Он завороженно смотрел, как скун несется вдоль реки, и видел, как он испепеляет лес. Скун ворвался в реку, и вода в ней всплеснулась серебряными столбами до самого неба.
И тут же скун исчез, пропал, лишь сожженный шрам тянулся через лес, где пронесся обжигающий ураган.
Еще на ферме Зиккара предупреждал его о скуне. Начинался сезон скунов, сказал тогда Зиккара, и если человек попал в скун, живым он не выберется.
Дункан глубоко вздохнул.
- Плохо, - сказал Сипар.
- Да, очень плохо.
- Налетает сразу. Заранее не угадать.
- Как насчет следа? - спросил Дункан. - Цита…
Сипар указал вниз.
- Мы успеем до темноты?
- Наверно, - ответил Сипар.
Спуск был трудней, чем они ожидали. Дважды они избирали неправильный путь, и тропа обрывалась вниз, на сотни футов, так что приходилось опять взбираться вверх и искать другую дорогу.
Они достигли подножия обрыва, когда уже начались короткие сумерки. Они поспешили набрать сучьев. Воды поблизости не оказалось, и пришлось обойтись тем, что оставалось во флягах.
Скудно поужинав рокахомини, Сипар свернулся клубочком и сразу заснул.
Дункан прислонился спиной к обломку скалы, свалившемуся когда-то с обрыва и теперь наполовину ушедшему в землю, которая веками сыпалась на него сверху.
Прошло уже два дня, сказал он себе.
Нет ли доли правды в слухах, распространяемых в поселках? Может, и в самом деле не стоит гоняться за Цитой, потому что ее нельзя убить?
Чепуха, подумал Дункан. Тем Не менее преследование усложняется, идти по следу становится все трудней, и Цита становится все хитрей и неуловимей. Если в первый день она убегала, сегодня она старалась сбить их со следа. А почему она избрала эту тактику только на второй день? Почему не попыталась обмануть их сразу же? А что будет завтра - на третий день?
Он покачал головой. Невероятно, чтобы животное становилось изобретательней в ходе охоты. Оно становится более нервным, боязливым, но Цита вела себя совсем не так, как положено испуганному зверю. Казалось, она набирается ума и решительности. В этом было что-то устрашающее.
Далеко на западе у леса и реки послышались хохот и уханье стаи крикунов. Дункан прислонил ружье к камню и поднялся подложить сучьев в огонь. Он взглянул в темноту на западе и прислушался к шуму. Затем поморщился и инстинктивно почесал в затылке. Он надеялся, что крикуны останутся вдали. Еще их не хватало.
За его спиной со склона сорвался камешек. Он подкатился к самому костру.
Дункан быстро обернулся. Глупо устраивать лагерь под самым обрывом, подумал он. Если свалится камень покрупнее, им несдобровать.
Он стоял и слушал. Ночь была тихой. Даже крикуны на время примолкли. Ну вот, свалился маленький камешек, и он уже перепугался. Надо взять себя в руки.
Он вернулся к камню и когда наклонился, чтобы подобрать ружье, услышал отдаленный гул. Он быстро выпрямился, обернувшись к обрыву, заслонявшему половину неба - гул усиливался! Одним прыжком он подскочил к Сипару, схватил его за руку и рывком поднял на ноги. Глаза Сипара открылись, и он растерянно замигал при свете костра.
Гул перешел в рев, и слышно было, как бухают громадные камин, перекрывая шум и шуршание сползающей вниз почвы.
Сипар выдернул руку и бросился в темноту. Дункан последовал за ним.
Они бежали, спотыкаясь в темноте, и преследовавший их грохот лавины наполнил ночь оглушительным громом. Несясь вперед, Дункан представлял себе, как его догоняет вихрь гальки, как ударяет ему в спину обломок скалы, как поток камней обтекает его ноги. Ураганное облако пыли настигло беглецов, они задыхались и кашляли на бегу. Неподалеку, слева от них, подпрыгивал могучий обломок скалы, лениво ударяясь о землю.
И тут гром стих. Слышалось лишь шуршание земли и гравия, стекающего по склону.
Дункан остановился и медленно обернулся. Костер исчез, погребенный, без сомнения, тоннами породы. Звезды побледнели - свет их с трудом пробивался сквозь нависшее над долиной облако пыли.
Он услышал, что рядом пошевелился Сипар, и поднял руку, стараясь отыскать его и не зная точно, где он. Наконец Дункан дотянулся до проводника, схватил его за плечо и привлек к себе.
Сипара била дрожь.
- Все в порядке, - сказал Дункан.
И в самом деле все в порядке, уверял он себя. Ружье осталось цело. Запасной магазин и нож были приторочены к поясу, мешочек с рокахомини - в кармане. Не доставало лишь фляги. Фляги и огня.
- Придется укрыться где-нибудь на ночь, - сказал Дункан, - Здесь неподалеку крикуны.
Ему не нравились ни собственные подозрения, ни то, что его сердце начали покалывать иглы страха. Он постарался избавиться от этих мыслей, выкинуть их из головы, но они остались, лишь спрятались поглубже.
- Там колючие кусты, господин. Мы можем заползти в чащу. Крикуны нас не отыщут.
Путешествие сквозь колючки оказалось пыткой, но они все-таки проделали его.
- Крикуны и ты - табу, - сказал Дункан. - Почему ты их боишься?
- Я больше боюсь за тебя, господин. И немножко за себя. Крикуны могут забыть. Они могут не узнать меня. А потом будет поздно. Тут безопасней.
- Согласен, - сказал Дункан.
Крикуны подошли к кустарнику и топотали вокруг. Они фыркали и пытались пробиться сквозь колючки, но в конце концов убрались восвояси.
Утром Дункан с Сипаром поднялись по склону, карабкаясь по громадной груде камней и земли, завалившей их лагерь. Пройдя по ложбине, прорезанной лавиной, они добрались до того места, откуда начался обвал.
Здесь они нашли углубление, в котором раньше лежал большой валун. Земля со стороны обрыва была подрыта, так что достаточно было одного толчка, чтобы валун покатился вниз, к костру.
А вокруг было множество глубоких следов Циты!
Теперь это уже была не просто охота. Нож был приставлен к горлу. Убить или быть убитым. Останавливаться поздно. Игра кончилась, и нельзя было ждать милости.
- Ну что ж, - сказал Дункан - Мне это нравится.
Он провел ладонью по стволу ружья, и ствол сверкнул под полуденным солнцем. Лишь один выстрел, молил он. Дайте мне хоть раз выстрелить. На этот раз он не промахнется. На этот раз она не отделается тремя клочками шерсти в траве, чтобы поиздеваться надо мной.
Он прищурился, вглядываясь в колеблющееся марево над рекой, Сипар примостился у воды.
Проводник поднялся и подбежал к Дункану.
- Она переплыла реку, - сказал Сипар. - Она шла вброд, а потом плыла.
- Ты уверен? Может, она просто зашла в воду, чтобы мы искали ее на том берегу, а потом опять вернулась сюда.
Он взглянул на пурпурно-зеленую стену деревьев на том берегу. В лесу будет в стократ труднее.
- Можно посмотреть, - сказал Сипар.
- Хорошо. Иди вниз по течению. А я поднимусь вверх.
Через час они вернулись обратно. Следов они не нашли Почти не оставалось сомнений, что Цита перебралась через реку.
Они стояли бок о бок и смотрели на лес.
- Господин, мы ушли далеко. Ты смелый, раз ты охотишься на Циту. Ты не боишься смерти.
- Страх смерти, - сказал Дункан, - это для детей. Об этом и речи быть не может. Я не собираюсь умирать.
Они вошли в воду. Дно медленно понижалось, и проплыть пришлось не больше ста ярдов.
Они выбрались на берег и легли у воды, чтобы передохнуть.
Дункан оглянулся в ту сторону, откуда они пришли. Обрыв казался отсюда темно-синей полоской на фоне выцветшего голубого неба. В двух днях пути оттуда лежит ферма и плантация вуа, но кажется, что до них куда дальше. Они были затеряны во времени и пространстве. Они принадлежали другому существованию и другому миру.
Вся предыдущая жизнь потускнела, позабылась, потеряла связность, казалось Дункану. Как будто значимым был только этот момент, как будто все мгновения жизни, все минуты и часы, все вдохи, выдохи и удары сердца, и сон, и пробуждения вели к этому часу, к этой реке, к мгновению, когда ружье его слилось с рукой, когда он был охвачен жаждой убийства.
Наконец, Сипар поднялся и пошел вдоль воды. Дункан сел и смотрел ему вслед.
Ведь он вконец перепуган и все же остался со мной. У костра в первую ночь он сказал, что останется со мной до самой смерти, и он верен своей клятве. Как трудно разобраться в чувствах этих существ, думал Дункан, как трудно понять, что за мысли, что за ростки эмоций, что за законы морали, что за смесь веры и надежды заполняют их души и руководят их существованием.
Ведь как просто Сипару было бы потерять след и сказать, что он не может его найти. Да и с самого начала он мог отказаться идти. Но он шел, хоть и боялся. Он не хотел идти по следу, но шел. Никто не требовал от него преданности и верности, а он был предан и верен. Но верен кому? Дункану - пришельцу, чужому? Верен себе самому? Или, может быть, хоть это и казалось невероятным, верен Ците?
Что думает Сипар обо мне, спрашивал он себя, или точнее, что я думаю о Сипаре? Что нас может объединить? Или же нам, хоть мы оба и гуманоиды, суждено оставаться чужими навсегда?
Он держал ружье на коленях и поглаживал его, нежил его, превращая ружье в часть самого себя, в орудие смерти, в выражение своей непреклонной решимости найти и убить Циту.
Дайте мне еще один шанс, твердил он. Одну секунду, меньше секунды, чтобы успеть прицелиться. Это все, что я хочу, все, в чем нуждаюсь, все, что прошу.
И тогда он сможет вернуться в дни, оставшиеся позади, к ферме и полям, к туманной иной жизни, с которой он столь загадочно расстался, но которая со временем вновь станет реальной и наполнится смыслом.
Вернулся Сипар.
- Я нашел след.
Дункан встал.
- Хорошо.
Они ушли от реки и углубились в лес. Жара безжалостно обволокла их, она была куда тяжелее, чем у реки - словно горячее мокрое одеяло опустилось на тело.
След был четок и прям. Цита, очевидно, решила идти вперед, не прибегая больше к уловкам. Может быть, она думает, что преследователи потеряют время у реки, и желает увеличить расстояние между ней и охотниками. Может быть, ей нужно время, чтобы подготовить новую подлую ловушку, размышлял Дункан.
Сипар остановился и подождал, пока Дункан настигнет его.
- Где твой нож, господин?
- Зачем тебе? - заколебался Дункан.
- У меня колючка в подошве, - ответил проводник, - Мне нужно ее вытащить.
Дункан вынул нож из-за пояса и бросил Сипару. Сипар поймал его.
Глядя прямо в глаза Дункану, чуть заметно улыбаясь, Сипар перерезал себе горло.
Придется возвращаться. Он знал это. Без проводника он бессилен. Все шансы на стороне Циты - если, конечно, они не были на ее стороне с самого начала.
Циту нельзя убить? Нельзя, потому что она достаточно разумна, чтобы справиться с неожиданностями? Нельзя, потому что, если надо, она может изготовить лук и стрелу, пусть очень примитивные? Нельзя убить, потому что она может прибегнуть к тактическим уловкам, например сбросить ночью камень на своих врагов? Нельзя убить, потому что местный проводник с радостью воткнет себе в горло нож, чтобы ее защитить?
Зверь, обладающий разумом в моменты опасности? В котором ум и способности появляются в опасных ситуациях, а когда в этом исчезает надобность, зверь скатывается к прежнему уровню? Что ж, думал Дункан, это неплохой путь для живого существа. Как хорошо, если можно избавиться от всех неудобств и тревог, от неудовлетворенности собой, вызываемой разумом, когда это тебе не нужно. Но разум и факел в другой, он бросился в кусты. Мелкие зверюшки метнулись в стороны.
Он не нашел Циты. Он нашел обожженные кусты и землю, истерзанную пулями, он нашел пять кусков мяса и шерсти, которые принес с собой к костру.
Теперь страх окружал его, держался на расстоянии вытянутой руки, выглядывал из тени и подбирался к костру.
Он положил ружье рядом с собой и постарался дрожащими пальцами сложить из пяти кусков мяса и шерсти то, чем они были раньше. Задача была не из легких, думал он с горькой иронией, потому что у кусков не было формы. Они были частью Циты, а Циту надо убивать дюйм за дюймом - ее не возьмешь одним выстрелом. В первый раз ты выбиваешь из нее фунт мяса, во второй раз снова - фунт или два, а если у тебя хватит патронов, ты уменьшишь ее настолько, что в конце концов можешь и убить. Хоть и не наверняка.
Он боялся. Ему было страшно. Он признался себе, что ему страшно, и видел, как трясутся его пальцы, и он стиснул челюсти, чтобы унять стук зубов.
Страх подбирался все ближе. Первые шаги он сделал, когда Сипар перерезал себе горло - какого черта этот идиот решился на такое? Тут нет никакого смысла. Он размышлял о верности Сипара, и оказалось, что тот был предан существу, мысль о котором Дункан отбросил как нелепость. В конце концов, по непонятной причине - непонятной только людям - верность Сипара была верностью Ците.
Но для чего искать объяснений? Все происходившее было бессмыслицей. Разве есть смысл в том, что преследуемый зверь идет к охотнику и говорит с ним? Хотя этот разговор отлично вписывался в образ животного, обладающего разумом лишь в критические моменты.
Прогрессивная приспособляемость, сказал себе Дункан. Доведите приспособляемость до крайней степени, и вы достигнете коммуникабельности. Но может быть, сила приспособляемости Циты уменьшается? Не достигла ли Цита предела своих способностей? Может быть и так. Стоило поставить на это. Самоубийство Сипара, несмотря на его обыденность, несло на себе отпечаток отчаяния. Но и попытка Циты вступить в переговоры с Дунканом была признаком слабости.
Убить его стрелой не удалось, лавина не принесла желанный результатов, ни к чему не привела и смерть Сипара. Что теперь предпримет Цита? Осталось ли у нее хоть что-нибудь в запасе?
Завтра он об этом узнает. Завтра он пойдет дальше. Теперь он не может отступить.
Он зашел слишком далеко. Если он повернет назад, то всю жизнь будет мучиться - а вдруг через час или два он бы победил? Слишком много вопросов, слишком много неразгаданных тайн, на карту поставлено куда больше, чем десять грядок вуа.
Следующий день внесет ясность, снимет тягостный груз с плеч, вернет ему душевное спокойствие.
Но сейчас все было абсолютно бессмысленно.
И не успел он об этом подумать, как один из кусков мяса с шерстью будто ожил.
Под пальцами Дункана появились знакомые очертания.
Затаив дыхание, Дункан нагнулся над ним, не веря своим глазам, даже не желая им верить, в глубине души надеясь, что они обманули его.
Но глаза его не обманули. Ошибиться было нельзя. Кусок мяса обрел форму детеныша крикуна - ну, может, не детеныша, но миниатюрного крикуна.
Дункан откинулся назад и покрылся холодным потом. Он отер окровавленные руки о землю. Он спрашивал себя, чем же были другие куски, лежавшие у огня.
Он попытался придать им форму какого-нибудь зверя, но это не удалось. Они были слишком изуродованы пулями.
Он собрал их и бросил в огонь. Потом поднял ружье и обошел костер, уселся спиной к стволу, положив ружье на колени.
Топоток маленьких лап, вспомнил он, словно тысячи деловитых мышат разбегаются по кустам. Он слышал их дважды. Один раз ночью у водоема и сегодня ночью снова.
Что же такое Цита? Разумеется, она не имеет ничего общего с обычным зверем, которого он считал, что выслеживает.
Зверь-муравейник? Симбиотическое животное? Тварь, принимающая различные формы?
Шотвелл, который в таких делах собаку съел, может, и попал бы в точку. Но Шотвелла здесь нет. Он остался на ферме и, наверно, беспокоится, почему не возвращается Дункан.
Наконец сквозь деревья просочился рассвет - мягкий, рассеянный, туманный, зеленый, под стать пышной растительности.
Ночные звуки затихли и уступили место звукам дня - шуршанию невидимых насекомых, крикам скрывающихся в листве птиц. Где-то вдали возник гулкий звук, словно пустая бочка катилась вниз по лестнице.
Легкая прохлада ночи быстро растаяла, и Дункана обволокла влажная жара, безжалостная и неутомимая.
Идя кругами, Дункан нашел след Циты в ярдах ста от костра.
Зверь уходил быстро. Следы глубоко вминались в почву, и расстояние между ними увеличилось. Дункан спешил как только мог. Хорошо бы припустить бегом, чтобы не отстать от Циты, потому что след был ясно виден и свеж.
Но это было бы ошибкой, сказал себе Дункан. Слишком уж свежим был след, слишком ясным, словно животное старалось вовсю, чтобы человек его не потерял.
Он остановился, спрятался за ствол дерева и стал разглядывать следы впереди. Его руки устали сжимать ружье, и тело было слишком напряжено. Он заставил себя дышать медленно и глубоко. Он должен был успокоиться. Он должен был расслабиться.
Он разглядывал следы - четыре пятипалых углубления, потом широкий промежуток, затем снова четыре пятипалых следа. И земля в промежутке была ровной и девственной.
Пожалуй, слишком уж ровной. Особенно в третьем промежутке. Слишком ровной, и в этом было что-то искусственное, словно кто-то разглаживал ее ладонями, чтобы заглушить возможные подозрения.
Дункан медленно втянул воздух.
Ловушка?
Или воображение разыгралось?
Если это ловушка, то, не остановись он у дерева, он бы в нее угодил.
Он ощутил и нечто иное - странное беспокойство, и поежился, стараясь разгадать, в чем же дело.
Он выпрямился и вышел из-за дерева, держа ружье наизготовку. Какое идеальное место для ловушки, подумал он. Охотник смотрит на следы, а не на промежуток между ними, так как это ничейная земля, ступать по которой безопасно.
Ты умница, Цита, признал он. Умница Цита!
И тут он понял, чем вызвано ощущение беспокойства. За ним следили.
Где-то впереди затаилась Цита. Она смотрит и ждет. Она взволнована ожиданием. Может быть, она даже еле сдерживает смех.
Он медленно пошел вперед и остановился у третьего промежутка между следами. Площадка впереди была ровнее, чем ей следовало быть. Он был прав.
- Цита! - позвал он.
Голос прозвучал куда громче, чем ему хотелось, и он застыл, смущенный этим звуком.
И тогда он понял, почему голос его звучал так громко.
Это был единственный звук в лесу.
Лес внезапно замер. Замолчали птицы и насекомые и вдалеке пустая бочка перестала катиться по лестнице. Даже листья замерли, перестали шуршать и бессильно повисли на стебельках.
Во всем ощущалась обреченность, и зеленый свет перешел в бронзовый.
Свет был бронзовым!
Дункан в панике огляделся. Прятаться было негде.
И прежде чем он успел сделать хоть шаг, налетел скун и неизвестно откуда возник ветер. Воздух наполнился летящими листьями и сором. Деревья трещали, скрипели и раскачивались.
Ветер повалил Дункана на колени, и, стараясь подняться, он вспомнил - словно вспышка его озарила, - каким он видел лес с вершины обрыва: кипящая ярость урагана, бешеное верчение бронзовой мглы, деревья, вырванные с корнем.
Ему почти удалось встать, но он тут же потерял равновесие и уцепился руками за землю, пытаясь подняться вновь, и в мозгу настойчивый голос кричал ему "беги!", а другой голос умолял его прижаться к земле, зарыться в землю.
Что-то тяжелое ударило его в спину, и он упал на ружье, ударился головой о землю, и мир завертелся, - грязь и рваные листья приклеились к лицу.
Он пытался отползти, но не мог, ибо что-то схватило его за лодыжку и не отпускало.