- Разумеется, нет! - взревел Уолт. - Пока знают, что мы проверяем их!
Кемел хотел было ответить резкостью, но передумал и только пожал плечами.
- Ты чересчур легкомыслен, Билл, - проговорил Уолт более мягко. - Доверие к гривастым может доставить тебе крупные неприятности.
Билл сосредоточенно рассматривал какую-то точку чуть выше лысеющей головы Кейджа и задумчиво пускал клубы дыма.
- Ради бога, Билл, перестань пожимать плечами всякий раз, когда я что-то говорю. Ты пытаешься свести меня с ума?
- Нет, сэр. Мне это совершенно не нужно.
- Ладно. Я временами бываю вспыльчив, и не один я такой. Все вокруг натянуто, как струна. Но хватит об этом. Что ты делаешь, для того чтобы установить ночную засаду на дракона?
- Гривастые говорят, что дракон возьмет несколько единорогов и затем его не будет до следующего года.
Кейдж с силой трахнул кулаком по столу.
- Значит, я должен сидеть, не поднимая своей толстой задницы, и смотреть, как это чудовище забирает у меня скот! Поставь Джоба и Эда, пусть соорудят западню!
- А Джек? Может быть, он убьет его?
- Джек - дурень! - взревел Уолт. - Я велел ему ждать, пока не соберется отряд охотников! После стрижки единорога и весенней пахоты, разумеется. Я сейчас не могу разбрасываться ни людьми, ни гривастыми.
Но этот безмозглый идиот-романтик, мой сын, должен обязательно шляться за чем-нибудь, что может зашибить его легким ударом хлыста! Этот бездельник настолько неразумен, что может в одиночку напасть на это чудовище. И у него откусят голову! Он опечалит свою мать и сделает стариком своего отца!
Слезы побежали по его щекам и увлажнили бороду. Рыдания душили его, он поднялся и метнулся из конторы. Кемел остался сидеть, глядя смущенно на свою трубку и размышляя над тем, когда же он сможет сообщить хозяину по-настоящему плохие новости.
В ванной Уолт Кейдж набрал холодной воды в миску и плеснул себе в лицо. Зеркало отражало опухшие и налитые кровью глаза, но он думал, что это раздражение от мелких волосков, которых полно было в воздухе, в сарае, где стригли единорогов. Билл неплохой парень, и он никому не расскажет о том, как его хозяин сорвался. Об этом никто не должен знать, и особенно члены его семьи, которые могут потерять к нему уважение. С ними и так совсем нелегко управляться. Мужчина не должен плакать. Слезы - только для женщин.
Он расчесал бороду и возблагодарил бога за то, что не поддался новой моде и не сбрил бакенбарды. Что хорошего - походить на женщину или голомордого сатира. Эта мода была признаком коварного влияния гривастых.
Он успел надеть чистую фланелевую жилетку, из которой выпирали его загорелые грудь и живот, покрытые седыми волосами, когда услышал сигнал к обеду. Сняв грязные сапоги и надев шлепанцы, он вошел в столовую и остановился, обводя взглядом собравшихся членов семьи.
Его дети стояли за спинками стульев, выжидая, когда он посадит их мать - хозяйку дома. Быстрым взглядом зеленых глаз он засек присутствие своих сыновей - Уолта, Алека, Нела, Бориса и Джима, и дочерей - Дженни, Бетти, Мери и Мадлен. Два стула пустовали.
Кейт, предупреждая его вопрос, пояснила:
- Я послала Тони на дорогу - встречать Джека.
Уолт крякнул и усадил жену. Он обратил внимание, что сыпь, которая появилась несколько дней тому назад, увеличивалась с каждым днем. Если она будет образовывать корочки и окрашивать в красный цвет ее обычно белую как сметана кожу, он возьмет ее с собой в Слашларк и покажет доктору Чандеру. Как только закончится стрижка.
