– Гм… внешне верно. Только ты совсем не смотришь в перспективу. А ты что думаешь, Ли?
– Викторина все-таки будет? – усмехнулся китаец. – Я согласен со Свеном. Кроме того, как мне кажется, бесконечно прятать географа мы не сможем, значит, его таки придется отдать одной из сторон. Потому ты и просил устроить пожар – чтобы пропали все записи Иррабана, все доказательства. С одной стороны он резко теряет свою ценность, с другой – ему понадобится немало времени, чтобы восстановить утраченное.
– Вот это уже ближе к истине. Ты прав, нам ПРИДЕТСЯ, – с нажимом сказал Игорь, – отдать его. Но только, когда мы будем к этому готовы и на наших условиях. Поймите, коллеги, кин Иррабан – наш козырь, джокер в рукаве, которого мы вбросим в игру, когда ситуация начнет склоняться в ту или иную сторону. Скажем, мы узнаем, что Солмаон лидирует в постройке морского флота. Плохо, но не смертельно – в тот же час Чжандоу получит сведения, где можно найти беглого географа. Который, прошу заметить, уже сейчас готов прочертить маршрут к западным землям. Император Гравандер вряд ли обрадуется, узнав о том, что Соцветие получило таинственно исчезнувшую несколько оборотов назад его законную добычу. Вполне вероятно, что передача Иррабана, совершенная в нужный момент, поколеблет и без того напряженные отношения двух империй. До открытого противостояния дело, конечно, не дойдет – сил у них сейчас не хватит, но если они и вправду задумываются о проекте совместной экспедиции, на нем можно ставить крест вот такой величины, – он широко развел руки в стороны. – Мы просчитали эту игру на много ходов вперед. Потому я и проговорился – в кавычках – Иррабану. Чтобы он понял, кто мы такие, и что наш альтруизм основывается на вполне здравом расчете.
– То есть мы…
– …окажемся в его глазах такими же беспринципными торговцами, как и мастера Ложи, готовыми продать товар тому, кто больше заплатит. Но – в отличие от них – мы в состоянии гарантировать безопасность. Ему даже не придется заставлять себя поверить нам, ведь Ложа повелела арестовать его, а мы подарили свободу. И не собираемся на нее покушаться.
– Но его так запугали! – заметил Ли. – Согласится ли он ехать, скажем, в Солмаон? Или – если уж на то пошло – во враждебную Чжандоу. Не испугается?
– Придется. Скоро ему надоест прятаться. Да и не привык человек его положения ютиться по захолустным городкам, да сельским гостиницам. Не тот уровень. Если ему гарантируют свободу, надлежащий прием и хорошее вознаграждение – он согласится. Думаю, мы в состоянии это устроить. Ведь он пока наш самый выгодный товар.
– Как это? – неожиданно спросил Свен. В его голосе явственно слушалось недоумение. – Как человек может быть товаром? Что ты говоришь, командир?!
– Здесь все может быть. Как я уже говорил, продается все – и честность, и верность, и долг. Все. Люди – тоже товар. Нам остается этим воспользоваться.
– Но чем же мы тогда лучше местных?!!
– Разница есть, Свен. Мы не продаем своих.
Швед медленно поднялся, посмотрел командиру в глаза и вышел из кабинета. Последние слова Игоря нагнали его уже в коридоре:
– Кроме того, разница в целях. Все, что мы делаем, – ради блага людей, ради спокойствия колонии. Мне тоже нелегко, но для того, чтобы земляне и дальше жили на Надежде, нам придется забыть про щепетильность и высокие идеалы.
"А совсем недавно именно ты, Свен, предлагал мне пристрелить Иррабана. Ты и никто другой. Уже забыл? Нет? Выходит, всадить человеку в висок арбалетный болт лучше, чем торговать им. Причем даже не его свободой, а всего лишь его доверием. Да уж. ТЕБЕ так показалось проще, ты и ляпнул, не задумываясь. Скажи я о чем-то подобном, ты бы вот также обдал меня презрением и гордо удалился. Бедная Европа, вы все время наступаете на одни и те же грабли. Интересно, как звали того парня, что метко обозвал их двойными стандартами?"
Архивные документы.
"Космические исследования. Проект методического пособия для высших учебных заведений".
Планета Надежда. Открытие, исследование и начальный этап колонизации.
Двадцать девять лет назад планету открыла и обследовала Первая межзвездная экспедиция Объединенных Наций на кораблях "Надежда" (в честь его и назвали планету) и "Искатель". Альфа Центавра А IV была полностью изучена экипажем "Надежды" ("Искателю" достались третья и пятая планеты системы), насколько это вообще возможно в условиях серьезного цейтнота и нехватки специалистов. Экспедиция успешно вернулась на Землю, результаты исследований долго обсуждались в Совете ООН по демографии и миграции населения, но в итоге решение о колонизации, активно лоббируемое китайцами, индийцами, частью Евросоюза и Конгломератом полинезийских государств, было принято. Соображение того плана, что Надежда является обитаемой, никого не остановило – местная цивилизация заселяла лишь Восточный материк, Западный же оставался необитаемым уже несколько тысяч лет (исследования экипажа "Надежды" позволили утверждать, что некогда существовавшая на Западе античная культура – местная Атлантида – была почти полностью разрушена во время одного из сейсмических периодов, остатки западной цивилизации впали в допервобытное состояние). Восточный материк густо населен, цивилизация находится на уровне позднефеодального средневековья. Дальнейший прогресс тормозится непрерывными войнами и свирепым к еретикам и отступникам религиозным Солнечным культом, чья сила держится на простых астрологических исследованиях и тайных таблицах предсказания землетрясений.
В рекордные сроки, за семь лет был построен гигантский корабль-баржа "Возничий", способный за один рейс доставить на "Надежду" более ста тысяч колонистов. Через два года и пять лет от начала строительства на космических верфях заложили еще два систершипа – "Новая Гея" и "Поднебесный" (дань немалым китайским вложениям). По проекту "Возничий" должен курсировать по маршруту Земля-Надежда с циклической периодичностью в 15 лет (6,5 лет – время в пути к Альфе Центавра А с ускорением 1 g при крейсерской скорости 0,72 световой, четыре месяца на выгрузку, 6,5 лет обратно и около полутора лет на дооснащение и ремонт на земных космических верфях).
Первым рейсом "Возничий" благополучно доставил на Надежду отборный экипаж квартирьеров, немедленно приступивших к геологическим изысканиям, изучению местной микрофлоры и макрофауны и закладке первых городов будущей земной колонии. На гигантском плато, относительно безопасном сейсмически, был заложен космодром, около него возводился торговый и административный центр колонии, у разведанных в горах богатых месторождений урановых и полиметаллических руд строился укрепленный горняцкий поселок, через девственные леса пролегли железнодорожные ветки.
"Возничий" ушел к Земле, но через восемь лет прибыла "Новая Гея" со следующей группой переселенцев (в основном – шахтеров, металлургов и поддавшихся на рекламные обещания "новых земель" разорившихся фермеров). Еще через три года "Поднебесный" привез китайских колонистов.
КУЗНЕЦ
– Вам помочь, щедрый господин? Вот фрукты, свежие и засахаренные, печеные тыквы, сладости, просовый настой…
"Ну, конечно, – Косталан поморщился. По налобной повязке кузнечного цеха и черным от въевшейся шлаковой пыли рукам с десяти шагов видно, какой я "господин". Но ведь торговка и последнего босяка назовет богачом, лишь бы прикупил чего-нибудь на пару медяков".
– Щедрый господин сегодня не при деньгах, – сказал он. – Так что придется твоим сладостям ждать другого покупателя.
Он придирчиво покопался в груде печеных тыкв, отложил в сторону несколько вчерашних, заветренных, наскоро прогретых на пару, чтобы казались свежими. Наконец отобрал две самые сочные и вкусные на вид.
– Сколько?
– Шесть! – сказала торговка и хитро глянула на Косталана.
