- Эй, вы, лентяи, довольно валяться: отдохнули. За работу… Поднимайтесь, поднимайтесь, лентяи… Предок наш ушел в землю, такова его воля, мы не достойны были созерцать его доброе личико…
- Пойдем в мой шалаш, - обыкновенным своим нежным голосом обратился он затем к Петьке. - Вон мой шалаш - самый дырявый. Я сейчас приду, только развяжу Дой-ну…
3. Петька в роли следопыта, но…
Новый знакомый Петьки был странный человек с головы до пят, - так, по крайней мере, казалось Петьке и кажется до сих пор. Впрочем, судите сами.
Всему миру известно, что пионер - всем ребятам пример. Он верен делу рабочего класса, он - младший брат и помощник комсомольцу и коммунисту, он - товарищ пионерам, рабочим и крестьянским детям всего мира, он организует окружающих детей и участвует с ними во всей окружающей жизни, он стремится к знаниям, а знание и умение - сила в борьбе за рабочее дело. Таковы законы юных пионеров, и каждый пионер - нужно ли об этом говорить? - знает их на зубок и следует им во всех случаях жизни. Также - обычаи. Я и не подумаю перечислять их. Пусть читатель мой повторит их про себя и остановится на пятом обычае, на котором остановлюсь и я. Обычай этот гласит: пионер не ругается, не курит и не пьет. Теперь: человек, который приветствует Петьку в Австралии правой рукой с плотно сложенными пятью пальцами (пять пальцев - пять частей света, где есть угнетенные…), не должен ли он знать о законах и обычаях пионеров, и между прочим о пятом обычае, который, хотя и поставлен последним пунктом, является далеко не второстепенным, ибо по этому самому обычаю с первого взгляда можно разгадать человека: пионер ли он или вообще мальчишка - неорганизованная шпана. И вот, пожалуйте:
- Сигарку, - предложил Бамбар-биу Петьке, когда они втроем (третий - Дой-на) очутились под навесом шалаша. Сигару он достал из красивого ящичка слоновой кости, ящичек из сундучка, сундучок выкопал ни песка. Кроме ящичка в сундуке находились: бритва, мыльница, колода карт, пузырек одеколона, черный пузатый графинчик с чем-то, несколько хрустальных рюмок и три смены верхнего и нижнего австралийского белья, то есть три небедренных пояска.
- Не курю, - сурово отвечал Петька. Он сильно желал, чтобы в этот момент голос его звучал "как ледяной смерч в арктическом море" или, на худой конец, как ледяная сосулька, гремящая по водосточной трубе.
- Очень жаль, - сказал Бамбар-биу и, действительно, с непередаваемым сожалением взглянул на пионера. Потом он достал пузатый графин и две рюмки, нацедил густой красной жидкости в обе рюмки, одну выпил сам, другую предложил Петьке.
- Не пью, - еще суровей отвечал Петька.
- Очень, очень жаль, - снова сказал Бамбар-биу. - Все-таки, может, выпьете? Замечательно вкусно: сладко, пахуче и нежно. А?..
- Не пью, - повторил Петька и с ненавистью взглянул на искусителя.
- Вы достойны глубокого сожаления, - произнес тот, опрокидывая и вторую рюмку себе в рог.
Выпив, он крякнул, закурил сигару (вторую положив обратно в ящичек) и, расположившись на животе и на локтях, пустил в лицо Петьке густую струю дыма вместе с вызывающими словами:
- Сопляк и слюнтяй…
Петька запыхтел, проглотил слюну, но ничего не ответил.
- Дурак, ротозей и бревно…
Петька начал краснеть и дрожать.
- Калабарский боб, бразильская обезьянка, э-э-э, мокрица и… полено, - перечислял далее Бамбар-биу, не отводя наглого взгляда голубых глаз от лица пионера. - Еще один раз бревно и два раза сопляк…
И вот заговорил Петька, то краснея, то бледнея:
- Если вы, гражданин, хотите вызвать меня на ругательства, то это вам не удастся…
- Дрянь и трус…
- Но если вы не перестанете сейчас ругаться, я тресну вас, гражданин, по уху… клянусь жабой…
- Сингапурская макака…
- Сейчас тресну, а потом застрелю, потому что вы сильней меня… - Левой рукой Петька сжал револьвер, правой - кулак.
- Ну, ладно, не буду, - равнодушно сдался Бамбар-биу.
Но теперь Петька повел наступление.
- Извольте, гражданин, объяснить, - потребовал он и на этот раз, действительно, ледяным голосом, - почему вы ругались.
- А, право, сам не знаю, - "объяснил" Бамбар-биу, - такой, видно, дурацкий у меня характер, но я больше не буду, извините, беру все ругательства обратно. Так сказать, складываю их обратно в свою черепную коробку… для лучшего времени…
- По-моему, вы должны знать наши законы и обычаи, - проворчал Петька, опуская револьвер.
- Законы и обычаи! - воскликнул Бамбар-биу. - Но я по природе своей - анархист. Во мне шесть кровей, шесть человеческих рас. Мать моя была на одну треть австралийка, на треть - папуаска, на треть - яванка. Отец имел в себе китайскую кровь, американскую и голландскую. Каждая кровь говорит о своих законах. Я шестикровный, я не знаю, каким законам мне следовать, и я не следую никаким… Ну, полно, не ворчи. Расскажи-ка лучше, что тебя привело в Австралию?
Этот странный человек снова был добродушен и подкупал своей искренностью. Петька перестал ворчать и начал обстоятельно рассказывать. Начал с письма к бабушке и кончил высадкой своей на здешний гостеприимный берег. Дой-на сидел между ними, крутя головой, так как солнечная ванна, принятая им в дозе весьма неумеренной, вызвала у него продолжительное расстройство кровообращения.
Бамбар-биу слушал молча, кутая голову в облаках сизого дыма. Перед началом рассказа он растянулся на песке во весь свой необыкновенный рост, и ноги его по колени вылезали из-под шалаша.
- Значит, ты видел Верины следы… - раздумчиво произнес он, когда Петька кончил. - Повтори-ка еще раз, что ты видел?
Петька повторил:
- От вершины черного утеса к озеру тянулись песчаные вдавления, будто кто на коленях и на руках полз здесь. Потом…
- Обожди. А не могло быть обратного: от озера к утесу, хочу я сказать?
- А с утеса куда? - вместо ответа задал резонный вопрос Петька.
- С утеса… гм… гм… обратно к озеру или прямо к лесу…
- Но, - возразил Петька, - выходит, что человек туда и обратно зачем-то сделал путь ползком, а потом поднялся на ноги и зашагал к лесу. Единственно верно: он сполз с утеса, напился воды и только тогда поднялся.
- Ты прав… Продолжай. Следы тянулись до леса. Потом - ленточка. Красная или синяя, ты говоришь?
- Красная.
- Ты точно помнишь: у Веры была красная лента в волосах, когда ты ее видел с яблони?
- Скорее, синяя, - сознался Петька, - или черная… Но она могла в дороге переменить ее: ведь у девочек так много лент.
- Гм… Этот твой пункт слабей предыдущего. Голодный, и напуганный к тому же, человек, пускай даже это будет девочка, не станет заниматься в дороге туалетом.
Однако Петьку нелегко было сбить. Он нашелся:
- Какая бы лента ни была у Веры в волосах, это не важно. У нее была с собой, в кармане что ль, еще запасная красная ленточка, и она вынула ее из кармана, когда потребовалось заметить местность…
- Могла вынуть из кармана… - повторил Бамбар-биу и, взвесив этот новый аргумент, согласился, - могла. Продолжай… В лесу ты видел, говоришь, глубокие отметины на деревьях?
- Отметины на деревьях - подтвердил Петька, - сделанные или ножом или острым камнем.
- Ты видел когда-нибудь нож у Веры?
- Н… не знаю. Скорее, нет. Но она могла камнем еще, я сказал…
- Камнем или ножом - в конце концов безразлично. Вот ты сказал: глубокие. Ты твердо стоишь на этом?
- Да-да, довольно глубокие…
- Вера - очень сильная девочка? Сильней тебя? - спросил Бамбар-биу.
- Н-нет… Скорей, напротив, - отвечал Петька, чувствуя, что позиции его шатаются.
Бамбар-биу молчал, выпуская дым из носа, изо рта - кольцами, спиралью, струями и просто - облачками. Около двух минут он скрывался в тумане. Петька терпеливо ждал, когда рассеется этот туман.
- Никуда не годный пункт, - решительно прозвучал голос Бамбар-биу (его лица еще не было видно). - Слабая девочка, ослабевшая вдобавок от длинного путешествия, делает глубокие порезы в жесткой коре эвкалиптов, да еще камнем, а не ножом. Это не Вера делала их.
- Кто же? - подпрыгнул Петька.
- Не знаю. Меня там не было, - последовал глубокомысленный ответ из того места, где можно было предполагать голову Бамбара-биу.
- Но… Дой-на?! - воскликнул Петька, - Дой-на был там, и он все видел. Он великолепно понял меня, когда я рисовал ему историю Вериного путешествия…
Тут Бамбар-биу так оглушительно и резко расхохотался, что дымовые потоки кинулись опрометью из шалаша вон и пепел его сигары, целый вершок пепла, упал на голую его грудь и рассыпался пирамидкой. Прохохотав мучительно долгое время и успокоившись, мало-помалу, Бамбар-биу заговорил со слезами явного восторга в голосе:
- Дой-на с пылким воображением парень. Дой-на будущий поэт. Он ни бельмеса не понял из твоих рисунков, но, говорит, "белый чертенок был так зол, что мне стало холодно, право", и ему, чтобы согреться, только и оставалось, что сделать вид великолепно понявшего все объяснения "злого белого чертенка"… Следы он, правда, видел и хорошо прочитал их, но при высадке неизвестного пилота не присутствовал и вообще не видал его в глаза… По следам он узнал, что были две партии, которые следили за каким-то человеком. Одна партия - люди из города - по всей вероятности, метисы, продавшиеся белым капиталистам, в другой были наши соседи, туземцы из племени Ди-эри. Они подрались легонько, и метисы, люди из города, одержали верх. Человека они увели с собой. Вот и все, что знает Дой-на…
- И все-таки это была Вера, - упрямо заключил Петька, - потому что красную ленточку я видел своими глазами.
- Не знаю. Ничего не знаю, - вздохнул Бамбар-биу, - но я согласен помочь тебе разыскать ее… или вообще того, кто опустился на утес. Через недельку - другую я узнаю, куда увели метисы неизвестного человека. Потом мы двинемся вместе. Твой револьвер хорошая штука. Он мне может пригодиться…
Теперь, когда сигара больше не дымила, Петька легко убедился, что по лицу Бамбара-биу ползала довольно двусмысленная улыбка.
Странный человек этот Бамбар-биу, странный с головы до пят…
4. Быт людей - Ковровых Змей
Уже в течение нескольких дней Петька вращался среди членов первобытного общества людей Ковровых Змей, изредка заглядывая для сравнения и в противоположный лагерь - к Черным Лебедям, где ему тоже оказывали прием, впрочем, менее радушный.
После декларации Бамбар-биу отношение дикарей к нему резко изменилось. Ковровые Змеи - все, от мала до велика - неизменно встречали его с доброй улыбкой и с приветливыми словами на устах. Слов он еще не понимал, кроме одного - Пэть-ика, но понимал улыбки и, основываясь на последних, беспрепятственно лазил по всем шалашам, по всем закоулкам большого лагеря. Всюду записная книжка его и карандаш имели работу.
Только с шалашом чародея вышла маленькая неприятность: оттуда Петька вылетел стремглав - во всяком случае, гораздо, неизмеримо быстрее, чем откуда бы то ни было: то злопамятный Инта-тир-кака ловко пустил в обращение свою голенастую конечность. Разумеется, на скверного дикаря он и не помыслил жаловаться, потому что ябедой никогда не был, но мрачное жилище его с тех пор всегда обходил, держась приличной дистанции.
Причина, побудившая пионера забраться в самое логово зверя, лежала в том недоразумении, которое возникло у него при изучении лагеря. А именно, нигде, на всей территории лагеря, а простирался он гораздо дальше берега, не оказалось даже подобия какого-нибудь первобытного храма, или капища, или жертвенника, или чего-нибудь в этом роде. И Петька надеялся встретить это милое учреждение в логове представителя самой дикарской религии.
Однако за тот короткий срок, который ему там предоставили, он успел убедиться, что шалаш чародея ничем не отличался от самых обыкновенных шалашей: ложе из сухой травы, две-три звериные шкуры, железный нож, бамбуковое копье с каменным наконечником, бумеранг и палица, вот и все, что он увидел там. Никаких идолов, никаких жертвенников.
Упорный в своих исследованиях, пионер обратился за разъяснением к Бамбар-биу.
- Малыш, - сказал тот, - мы не верим в богов и не молимся им, зато у нас тьма духов и чертей, которым мы изредка приносим жертвы. У нас есть добрые духи - ирун-таринии, и злые - орунча. Добрые духи - это наши предки, наши родственники, наши дети, умершие когда-то. Они живут на небе, в камнях, деревьях, воде, в горах и просто - в земле. В каждом животном и в каждом растении тоже сидит по духу, а то и по два, они безразличны к человеку, пока их не трогаешь, и они становятся коварными и злыми, если их рассердишь. В большинстве случаев мы еще не дошли до того, чтобы давать собственные имена нашим духам. И все же у нас есть орунча Купир, который крадет из пещер людей и их вещи, есть Арлак, который душит в темноте, и призрачный Буньоп, бродящий по лесам - неспроста, тоже, конечно. Еще есть Пукидни (смотри, какие все отвратительные имена), летающий невидимо и без толку пугающий людей. Есть тьма ночных духов Мани, которые вторгаются в шалаши с шумом, опаляют волосы и душат дымом. Мы живем в мире призраков и духов, наше невежество породило их, и они платят нам той же монетой: поддерживают нас в нашем невежестве.
- Каковы же обязанности вашего чародея, в таком случае? - спросил Петька, как истый пикор-интервьюер, быстро извлекая карандаш и записную книжку.
Бамбар-биу отвечал с гримасой отвращения на лице:
- Никаких общественных функций, за исключением врачевания, основанного на шарлатанстве, и волхвования - чистого жульничества, чародей наш не несет. Это просто лодырь, продувная бестия, умеющий делать вид, что он запанибрата с духами и что они повинуются ему, как господину. И дикари верят ему, до того верят, что если он скажет, что на такого-то человека им направлен орунча и что человек этот должен умереть, будь уверен, обреченный словом чародея вскоре умрет. Такова сила внушения чародея в отношении темных невежественных дикарей… Между прочим, наш Инта-тир-кака уже три раза извещал меня о духах, самых вредных духах, ниспосланных им на меня. Вчера он в четвертый раз известил меня о том же. Жду неминуемой смерти… - Бамбар-биу сложил руки молитвенно и скорчил похоронную рожу.
Памятуя, что знание - сила, Петька стремился как можно больше узнать и записать о быте и жизни австралийцев. Времени для этого у него было достаточно. Бамбар-биу, пропавший из лагеря в вечер того дня, когда прибыл пионер, и вернувшийся на следующий день к ночи, сообщил ему, что за неделю полного бездействия он всегда может ручаться. И также возможно, добавил он успокоительно, что пройдет не неделя, а значительно больше, потому что человеку, которому было поручено навести предварительные справки, нужно пройти, считая туда и обратно, около 400 километров - частью по горам, частью по степям и по лесистым местностям. Сообщив это, Бамбар-биу залез в свой шалаш, как медведь в берлогу, вылезая оттуда лишь вечерами, когда на раскаленную землю спускалась прохлада.
Петьку не смущал зной. Окружив себя шумливой ватагой чернокожих сверстников, он с утра до ночи шатался по лагерям и их окрестностям, наблюдая, записывая и обогащая свой язык - язык мимики и жестов - звучными, красивыми словами и фразами из языка племени Урабунна. К этому самому времени относится запись в его блокноте, запись, сначала поразившая меня полным отсутствием всякого смысла, затем развеселившая, когда я понял, в чем дело. Вот как она выглядела:
Коко-гимидэр, карава,
Марра-анула, диэри,
Питта-питта, нариньэри,
Уахлай, камиларой.
И воргайя, и отати,
Кантиш и урабунна,
И арунта с нгерикуди,
Юин, каби, варрамунга.
Диппиль, виммера и йеркла,
Мурринг, ларрика, курнаи,
И лиаура и лурич,
Ниол-ниол и волгаи.
С первого взгляда можно было подумать, что это какое-то идиотское заклинание. Но когда я разобрал знакомые мне слова, вроде урабунна, диэри, нари-ниэри, то сообразил, что имею перед собой не больше не меньше как перечень австралийских племен, дли памяти уложенных искусником Петькой в стихотворный порядок. Конечно, здесь не все племена налицо, и Петька знал это, почему и сделал внизу, отдельно от стихотворения, специальную приписку:
"Еще есть мурунди и эчука и многие другие, о которых даже Белый Удав ничего не знает. Сделал ему замечание за невежество; он рассердился, назвал меня калабарским бобом и выгнал из шалаша. Я с удовольствием ушел, потому что там было накурено, как в поповском аду, несмотря на сплошные дырки. Не знаю только, стоит ли обижаться, когда он ругается бобом".
Не стоит, Петух, не стоит. Я тебя успокою: калабарский боб - это красивое вьющееся растение, похожее на нашу фасоль, с пышными пурпуровыми цветами. Правда, индейцы, на родине которых он растет, соком его отравляют свои стрелы для верности действия, зато в медицине он употребляется с большой пользой при самых разнообразных болезнях.
В быту и обиходе австралийцев племени Урабунна, к каковому принадлежали Ковровые Змеи и Черные Лебеди, существовали достопримечательности, относившиеся, вместе с религией их, к временам седой древности, к временам первобытного коммунизма - этой первой ступени в лестнице развития человеческого общества. Частной собственности у них не существовало, если не считать тех грубых каменных топоров, деревянных палиц, копий и бумерангов, которые каждый взрослый мужчина мог сделать для себя, не затрачивая большого труда, и если не считать того, что проникло к ним от белых - и то в очень мизерном количестве - металлических ножей и старинных, недействующих из-за отсутствия пороха ружей.
Примитивное разделение труда было знакомо им. Юношам и взрослым людям полагалось добывать мясное пропитание для всей общины посредством охоты; женщинам и детям - собирать коренья, насекомых, плоды; старикам - следить за соблюдением обычаев и законов, выбирать места для кочевий, быть хранителями опыта и знаний, накопленных предками. Община - группа людей обоего пола в 100–110 человек, - как сказано выше, связывала свое происхождение с каким-нибудь животным или растением, или даже с предметом и природным явлением, и это спаивало ее в одно целое, хотя пониманию не поддавалось. В то же время все общины-группы считались родственными и друг другу, так как браки разрешались только между мужчиной и женщиной разных общин, но тут соблюдался строго определенный порядок, установленный еще, по преданию, в сказочные времена мифического предка австралийцев - полузверя, получеловека Алчеринга. Все эти сведения любезно сообщил Петьке Бамбар-биу, и Петька (я ему пророчу будущность ученого) кропотливо занес их в свой блокнот. Вот какую табличку я нашел в этом блокноте, исписанном вплоть, до корешков и вплоть до переплета.
"Племя Урабунна распадается на двенадцать общин-групп и в то же время на две брачные половины. В каждую брачную половину входит шесть общин. Вот эти общины:
1-я брачная половина:
Дикая Утка,
Цикада,
Собака-Динго,
Птица-Эму,
Дикий Индюк,
Черный Лебедь.
2-я брачная половина:
Облако,
Ковровая Змея,