Когда он сел во главе стола, из кухни, шатаясь, вышел слуга, Данк Крайтон. Он едва не опрокинул поднос с дымящимся "шашлыком" из единорога на колени хозяина.
Уолт принюхался и сказал:
- Опять пробовал вино из тотума, Данк? Околачивался возле сатиров?
- А почему бы и нет? - грубовато ответил Крайтон. - У них готовится большой праздник. Слепой Король только что узнал, что с гор сегодня вечером возвращаются его сын и дочь. Вы знаете, что это означает? Много музыки, песен, жареного мяса и тушеной собачины, вина, пива, всяких рассказов и танцев.
- И никакой стрижки, - добавил он со злостью, - целых три дня!
Уолт перестал жевать и поднял голову.
- Они не имеют права бросать работу. Они договорились помогать нам. Три дня задержки будут означать, что мы потеряем половину нашей шерсти. К концу недели у этих тварей начнется линька. Что тогда?
Качаясь на ногах, Данк произнес:
- Не надо беспокоиться, хозяин! Они позовут на помощь лесных жителей, и все будет закончено в срок. К чему такая истерика? Мы все неплохо проведем время, а затем хорошо поработаем, чтобы нагнать упущенное.
- Заткнись! - вскипел Кейдж.
- Я имею право говорить, что хочу! - произнес Данк с достоинством выпившего человека. - Я больше не слуга по договору, как вы знаете. Я добровольно отрабатывал долг и могу уйти в любое время, когда захочу. - И он медленно вышел из комнаты, стараясь держаться прямо.
Уолт подскочил так резко, что стул опрокинулся и грохнулся на пол.
- Куда идет наш мир? Никакого почтения к уважаемым людям. Слуги… молодежь…
Он с трудом подбирал слова.
- Молодые парни бреются наголо и отращивают длинные патлы… женщины носят платья с низким вырезом, выставляя груди напоказ, будто сирены. Даже некоторые жены чиновников в Слашларке подражают этой моде. Слава богу, ни одна из моих дочерей еще не носит таких платьев!
Он обвел взглядом стол. Все девочки переглянулись из-под низко опущенных век. Теперь уж им не надеть новые наряды на военный бал! Разве только добавят еще больше кружев к глубокому вырезу спереди. Спасибо, что портной еще не принес наряды на ферму!
Их отец неловко взмахнул рукой, облив соусом новую рубашку Бориса, и закричал:
- Все это влияние гривастых, вот что это такое! Ей-богу, будь у нас железо на ружья, мы бы стерли с лица планеты эту безбожную, дикую, голую, аморальную, ленивую, пьяную, нахальную, вечно толкующую о каких-то договорах породу! Посмотрите, какое воздействие они оказывают хотя бы на Джека! Он всегда слишком много проводил с ними времени. Он не только выучился ребячьему говору гривастых, но неплохо владеет и взрослой речью. Их подсказанные дьяволом нашептывания побудили его бросить работу на ферме. Ферме его деда, царствие ему небесное!
Как вы думаете, почему он рискует жизнью, охотясь на дракона? Чтобы получить премию за его голову и на эти деньги уехать в Дальний и изучать там науки под руководством Рудмена, человека, которого обвинили в ереси и сношениях с дьяволом… Зачем ему это, даже если он вернется с головой дракона? Хотя, скорее всего, его тело уже разодрано в клочья и валяется где-то в дебрях…
- Уолт! - вскричала Кейт. Дженни и Мадлен громко всхлипнули.
- Почему бы ему не потратить премию, если он ее получит, на свадьбу с Элизабет Мерримот? Объединить свою ферму и ее деньги? Она самая красивая девушка в округе, а ее отец второй, после Лорда Хоу, богач. Пусть женится на ней и растит детей во славу государства, церкви и бога, не говоря уже об удовольствии, которое он доставит этим моему сердцу.
Когда Уолт закончил свою тираду, из кухни торжественно появился Данк с яичным пудингом на большом блюде.
- Господи, избавь нас от сатанинской гордыни! - возгласил он и, зацепившись большим пальцем босой ступни о край ковра из шкуры хвостатого медведя, плюхнулся на пол. Блюдо полетело в лысую голову Уолта. Горячий густой джем каскадами стекал с его лица на бороду и ярко-желтыми полосами ложился на чистый жилет хозяина.
Тот взвыл от боли, изумления и ярости. В этот момент раздался пронзительный крик за окном столовой, и в комнату влетел малыш Тони.
- Джек идет! - кричал он. - Он вернулся! Теперь мы - богачи! Мы - богачи!
Глава 3
Джек Кейдж слышал пение сирены.
Она была далеко и в то же время близко. Она была тенью голоса, требовавшего, чтобы была найдена телесная оболочка его владельца.
Он сошел с дороги и исчез в густых зарослях. Впереди двигалась желтая громада Самсона. Звон струн дрожал среди извилистых зеленых проходов. Сделав несколько крутых поворотов по узкой тропе, вьющейся между огромных стволов, он остановился, чтобы произвести разведку.
Лес прерывался небольшой поляной, заросшей зеленым тростником, густо наполненной рассеянным солнечным светом. В центре ее был большой гранитный валун выше человеческого роста. В верхней части его было высечено сиденье.
На этом троне восседала сирена. Она пела и под чарующие звуки этой прелестной песни расчесывала свои длинные красно-золотые волосы высушенной раковиной озерной ресничницы. У ее ног, присев на корточки у основания валуна, перебирал струны сатир, гривастый мужского пола.
Она смотрела на просеку, начинавшуюся от поляны, - окаймленный деревьями проспект, спускавшийся по горному склону и открывавший широкую панораму местности к северу от Слашларка. Отсюда можно было видеть ферму отца Джека. Она была так далеко, что казалась не больше ладони, но все-таки он мог различить белые шкуры единорогов и их рога, поблескивающие на солнце, когда животные щипали траву или бегали по лугу.
В какую-то минуту мысли о гривастых были вытеснены внезапно нахлынувшей тоской по дому. Главное здание фермы отсвечивало красным светом - это лучи солнца отражались от кристаллов, прикрепленных к бревнам из медного дерева. Это было двухэтажное сооружение, построенное прочно, с плоской крышей, по которой можно было ходить, отражая атаки нападающих. Посреди двора был колодец, а на каждом из четырех углов крыши была установлена катапульта, своего рода бомбомет.
Тут же был амбар. За ним простирались разбитые на квадраты поля и фруктовые сады. На лугу, на самой северной оконечности фермы, вздымались двенадцать сверкающих белых клыков цвета слоновой кости, считалось, что они символизируют цвета зубов земных животных. Это были кадмусы.
Дорогу, которая шла мимо фермы, можно было проследить почти до самого Слашларка, центра округа. Самого города не было видно за густо поросшими лесом холмами.
Он вернулся к действительности и увидел, что сирена встала, чтобы пропеть свое последнее приветствие стране, куда она и ее спутник возвращались после соблюдения трехлетних ритуалов в горах.
Просвет между деревьями выделял ее силуэт на фоне ярко-голубого неба. От восхищения Джек затаил дыхание. Великолепный экземпляр своего народа, созданный в результате тщательного тысячелетнего отбора, она была прекрасна. Как и у всех вийров, на ней ничего не было, кроме раковины-гребня в волосах. Как раз в этот момент она расчесывала свою роскошную красно-золотую копну волос. Ее левая грудь, следуя за движениями руки, откидывалась наверх и опускалась вниз, подобно мордочке некоего выросшего на передней части ее туловища животного, захватывающего в качестве пищи воздух. Глаза Джека пожирали красоту этого существа.
