– С коврами в доме беда, – пошутила суккуб и сообщила: – Во дворе никого не видно, но они могут скрываться в саду.
– С чего им ждать? – хмыкнул я и повернулся к дворецкому, который притащил двуствольное охотничье ружье и коробку патронов. – Теодор, с тобой все в порядке?
– В моем состоянии есть свои преимущества, – покрутил слуга головой из стороны в сторону. – Перестаешь нуждаться в воздухе.
– А почему никто не спрашивает, все ли в порядке со мной? – капризно произнес лепрекон, про которого все позабыли.
– Заткнись лучше! – посоветовала Елизавета-Мария, протирая сабельный клинок подолом и без того уже изрядно перепачканной кровью ночной рубашки.
– Драть! – выругался коротышка и, преисполненный чувством собственного достоинства, вышел за дверь.
И правильно сделал. Суккуб и без того сдерживалась из последних сил.
– Надо было спросить, где он спрятал клад, – запоздало предложил Теодор, разжигая газовый рожок, но я только махнул рукой:
– Других проблем хватает.
Отложив пистолеты на журнальный столик, я не без отвращения притронулся к снесенной ударом сабли голове и присмотрелся к срезу, гладкому и ровному, словно поработала гильотина. Нанесенный Елизаветой-Марией удар был невероятно силен.
– Что там? – заинтересовалась девушка.
– Холодный, – ответил я, вытирая пальцы о ковер.
Кожа покойника оказалась холодной и липкой, словно у рептилии. И да – малефик был заметно холоднее, чем следовало быть свежему покойнику.
Елизавета-Мария отошла от окна и ногой перевернула бритую голову на другую сторону.
– Мавр, – брезгливо поморщилась она, разглядывая черное лицо с широким носом и мясистыми губами. – Лео, у тебя просто талант заводить друзей!
– Что ты можешь о нем сказать? – спокойно поинтересовался я.
Девушка убрала саблю на место над камином и покачала головой:
– Ты ведь неспроста интересовался вампирами, дорогой?
– Только не говори, что это вампир. Малефика от вампира я как-нибудь отличу.
– Это не малефик, – возразила девушка. – Его слуга. Лео, сабля твоего деда пришлась очень кстати.
– Он отбил первый удар.
– Вот это и удивительно, – хмыкнула Елизавета-Мария, опускаясь на колени. Она взяла руку покойника с широким порезом через всю ладонь и позвала меня: – Лео, смотри!
Я присел рядом и спросил:
– На что именно?
– На ладонь.
Я попросил бледного словно мел Теодора принести керосиновую лампу и только тогда разглядел, что именно насторожило девушку. Ладонь мавра покрывали серые черточки старых татуировок. Затейливые значки расползались и по тыльной стороне, и по внутренней; они начинались у пальцев и уходили под обшлаг просторного рукава.
– Египетское письмо, – определил я. – По виду древнее, сейчас так не пишут.
– Он не настолько стар, – возразила Елизавета-Мария и попросила: – Теодор, нож.
Когда дворецкий принес с кухни острый поварской клинок, девушка уверенным движением вспорола рукав снизу доверху и самодовольно улыбнулась:
– Я же говорила!
Странные татуировки украшали руку и даже переползали на ключицу, но там они были свежими и явственно выделялись припухшей и воспаленной кожей.
– Занятно, – озадаченно пробормотал я.
– Лео, дорогой! Неужели ты думал, будто уникален? – рассмеялась девушка, выразительно взглянув на мои собственные татуировки, и в несколько приемов срезала с обезглавленного мавра всю одежду.
Помимо обеих рук наколки покрывали область сердца; тогда Елизавета-Мария поднатужилась и перевернула мертвое тело с живота на спину. Позвоночник также был отмечен татуировками, они заканчивались на уровне грудной клетки и на верхних позвонках казались нанесенными не очень давно.
– Повезло, что защита не дошла до шеи, – поежился я.
– Есть много способов убить того, кто почитает себя неуязвимым, – пожала плечами Елизавета-Мария, поднялась с колен и предложила: – Лео, иди спать. Порядок мы наведем сами.
– Последние татуировки, – не сдвинулся я с места. – Как давно, по-твоему, их набили?
– Вчера или позавчера, – объявила девушка без малейших колебаний. – На подобных созданиях все заживает в считаные дни.
Я это мнение оспаривать не стал, только кивнул.
– Мне понадобится лоскут кожи с новыми наколками, – предупредил девушку. – Со старыми тоже не помешает.
Елизавета-Мария выразительно глянула в ответ, но интересоваться столь странным интересом к татуировкам покойника не стала.
– Сделаю, – пообещала она, прикрыла рот ладошкой и зевнула. – И будь добр, представь, что у меня бессонница. Смертные до удивления много времени тратят на сон. Это… нерационально.
– Зато приятно, – хмыкнул я, взял с журнального столика пистолеты и отправился в каретный сарай.
По спине бежали колючие мурашки, но вовсе не из-за холода, хоть и шагал я по коридору в одних лишь кальсонах. Просто всегда полагал свой дом неприступной крепостью, но вот уже на протяжении двух ночей по особняку разгуливали чужаки.
Это пугало. Пугало и злило.
Подобное вторжение я полагал личным оскорблением, плевком в душу, деянием куда более унизительным, нежели даже похищение и пытка электрическим током.
Я хотел отомстить и не собирался дожидаться, пока блюдо остынет. Последние татуировки мавру нанесли уже в Новом Вавилоне, поэтому прямо с утра я намеревался отправиться на поиски мастера, оказавшего душителю эту услугу.
Но для начала решил подготовиться к новым неожиданностям. Нет, запалы в ручные гранаты вкручивать не стал, вместо этого очистил от смазки пулемет Мадсена и не поленился набить к нему десять рожков на тридцать патронов каждый. Затем снарядил еще несколько магазинов для самозарядных винтовок и зарядил пару маузеров, но с собой их брать не стал и оставил в ящике поверх остальных пистолетов.
Оружие – это не панацея, но за неимением иных аргументов сгодится и оно. В конце концов, ничто не помешает вампиру отправить по мою душу обычных головорезов. К тому же может нагрянуть кто-нибудь из банды сиятельных. Расслабляться не стоило.
Но мысли об оружии и планы мести враз вылетели из головы, стоило только подняться в спальню. Лепрекон стоял напротив карандашного портрета Елизаветы-Марии фон Нальц с дымящейся самокруткой в одной руке и початой бутылкой вина в другой и озадаченно цокал языком.
Я замер на пороге, потом стряхнул оцепенение и, выложив на прикроватную тумбочку пистолеты, со значением произнес:
– Вот интересно, тебя серебряная пуля проймет?
Коротышка недобро глянул в ответ, но от рисунка отошел. С ногами забрался в кресло и загородился от меня книгой. Покидать спальню он не собирался.
Я беззвучно выругался, потушил зажженные лепреконом газовые рожки и улегся в постель.
Не выставлять же за дверь собственную фантазию? Бред…
6
Проснулся на рассвете. В комнате нестерпимо пахло табаком и перегаром, на полу валялась пустая бутылка, подлокотник кресла пятнали потеки воска. Лепрекон исчез: судя по распахнутой настежь входной двери, он отправился портить нервы Елизавете-Марии.
Ночное происшествие показалось дурным сном, но нет – ничего не приснилось; когда спустился на первый этаж, засучивший рукава Теодор еще отмывал от черной крови паркетный пол гостиной. Ковра в комнате больше не было.
– Тело на леднике? – спросил я.
– На леднике, виконт, – подтвердил дворецкий, в лицо которого после случившегося так и не вернулись краски. Из-под высокого стоячего воротничка рубахи проглядывали лилово-черные отпечатки ладоней душителя.
– Проклятье! – выругался я. – У нас в подвале скоро целое кладбище будет!
– Два тела – это не так много, – заглянула на шум Елизавета-Мария.
Прошмыгнувший вслед за ней в комнату лепрекон не удержался от смеха и даже вытер грязным платком выступившие на глазах слезы.
