Исток (сборник) - Михайлов Владимир Дмитриевич 6 стр.


16

Слышался звук мотора, приглушенный рокот мощного мотора, работающего на малых оборотах.

Он медленно нарастал. Слишком медленно – очевидно, вездеход шел по лесу курсом, перпендикулярным направлению отряда. Если дать машине пройти мимо, догонять ее придется долго.

Командир приподнял голову. Оглянувшись, поискал глазами Мозеля, нашел и сделал знак, подзывая.

– Вызови вездеход, – шепнул он. – Они тут, рядом.

На лице Мозеля, со свежей царапиной на щеке от случайного сучка, возникла радостная улыбка. Установив нужную частоту, он послал вызов. Командир ощутил прикосновение к своему локтю и увидел рядом любопытствующие глаза штурмана. Командир неожиданно подмигнул ему. Мозель продолжал шарить в эфире, улыбка медленно сходила с его губ: эфир молчал.

– Значит, не слушают, – пробормотал командир и вдруг почувствовал себя усталым и оскорбленным. Он покосился на штурмана, и обида еще усилилась: ползя без оружия и комбинезона, навигатор, конечно, устал куда меньше остальных, и теперь ему не лежалось на месте. А если бой?.. Но командир подавил неприязнь.

Он снова надвинул наушники, вслушиваясь и медленно поворачивая голову, чтобы установить направление. Потом вытянул руку вперед и вправо.

– Уходят туда. Видно, мы слишком отклонились. Поторопимся. Я иду.

– Дай понесу твой излучатель, – проговорил штурман.

– Следовало взять свой.

– Мне не надо, я не боюсь ничего тут. Давай поползу первым.

– Нет.

Командир не прибавил ничего, и штурман пополз сбоку, отставая от командира на какие-нибудь полметра.

Вскоре они оказались на линии костров. Теперь они ползли, стараясь вжаться в землю как можно глубже; командир жалел, что никто из них не обладает способностью крота или дождевого червя. Несколько секунд им казалось, что путь этот никогда не кончится; но вокруг стало темнеть, и командир понял, что самое опасное место они миновали. Никто из расположившихся у костров так и не заметил проползших мимо вооруженных, уставших и раздраженных людей, а теперь мрак стал наконец из враждебного снова спасительным.

Продвинувшись еще метров на пятьдесят, командир с удовольствием поднялся на ноги и провел рукой по груди, животу и коленям, стряхивая с комбинезона приставшую хвою, листья, раздавленных насекомых и прочую пакость. Штурман встал рядом с ним, и командир не сдержал улыбки: светлый тонкий комбинезон не выглядел теперь светлым, да и комбинезоном его можно было назвать лишь весьма условно. "Всякое нарушение правил таит в себе семена наказания", – мельком подумал командир, поджидая остальных.

– Движутся довольно быстро, – сказал он, прислушиваясь. – Возможно, они дальше, чем я думаю. Пошли!

Семеро двинулись за командиром быстро, почти бегом. Усталость куда-то отошла, отодвинутая надеждой на скорое завершение затянувшейся экскурсии. Шли шумно, никто теперь не боялся привлечь к себе внимание. Командиру пришлось напомнить о тишине.

Прошло десять минут, позади осталось не менее километра. Огни костров больше не были видны, слышнее стал звук мотора. К его рокоту примешивался какой-то треск.

– Торопятся, – удовлетворенно сказал командир. – Ломятся напрямик. Думаю, что мы встретимся на той прогалине, впереди. В чем дело?

Вопрос был обращен к штурману, внезапно схватившему командира за руку.

– Ничего… Но треск, мне кажется, доносится не оттуда…

– Ты думаешь?

– Сними наушники. Мотора не слышно, а пора бы… Смотри! Вот они! Это люди!

Командир взглянул туда, куда указывал штурман.

Сначала ему показалось, что штурман ошибся и это не люди. Вереница странных хохлатых птиц ростом с человека пересекала прогалину, на которой командир надеялся встретиться с вездеходом.

В следующее мгновение стало ясно, что это все-таки люди. Хохлы на их головах были не чем иным, как высокими, из перьев, гребнями шлемов. Сквозь инфракрасные очки были ясно видны металлические пластины на груди и плечах, пояс из узких, металлических же пластин, охватывающий бедра, высокие поножи, круглые щиты и короткие мечи у пояса. Обладавшему острым зрением командиру почудилось даже, что он разглядел рукоятку одного такого меча – витую, увенчанную головой с гневно отверстым ртом. Командир повернулся, не скрывая изумления:

– Античная пехота?

– Не только пехота, – пробормотал штурман.

За людьми показалась колесница, запряженная квадригой, другая, третья… Наверное, впереди была просека – иначе трудно было представить, как четверка лошадей могла проехать тут, не задевая за деревья. За колесницами снова шли люди, на этот раз – тяжеловооруженные гоплиты. В заключение процессии протянули – возможно, на мулах, но в этом никто не был уверен – массивную конструкцию, опутанную канатами: катапульту или другую осадную машину.

Командир озадаченно качал головой, остальные переглядывались, пожимали плечами. Штурман смотрел спокойно, словно ему уже издавна было известно, что именно сегодня и именно на этой планете встретит он армию, оснащенную подобно фаланге Александра или легионам Рима… Когда прошли последние, командир взглянул на часы. Они потеряли двадцать минут.

– Придется догонять, – сказал он. – Мотор едва слышен. Будьте внимательны: где-то поблизости мы должны пересечь след нашей машины.

Несколько минут они шли молча. Нарушать тишину было опасно: встреченное ими войско было, наверное, не единственным поблизости. О том, откуда взялось это войско, стоило бы, пожалуй, поразмыслить, но людям было не до того. Лишь Мозель проворчал:

– Как они прошли тут с их техникой, не понимаю. Надо быть возничим межпланетного класса. Экстракласса…

Больше ни слова не было произнесено до того момента, когда командир, подняв голову, сказал:

– Вот и след. Теперь – вправо.

Рубчатый след гусениц уходил, изгибаясь между деревьями. Люди пошли по следу, стараясь не выпускать его из виду. Командир прислушался. Мотор мягко гудел вдалеке. Мозель, человек с профессионально острым слухом, стал уже различать его звук и без помощи унифона.

Даже обладай восьмеро свежими силами, вряд ли они смогли бы идти быстрее. Ветви хлестали по лицам. Лесные голоса испуганно замирали, когда люди проносились мимо.

Мотор слышался уже совсем близко, когда внезапно, словно испугавшись приближения людей, смолк; раздался слабый хлопок – и наступила тишина. Командир удовлетворенно проговорил, не останавливаясь:

– Наконец-то… Нажмем!

Они пробежали еще с полкилометра, следя теперь лишь за тем, чтобы не налететь на дерево. Затем командир замедлил шаг. Машина должна была находиться где-то вблизи. Командир взглянул себе под ноги, чтобы еще раз свериться со следом. Следа не было.

Не веря себе, командир огляделся. В инфраочки земля виднелась, точно в глубокие сумерки, но все же каждую мало-мальски значительную деталь на ней можно было бы разобрать, не говоря уже о двух широких, рассеченных на равные доли полосах.

– Назад! – скомандовал командир. – Ищите, где они изменили направление!

Растянувшись цепочкой, люди двинулись в обратном направлении. М’бано увидел след первым.

– Не понимаю… – растерянно проговорил он.

Остальные подбежали к нему. Несколько секунд они молчали, ни один не поднимал глаз, словно боясь встретить взгляд соседа.

След никуда не сворачивал. Он просто обрывался. И справа, и слева богатая перегноем почва была такой же мягкой, как и километром раньше. Машина никак не могла пройти, не оставив следов. И тем не менее это случилось. Вездеход исчез самым необъяснимым образом, вместе с людьми и синтезатором.

Прошумел легкий ветерок; он пахнул озоном. Кто-то из экипажа вздохнул.

– Проклятая планета! – вырвалось у Манифика. Командир поднял голову.

– Ничего, – сказал он. – У нас есть след, который приведет к кораблю.

– Послушай… – проговорил штурман.

– Нет, – глухо ответил командир. – Не желаю. Идем к кораблю. Там наш дом.

Он тронулся первым, сильно хромая. Остальные пустились за ним в погребальном молчании.

17

След привел их обратно к той самой чаще, невдалеке от которой они повстречали классическую пехоту. Чаща надвигалась на них медленно. Все больше звезд исчезало за деревьями, сосны выросли уже в полнеба.

– Где-то здесь прошла машина, – ободрил командир, – значит, пойдем, как по проспекту. Держитесь.

Он сказал это, словно предчувствуя, что планета еще не исчерпала всех своих сюрпризов. Так оно и получилось.

След не привел их к ожидаемой просеке. Он снова прервался на ровном месте. След шел ниоткуда и не приводил никуда. Это было иррационально, и если мир, в который люди попали, и не был заколдован, то ему не хватало для этого весьма немногого.

Командир даже не сделал попытки искать продолжения прервавшейся колеи. Он опустился на землю и стал растирать колено.

– Отдохнем, – сказал он. – Лишние полчаса, судя по всему, нас не спасут и не погубят. Переведем дыхание и поразмыслим. – Он заметил, что присевший напротив штурман зябко повел плечами, и беззлобно усмехнулся: – Что, навигатор, есть свои преимущества и у теплой одежды? – Штурман, взглянув на свои лохмотья, усмехнулся тоже. – Ничего, – продолжал командир, – сейчас согреемся. Что за привал, если нет тепла…

– Да, – согласился штурман. – Мне прямо завидно становится при мысли, что мои разведчики тоже наверняка развели где-то свои костры.

Он встал на колени и зашарил вокруг, собирая сучья, прутья, сухие листья и прочий мусор, которого здесь валялось немало. Командир остановил его:

– Это напрасно. Костра мы себе позволить не можем. Кто знает, что окажется в этой чащобе по соседству. Мозель, у тебя наверняка отыщется с собой что-нибудь подходящее.

Мозель уже извлек из объемистой сумки маленькую инфракрасную печку, предназначенную для приготовления пищи в походах. Он подключил печку к аккумуляторной коробке, которую нес на боку Керстан, электроник, а в походе – ответственный за питание.

– Грейся, – предложил Мозель штурману и сам первый протянул руки к теплу; не хватало лишь пламени, чтобы вокруг стало совсем уютно.

Штурман покачал головой не то с сожалением, не то с усмешкой: и в самом деле, не совсем обычным казалось греться у невидимого огня, когда кругом было сколько угодно материала для настоящего, яркого, доброго костра… Командир осуждающе сказал:

– Ты не прав, штурман. Или ты все еще уверен, что здесь царит благополучие?

– Не знаю, – задумчиво проговорил штурман. – Просто у меня такое ощущение… Знаешь, мы, штурманы, привыкли верить интуиции, когда логика не может помочь. Вот и тут – с самого начала…

– Стой! – перебил его командир и даже схватил штурмана за руку; для этого ему пришлось перегнуться вперед, он обжег запястье о невидимо раскаленную печку и сердито охнул от боли. – Давай, штурман, – продолжил он, подув на обожженное место, – отложим рассуждения об Истоке до возвращения на корабль. Будем лишь оценивать факты, без обобщений. Мы, я считаю, оказались на нормальной планете, которая живет приблизительно по ритму начала нашей эры. Афины, Спарта… Кроме того, здесь есть и люди, живущие по законам каменного века. Помнишь, нам приходилось встречаться с такими культурами.

– А следы? – спросил штурман, устраиваясь поуютнее в предвкушении спора.

– Дождемся дня, рассмотрим их как следует, и тогда начнем строить гипотезы. Пока ясно, что здесь сосуществуют разные уровни цивилизации. На заре, надо полагать, развернется сражение – бронзовые мечи против каменных топоров – и с этой точки зрения мы находимся, пожалуй, не в самом выгодном месте. Как ты думаешь, навигатор…

Штурман, усмехнувшись, перебил его:

– Я не могу думать без привлечения гипотезы Истока.

Командир не то застонал, не то коротко засмеялся:

– Ох, есть предел терпению… Но – хорошо. Поговорим на эту тему в последний раз. Слушай. Когда мы прилетели, еще можно было думать, что это – Исток, бывший Исток, то ли покинутый людьми, то ли переживший катастрофу и успевший оправиться от нее, но уже без людей. Мне показалось слишком тяжелым сообщить на Земле, что цивилизация Истока не дожила до наших дней, и все же в тот момент такая гипотеза могла возникнуть. Через некоторое время мы убедились, что на планете есть люди. Каменный век. Даже и это еще можно было бы объяснить с твоей точки зрения, предположив, что какая-то часть людей уцелела после катастрофы, но деградировала, превратившись в дикарей. Но теперь я категорически говорю: нет! Цивилизация, откатываясь назад, не могла задержаться на античной стадии, а начав снова с нуля, не успела бы дойти до нее. Согласен?

– Логично.

– И еще. Принять твою гипотезу – значит признать, что великая цивилизация Истока погибла. Но скажи: разве на Гиганте, на предпоследней по развитию ступени перед Истоком, хоть что-нибудь указывало на приближение катастрофы? Разве были там антагонизм, вражда, скрытые противоречия в развитии общества? Не было! И неудивительно: даже на нашей Земле это давно уже не грозит обществу, а ведь между нами и Гигантом – немалая дистанция. Я прав?

– Ты был бы прав, – сказал, помолчав, штурман, – если бы я хоть словом обмолвился о гибели цивилизации.

– Но ведь если цивилизация не погибла, и ее нет – значит ее и не было? Тогда это не Исток!

– Не согласен… Гибель цивилизации – не единственное, что может с нею приключиться. Я, конечно, не думаю, что человечество может мирно скончаться в своей постели не от недостатка, а от изобилия. Помнишь эту теорию?

– От обжорства, что ли?

– Можно и так сказать. От обжорства знанием, от изобилия информации. Общество, развиваясь, успешно преодолело все мели и рифы, обошлось без ядерной войны, добилось изобилия, передоверило производство материальных ценностей машинам и получило наконец возможность всю свою энергию направить на познание мира, – познание все более глубокое и всестороннее…

– Мы на Земле все это проделали, – сказал командир, – и пока что живы и здоровы. – Он согнул руку, напрягая бицепс. Штурман кивнул.

– Ты атлет, это известно. Но послушай дальше. Сторонники этой гипотезы говорили, что главная беда в том, что темп развития ускоряется, науки же дифференцируются. Если что-то возникает на стыках, то и такая новая отрасль не становится объединяющим звеном, а напротив, сама начинает углубляться и отходит все дальше от соседей. Проведи из центра окружности любое количество радиальных линий – и они чем дальше, тем больше будут расходиться. Простая геометрия.

– Ну, дальше?

– А дальше вот что: познание – основное содержание жизни. Машина общества закручена и пущена, идет без сучка без задоринки, внимания не требует, а значит, исчезает общность интересов: какой смысл интересоваться тем, что действует само по себе, как хороший автомат, даже смазки не требует, а совать ему палки в колеса в наше время никому и в голову не придет. Значит, у каждого есть полная возможность жить только своими интересами, а интересы-то у всех разные, наука требует человека целиком, если заниматься ею всерьез, а не всерьез у нас уже не бывает. И вот, говорили они, может получиться, что люди перестанут понимать друг друга. Но в то же время человек – существо общественное и вне общества жить не может. А общество перестает существовать в тот миг, когда исчезает связь, элемент общения. И вот…

– Все, – сказал командир. – Дальше я понял. Теория эта мне активно не нравится; я в нее не верю.

– Я тоже. Не потому не верю, что этого не могло бы произойти, но по двум причинам: во-первых, кроме науки, у человека есть искусство, а оно всегда объединяет, его функция – находить и создавать общее между людьми. И во-вторых, люди умнее, они свернут своевременно, как только заметят, что назрели противоречия.

– Погоди, – не согласился командир и обвел взглядом всех сидевших вокруг маленькой печки и внимательно слушавших. – Погоди, мы же согласились, что в обществе – даже на Гиганте – противоречий нет. Значит, нет и нужды в изменениях!

– В обществе противоречий нет, – медленно проговорил штурман, – твоя правда. В обществе. А вообще-то… У тебя хорошая память, командир. Так вспомни, например, как мы захотели взять какие-то вещицы, безделушки, чтобы на память о великолепной планете осталось хоть что-нибудь, кроме воспоминаний и дневников. Он у меня в каюте, этот сувенир. Нам позволили выбрать, конечно; но ты помнишь, при этом нас заинтересовала одна деталь: люди Гиганта, беря то, что им нужно, показывали какие-то жетоны. Мы спросили; что нам объяснили, ты помнишь?

Командир помнил, но не захотел сознаться в этом.

– Нам сказали, – продолжал штурман, – что на великой планете счет металла, счет пластиков идет на граммы, потому что все, что можно было добыть и использовать, уже добыто и использовано, и сырье, из которого синтезируются пластики, тоже добыто и использовано. Только в музее, помнишь, мы видели несколько кубических дециметров нефти, волшебной жидкости; она хранилась в сверхпрочном сосуде, и это была, наверное, последняя нефть Гиганта. Они тысячи раз переплавляют и переливают металл, они восстанавливают пластики, но потери неизбежны, и чтобы не нарушить свой баланс, им приходится ввозить дефицит на кораблях, а ты знаешь, чего это стоит даже и такой мощной цивилизации, и топливо приходится тратить, да еще безвозвратно! Или же они вынуждены, перестраивая атомы, синтезировать металлы из других элементов, но и это связано с такими колоссальными затратами энергии, что даже на Гиганте приходится с этим считаться. Кажется мне, командир, что Гигант – это тот уровень, когда все усилия общества направляются не на дальнейшее развитие цивилизации, но на поддержание ее на достигнутом уровне, на то, чтобы каждый потерянный грамм заменить новым граммом, – но уж никак не двумя. Это остановка, командир, а остановка означает гибель, если только не будут найдены новые пути. И вот налицо противоречие, хотя и не вызванное антагонизмом в обществе или чем-нибудь подобным. Значит, хочешь или не хочешь, какие-то революции – пусть не социальные, а технические в широком смысле слова – становятся неизбежными. Исток старше Гиганта. И я не удивился бы, узнав, что люди Истока научились обходиться без того, чего так не хватает Гиганту.

– Ну да, – сказал командир не без сарказма в голосе. – Разумеется. И тогда люди, представители высочайшей цивилизации, разрушают – если верить тебе – свои машины и перековывают их на мечи, и забывают моторы, чтобы снова сесть на колесницы, а смысл своего существования начинают видеть в том, чтобы убивать тех, кому досталось меньше – или совсем не досталось – металла и кто перешел поэтому прямо на каменные топоры. Это, по-твоему, техническая революция?

– Разве я говорил это?

– Не этими словами, конечно; но по-твоему выходит, что Гигант придет к Истоку, а Исток – опять-таки по-твоему – вот эти дикари и бронзовые воины. Значит, именно так ты и считаешь.

– Я так не считаю, – отмахнулся штурман. – Но ведь мы ничего не знаем об этой планете. А цивилизация, кстати говоря, это не только умение приобретать, но и умение отказываться. Сначала в плане этическом. Потом – неизбежно – в материальном. Умение найти замену в другой области, которых множество в бесконечном мире. Может быть, нефть не обязательна, может быть, все можно получать из вакуума и возвращать туда же? Мы увидели что-то, но пока не можем связать это в единую цепь, создать концепцию. И вот на сцену выходит интуиция, и она…

Командир вздохнул, предчувствуя продолжение спора. И, как бы в ответ на этот вздох, резко звякнул металл.

Назад Дальше