Тьфу! Вот ведь засела в голове терминология! Не избавишься теперь".
Когда Глеб ушел на обед, Арсений раскрыл дневник Носителей – как он стал теперь называть коричневую тетрадь, подученную от Марка, – и углубился в чтение.
На следующих пяти страницах Круковский приводил легенду о Первородном Носителе:
Да, наши друзья из Империи подтверждают возможность существования такого человека. Якобы он родился в Североморье, еще до Оккупации, потом, спасаясь от войны, уехал куда-то на юг. Вернулся он обратно или нет – никто не знает. Никаких фактов, подтверждающих или опровергающих эту историю не обнаружено. Попытки найти его предпринимались неоднократно. И в Ойкумене, и в Империи Первородного Носителя искали по всем архивам и базам данных, правда, очень осторожно, чтобы не раскрыть себя. Поиски результатов не дали.
На Западе пытались просчитать его присутствие, даже арендовали на время вычислительный центр. Через подставных лиц, конечно. Исследователи здраво рассудили, что вокруг Первородного Носителя достаточно быстро образуется круг Учеников – людей, которым он смог доверить свой дар. А значит, в какой-то стране или области резко поменяется моральный климат, люди станут честнее, добрее, отзывчивей.
К сожалению, расчеты не смогли со сколько-нибудь приемлемой вероятностью указать месторасположения Первородного Носителя. Удалось высчитать несколько мест, но ни к каким реальным результатам это не привело. Например, компьютерный анализ показал, что в Североморье, в 1989 году с вероятностью процентов в 20 Первородный Носитель мог существовать. Действительно, в то время, перед самым распадом, в стране резко усилились правозащитные организации, моральный климат страны был на высоком уровне. Не знаю, по чьей вине – таинственного ли Первородного Носителя, который на короткое время вернулся в страну, или за счет восторженных политических настроений, царивших тогда в обществе.
Лично я считаю все эти истории выдумкой, химерой, за которой гоняются наши западные друзья.
Шаллек приписал на полях:
Не знаю, Богдан. Вполне возможно, что он когда-то был. Но по тому бардаку, который творится в стране можно совершенно четко сказать: сейчас никакого Первородного Носителя в Североморье нет!
По-моему, среди наших только Алина продолжает в него верить. Мне никак не удается ее разубедить. Ну, а про ее матримониальные планы ты наслышан, я думаю.
Чуть ниже высказалась и Алина. Красивый почерк сломался, буквы кренились во все стороны. Коряво построенные фразы заставляли спотыкаться при чтении. Редеко явно писала в большом волнении:
Богдан, я опять с тобой не согласна! Мы же считали – каждый из нас получил дар не позже десяти-пятнадцати лет назад. Правильно? Кто нам его дал, как не он? Лин тогда жил в Империи, но все остальные – ты, я, Ника и Марк из Североморья надолго не уезжали. Так кто же тогда сделал нас Носителями?
И еще. Все мы прекрасно знаем легенду. В том письме, что ты читал на прошлый Новый год, все изложено четко – Первородный Носитель получил свой дар с рождения и потому зовется именно так. Он родился и вырос в семье обычных Носителей, как плод их брака.
Тогда вы не послушали меня, а я считаю, что была права. Здесь, на страницах твоего дневника я снова предлагаю: нам самим надо вырастить его. Иначе наша борьба, наше противостояние злу мира окажется бесполезной. Я читала твои записи, Богдан, где сказано, что мы ведем бесконечную войну без всякой надежды на победу. Есть такая надежда! Вот она – Первородный Носитель! С ним мы будем сильны, как никогда и сможем противостоять любым опасностям. Он наделит даром еще многие десятки, а может и сотни честных, добрых и благородных людей, и в нашей стране снова можно будет нормально жить. Неужели вы этого не хотите! Богдан, ты всегда меня понимал и всегда шел мне навстречу. Почему же ты сейчас против? Да, я могу повторить это здесь, если вы не слышите моих слов, я люблю Лина и хочу от него ребенка. Вы, мужчины, конечно же, сразу начнете напоминать про мой возраст, но позвольте мне все-таки самой решать, что мне делать. Я хочу этого не только для себя, но и для всех нас.