– Вижу, вы нашли общий язык? – хмыкнул я.
Коротышка осторожно прикоснулся к распухшему носу и буркнул:
– Драть…
– Хватал меня за ноги из-под кровати, – ответила на невысказанный мною вопрос девушка.
– Тоже мне фифа! – фыркнул лепрекон, ловко заскочил на подоконник и уставился в окно. Судя по всему, скрываться от остальных мой вымышленный друг детства больше не намеревался.
Проклятье, ну и компания подобралась!
Елизавета-Мария смерила коротышку гневным взглядом, но цепляться к словам не стала и спросила:
– Будешь завтракать, Лео?
– Попью чай, – решил я и напомнил: – Что с кожей?
– Сомневаешься, умею ли я снимать кожу с людей? – расплылась девушка в милой улыбке, под которой скрывалось нечто на редкость неприятное. – Не сомневайся, Лео. Умею.
Я прошел на кухню, а там на столе сохли длинные лоскуты черной человеческой кожи; со свежеванием добычи у суккуба и в самом деле не возникло никаких сложностей. Аппетит как рукой сняло.
– Выбирай, дорогой, – разрешила Елизавета-Мария. – Тебе лучший кусок.
– Очень смешно, – нахмурился я, нервно отпил чаю и попросил завернуть в тряпку первый попавшийся лоскут.
Девушка выполнила мою просьбу, затем отобрала из оставшихся полосок две самые длинные и принялась сплетать их между собой со столь невозмутимым видом, словно занималась обыкновенным макраме.
– Что ты делаешь? – опешил я.
– Сабля твоего деда хороша, – недобро улыбнулась девушка, – но я бы не отказалась и от более надежного оружия. Некоторых проще удавить, чем разрубить на куски.
– У этой кожи есть какие-то особые свойства?
– О да! Мой тебе совет – когда твой кусок мавра будет уже не нужен, не поленись его спалить.
Я кивнул, взял из вазы пару медовых пряников и поспешно вышел за дверь.
Созданный в голове образ миловидной девушки оказался столь убедительным, что наблюдать, как изящные ручки этого юного создания заплетают в жгуты полосы человеческой кожи, оказалось превыше моих сил.
Покачав головой, я поднялся в спальню, но спокойно попить чай не получилось. Елизавета-Мария проследовала за мной с тряпкой в одной руке и заготовкой удавки в другой.
– Пить в одиночестве – это моветон, – заметила она, оглядев устроенный лепреконом беспорядок. – Мог бы позвать меня.
– Не думаю, что это хорошая идея, – ответил я, повязывая шейный платок.
– Выпить вместе со мной?
– Разнимать тебя и лепрекона.
Девушка улыбнулась и спросила:
– Ты совсем не контролируешь его?
Я ничего не ответил. Просто убрал "Рот-Штейр" в кобуру на поясе, сунул в карман "Цербер" и отправился на выход.
Елизавета-Мария вручила мне тряпичный сверток и посоветовала:
– Ты бы побрился.
– Непременно, – отозвался я и потер пальцами щетину на подбородке, но времени на приведение себя в порядок тратить не стал.
Спустился на первый этаж, вышел на крыльцо, посмотрел на небо. Вверху стремительно неслись клочья облаков, в самом скором времени они грозили полностью затянуть небосвод, но пока дождя не было, только раскачивали макушки деревьев резкие порывы пронзительного ветра.
Было свежо; слишком свежо для этого времени года. Приближающееся ненастье ощущалось уже без всяких штормовых предупреждений, но когда разразится буря – сегодня к вечеру, завтра или в конце недели – было совершенно непонятно. И потому никак не получалось определиться, в какой именно одежде отправиться в город.
Решив не ввергать себя в новые траты, я вернулся в дом и переоделся в старый костюм, на ноги натянул сапоги, сверху накинул брезентовую куртку. И лишь в части головного убора остался верен самому себе и взял с полки котелок.
Елизавета-Мария придирчиво оглядела меня со всех сторон, но никак комментировать внешний вид не стала, лишь спросила:
– Тебя ждать к обеду, дорогой?
– Нет, вернусь к ужину, – ответил я и вышел за дверь, не без труда удержавшись от слова "надеюсь".
Меньше всего мне хотелось обременять себя излишней опекой суккуба. Последние дни инфернальное создание вело себя насквозь неправильно, и понемногу даже начало закрадываться подозрение, что на выходца из преисподней воздействует созданный мной образ недалекой рыжеволосой красотки, но обольщаться не стоило – лишь заключенное нами соглашение мешало таящейся внутри Елизаветы-Марии твари растерзать меня на куски.
Первым делом отправился навестить Рамона Миро.
Настороженно посматривая по сторонам, спустился с Кальварии, на Дюрер-плац поймал извозчика и велел ехать на угольные склады.
Смена Рамона к этому времени закончиться еще не успела, и он обнаружился в сторожке. Крепыш откинулся на спинку стула и держал у лица сверток со льдом, но при моем появлении кинул его на стол и досадливо поморщился. Или же поморщился от боли?
Я оценил немалых размеров синяк под глазом приятеля и его припухший нос, прислонился к дверному косяку и покачал головой:
– Бурная ночка?
Крепыш промолчал.
– Кто это тебя так? – переформулировал я свой вопрос.
– Не важно.
– Надеюсь, к нашим делам это отношения не имеет? Над тобой ведь не наши бывшие коллеги поработали?
– Не они, – заявил Рамон и, подняв правую руку, продемонстрировал мне ссаженные костяшки.
Выглядел этот аргумент достаточно убедительным, и я только уточнил:
– Тебя спрашивали, куда мы отправились после китайского квартала?
– Да, приходил какой-то рыжий хмырь. Детектив-сержант, кажется.
– Сюда приходил?
– Нет, домой. О новом месте работы, сам понимаешь, я распространяться не стал.
– И что ты ему сказал?
– Все как договаривались.
– И подрался не с ним?
– Хватит, Лео! – вспылил Рамон. – Перестань! – Он вновь взял промокший куль, приложил его к скуле и спросил: – Что с наградой?
Я только усмехнулся в ответ:
– С наградой все в порядке, скажи лучше, что у тебя с лицом?
Рамон обреченно вздохнул и сознался:
– Получил две сотни за кулачный бой. Вопрос закрыт?
– Так нуждаешься в деньгах? – удивился я.
Крепыш поднялся из-за стола, походил из угла в угол, отпил воды из кружки.
– Мой кузен, у которого мастерская на Слесарке, – вздохнул он, – собирается выкупить соседнее здание. Если найду шесть тысяч до конца месяца, он возьмет меня в долю.
– Шесть тысяч? – хмыкнул я. – Ну-ну.
– Тысяча у меня уже отложена, – сообщил Рамон. – Еще пятьсот как-нибудь наскребу. Три тысячи с тебя, так? Ничего не изменилось?
Я раскрыл портмоне и вытащил заранее отложенную долю напарника. Демонстративно пересчитал купюры и протянул крепышу.
– Держи.
– Отлично! – враз посветлел лицом Рамон, сгребая деньги. – Иудеи не поскупились?
– Они деловые люди, – пожал я плечами и многозначительно заметил: – Так, значит, тебе остается отыскать полторы тысячи?
– Справлюсь, – буркнул крепыш.
– До конца месяца? – усомнился я.
Рамон в сердцах выругался и спросил:
– Лео, чего ты от меня хочешь?
– Есть работа на один-два дня. Плачу пять сотен.
Приятелю ввязываться в очередную авантюру явно не хотелось, и он поинтересовался без всякого интереса:
– Что за работа?
– Как обычно, прикроешь меня.
– Выследил графа?
– Нет, собираюсь выследить душителя.
– Забудь! – взорвался Рамон. – Этот выродок нас с костями сожрет и не подавится!
Я отлип от косяка, смахнул пыль с рассохшегося табурета, уселся и произнес одно только слово:
– Огнемет.
– Что? – опешил крепыш.
– Огнемет, – повторил я. – У меня есть огнемет.