Она была явно новенькая в их квартале – муж или зять привез вместе с целой повозкой фруктов и сладостей, посадил торговать. В припортовой деревеньке, откуда она родом, любой горожанин кажется состоятельным. Не грех и обжулить такого, назначив тройную цену против обычной. Небось, не обеднеет.
– Первый день сидишь? – спросил Косталан. – Ну, сиди, сиди. За шесть медяков я в следующем ряду полприлавка скуплю.
– Да у них старье и гниль одна! А у меня свежее все.
– Вот я и проверю. Если и вправду так, клянусь – буду впредь только у тебя покупать.
И он сделал движение, якобы собираясь уходить.
– Эй, постой! – переполошилась торговка. – Я ошиблась…
– Что случилось? Твои тыквы неожиданно подешевели?
– Пять. Согласен?
Косталан вздохнул.
– Объясняю… и только из уважения к твоим сединам, рейст-само…
Торговка насупилась. "Рейст-само" означало "бабушка".
– …я хожу через этот рынок каждый день. И почти каждый день покупаю здесь еду для своей семьи. И еще ни разу печеные тыквы не стоили больше одного медяка. Понятно?
Он снял со связки две самые мелкие монеты, подбросил на ладони. Отполированные сотней рук медные кругляши задорно сверкнули в лучах заходящего солнца.
– Ладно, забирай, – проворчала торговка и, не удержавшись, ехидно добавила: – Внучек…
Посмеиваясь, кузнец пристроил под мышку еще теплые "солнечные шары", кинул на прилавок монеты и махнул старухе. Сделал шаг вперед, остановился и улыбнулся чему-то своему. Лицо его сразу разгладилось, подобрело и стало видно, что он, в сущности, очень молод – вряд ли видел больше двадцати пяти зим. Кузнец снял с нитки еще одну монету:
– Ладно, уговорила. Дай сахарных орехов на медяк. Только, – он подмигнул, – действительно на медяк, рейст-само. Ведь мы оба знаем, сколько это будет, правда?
Ругаясь и ворча себе под нос, торговка отсыпала в бамбуковый туесок горсть орехов.
– Мало!
Она добавила еще, потом, повинуясь голосу Косталана, еще немного.
– Вот и спасибо, – кузнец упрятал туесок за пазуху. – Хорошо поторговать, рейст-само.
Старуха проворчала:
– Да уж, с вами, скупердяями, наторгуешь. Разоришься скорее, да по миру пойдешь.
Но Косталан уже свернул за рыночную ограду и не слышал ее причитаний. А и слышал бы – не обернулся. Сама виновата: не тот квартал выбрала, чтобы на прибыльную торговлю надеяться. Надо было в Ясеневом, Ореховом, Самшитовом устраиваться или, если уж на то пошло, двигать прямиком в Мраморный город. Правда, там и место на рынке стоит совсем другие деньги, да и кварталы легионеров неподалеку. А Ресницы Всевидящего Ока любят по пьяни устраивать самочинные обыски мастеровых домов и рынков. Да так, что половины товара потом не досчитаешься: что с собой не заберут, разобьют или перетопчут. А что им – все равно оправдаются. Скажут, крамолу искали, оружие, припрятанное для лихих людей, или секретные письма. Блюдем, мол, чистоту Соцветия во славу императора!
Вот и думай, деревенский торговец, куда лучше податься – в Мраморный город, где рыночную пошлину и за три дня не окупить, или в Глиняный да Бамбуковый кварталы, в коих даже у всех жителей вместе взятых не наберется денег на твой товар.
Запахло гниющей тиной и нечистотами – отводной канал рядом. Обычно Косталан избегал ходить этой дорогой, пусть она и короче, но сегодня он хотел попасть домой пораньше. Кузнец пристроил тыквы поудобнее, задержал дыхание и перепрыгнул узкий каменный желоб с мутной, зеленоватой водой.
Жаль, "рейст-само" не видит этой красоты. Иначе сразу перестала бы причитать и торговаться с покупателем-скрягой. Живо бы сообразила, сколько здесь, в Глиняном квартале, таких, как он. Раз-два – и обчелся. Несколько младших подмастерьев с завода огненной смеси, портовые рабочие, помощники мелких чиновников – переписчики, курьеры, носильщики. В общем, все те, кому повезло работать на императора, да продлится вечно его правление!
Как и сам Косталан. Благодаря способностям к кузнечному делу, ему удалось подняться над обычным уровнем Глиняного квартала. Тяжелая, изматывающая, но все-таки интересная работа в императорских кузнях приносила ему треть серебряного чига, а то и больше! Хватало и на себя, и переправить десяток медяков родне с надежным человеком, и – с недавних пор – на Юнари.
Подумав о ней, Косталан улыбнулся. Разве можно сетовать на мир, горевать и причитать, когда она с ним? С ее появлением дом, выкупленный десяток оборотов назад у вдовы Набарги, как будто осветился изнутри, став нарядным и по-настоящему родным. Теперь кузнец торопился уйти с работы пораньше, зная, что дома его ждут, что Юнари считает мгновения до его прихода, волнуется, если он вдруг задерживается.
Но по дороге он видел непосильный труд соседей и друзей на заливных злаковых полях, что великанскими ступенями карабкаются на склоны холмов. И куда приходится доставлять на своем горбу каждую каплю воды. Видел, как измученные и усталые они сидят по вечерам перед своими домами, не в силах даже разговаривать. Кивок, вялое движение натруженного плеча вместо приветствия – вот и все общение.
Косталан очень хотел помочь им. Разве не его прозвали Хитроумным, после того, как он изобрел двойной сток для расплавленного металла? Разве не он вместе с мастером Хинновари нарисовали палитру каления железа? И не он ли, Косталан Манар-Гири, придумал охлаждать жерло бомбард раньше всего корпуса? Внешние слои бронзы остывали позднее, сжимая внутренние, словно в тисках, отчего орудие становилось устойчивее к разрыву. Правда, не все заготовки выдерживали неравномерное охлаждение, иногда ствол бомбарды трескался, разваливался на куски, и все приходилось начинать сызнова. Зато готовые орудия, скрепленные вдобавок коваными железными полосами, могли делать по сто, а то и по сто пятьдесят выстрелов, почти как лучшие солмаонские образцы. Из императорской канцелярии Косталану тогда прислали костяную пластинку с благодарностью и целый серебряный чиг премии!
Кое-какие задумки были; иногда, по вечерам, он даже чертил схемы огромных подъемных машин, способных доставлять воду на немалую высоту. Только движущей силой в них оставались все те же люди. В крайнем случае, верховые животные, которых – и Косталан прекрасно понимал это – имперские чиновники ни за что не отдадут для облегчения труда земледельцев. Плюнут, выругают, да и пошлют подальше, процедив сквозь зубы, что новых людишек для копания в грязи женщины еще нарожают, вон с какой скоростью плодятся, куда их еще-то девать?
Пошлют и хорошо если не прикажут вразумить странного изобретателя парой дюжин плетей. Ведь почти всех скакунов забирала армия, не зря кавалерия считалась в Соцветии основной ударной силой. Так что о четвероногих движителях можно смело забыть. Надо искать что-то еще.
Увидев знакомый поворот, Косталан приободрился: еще совсем немного и покажется знакомая желтоватая стена из речного песчаника. Сегодня он пришел рано, никого из соседей еще не вернулся с полей.
Мелькнула шальная мысль – подобраться к дому незаметно, тихо открыть дверь и, схватив Юнари в объятия, закружить по дому. Мелькнула… и ушла. Это для него все выглядит доброй шуткой, а девушка может и испугаться. Долго ей еще привыкать к нормальной жизни. И не скоро еще Косталан, просыпаясь по ночам, перестанет обнаруживать рядом с собой пустующую циновку, а саму Юнари – сжавшуюся в комочек на полу в купальной комнате. С мокрой половой тряпкой в руках.
Во сне Юнари возвращалась в свой старый мир, ей казалось, что пол не вымыт, ванны не отдраены, и что скоро придет распорядитель Коцеру, накричит на нее, изобьет бамбуковой тростью и снова прикажет не кормить нерадивую до завтрашнего утра. Она в ужасе просыпалась, бежала в купальню с первой попавшейся под руку тряпкой и наводила порядок до сверкающей чистоты. Усталость подкашивала ее сразу по окончании работы, и она засыпала, свернувшись по-кошачьи, прямо на свежевымытом полу.
В первый раз Косталан, не думая ни о чем плохом, подхватил девушку на руки, собираясь отнести ее на кровать. Юнари испуганно дернулась, очнулась и, не соображая, что происходит, закричала… ее потом пришлось долго успокаивать. Постепенно кузнец научился будить девушку осторожно, просыпаясь, она все понимала сразу, смущенно и доверчиво улыбаясь Косталану. Но на следующую ночь все равно бежала в купальню с тряпкой. Как заводная механическая кукла, что по слухам живет во дворце императора, да продлится вечно его правление!
Не успел кузнец подойти к дому и на две дюжины шагов, как дверь распахнулась и навстречу выбежала Юнари. Потупилась, на мгновение замерла, но потом все же кинулась на шею:
– Коста!
Девушка выдумала это ласковое прозвище в первый же день, когда он привел ее в дом. "Коста" на полузабытом говоре предков означало "лучший". Поначалу Косталан стеснялся, бормотал, что если уж он лучший, то кто тогда сама Юнари? Но вот привык же. И теперь бывало наоборот: придя поутру в кузню, он не сразу понимал обращенное к нему "Косталан-са", с трудом возвращаясь из сладкого тумана воспоминаний и родного "Коста, милый".
Кузнец обнял девушку, провел рукой по тугим косам, заплетенным по нынешней моде: три в одну. Отстранил, посмотрел с высоты своего роста – Юнари зарделась и снова прижалась к нему, спрятав лицо в складках пропахшего металлом кожаного передника. Больше всего она походила на дикого котенка, маленького, испуганного, забитого, которого, наконец, взяли в хороший дом и добрые руки. Он, бедняга, прячется под кровать, боязливо выглядывает наружу, готовый в любой момент забиться в самый дальний угол. Хочется играть, бегать, скакать… хочется, но боязно.
– Заждалась? – спросил Косталан.
Юнари что-то ответила, но голос ее прозвучал приглушенно, и кузнец ничего не понял.
– Смотри, что я принес. Сумеешь приготовить много вкусного из этих маленьких желтых комочков?
Ему очень нравилась наблюдать, как в Юнари просыпается хозяйка. Маленькая, пока еще не слишком умелая, но хозяйка. Вот и сейчас девушка смотрела на тыквы, что-то прикидывая в уме. Наверное, в воображении уже подвешивала котелок над очагом, размышляя: сварить ли просяную похлебку с тыквой или разбавить кашу печеными кусками.
"Ничего, – подумал Косталан, – сейчас серьезная хозяйка снова превратиться в маленькую девчонку, что не отвыкла еще радоваться простым знакам внимания: подаркам, сюрпризам, сладостям".
– А это кое-кому в награду! – провозгласил он, доставая берестяной туесок. – Купил вот по случаю, а кому подарить – не знаю. Может, подскажешь?
Конечно, тут же начались визги, "ой, это мне?", поцелуи. Юнари сунула за щеку сразу несколько орехов и закружилась вокруг него.
– Спасибо, Коста, милый…
– Пойдем, – он увлек ее в дом, – пока ты готовить будешь, я помоюсь.
"Весь день рядом с печью, пропах, небось, путом и раскаленным металлом".
Однажды Косталан сказал об этом Юнари. Она, как обычно, сначала смутилась, покраснела, но потом честно сказала:
– Мне нравится этот запах. Он твой, Коста. Такой же большой и мужественный.
Он тогда рассмеялся, чмокнул девушку в щеку. Она топнула ножкой:
– Не веришь?! Ну и ладно, – и даже немного обиделась.
Но купальню – большой, позеленевший от времени медный чан, доставшийся Косталану от старой хозяйки – готовила по всем правилам. Сама наполняла водой, грела, да подкладывала щипцами раскаленные в очаге камни, чтоб не остыло. Что-что, а это она умела.