, правда, они опасались, что новое начальство в свете недавних неприятностей решит нести службу кристально честно и прикроет многолетнюю кормушку – сбор дани с контрабандистов. Однако командир оказался человеком понимающим, даром что трехлучевик, налаженное дело нарушать не стал, а наоборот повел его с еще большим размахом. Доходы росли на глазах.
Пограничники и гарнизонная обслуга, зная, что у Кайноля в Солмараване осталась семья, которую нужно хоть как-то поддерживать, жалели его, а окрестные жители с обеих сторон границы на него чуть ли не молились. Он не мешал им, на многое закрывая глаза. Взять, например, скот: ну забредет, бывало, гильдейское стадо на солмаонскую территорию. Случайно. Рогачам с их куцым звериным умишком не объяснишь, куда можно идти, а куда нет. Пастух чуть зазевался, не усмотрел – все. Пропало стадо. При старом командире поста "нарушителей" немедленно конфисковывали.
Теперь рогачей загоняли в хлев пограничного поста, благо работал у Кайноля глуповатый паренек Калдис, который умел ходить за скотиной. Потом находился хозяин, с него брали смехотворный штраф – крестьяне меж собой судачили, что деньги те вряд ли достигают имперской казны – и отпускали домой вместе со скотом.
В общем, полная идиллия. Отец-командир, несчастный и злой на судьбу, верные солдаты, довольные крестьяне.
Так это выглядело со стороны. Впрочем, вряд ли местные удивились бы, узнав, что творится с курьерами на посту Кайноля. Нет, донесли бы обязательно, несмотря на всю доброту и невредность нового командира – все-таки пять золотых на дороге не валяются. Но не удивились: каждый зарабатывает, как может.
С контрабанды трехлучевик имел не так уж и много: с трудом хватало на себя, на жалование паре слуг, вывезенных из столицы, да на посылку семье. Поэтому, когда на него вышел чжаньский агент, предложив ежемесячную плату (очень неплохую!) за копии всех документов, что везут в опечатанных сумах курьеры, Кайноль раздумывал недолго. Сначала он передавал наскоро переписанные свитки лично, потом – через недалекого Калдиса, когда человек из Соцветия пришел к выводу, что старый способ связи стал небезопасен. А от бедного дурачка, даже если очень захочешь, ничего не добьешься. Глуп, как пустой кувшин, да и говорить-то толком не умеет, мычит чего-то. Рогачи, говорят, его понимают. Диск с ними! Главное, чтоб имперская стража не поняла.
Иногда курьеры не появлялись на посту Кайноля по дюжине дней, а иногда – валили валом, по два-три человека зараз. С солмаонской стороны чаще, с гильдейской пожиже. Последних командир потрошил с большей охотой – чужаки все же! Но, положа руку на сердце, ему было наплевать, он и императорского посланника оприходовал бы, не моргнув глазом. Главное, чтоб платили.
Как раз сегодня, после трех дней затишья, наклевывалось очередное дельце. К вечеру из Морской столицы прибыл взмыленный гильдейский курьер, снял со скакуна поклажу и кинул поводья Калдису – поменяй, мол. Даже не стал с ним разговаривать, из чего Кайноль, наблюдавший за гостем в потайное окошко, заключил: он уже бывал здесь. Иначе откуда бы узнал, что бедный дурачок едва ворочает языком?
Курьер ввалился в дом, показал дежурному солдату проезжую и церемонно поздоровался с командиром поста:
– Да осенит вас теплом Небесный Диск, кин-маларо Три Луча!
Акцент резанул ухо. Кайноль едва заметно поморщился: когда же эти северные варвары наконец-то выучатся нормально разговаривать?
– Тепла и Света, благородный гость!
Курьер представился кином Ахтенажи, сказал:
– Я хотел попросить у вас сменного скакуна, дорогой кин, и ехать дальше. Но я очень устал. Весь день в седле. Можно заночевать у вас?
– Конечно, – глаза командира блеснули: остается! – По договору с гильдией мы оказываем гостеприимство ее курьерам. Ангайл!
Невысокий солдат, пухлощекий, с волосами цвета бездисковой ночи, вскочил, вытянулся и гаркнул:
– Я, Трехлучевой Кайноль кин Ахнамара!
– Проводи гостя в комнату. Если вы, – снова обратился к гостю хозяин, – хотите есть или выпить…
– Не откажусь. Только не слишком много, не люблю засыпать с набитым животом.
Наемная кухарка из местных побежала готовить для курьера нехитрый ужин, а слуга Кайноля подал кину Ахтенажи воду для умывания. Пока гость приводил себя в порядок, он нацедил из бочки целый кувшин вина, поставил на поднос, добавил чашу. Сварливо проговорил, обращаясь к стряпухе:
– Ну, скоро там?
– Сейчас, сейчас…
– Ты что делаешь! – неожиданно закричал на него хозяин. – Опозорить меня хочешь?!
Слуга испуганно вжал голову в плечи:
– Я… я-я…
– ТЫ! Жмотом меня хочешь выставить? Или неряхой!?
– Вы ошибаетесь, мой кин! Я ничего такого…
– Да? А вот это тогда что? – и Кайноль указал пальцем на грязные разводы, тянувшиеся по бокам чаши. Кто-то схватил ее немытой пятерней, да так и оставил.
– Немедленно поменяй!
Слуга со всех ног бросился выполнять приказание.
Выждав момент, когда все отвернулись, Кайноль сыпанул в кувшин щепотку снотворного. Ударная доза – рогача свалит.
Ночью, после третьей стражи, когда новая смена отошла подальше от поста, а вернувшаяся – спокойно заснула, командир прокрался в гостевую комнату, прикрыл ставнями окна, чтобы его не разглядели с улицы, и зажег светильник.
Курьер спал, вытянувшись на жесткой лежанке. Переметные сумы покоились в ногах, почтовый мешок с красной печатью Трех Лиан кин Ахтенажи держал под мышкой. Подстраховался, значит. Прежде всего Кайноль проверил кувшин – пустой, как и следовало ожидать. Значит, можно работать спокойно.
Он аккуратно отпарил над огнем печать, вскрыл мешок.
Удача!
Внутри, среди малозначимой переписки, лежал неприметный свиток, перевитый черным шнуром. Внешне похожий на обычную долговую расписку. Но это только внешне, уж кто-кто, а разводящий дворцовой стражи немало перевидал таких документов на своем веку. Это, конечно, послание рангом повыше, чем простая залоговая. Это – донос.
Черный шнур – знак того, что донос проверен и переправлен, куда следует.
То есть это уже не донос, а вполне солидная информация, которую стоит принять к сведению и, желательно, к разработке.
Кто бы мог подумать еще несколько оборотов назад, что ему, трехлучевику, наследнику древнего рода, когда-нибудь придется переписывать чужие сплетни за жалкие гроши от желтокожих!
"Ладно, отставить причитания, посмотрим лучше, что там такое…"
Вопреки ожиданиям, содержание свитка оказалось совершенно неинтересным. Кайноль от разочарования даже зубом цыкнул, спохватился, посмотрел на курьера – нет, слава Небесному Диску, спит. Но и трехлучевого командира понять можно: собрался насладиться прикосновением к тайне, а тут скукота сплошная.
Речь шла о каком-то большом котелке в три человеческих роста, что можно установить на корабль и плыть с его помощью без парусов и весел. И якобы такую штуку строят в Чжандоу, о чем автор записки имеет честь сообщить.
"Тьфу, глупость! Детские сказки! Хорошо еще легенду о летающем змее сюда же не приплели. Или про глазастого мальчика с совой, что вечно влипал в какие-то передряги.
Хотя… – Кайноль даже писать перестал, пораженный внезапной догадкой. – А вдруг это шифр?! И письмо на самом деле имеет совсем другое значение?
Тебе-то какое до всего этого дело? Переписывай, запечатывай обратно сумку, да проваливай, пока курьер не проснулся".
Командир заскрипел писалом быстрее, копируя текст дословно, буква за буквой. Даже ошибки. И еще подумал: "Не забыть бы завтра с утра отправить слугу в город, на рынок. За тростником. Покапризничать, что давно, мол, не ел этой вкуснотищи, ступай, купи связочку, побаловать хозяина".
Одна связка – один свиток. А вечером Калдиса в лесу будут ждать.
* * *
"Нет, наверное, сегодня тоже не придет…"
С самого утра Илама чувствовала себя плохо. Перестаралась на днях с одним клиентом, вдобавок почти сразу после извечного женского недомогания. И зачем только согласилась? Нет, жаловаться не на что – заплатил он даже больше, чем обещал. Но с головой у него явные и очень большие нелады. Не успела она раздеться, как он потребовал взбить волосы, свить из них пару рожек, встать на четвереньки, ржать и брыкаться. Изображать норовистого скакуна. А потом еще и сам верхом сел: кавалерист, чтоб ему сдохнуть! Пятками пришпоривал, ремень на шее затянул – узда, значит, – да так сильно, что аж глаза на лоб полезли.
Надо было, конечно, сегодня на работу не выходить. Отлежаться, перевести дух. Но тут примчалась Сансара вся в слезах – снова приходил ее бывший хозяин, избил по пьяному делу едва ли не до смерти, отнял все деньги, какие нашел, да еще забрал пару побрякушек. Подруга показала живот и бедра в сине-фиолетовых разводах. В таком виде, понятно, работать она не могла, а если бы и рискнула – первый же клиент, разглядев "украшения", выкинул бы на улицу. Хорошо если не в окно.
Пришлось отдать ей почти все, что было. Да и как не отдать, когда Сансара не раз помогала ей самой. Выходила, например, во время мора, когда Илама совсем еще соплячкой впервые появилась на улицах Морской столицы. В городе свирепствовала Черная Язва, девушка подцепила ее моментально: бесшабашная была, думала, что именно ей-то все нипочем, и пока более опытные подруги сидели по домам, отправилась работать. На третий день слегла, и если бы не Сансара, неизвестно еще не ушла бы, в конце концов, греться к светлому престолу Небесного Диска.
Но помощь помощью, а жить-то на что? Хочешь не хочешь, а пришлось выйти на Веселую улицу. Еще один день потных рук и масляно блестящих глаз, грязных трактирных лавок и дешевых матросских ночлежек.
"А что если и сегодня не…"
– Илама!
Девушка вздрогнула и обернулась.
"Это же его голос!"
– Саргамо!
Он шел прямо к ней, наискось через всю улицу, высокий, светловолосый, широкоплечий – истинный северянин, из тех, по которым грезят ночами богатенькие аристократочки. Такой сильный и такой неистовый. Щегольской вышитый плащ развевался от быстрой ходьбы, ветер трепал золотистые кудри. Перевязь затянута так, чтобы рукоять палаша покачивалась точнехонько на уровне пояса, под правую руку. Выглядел он потрясающе – прямо как пресветлый посланец Небесного Диска перед битвой со злом.
Вот странно, а в первый раз он показался ей скучающим повесой, искателем новых ощущений.
Не стесняясь посторонних глаз, Илама кинулась навстречу, обняла, прижалась бедром.
– Благородному господину скучно?
– Бывает иногда, – неопределенно признался он. – А что, ты не занята?
– Для благородного господина у меня всегда найдется несколько приятных мгновений.
– Ну, раз так, пойдем к толстой Бреде? Давненько не радовали старуху…
С этими словами Саргамо привычным жестом обнял ее за талию.
– Только… – девушка замялась.
– Что – только?
– Я больше не возьму с тебя денег.
– Почему? – казалось, он обрадовался ее словам.
– Потому, что те, кто платят – мои клиенты.
– А я?
– Не хочу, чтобы ты был моим клиентом.
– А кем же тогда?
– Ну… я еще не придумала.
– Да? – Саргамо остановился, посмотрел девушке прямо в глаза, – совсем-совсем не знаешь, или все-таки есть какие-нибудь предположения?
Илама совершенно неожиданно для себя смутилась.
– Я еще не знаю. Но точно я знаю одно: ты никогда больше не будешь моим клиентам, а значит, никогда не сможешь меня ни купить, ни продать.
– Ты все никак не можешь забыть нашу первую встречу?
– Мне трудно забыть, Саргамо. Этот мерзкий кожевенник… бр-р-р… от него несло какой-то кислятиной. Пыхтел, сопел, гордился своей мужской силой, как племенной скакун. Приглашал меня к себе прислужницей, три монеты в день обещал. Ха! Три монеты я за раз получаю, бывает и больше. А чем я у него прислуживать буду, дураку ясно.
– И что ты ответила?
– Послала. Сказала, что за такие деньги к нему даже трактирная поломойка не пойдет. Он сначала грубить вздумал, смотри, говорит, не пожалей потом. Аристократик, мол, тебя попользует и выбросит, а потом начнется самое неприятное. Я посмеялась. Он уже собрался уходить, остановился в дверях, сказал: "Ну, если передумаешь, приходи". Дом назвал и улицу. Так что, – кокетливо хихикнула она, – если ты меня обижать будешь, уйду кожевнику прислуживать.
– За три монеты?
Девушка провела пальчиком по ладони Саргамо:
– Всегда можно поторговаться.
– А со мной, значит, больше не хочется?
– Нет. Ты не похож на обычного клиента. Ты вроде делаешь и говоришь, как они, но немного по-другому. Поверь, мне есть, с чем сравнивать. И, – она немного понизила голос, – в постели ведешь себя не как все. Обычно мужчины либо стараются побыстрее получить свое, либо ждут, чтобы я отрабатывала уплаченное. Ни первые, ни вторые не думают обо мне. А ты…
Она покраснела и замолчала.
Саргамо решил ее подбодрить:
– Я…
– Ты другой, Саргамо. Особенный.
– В нашем роду принято уважать женщин.
– А-а, – цинично отмахнулась Илама, – только не говори, что все вы такие. Аристократов я навидалась достаточно. Может, своих дам они и уважают, а меня… меня презирали до того, как заплатили, вдвойне презирали во время любовных утех и вдесятеро – после. Именно поэтому я больше не хочу, чтобы ты был моим клиентом. Ты – не они.
Аристократ улыбнулся.
– Хорошо, не буду. Но ведь я могу просто подарить тебе денег? Как друг? Не думаю, что ты настолько богата, чтобы отказываться от маленьких и смешных металлических кругляшей…
На мгновение ей показалось, что она увидела другого Саргамо. Не привычно холодного и ироничного со странными неподвижными глазами, не того, страстного, которого она сегодня будет обнимать (неужели уже в пятый раз? как много и как мало!), а третьего – незнакомого. Доброго, открытого, настоящего. Тому Саргамо было за что-то очень стыдно, за один большой и непоправимый теперь уже поступок.
"Может, он влип в какую-нибудь аферу? Купил там, наверху, советника или даже мастера Ложи, а теперь стыдится? Я заговорила о деньгах и случайно напомнила ему о том, что он хочет забыть…"
С недавних пор Илама пришла к выводу, что Саргамо влекут в Мусорный квартал темные дела. А решив так, ей немедленно захотелось его оправдывать – не тянул он на заговорщика или предателя. Такой скорее вызовет на поединок и рубанет палашом сплеча, чем будет плести интриги и строить козни.
До самых дверей доходного дома толстой Бреды они молчали. Каждый думал о своем.
Старуха встретила их приветливо, но уже не так подобострастно, как раньше. Человек привыкает ко всему. Жаль, что к плохому значительно быстрее, чем к хорошему. Сальноглазому прислужнику хватило одной угрозы, чтобы он больше никогда не пытался ее снять, а его хозяйка разучилась пресмыкаться только на третий или четвертый раз.
– Слава Небесному Диску, вы снова у нас! Что желаете, господин?
– Как обычно, – буркнул Саргамо, кинул старухе серебро. – Моя комната свободна?
– Конечно, господин. Она ждет вас каждый день.
– Отлично. Пусть туда подадут все, что надо… ну, ты знаешь. Если меня будут спрашивать, надеюсь, ты помнишь, что надо делать. Проводишь гостя ко мне и принесешь еще вина. Ясно?
Толстая Бреда усердно закивала, отчего сначала заколыхался двойной подбородок, потом грудь, потом огромный живот. Как будто старуху охватил внезапный припадок трясучки. Тьфу! Противно смотреть!
– Пойдем, Илама…
Пока прислужник волок наверх бадью, да заполнял ее горячей водой, Саргамо снял плащ, бросил на стол перевязь с оружием, достал из-за пазухи какие-то свитки. Девушка нахмурилась: выходит, ему снова понадобилось укромное местечко для своих глупых мужских разговоров. А уличная девка, страстная и умелая, скрасит ожидание.
То же самое происходило и во время прошлых встреч – сначала они кувыркались в постели, и Илама начинала думать, что уж в этот раз "благородный господин" точно пришел к ней, но потом, когда покупная любовь заканчивалась, к нему неизменно являлся гость, обычно тот самый неприятный кожевенник. Иногда вместе с ним приходили еще люди. Мужчины садились за стол и напрочь забывали про нее. Ну, не то чтобы совсем. Они поглядывали на нее с обычным интересом самцов, не более того, а вот Саргамо вел себя так, словно и вовсе не замечал ее присутствия. Так, скользнет случайно взглядом, раз, другой – и все.
Конечно, она обижалась и вот так же, как сейчас, кляла себя за глупые фантазии.
"Ну вот, а ты навыдумывала себе невесть что! Сейчас тебе, такой богатенький и чистенький аристократик попрется в Мусорный квартал на Веселую улицу ради какой-то шлюхи! Ты права, у него просто какие-нибудь дела здесь. Побрякушки у портовых воров скупает, например, а кожевенник – посредник. Или хочет подсидеть мастера, говорят, они там, в Ложе, грызутся посильнее восьминогих шао в банке. Здесь же Саргамо собирает слухи: в Мусорном квартале много тайн припрятано. А может, просто встречается со своими людьми, чтоб не привлекать внимания. Заодно и побаловаться есть с кем".
Сама того не подозревая, Илама в своих предположениях оказалась недалека от истины.
Не сказать, чтобы любопытство грызло ее со страшной силой, но девушка твердо пообещала себе, что в этот раз обязательно прислушается к разговорам Саргамо, постарается узнать, в чем же причина столь частых визитов на Веселую улицу.
Ей не повезло с характером – для простой уличной девки она была слишком умна и слишком эмоциональна. Первое помогало замечать многое из того, на что люди обычно не обращают внимания, зато второе мешало делать правильные выводы. Повинуясь силе чувств, она иногда многое преувеличивала. И не задумываясь, чем может быть вызвано странное двойственное отношение к ней Саргамо, Илама видела в нем то холодное равнодушие, то пылкое влечение. Иногда она даже пыталась убедить себя, что блистательный аристократ влюбился в нее. Конечно, такие истории случаются только в песнях да старых легендах, но ведь случаются же!
Она радовалась его появлению, потом отдавалась наслаждению, потом, заметив холодок отчуждения, клялась, что никогда больше… Проходил день, она приказывала себе забыть обо всем, выкинуть из головы девичьи мечты о могучем светловолосом северянине. Но через несколько дней он появлялся снова, и все начиналось сначала.
Со времени их последней встречи она уже почти не могла думать ни о чем другом. Каждый день, выходя на свое обычное место, девушка ждала прихода Саргамо, выглядывала знакомую фигуру. Два раза даже проигнорировала постоянных клиентов – мелких портовых чиновников, – за что получила в ответ не один злобный взгляд. А потом еще и насмешки от Килии:
– Что, подруга, все ждешь своего аристократика? Нет, платит он, конечно, хорошо, но ведь на нем одном Поднебесный Свет не сошелся! Других тоже привечать нужно, а то в следующий раз не придут. Сегодня я твоих лысеньких прибрала. А если бы и я, и Сансара были заняты? Кто бы их обслужил? Боюсь, что эти наглые шлюхи – Янгира и Юсса. А они только и ждут, чтобы наших клиентов перехватить.
Илама отмахнулась – подруга любила поворчать. Но беззлобно, для видимости.