– И ты собираешься задействовать его в городе? – покрутил Рамон пальцем у виска. – Совсем рехнулся?
– Надеюсь, до этого дело не дойдет. Одного такого сегодня ночью прикончил дома без всякого огнемета.
– У себя дома? – опешил Рамон.
– У себя, – спокойно подтвердил я. – И, думаю, он был вовсе не последним. Поэтому в твоих же интересах помочь мне выжечь их гнездо. Мало ли что им придет на ум.
– Дьявольщина! – выругался крепыш и надолго замолчал. Потом уточнил: – Ты платишь пять сотен и у тебя есть огнемет?
– Если придется пустить его в ход, накину еще пару сотен. Семь сотен в день даже главный инспектор не получает!
– Ему так рисковать не приходится! – Рамон поднялся со стула и прошелся по сторожке. – Ладно, что с твоим дядей?
– Скрывается, но рано или поздно ему придется выйти на связь. Он у меня вот где! – и я продемонстрировал приятелю крепко сжатый кулак.
Рамон кивнул и выставил встречное условие:
– Тысяча в день.
– Пятьсот.
– Лео, я чуть в ящик вчера по твоей милости не сыграл!
– И кто тебя спас?
– А кто меня в это дело втравил?
В словах приятеля имелся определенный резон, но платить столь несусветную сумму я не собирался.
– Пятьсот, Рамон. Пятьсот, и не сантимом больше. Моя финансовая состоятельность оставляет желать лучшего.
– Пятьсот – это слишком мало, – не пошел на уступку напарник. – К чему мне так рисковать? Пятьсот – это два боя на ринге!
– Подумай лучше, во что превратится твоя физиономия за эти два боя! – напомнил я, покрутив пальцами перед лицом.
– Зато меня не удавит малефик!
– Хорошо! – сдался я. – Будет тебе тысяча! Но только если придется пострелять. Пятьсот и пятьсот. Договорились?
– По рукам.
Я поднялся с табурета и оперся на трость.
– Приведи в порядок броневик и заезжай за мной в "Прелестную вакханку".
– А огнемет?
– Все будет.
И, отсалютовав Рамону, я вышел на улицу.
Наводить шорох на нужных людей было слишком рано, и после угольных складов я отправился в гости к Альберту Брандту.
Но подниматься к поэту не стал. Сначала заглянул в цирюльню неподалеку, затем уселся за уличный столик под тентом варьете и попросил заспанного племянника хозяйки принести кофе, сахарницу и кувшинчик сливок. Завтракать решил купленными по дороге круассанами.
Погода портилась на глазах, бежала по каналу отливавшая свинцом мелкая рябь, свистел в дымоходах ветер, трепетал матерчатый навес. Небо окончательно затянули темные облака, и было удивительно приятно пить сладкий горячий кофе с молоком и чувствовать себя обычным человеком.
Альберт Брандт появился, когда от круассанов остались одни только крошки.
– Мог бы и подняться, – пробурчал он, зябко кутаясь в наброшенный на плечи плед.
– Уже встал? – удивился я, взглянув на часы. – Ты рано сегодня.
– Погода располагает, – пояснил Альберт, сходил в бар варьете за глинтвейном и вернулся за стол. – Выглядишь невыспавшимся, Лео, – отметил он.
– Не выспался, – рассмеялся я нервным смешком.
– Проблемы?
Я просто провел пальцем над головой.
– Могу чем-то помочь? – спросил приятель.
– Сам справлюсь.
– Уверен?
– Понимаешь, Альберт, – вздохнул я, отпив кофе, – я будто в колею попал. Теперь не свернуть. Либо добегу до финиша, либо сдохну. Третьего не дано.
– Все так серьезно?
– Не знаю, – рассмеялся я. – Просто не знаю. Я уже ни в чем не уверен. Мой талант пошел вразнос, и кажется, что все вокруг создано моим воображением. А как только отворачиваюсь, реальность рассыпается серой трухой.
Поэт надолго приник к бокалу с горячим вином, потом произнес, глядя на канал: