- Ну, вот сейчас будем автовокзал проезжать. Если хочешь, там тебя скину. Может, и доберёшься до Самары своей на автобусе.
- Хорошо, - я кивнул. Автобус так автобус.
Здание муромского автовокзала представляло собой унылое одноэтажное сооружение с большими грязными окнами, крытое шифером и покрашенное почему-то в розовый цвет. Рядом с массивной деревянной дверью под провисшим козырьком неторопливо потрошил пьяненького мужичка дородный парень в серой милицейской форме. На меня милиционер взглянул мельком, остановился было взглядом на заляпанной грязью одежде, но всё же предпочёл довести общение с текущим "клиентом" до логического завершения.
Я справился с дверью. Внутри было пустынно. На скамьях у стены расположилась пара старушек с сумками. По кафельному полу, придававшему помещению сходство с советской баней низкого пошиба, елозила тряпкой уборщица.
Сбоку я увидел окошко кассы и расписание. Продравшись сквозь неизвестные мне Вязники, Касимов и Красную Горбатку, я обнаружил в качестве знакомых пунктов назначения Рязань, Владимир, Нижний Новгород и даже Москву. Самару, судя по расписанию, муромские автобусы игнорировали.
Сама касса, впрочем, была закрыта деревянной дощечкой. Я постучал в неё. Послышалось невнятное шевеление. Окошко открылось, и в проёме показалось недовольное лицо, покрытое ровным слоем дешёвой косметики. Лицо вопросительно смотрело на меня. Я смотрел на лицо.
- Мне нужно уехать в Самару, - произнёс я, оторвав взгляд от бровей, нарисованных чёрным карандашом.
- А в Улан-Батор вам не нужно? - Стервозные нотки в голосе обладательницы лица выдавали нелёгкую семейную жизнь всех её родственников.
- Нет, - сказал я твёрдо. - Мне нужно именно в Самару.
- Мужчина, вы что-о, слепо-о-ой? - Кассирша смешно растягивала ударную букву "о". - Читайте расписание, там всё написано.
Окошко вновь захлопнулось. Пару мгновений спустя по ту сторону фанерной дощечки зазвонил телефон. Уже знакомый голос кассирши приглушённо протянул: "Алло-о-о-о?"
Я ждал окончания разговора. Билет всё равно нужно покупать - если не в Самару, то хотя бы в Москву или Нижний, а там уже пересаживаться. Стервозный голос за дощечкой удивлённо спрашивал у телефонной трубки:
- Дополнительный? В Самару? Во ско-о-олько?
Фанерка со скрипом отъехала.
- Эй, мужчина, вы ещё здесь? Есть дополнительный авто-о-обус в Самару на завтра, на семь тридцать. Будете брать?
Я вышел из автовокзала и остановился в задумчивости. Как-то сразу чувствительно заболели уставшие ноги, заныл ушибленный при приземлении зад. Хотелось очистить одежду от грязи, залезть в тёплую ванну, понежиться в ней, а потом ухнуть в кровать. Почти физически я почувствовал, как укроюсь мягким одеялом.
Близился вечер. Солнце, только что закатившееся куда-то за дома и деревья, ещё давало достаточно света, но сумерки уже чувствовались - и в восприятии предметов, очертания которых стали вдруг мягкими и притушенными, и в самом воздухе, который наполнялся вечерней прохладой - как будто где-то заработал гигантский кондиционер.
Появился давешний страж порядка. Глядя на меня коричневыми телячьими глазами, он поинтересовался:
- Документы?
Встретив мой взгляд, он немного смутился, кашлянул и выговорил пухлыми губами, похожими на разваренные сосиски:
- Ну… Это… Паспорт там… э-э-э-э… - Он замешкался, долго мычал, подбирая нужное слово, и, наконец подобрав, выпалил: - Например!
Я нащупал в кармане паспорт и только что купленный билет на автобус. Протянул ему. Парень суетливо заглянул в документ.
- Колпин Платон Сергеевич? - выдавил он из себя.
- Ну да, - сказал я.
Милиционер торопливо вложил билет в паспорт и вернул мне.
- Разрешите идти? - спросил он, одновременно поднося ладонь к виску, как будто отдавая честь.
Я удивлённо на него посмотрел. За какого-то большого начальника меня принял, что ли?
- Идите, - почти автоматически ответил я.
Парень начал было разворачиваться, но я, вспомнив, что мне нужен ночлег, прервал его движение:
- Подождите. Не подскажете, есть ли здесь поблизости гостиница?
Милиционер в глубокой задумчивости наморщил лоб, напоминая иностранца, который мысленно пытается перевести только что услышанную фразу на незнакомом языке. Наконец, через тягучие мгновения он произнёс что-то вроде:
- Так… Э-э-э-э… Это…
Рука его медленно потянулась, указывая на соседнее здание. В этот момент на крыше вспыхнули крупные ярко-красные буквы "РУСЬ", а рядышком зажглись белым неоном буковки поменьше: "Гостиница". На фоне постзакатного неба эта внезапная иллюминация выглядела эффектно.
Под табличкой "Администратор" сидела немолодая женщина слегка помятой внешности. Выражением лица и позой она напоминала воздушный шарик, который кто-то до предела надул и оставил на несколько дней - воздух помаленьку уходит, и шарик обмякает, сморщивается. Ладони женщины безвольно лежали на ручках кресла, а глаза были прикрыты.
- Извините, - я кашлянул, привлекая к себе внимание. - Я хотел бы снять номер на одну ночь.
Администратор открыла глаза и всплеснула вялыми руками.
- Какой номер? Вы что? Ну какой сейчас номер?
Я пояснил:
- Стандартный, одноместный… Да, в принципе, любой свободный подойдёт.
- Мужчина, ну какой сейчас номер? У нас вон видите - сантехники носятся как угорелые. Весь пятый этаж залило, все трубы прорвало. Нет у нас сейчас номеров. - Она неопределённо махнула рукой, потом, будто вспомнив что-то, добавила: - Уж извините.
Перспектива искать другую гостиницу по темноте меня не обрадовала. Я вытащил мобильник, проверил наличие сети.
- Вы не подскажете телефон какой-нибудь другой гостиницы неподалёку, - я приготовился набирать номер.
- Мужчина, ну я же вам не справочная, - она укоризненно взглянула на меня. Потом обернулась к другой женщине, помоложе, которая вышла из служебной двери. - Ну хоть объявление пиши, что справок не даём. Маша, ну вот не понимают люди!
- Тогда, может быть, подскажете номер местной справочной? - спросил я, уже не надеясь на помощь.
Администраторша хотела было в очередной раз возмутиться, но её опередила та, что помоложе:
- Посмотри, у меня там, на тетради записан телефон.
Проворчав что-то неопределённое, вялая женщина достала толстую тетрадь и принялась диктовать мне номер, который я сразу же набирал на мобильнике:
- …Два - четыре - двенадцать - ноль - семь… Ма-а-аш, а у тебя тут последняя цифра какая записана - семёрка или единица?
Я уже набрал номер. Послышались гудки, затем ответил женский голос:
- Алло?
- Здравствуйте, - произнёс я в трубку. - Подскажите, пожалуйста, телефонный номер какой-нибудь гостиницы в Муроме. Кроме гостиницы "Русь".
- Номер? - Девушка на том конце трубки, казалось, растерялась. - А я не знаю номера гостиниц… Да и зачем они мне? - Она рассмеялась.
- Извините, - пробормотал я, уже понимая, что это не справочная.
Девушка в трубке, однако, так открыто и заразительно смеялась, что я сам невольно стал улыбаться. Чтобы не показывать улыбку задёрганным администраторшам гостиницы, я повернулся и пошёл к выходу, держа трубку у уха.
Женщины за стойкой, разобравшись в записях, крикнули мне:
- Мужчина, вы неправильно набрали номер! В конце единицу наберите!
Но я уже был в дверях. Голос в трубке продолжал:
- Я слышу, ты тоже улыбаешься. А ты кто? Я тебя знаю?
- Нет. Наверняка не знаете. Я случайно попал в ваш город, сейчас вот ищу гостиницу, чтобы переночевать…
- Но если ты ищешь гостиницу, то почему звонишь мне? Вот чудной какой! - Девушка снова захохотала.
- Я в справку звонил, но номер неправильно набрал…
- Понятно, - девушка немного помолчала, размышляя. - Ну, у нас заблудиться сложно - в городе всего три гостиницы. Ты где сейчас?
- Я в гостинице "Русь". Но у них что-то случилось, номеров нет свободных…
- Ну, не беда, - девушка на той стороне трубки явно улыбалась. - Пойдёшь дальше по Московской, там ещё одна гостиница есть.
- Это куда - по Московской? - спросил я, уже выйдя на крыльцо гостиницы и вглядываясь в окружающие сумерки.
- Ну как бы тебе объяснить… - Девушка задумалась, но потом бесшабашным голосом продолжила: - А, ладно, проще самой показать. Стой рядом с гостиницей, никуда не уходи, я быстро! Ты как выглядишь?
Под потолком уютно светила лампа в жёлто-синем плетёном абажуре, отражаясь и даже как будто рифмуясь в заоконном мраке. Негромко бурчал о чём-то своём холодильник, мягко ронял капли закрытый не до конца кран.
Я пил чай с малиновым вареньем, медленно, смакуя даже не вкус, а ощущение неспешного тепла, проникавшего внутрь.
- Всё-таки самое уютное место в чужой квартире - это кухня, - сказал я. Немного задумался, пожал плечами. - Даже не знаю, почему.
Катя сидела напротив и улыбалась.
- Я вообще-то недолюбливаю чужие квартиры, - продолжал я. - В гостях всегда чувствую себя неловко. Даже у хороших знакомых. Как будто заглядываю в личное, в чужие жизни. Которые, в общем-то, не для меня строились.
- Как в чужие окна? - Катя в задумчивости крошила печенье в блюдце.
- Нет. Не совсем. Вроде тебя и пригласили, и ничего, в принципе, от тебя не скрывают… Но знаешь… - Я задумался, подбирая слова. - Наверное, это как искренность. Вот ты готов кому-то полностью открыться. И он ценит это, понимает и принимает, но не идёт дальше какой-то границы. Ведь увидеть, узнать - это не главное. Гораздо важнее просто иметь возможность, свободу какую-то, увидеть это и узнать.
Катя наклонила голову набок и стала похожа на щенка, который внимательно слушает и заранее одобряет твои слова, даже не понимая их.
- Тебя вроде и пускают, - я сделал очередной глоток чая, - даже не вроде, а пускают в своё жилище, в свою жизнь. И ты благодарен хозяевам за это. Но бежать в спальню и смотреть, какого цвета бельё на кровати… Как-то это неправильно. Наверное, потому-то я и люблю кухни. Они демократичные, что ли. В них вроде и вся индивидуальность хозяина - и в то же время нет ничего интимного.
- Чудной ты, - сказала Катя и тряхнула русой чёлкой, как бы отгоняя мысли, мухами роившиеся вокруг головы.
Она задумалась, по-прежнему механически кроша печенюшку. Вскинула на меня прозрачные тёмно-синие глаза:
- Хотя, наверное, все мы чудные. Представляю, что ты, наверное, подумал о девушке, которая вместо того, чтобы проводить тебя до гостиницы, затащила к себе в гости. - Она чуть нервно рассмеялась, но в глазах её появились весёлые искорки.
- Ничего особенного, - ответил я. - А что, по-твоему, я должен был подумать?
Мне нравилось её лицо. Оно было открыто, как книга. Я редко встречал такие лица.
- Ну, я не знаю… - Катя немного смутилась, оставила печенье и убрала руки под стол.
- Ну что ты! - Мне захотелось потянуться к ней, смахнуть с неё эту неловкость. - Ты ведь знаешь, что я ничего плохого о тебе не подумал. Знаешь же?
Она посмотрела мне в лицо. Кивнула.
- Ну вот! - Я улыбнулся. - А я точно знаю, что и ты ничего такого не имела в виду. И ты это знаешь, и я это знаю. И мне наплевать, как то, что касается только нас, выглядит со стороны. Как это может воспринять кто-то другой. Ведь мы-то знаем правду. Знаем всё про себя.
Катя снова смеялась. От её недавнего смущения не осталось и тени.
- Про себя-то я, может, и знаю всё. А про тебя - вообще ничего. Почему у тебя такое смешное имя? Кто ты? Как ты оказался в нашем городке?
- Имя? - Я улыбнулся. - С именем проще всего. Мои родители были без ума от античной философии, вот и назвали сына Платоном. Если бы у меня был брат, то он наверняка стал бы Сократом, а это гораздо хуже.
Катя хихикнула.
- А вот кто я? - Я задумался. Иногда на самый простой вопрос трудно ответить. Действительно, кто же я?
Моя собеседница смотрела на меня, как ребёнок, которому вот-вот расскажут захватывающую сказку и который уже готов удивляться.
- Кто я?.. Знаешь, это сложно рассказать… Непонятно даже с чего начинать…
- А ты начни с чего угодно. Главное - начать, а потом история сама постепенно сложится.
- Наверное, начать нужно с тополиного пуха…
- С пуха? - Катя засмеялась, а потом прикрыла ладошкой рот, показывая, что слушает меня.
- Хотя нет, при чём здесь тополиный пух? Ты знаешь, ещё сегодня утром я летел в самолёте из Питера. Хотя, кажется, это было уже очень давно… Летел в Самару, в обычную командировку. Кстати, у тебя есть телевизор?
- Нет, - Катя пожала плечами. - Зачем он мне?
- Интернет? Радио, наконец?
Девушка помотала головой. Видимо, о судьбе моего рейса сегодня мне так и не удастся узнать. Подумаем об этом завтра.
Я махнул рукой и рассказал Кате о событиях сумасшедшего дня. Она издавала удивлённые возгласы, восхищённо восклицала или смеялась, когда я показывал, как кувыркался в воздухе с парашютом или демонстрировал в лицах милиционера на площади и тётку в кассе автовокзала.
Иногда мне кажется, что не бывает хороших или плохих рассказчиков - есть лишь хорошие или плохие слушатели.
Чай кончился, пузатая банка варенья была возвращена в холодильник. Катя умылась, переоделась в пижаму и расчёсывала волосы, расспрашивая о подробностях моих приключений. За окном горели ночные огни - уличные фонари, окна домов, фары редких машин.
- Люблю ночной город. Почему-то. - Я стоял и смотрел в окно. Зрелище успокаивало и настраивало на лирический лад.
Катя отложила расчёску и опёрлась о подоконник руками рядом со мной, уткнувшись носом в окно. Стекло перед её лицом запотело от дыхания.
Поддавшись внезапному порыву, я встал позади и осторожно охватил ладонями её плечи. Мы молча смотрели в окно. Где-то вдалеке простучал колёсами невидимый поезд.
Катя повернулась ко мне лицом и немного подалась вперёд, как бы сама собой оказавшись в кольце моих рук. В её глазах прыгали даже не искорки, а как будто маленькие чёртики.
- Ты знаешь, - она улыбалась, - а может быть, в том, что я тебя позвала, в самом деле есть что-то такое? - Она выделила последнее слово и кивнула. Чёлка упрямо упала на её глаза. Катя глядела на меня сквозь волосы.
Я посмотрел на себя со стороны. Взрослый человек, в чужом городе, на ночной кухне обнимает едва знакомую девушку.
И неожиданно для себя самого я её поцеловал.
2
На подоконник сел воробей. Нетерпеливо потоптался по жестяной поверхности, посмотрел на меня сначала одним глазом, потом вторым.
Я осторожно, чтобы его не спугнуть, приоткрыл створку окна. Домашнее тепло ручьями потекло наружу, в ночь. Воробей подпрыгнул ближе и примостился на оконной раме - посредине между комнатой и улицей.
- Ну что, серый? - негромко спросил я его. - Как там жизнь, за окном?
Воробей переступил с лапки на лапку и нахохлился.
- Прохладно, что ли? Ну так осень уже на носу, чего ты хотел?
Пичуга внимательно глядела на меня блестящим чёрным глазом, а я продолжал монолог:
- Скоро вот совсем холодно станет, снег выпадет, морозы ударят. Здесь как морозы у вас, серьёзные? Прятаться придётся, наверное? Пищу, опять же, искать, крошки всякие хлебные… Тяжёлая жизнь у вас, птиц. Но и понятная. Понятно, кто ты, откуда, куда и что делать нужно. - Я помедлил, задумался. - А мне вот давеча вопрос задали, кто я такой, а я и ответить-то на него толком не смог. Ну, родился, учился, работал - но это разве обо мне, про меня? Кто я такой, по сути? Зачем живу, для чего?