Богдан ответил:
Алина, дорогая, мы уже много раз все это обсуждали. Ты уже не девочка, и рожать ребенка в таком возрасте просто опасно. Я не могу подвергать твою жизнь такому риску. Пойми меня правильно и не обижайся. Лин согласен со мной полностью, если ты не веришь мне, поверь хотя бы любимому человеку. Никто из нас не может утверждать, что Первородный Носитель – нечто большее, чем просто красивая легенда. Точных фактов нет, доказательств нет. Рисковать одной из нас ради ничем не подтвержденной легенды ни я, ни Лин, да и никто из нас тебе не разрешит. Даже если бы я на сто процентов был уверен, что ваш с Лином ребенок станет тем оружием в нашей борьбе, о котором ты говоришь, я бы все равно десять раз подумал…
Извини.
Поэт снова прокомментировал слова Круковского. Ломанная строчка ползла по полям вверх:
Он прав, Алина. Я не хочу тебя терять.
Арсений вспомнил слова Сивура: "Алина, наслушавшись всех этих идей, считала, что от их с Лином любви может получиться такой же".
Он спрятал тетрадь обратно в портфель.
Может и вправду стоит поискать этого Первородного Носителя? Никто из прежних исследователей не обладал мощностями Минбеза, огромными базами данных, доставшимися в наследство от Имперской Службы Контроля.
Опять же Глеб даст сто очков вперед любому компьютеру.
Главное – правильно сформулировать задачу. Не скажешь же: а ну-ка поищи мне следы человека, который лет десять-пятнадцать назад раздавал всем дар Носителей Совести?
16
В четверг Арсений снова приехал на работу пораньше. Хотел посидеть, прикинуть ситуацию. Столько людей безрезультатно искали Первородного Носителя годами, а он собрался отыскать его чуть ли не за пару часов. Мимоходом, не слишком отвлекаясь от основного расследования. Не такое уж это и легкое дело, если подумать.
По правде говоря, в существование Первородного Арсений не верил. Если вся эта история с Носителями обретает какие-никакие реальные контуры, то легенда о нем выглядит библейским преданием, а то и вообще – чистой фантастикой.
В кабинете, на соседнем столе громоздились остатки ужина, узкий диван для посетителей, что стоял вдоль стены, украшала импровизированная подушка – свернутая куртка. Похоже, личные дела напарника все еще пребывали в подвешенном состоянии, и сегодня ночью ему все-таки пришлось ночевать на рабочем месте.
Арсений открыл форточку, поставил чайник, а пока тот закипал – сходил помыл чашки. Коричневый налет на стенках, в конце концов, достанет даже самого непритязательного холостяка. Кинул два пакетика – чтоб покрепче – вынул из портфеля дневник Носителей и свой любимый блокнот.
Тетрадь он просмотрел еще вчера вечером, за ужином и – частично – перед сном, но больше никаких упоминаний о Первородном Носителе не нашел, если не считать сетований Круковского:
Жаль, что среди нас нет ни одного человека, который работал бы в правоохранительных органах. Не в смежных структурах, как Ника, а именно в полиции, прокуратуре или Следственной палате. Если у нас был бы доступ к архивам спецслужб, вполне вероятно, что Первородного Носителя удалось отыскать. Или, по крайней мере, выявить группу людей (не думаю, что их будет больше десяти-пятнадцати человек), которые МОГУТ быть им.
Правильным образом разработанные методики должны сократить область поисков.
Мысли, в общем верные, Арсений и сам понимал, что его возможности неизмеримо шире, чем были у простых Носителей. Но, к сожалению, ни разработать, ни даже набросать первичные наметки "методик" Богдан Владиленович не успел – через три страницы тетрадь обрывалась. Видимо, именно тогда он привез ее Марку Сивуру.
Придется заниматься экстраполяцией самому.
"Так. Что мы имеем?…"
Тот же Круковский довольно активно помогал другим пенсионерам, заботился о коллегах, читал лекции, принимал у себя студентов. Алина Редеко в беседах с Шаллеком постоянно упоминала своих маленьких подопечных, значит, только о них и думала, заботилась. Сам Лин Черный предпочитал выражать свои эмоции в стихах и песнях, из того, что Арсению довелось прочесть, явственно следует, что поэт мучился своими имперскими "подвигами", переживал. В том числе и за коллег тоже. И за тех, кого его стихи заставили разменять молодость на пустые призывы и обещания.
Следователь пролистал блокнот. А, вот: "Ну, кто бы подумал, что тот, кто ведет других за собой, был неправым?"
"Значит, вполне возможно, что Первородный Носитель – воплощенная Совесть должен радеть за других в сто крат сильнее…"
– Хо! – сказал Глеб, появившись в дверях. – Ты уже здесь?
– А ты ЕЩЕ здесь? – в тон ему ответил Арсений. – Что, примирение не состоялось?
Напарник махнул рукой:
– Ну да. Говорит, что слышать меня не хочет. Как ты думаешь – до завтра отойдет? А то вечером футбол, хотелось бы нормально посмотреть, а не с нашими в дежурке.
– Чем тебе наши не угодили?
– Всем угодили, а вот телек у них поганый.
Арсений не выдержал и расхохотался:
– Глеб, ты меня уморишь! Ну кто еще может так плавно перейти от семейных проблем на футбол!
– Никакие они не семейные! Мы пока не женаты!
– И слава богу. Твою жену нужно заранее в святые записывать.
– Ну-у, и ты против меня. И ты, Брут! – воскликнул Глеб с пафосом, подхватил с дивана куртку и завернулся в нее наподобие античной тоги.
– Второе отделение трагедии перенесем на обед, угу? Сейчас лучше скажи: ты, когда по Нике Жругарь информацию собирал, с кем-нибудь из КИНа говорил? Как ее описывали?
– Да как всегда! А то ты не в курсе как на мертвых характеристики пишут? Ответственная, исполнительная, серьезный подход к делу… идеальный работник, в общем. Правильно кто-то из древних сказал, что кладбища полны незаменимых людей. А! Вот еще: она очень о заключенных пеклась. Если кому-то можно было условия содержания улучшить или представления на амнистию написать – она всегда делала. Причем, часто – по собственной инициативе.
– А! Вот как… понятно.
"На первое время информации достаточно", – Арсений накидал в блокноте схему, часть кружков заштриховал, часть обвел двойной линией.
– Вот что. Для тебя есть новая работа.
– ЧТО? ОПЯТЬ??? – Глеб изобразил испуг, да так натурально, что захотелось вознаградить актера бурными овациями.
– В тебе умер великий трагик, – сказал Арсений.
– Кто только во мне не умер, – грустно кивнул напарник. – В итоге, приходится пахать у тебя мальчиком на побегушках. Ладно, давай свое сверхважное задание.
– Слушай. Пока в общих чертах. Иди в архив, по служебному допуску на это раз. Зарегистрируй как запрос по нашему делу, чтобы никто не подкопался. Перерой все доступные архивы Минбеза, Следственной палаты, в общем, все, что лежит в открытом или служебном доступе. Мне нужна вся информация из имперских архивов за период с восьмидесятого по девяносто первый год о движении диссидентов. Ну, знаешь, всяких там борцов за правду, свободу слова и чистоту Мирового океана. У Имперской Службы Контроля в базах накопилась куча доносов, анонимок и просто сообщений о подозрительных лицах. Их тоже проверь, особо проверь фамилии, упоминающиеся в нескольких списках одновременно.
– Ты представляешь себе, какой объем информации нужно перелопатить?!! Скажи хоть кого искать – мужчину, женщину, сколько лет и так далее…
– Скорее всего, мужчина. Но и женщин тоже со счетов не сбрасывай. Ему не меньше шестидесяти, скорее всего – значительно больше. Известно, что во время Оккупации он уезжал на юг Империи. Все остальное время жил в Североморье. Больше ничего конкретного о нем сказать не могу.
– Ну, это уже куда ни шло. Считай, ты область поиска раз в пять сузил. Ладно, пойду твоего покойничка искать.
– С чего ты взял, что он уже умер?
– Логика. Почему-то все, кого нам приходится искать по этому делу, в итоге оказываются трупами. Как говорят представители малой североморской народности: тенде-енци-ия, о-однако-о.
Глеб вошел в кабинет около двух, дожевывая на ходу булку, и хлопнул перед Арсением пачкой листов:
– Вот тебе один пока. Он аж в несколько списков умудрился попасть – и в доносы, и в перечень тех, за кем санкционировано наблюдение и прослушка, да еще в целой куче благодарственных писем со всей страны его имя упоминается. Служба их, понятное дело, вскрывала, не стесняясь. Встречайте: Семен Игнатович Редизар, "узник совести"!
Арсений усмехнулся про себя: "Надо же, как это символично! Первородный Носитель, само олицетворение Совести, оказался простым "узником совести"". Имперская власть их очень не любила. Да и кому понравится вечная заноза в одном месте, человек, обивающий пороги разнообразнейших инстанций в бесплодных попытках найти правду. Откажут в одном месте, пойдет в другое – и так до бесконечности, пока не отчается окончательно.
И что с такими прикажете делать? Империя с ними намучилась изрядно, был, конечно, соблазн повязать всех до единого однажды темной ночью и отправить в спецвагонах на север, тундру осваивать. Но, к счастью (или к сожалению – кому как), времена изменились, тридцать седьмой год и все, что с ним связано, осталось в прошлом. Сажать без суда и следствия стало вроде как нехорошо, да и ойкуменская пресса поднимет вой до небес. Железный занавес к тому времени слегка истончился, имперские энергоносители хлынули на западный рынок, и верховная власть озаботилась собственным имиджем в глазах будущих партнеров.
Но Империя не была бы Империей, если бы не умела справляться с проблемами, подчас весьма оригинально. Способов нейтрализации правозащитников напридумывали – вагон с маленькой тележкой. Можно обвинить в тунеядстве – был тогда такой закон. Все работники умственного труда, будь то писатели, поэты, ученые или философы состояли в специально созданных профсоюзах, вроде Совета по литературе, многочисленных писательских организациях или Всеимперского Ученого Совета. Правозащитников, которые в большинстве своем принадлежали как раз к творческой интеллигенции, туда не брали ни под каким видом, что позволяло властям считать их безработными, а значит – тунеядцами, ведь официально в Империи безработных не было. Арестовывали, судили по соответствующей статье, высылали на Север или Восток – поднимать процент становой имперской нации на необжитых территориях.
Еще Служба Контроля очень любила подослать к непокорному своих сотрудников, переодетых пьяными работягами, которые завязывали с ним спор, а потом и драку. Моментально, словно материализовавшись из воздуха, появлялась имперская полиция, арестовывала всех без разбору, а потом на суде правозащитник с неподдельным изумлением узнавал от свидетелей, что именно он был зачинщиком драки, вел себя развязно и нагло, да "еще и перегаром от него несло". Приговор выносили суровый, но справедливый – колония или ссылка.
Однако Редизар, по документам, ни в одном процессе не участвовал. В архивах не нашлось ссылок даже на то, что на него когда-либо заводилось дело. Доносов и сообщений от "доброжелателей", отчетов групп наружного наблюдения Глеб накопал предостаточно, но в дальнейшую разработку Семена Игнатовича почему-то не пустили.
А перед самым развалом Империи, Редизар исчез. Как ножом отрезало – поток доносов прекратился, последний отчет датировался августом девяностого года, за шестнадцать месяцев до объявления независимости Североморья.
Арсений разослал несколько запросов – в Социальный фонд, в Министерство занятости, в Почтовую службу, даже в Дорожную инспекцию. В общем, во все организации, где Редизар мог оставить какой-либо след.
Теперь оставалось только ждать. Ответы придут, хорошо если к вечеру, а люди Вебера вообще закончат повторные опросы только завтра.
Больше всего на свете Арсений не любил ждать. Сидеть на одном месте и ждать, когда придут затребованные документы. В прокурорском расследовании это, наверное, самое сложное. Полицейский опер сам выезжает на место, сам, по горячим следам, ищет преступников, бывает, что и преследует их по пятам.
Следователь прокуратуры имеет дело с бумагами: вместо живых свидетелей – допросные листы, вместо выезда на "труп" – протокол осмотра места происшествия.
А так хочется иногда хоть что-то сделать самому!
Последнее письмо ушло, Арсений закрыл почтовую программу, встал, размял затекшие ноги. Вот она – опасность сидячей работы. Да и живот подводит – позавтракал он сегодня рано.
– Ну что, – весело спросил Глеб, – как наш новый покойник? Еще жив?
– Типун тебе на язык! Надеюсь, что да. Потому что иначе от дела рожки да ножки останутся. Особенно если в Балтийске ничего не накопают, во что я не очень-то верю.
– Странно он как-то исчез. Раз – и все. Ты, конечно, можешь на мой язык что угодно вешать, но, по-моему, он либо на Запад слинял, либо…
– Не каркай. Придут ответы – узнаем. Скажи лучше, есть ли у нас поблизости какое-нибудь приличное кафе: пока суд да дело… – сказал и сам улыбнулся: хороший каламбурчик, учитывая обстоятельства. – Схожу, перекушу, а то с пяти утра ничего не ел.
– Маковой росинки во рту не было! – подхватил Глеб. – Как я тебе сочувствую. Кстати, есть такой анекдот. О североморце, который решил квасить капусту…
– Только не это! Лучше адрес скажи.
– Да зачем тебе адрес? От нас недалеко – полтора квартала по Липовой аллее… знаешь?
– Угу. И где там?
– Прямо в доме, с торца. Вывеска "Добрый бюргер". Увидишь, короче.
Кафе действительно оказалось совсем рядом. Арсений еще по названию понял, что кухня там явно ойкуменская. Ну, а когда вошел, пригнувшись, чтобы не задеть низкую притолку, учуял неизменный запах сосисок и понял, что не ошибся.
Сейчас половина столиков пустовала, но по вечерам кафе явно пользовалось спросом – у дальней стены высилась горка дополнительных стульев.
Арсений не успел сесть, как рядом нарисовался официант в национальной одежде ойкуменских горцев – жилетке, кожаных штанах, высоких белых гетрах и деревянных башмаках.
– Добрый день! Очень рады, что вы сочли возможным зайти к нам. Хотите пообедать или просто перекусить?
– Пообедать.
Официант кивнул, положил на стол раскрытое меню. Книжка напоминала солидный бухгалтерский гроссбух. Первая страница была заложена картой вин. Готические буквы превращали привычные названия блюд в неизведанные, экзотические.
Самой вкусной вещью в "Добром бюргере" оказался "настоящий" мясной пудинг. Да и цены оказались вполне переносимыми. Видимо, кафе открыли для туристов, ну а потом оно приглянулось и столичной чиновничьей публике. Надо будет иметь в виду.
А в конторе Арсения ждало разочарование. На все запросы практически одновременно пришли по электронной почте одинаковые по смыслу сообщения: "адресат по указанному адресу не проживает", "адресат выбыл", "в списках не значится" и так далее.
"Гм, надо в Следственную палату стучаться, – Арсений мысленно перебрал однокашников по академии. – Ну-ка, кто у нас в такое время на работе и имеет доступ в служебную базу? Юзеф!"
Сотрудник пресс-службы Следственной палаты Юзеф Селунен действительно оказался на месте: