Финал новогодней пьесы - Яна Дубинянская 3 стр.


Выпить кофе с коньяком, взять телефончик, – потом бумажку можно будет ненавязчиво отдать на милость снега, – и ровно к восьми вернуться домой. Последнее Франсис знал абсолютно точно. Уж тут он был в себе уверен.

Кстати, может быть, она не такая уж красавица, – тогда он с чистой совестью повернется и потопает в ювелирный. Риск – неотъемлемый компонент игры.

Мужской игры.

Швейцар в пурпурном мундире с золотыми позументами широко распахнул дверь перед еще сомневающимся Франсисом, и сомнения так или иначе пришлось отбросить. Швейцар был уже другой, помоложе и выше на целую голову. А гардеробщик тот же самый – невысокий пожилой негр со скорбной физиономией.

Когда Франсис вошел, негр как раз принимал белую шубку и еще более белый берет у худенькой старушки в коротком фиолетовом платье, обтягивающем совершенно плоскую, хотя и стройную старушечью фигурку. Волосы у дамы были тоже фиолетовые или, скорее, нежно-сиреневые, под цвет тонких капроновых перчаток. А ножки ведь действительно, черт возьми, ничего!

Пожилая леди заметила внимание Франсиса, – не каждый день, наверное, на нее с идиотским видом пялятся годящиеся во внуки молодые люди, – и одарила его ослепительной улыбкой, сверкнув свежевставленными жемчужными зубами.

Вот тут-то он и расхохотался.

Не в голос, разумеется, и не во весь рот, – снаружи все выглядело вполне невинной улыбкой в глубине усов, – но на самом деле это был хохот, да еще какой! Более чем громовой, более чем саркастический. Мои поздравления, господин Брассен!

Бабулька проскользнула внутрь, напоследок стрельнув в сторону Франсиса ярко-фиолетовыми – какими ж еще? – глазами. Печальный негр за гардеробной стойкой вопросительно уставился на него, и Франсис вдруг обнаружил себя в зеркале напротив стягивающим с плеч замшевую куртку. В конце концов, интересно же, что делать этой древней старушенции в таком месте! Поль, будь он здесь, непременно бы полюбопытствовал. И еще он, вдоволь нахохотавшись, объявил бы во всеуслышание: "Вот что делает с людьми женитьба!" Хорошо хоть, что Поля здесь нет.

Жалко, что Поля здесь нет.

Девушка в серебристом платье пела нежную неаполитанскую песню, и на потолке мягко мерцали крупные неаполитанские звезды. Девушка была уже не Анни, другая, а песня и звезды те же самые. В такое время "Плезир" еще почти пустовал, молодые парочки занимали только два-три столика, а остальные, сервированные бокалами и рюмочками богемского стекла, поблескивая, дожидались посетителей. У самого входа струйка сигаретного дыма очерчивала тонкий луч прожектора, ответственного за звезды на потолке. А старушка словно провалилась, и, оглядывая салон в ее поисках, Франсис автоматически поздоровался с человеком, пускающим дым. В прежние времена само собой разумелось, что он знал в лицо всех завсегдатаев "Плезира", только в лицо, ближе по негласному правилу никто ни с кем не знакомился, – в "Плезире" каждый имел право на уединение. Впрочем, Франсис и в прежние времена искал тут чего угодно, но не одиночества. В прежние вре…

– Господин Брассен, если я не ошибаюсь?

В этот момент звезды мигнули и погасли, серебристая девушка исчезла, вспыхнул горячий красный свет, и под жгучие латиноамериканские ритмы между дальними столиками появилась Анни в черном платье с разрезом от бедра и алыми розами за декольте и в волосах. Франсис помахал ей, хотя певица вряд ли могла это заметить, а потом повернулся к окликнувшему его незнакомцу.

Человек за крайним столиком был узколицый, бородатый, в его прищуренных глазах светились алые отблески, что в сочетании с красноватыми клубами дыма создавало впечатление какой-то мефистофельщины. Он загасил сигарету и поднялся во весь рост.

И тут Франсис его узнал. Альберт Сон, драматург со вчерашней пресс-конференции.

Тридцать три года, – самый молодой из Трех мушкетеров, – холост, родом с Юга, Скорпион по Зодиаку, Дракон по восточному гороскопу, рост два метра пять сантиметров, но в профессиональный баскетбол никогда не играл, интервью дает еще реже, чем Сведен с Фальски. Франсис усмехнулся. Все это рассказала ему Марша, которая целую неделю перед прессухой собирала досье на драматургов и совершенно не могла общаться на какую-либо другую тему.

Сон навряд ли столько о нем знает. Странно, что он вообще его узнал. Да, пресс-конференцию им устраивал Франсис, но все переговоры с ним вел Филип Фальски. Сон мог видеть менеджера только мельком, когда он встречал и провожал их у пресс-центра. Что ж, у мужика хорошая память. Наверное, это профессиональное.

– Не ошибаетесь, господин Сон.

Драматург опустился обратно за столик и указал Франсису на соседний стул.

– Присаживайтесь. Если вас не ждут, конечно.

Франсис вспомнил о старушке и усмехнулся. Потом подумал о Поле, о ребятах, об Анни, поющей теперь не ему, даже о той длинноногой шлюхе Линде, – и вздохнул.

Никто его не ждал. Конечно.

Он присел за столик напротив драматурга.

– Два коньяка, пожалуйста, – бросил Сон официантке. Новенькой, ни за что б не назвавшей Франсиса на "ты". – Здесь хороший коньяк, гораздо лучше, чем виски.

– Я знаю.

Что ж, почти как в прежние времена. Выпьем превосходного фирменного "плезирского" коньяка, – пусть не со старыми друзьями и подругами, так зато с самим Альбертом Соном. Все-таки великий драматург. Тридцать три года. Холост.

Везет же.

И тут Франсис по-настоящему, чуть не до крови прикусил язык, как если бы произнес это вслух. Мысль не прикусить, даже если она такая мелкая, подлая и кощунственная. Счастливая мужская свобода, то есть возможность ежевечерне торчать тут, просаживая деньги на выпивку и баб, – и Марша.

Сравнил. Додумался же сравнить!

Он уже собирался встать и уйти, вежливо поблагодарив драматурга за приглашение, когда Сон поинтересовался, который час. Было всего лишь пятнадцать минут восьмого, и Франсис решил, что уходить прямо сейчас не имеет смысла. Он обещал Марше быть вовремя и сдержит обещание с точностью до минуты. Торчать же почти полчаса на улице или в машине было бы глупо, тем более что…

Альберт Сон!

И Марша, бедняжка, неделю рывшаяся в старых газетах, не спавшая полночи перед той злосчастной прессухой. И в результате так и не задавшая ни единого вопроса театральному светилу, сидящему сейчас с ним за одним столиком.

Если этот Сон нормальный мужик, он должен понять. Если он холост, это еще не значит, что он ни разу в жизни не был готов расшибиться в лепешку ради того, чтобы какая-нибудь глупенькая женщина не плакала втихомолку по ночам. Если они, двое мужчин, посидят полчасика в "Плезире" за бутылочкой фирменного коньяка… А Марше можно будет и не говорить, что интервью уже у нее в кармане, а просто дать какой-нибудь контактный телефон, якобы оставшийся в пресс-центре. Этот материал у нее действительно оторвут с руками где угодно, она вернется домой сияющая и счастливая, пряча в сумочке какую-нибудь безделушку для него, Франсиса, она проникнется уверенностью, что способна сдвигать с места горы… Альберт Сон, ну что тебе стоит?…

Анни допела латиноамериканскую песню, и музыканты после секундной передышки заиграли джаз. Лампы под потолком зажглись холодным синеватым светом.

– Четверть восьмого, – медленно повторил драматург. – Да, сегодня уже навряд ли… Ну что ж. У меня есть не совсем обычное предложение для вас, господин Брассен.

– Франсис, – надо бы поскорее перейти с ним на "ты". Официантка принесла две хрустальные рюмки коньяку, и Франсис хотел попросить всю бутылку… черт, денег может и не хватить, лучше не стоит.

– Только не спеши считать меня сумасшедшим, Франсис, – с готовностью непринужденно отозвался Сон, еще больше прищуривая совершенно синие теперь глаза. – Барышня, это ведь хороший коньяк? Тогда принесите нам всю бутылочку. Даже если я сейчас предложу за здорово живешь купить твою душу.

– За бизнес, – Франсис приподнял рюмку. – И во сколько же ты ее оцениваешь, Альберт?

– Дорого, – серьезно ответил Альберт Сон. Слишком серьезно.

И тем более неожиданной показалась его улыбка, внезапно взорвавшаяся на лице. Искристая и победная, счастливая и смущенная, радостная и усталая. Улыбка девушки, одевающейся на первое свидание, улыбка мальчишки, подстрелившего самую недоступную мишень в тире, улыбка солдата, осознавшего, что война окончена и он жив… Улыбка была направлена поверх головы Франсиса, и он невольно обернулся…

– Познакомьтесь, – раздался из-за спины голос Сона. – Мой друг Франсис Брассен. Госпожа Лара Штиль.

И совсем негромко, – Франсис решил, что можно этого и не слышать:

– Я уже переставал ждать.

* * *

Ждать оставалось совсем чуть-чуть.

Марша потянулась, сладко зевнула и вспрыгнула с ногами в мягкую глубину дивана. Внутри с натугой взвизгнули пружины. Грибной аромат рагу доносился и сюда, хотя она тщательно завернула сотейницу в несколько слоев махрового полотенца и закрыла все это сооружение в еще теплой духовке. Ждать оставалось минут пять-семь, не больше. Марша раскрыла тупую детективную книжку. Прежде чем возвращать этот шедевр Люси, надо хотя бы узнать, кто там убийца.

Под локтем зашуршала газета, и Марша – ну можно быть такой неуклюжей? – вытянула из-под себя смятый листок "Обозрения". Скомкать и выбросить или отнести на кухню и положить в хозяйственную стопку? Для первого варианта не нужно было вставать, и, сформировав из газетной полосы компактный теннисный мячик, Марша запустила его в сторону корзины для бумаг у противоположной стены. И, естественно, не попала.

"Рецепт воплощения жизни в мечту" Лары Штиль, ради которого, собственно, Марша и купила сегодня утром газету, оставил неуловимый неприятный осадок, какое-то гнетущее чувство чуть ли не на целый день. С одной стороны, совершенно ясно, что для написания такой статьи не нужно брать никакого интервью. К тому же было непохоже, чтобы та журналисточка видела хоть один спектакль по пьесе Сведена, Сона и Фальски. И уж конечно Лара Штиль не копалась в старых газетах, выискивая любопытные факты из биографий драматургов. Она всего лишь поприсутствовала на пресс-конференции. Всего лишь!

А получилось у нее так здорово, что Маршу пару раз кинуло в холодный пот при мысли, что она могла не выбросить свои вчерашние художества, а, чего доброго, предложить их в какую-то редакцию. Да если бы им случайно попало в руки "Обозрение", если б они прочитали и сравнили…

А если бы прочитал и сравнил Франсис?!

Франсис, которому эта женщина улыбалась и строила глазки, – она, красивая, стройная, смелая, независимая и, оказывается, по-настоящему талантливая!

Франсис, который женат на толстой, бесцветной, глупой и бездарной неудачнице.

Строчки детектива прыгали и перемешивались перед глазами, а на другом конце комнаты, смутно белея на границе бокового зрения, валялся в полуметре от мусорной корзины теннисный мячик из газетной полосы.

Марша вспорхнула с дивана и пересекла комнату, двигаясь легко и плавно. Статью Лары Штиль надо уничтожить, разорвать на мелкие кусочки, а еще лучше сжечь. На письменном столе лежала, переливаясь, никелированная зажигалка Франсиса в виде чешуйчатой рыбки с зелеными камушками вместо глаз. Марша взяла ее в руки, и вдруг рыбьи глаза с глухим стуком поскакали по столу, один из них скатился на пол, и она нагнулась, пытаясь нащупать его на ворсистом ковре…

И тут в дверь позвонили.

Франсис!

Только почему он звонит, у него же ключ?…

Невесомая и воздушная, Марша метнулась к двери и щелкнула замком. И отпрянула, – прямо под ноги выскочило блестящее сооружение из тонких металлических палочек, пританцовывая на трех растопыренных ножках. Она сразу же узнала его: живой пюпитр из спектакля "Снежинка и Музыкант", на который она ходила дважды. Во второй раз, когда они были в театре с Франсисом, посреди второго акта в пюпитре что-то сломалось, и Музыканту пришлось на руках уносить его со сцены…

Франсис появился следом – румяный, заснеженный. И отступил в сторону, пропуская их.

И они вошли: щуплый и белесый Джозеф Сведен, высоченный бородатый Альберт Сон и черноволосый приземистый Филип Фальски.

На всех рагу не хватит, – лихорадочно пронеслось в голове, – боже мой, Франсис, ну разве так можно, почему ты не предупредил меня, когда звонил?!…

– Познакомьтесь, – сказал Франсис, – это госпожа Марша Брассен, свободный журналист. Господа Сведен, Сон и Фальски, известные также как Три мушкетера.

Он держался строго и официально, как будто пришел с визитом к совершенно чужой женщине. Франсис! На его отросших усах медленно таяли снежинки.

Драматурги молча кивнули и вошли в прихожую. Пюпитр запутался между длинными ногами Сона, тот споткнулся и чуть не потерял равновесия. Сведен и Фальски негромко рассмеялись. А Франсис…

Франсис закрыл входную дверь – с той стороны.

В узкой прихожей стало слишком людно, чтобы быстро пробраться к выходу, да это было и невежливо – вот так стремиться напролом к двери, игнорируя и даже расталкивая знаменитых гостей… но такие мелочи не имели никакого значения…

– Франсис!!!

Он уже спускался по лестнице и остановился с явным неудовольствием.

– Иди к гостям, Марша. Бери интервью.

– Франсис…

Он вздохнул, потрогал пальцем усы, прикусил нижнюю губу, снова вздохнул. Заговорил:

– Ты должна меня понять, Марша. Я встретил другую женщину, – женщину, которая подходит мне гораздо больше, чем ты. Извини. Я сделал для тебя все, что было в моих силах. У тебя впереди блестящая карьера, так что ты вполне можешь обойтись без меня. Прощай.

– Франси-и-и-и-ис!!!

Гулкое эхо лестничного пролета подхватило и умножило ее крик, а из квартиры выскочил металлический треножник и запрыгал по ступенькам, ритмично дребезжа при каждом прыжке…

Марша проснулась и резко села на диване. Телефон звонил уже, наверное, очень долго, и она бросилась в маленькую комнату, спросонья попав ногой только в один тапок. Свет в этой комнате не горел, и в темноте Марша налетела на что-то твердое, опрокинувшееся с раскатистым грохотом. Наверное, этажерка, предположила она, тормозя у телефонной тумбочки и протягивая руку к трубке. Обычно в таких случаях именно этот звонок оказывается последним, и после всех опустошений по дороге в награду достаются только короткие гудки.

– Алло.

– Марша, золотце, привет. Это Люси. Я тебя случайно не разбудила?

А как же! Очень даже случайно. Пожалуй, не стоило так лететь к телефону…

– Нет, что ты. Я очень рада тебя слышать.

И к тому же этот дурацкий сон. На редкость дурацкий.

– У меня потрясающие новости! Мы с Питером не придем к вам на Новый год, и знаешь почему? Мы решили встретить его в Южном полушарии! Скажи, это шикарно: у вас тут снег, холодина, все делают вид, что так и надо, Новый год, то да се, – а у нас лето и пальмы! У Питера выгорело одно денежное дело, а он давно мне обещал… Кстати, мы сегодня отмечали это в "Плезире", и знаешь, кого там видели? Только не говори ему, что это я тебе сказала… В общем, твоего благоверного! И не подумай, что одного – с дамой!

Марша вздохнула. Уже не в первый раз. И как Люси не надоест?

Марша не сомневалась, что подруга в лучшем случае ошиблась, а скорее всего попросту вдохновенно сочиняет. И ответила первое, что пришло в голову:

– Это была его начальница.

Люси на том конце провода была явно разочарована.

– Да? А она у него очень даже ничего, я тебе скажу. Молоденькая, фигурка очень даже, челочка гладенькая и такая родинка пикантная над губой…

И что-то оборвалось, и накатилась неудержимая волна чего-то темного и в то же время издевательски пронзительного и откровенного, как лязг металлического пюпитра в том нелепом жутком сне…

– Я знаю. Пока, Люси, передавай привет Питеру. И счастливого Нового года.

Она повесила трубку и медленно, стараясь не споткнуться об опрокинутую этажерку, добралась до стены. Пошарила ладонью и включила свет.

На стенных часах большая стрелка лихорадочно дернулась, перескакивая к двенадцати, а маленькая мелко завибрировала на десяти.

И Франсиса не было.

/…/

– … Исполняются мечты, – ненавязчиво журчал негромкий голос Сона. – Обычно это представляют себе так: вот человек заключил сделку, – он иронически усмехнулся, – с дьяволом… или с кем-нибудь еще, и все его фантазии начинают сбываться со скоростью автоматной очереди. Или же более плавно, почти естественно, одна за другой… Это детали, а суть одна и та же: у него рано или поздно не остается ни одной мечты. История с предсказуемо грустным концом: глубокая депрессия, полное душевное опустошение и смерть, чаще самоубийство. Без мечты человек не может. Я имею в виду, если всю жизнь до этого они у него были, мечты… Что очень важно, несбыточные мечты.

Брассен недоуменно пожал плечами.

– Что хорошего в несбыточных мечтах?

– Ничего, – согласился Сон. – Но человек так устроен, что сживается с ними, привыкает, словно к сильному наркотику. Безнаказанно сломать эту зависимость невозможно.

Он помолчал. Хорошая пауза, эффектная. Альберт Сон по-прежнему сидел на полу, теперь он перенес тяжесть тела на одну подобранную под себя ногу, а другая, согнутая в колене, выступала вперед, и с нее свободно свисала большая костистая рука. Кончики пальцев насквозь просвечивались красноватым огнем камина. Не хватает лишь рубинового перстня на пальце, – подумала Лара, из последних сил принуждая себя воспринимать все это с ироническим скепсисом. Она перевела взгляд на Брассена – белокурый красавец уже подался вперед, широко раскрыв глаза и на полном серьезе приготовившись слушать продолжение.

– С вами все произойдет совершенно иначе. Я долго думал… путь только один. Диссонанса в психике не будет, если начать с самого начала, с самой первой мечты. Человек, для которого с детства не существует ничего несбыточного, – сильный и счастливый человек. Новые мечты возникают у него естественно и органично, его ничуть не смущает, что они обязательно сбудутся. Я наложу такой фильтр на ваши судьбы в обратной перспективе… если вы согласитесь, конечно.

– Но ведь это, – медленно выговорил Брассен, – это означает… совсем другую жизнь?

Сон не стал спорить.

– Жизнь, основанную на ваших о ней представлениях. Расхождения с оригиналом, так сказать, зависят от того, насколько вы счастливы теперь. Грубо говоря, все хорошее останется с вами, а плохое… Ну, я не предлагаю вам приторную идиллию. Будут и разочарования, и неприятности, и неисполнившиеся желания, как в любой нормальной человеческой жизни. Речь идет только о мечтах, – он улыбнулся. – В четыре года вы могли сколько угодно закатывать истерику на набережной – мама все равно не покупала вам третьего за день мороженого, и это обстоятельство не изменится. А вот велосипед, который с шести до двенадцати лет снился вам каждую ночь…

– У меня был велосипед, – с легким вызовом бросила Лара.

Улыбка пропала с лица Сона.

– Меня не интересует, что вам снилось, – проговорил он неожиданно жестко.

– И вы можете отказаться. Хотите – сейчас. А можно и после того, как попробуете. Ровно через неделю я гарантирую вам возвращение… в теперешнюю жизнь.

– В это же самое место и время? – по-деловому поинтересовался Брассен.

Назад Дальше