Воробей повернулся ко мне другим глазом, наклонил голову и вдруг произнёс:
- Хорошие вопросы. Но неужели ты хочешь, чтобы я тебе сейчас на них взял и ответил?
Я оторопело смотрел на него.
- Нет, наверняка не хочешь, - он отряхнулся, повернулся ко мне спиной и глянул из-за плеча: - Я полетел, закрывай окно.
Воробей легко спорхнул с подоконника и мгновенно исчез в темноте. Я ещё немного постоял у окна, потом закрыл его и проснулся.
- Во сколько у тебя автобус? - Катя хлопотала на кухне, укладывая для меня в пакет необъятные бутерброды. Моя одежда, ещё вчера безнадёжно грязная, выглядела как новенькая. На мои вялые протесты девушка внимания не обращала. Несмотря на короткий сон, в это раннее утро она выглядела выспавшейся и свежей, в то время как я сам себе напоминал сомнамбулу.
- В семь тридцать, - ответил я, сверившись с билетом. - Скоро уже надо выходить.
- Дорогу-то найдёшь? - Девушка с прищуром глянула на меня, потом рассмеялась. - Нет, лучше я тебя провожу.
Дворники неторопливо мели скопившийся за сутки мусор. Будничные люди спешили на работу. Собаки выгуливали на поводках сонных хозяев.
Мы вышли с запасом, благо и идти-то было всего ничего. Я рассматривал прохожих.
- "Вот и наступило то самое завтра, о котором я что-то слышал вчера…" - рассеянно пробормотал я.
- Это ты о чём? - Катя улыбалась дворовым кошкам. Кошки, впрочем, улыбки игнорировали.
- Песню одну вспомнил. Про то, как человек идёт рано утром по городу и разглядывает прохожих, которые куда-то спешат, в метро, на работу, в дорогу…
- Мне тоже нравится рано утром гулять по городу и смотреть на всё. Утром всегда есть надежда, что день будет замечательным. Правда, метро у нас нет. - Она засмеялась. - Ну, ты, наверное, это знаешь.
- Догадываюсь, - улыбнулся я.
- А мне нравится наш город. Он какой-то родной, что ли. Уютный. Свой такой. Насквозь. И Илья Муромец из наших мест, ты знаешь?
- Знаю. - Мне почему-то было легко общаться с этой девушкой. Постоянно хотелось улыбаться ей в ответ.
- Я вообще не люблю слишком людные места. Большие города. Была год назад в Москве - она мне не понравилась. Такое ощущение, что люди там живут как бы с надрывом, что ли.
- То есть ты так и хочешь всю жизнь прожить здесь, в своём городке?
Катя задумалась. Её лёгкая юбка колыхалась над щербатым асфальтом в такт шагам.
- Не знаю. Мне особенно-то не с чем сравнивать. - Она улыбнулась. - И ещё есть у меня мечта.
- Какая же?
- Представь себе: тёплое-тёплое море, остров с пальмами и песком, домик на берегу - и никого вокруг. Я знаю, глупая такая мечта, но как будто сон мне про это приснился, а проснулась - и захотелось.
- Ну почему же сразу глупая…
- А может быть, просто в каком-нибудь фильме увидела такой остров. - Катя засмеялась. - А вообще, я завидую тебе. Немножко. Ведь уезжать - это всегда здорово.
- Не всегда, - лениво возразил я. - Особенно когда уезжаешь от чего-то хорошего.
Катя на минуту задумалась. Потом грустно улыбнулась:
- Ещё хуже, когда хорошее уезжает, а ты остаёшься.
Я согласно хмыкнул. Мы выходили на площадь к зданию автовокзала. Я заметил газетный киоск и подошёл к нему в тайной надежде, что в свежей прессе не найду никаких упоминаний об авиакатастрофах.
Увы. Новость о крушении самолёта была на первых страницах большинства газет. Ту-134 не смог совершить экстренную посадку и упал под Нижним Новгородом. Не выжил никто.