Дуновение ветра подняло длинный локон и обнажило прелестное, точно такое же, как и у людей, ухо. Она слегка повернулась, и стало видно совершенно иное, чем у людей, распределение волос на теле. Густые, похожие на гриву волосы начинались с основания шеи и покрывали всю выемку вдоль позвоночника. С нижней части его они спадали вниз по крутой кривой - почти как лошадиный хвост.
На ее широких плечах волос не было, как и у женщин. Не было их и на остальной части спины, за исключением позвоночного столба Джек знал, что поясница сирены покрыта пучками пушистых волос. Волосы в паховой части были длинными и в достаточной степени густыми, чтобы прикрывать половые органы. Эти волосы свисали, подобно набедренной повязке, до половины бедер.
Мужчины были покрыты косматыми волосами от пупка до середины бедер, как мифические сатиры, которым они были обязаны своим названием. У женщин, однако, бедра были голыми и волосы росли только на лобке, в форме ромба, поскольку над нижним перевернутым треугольником поднимался другой, сужающийся на животе и сходящий на нет у окруженного кольцом волос пупка, который напоминал глаз, балансирующий на вершине сверкающей золотом пирамиды.
Это был символ женственности у вийров - буква омикрон, пронзенная дельтой.
Охваченный восторгом, Джек ждал, пока замрет последний аккорд лиры и сочное контральто сирены пропоет последнюю фразу, гаснущую среди буйной зелени.
На какое-то мгновение наступила тишина. Сирена стояла, высоко держа голову, подобно увенчанной золотом статуе. Сатир припал к своему инструменту, закрыв глаза с мечтательным выражением на лице.
Джек вышел из-за мятного орешника и хлопнул в ладоши. Хлопок этот был равносилен недозволенному, почти богохульному нарушению святой тишины, которая наступила после музыки. По-видимому, оба музыканта погрузились в одно из своих добровольных полуэкстатических состояний.
Однако никто из них не был поражен, ни испуган, ни даже удивлен. Они спокойно глянули на него, и изящество их движений и поз вызвало в нем острую досаду и легкий стыд. Неужели они никогда не смущаются и ничто не может рассердить их?
- Добрый день, вийры! - поздоровался Джек.
Сатир поднялся. Его пальцы пробежали по струнам лиры, имитируя английские слова.
- Добрый день, - пропели струны.
Женщина воткнула гребень в волосы и соскочила на землю. Ее согнутые колени спружинили удар, ее большие конические груди подпрыгнули, что привело Джека в замешательство. Еще до того, как они перестали подпрыгивать, она подошла к Джеку. Ее пурпурно-синие зрачки приятно контрастировали со зловещими, по-кошачьи желтоватыми зрачками брата.
- Как дела, Джек Кейдж? - произнесла она по-английски. - Ты меня узнаешь?
Джек усиленно заморгал, начиная понимать.
- Р-ли? Крошка Р-ли? Святой Дионис! Как ты изменилась!
Она провела рукой по волосам.
- Естественно. Мне было четырнадцать лет, когда три года тому назад я ушла в горы для прохождения обряда. В семнадцать лет я уже взрослая. Разве есть в этом что-то удивительное?
- Да… нет… то есть… ты была похожа на швабру… а теперь, - рука его непроизвольно описала волнистую линию.
Она улыбнулась.
- Не нужно краснеть. Я знаю, что у меня красивое тело. И все же мне нравятся комплименты, и ты можешь говорить их, сколько захочешь, при условии, что ты будешь искренен.
Джек почувствовал, как вспыхнуло его лицо.
- Ты… ты не понимаешь. Я… - он поперхнулся, ощущая свою полную беспомощность перед ужасной прямотой гривастых.
Ей, должно быть, стало его жалко, и она сменила тему разговора.
- У тебя есть закурить? - спросила Р-ли. - Мы уже несколько дней без курева.
- У меня есть как раз три.
Он вынул из кармана куртки коробочку. Она была сделана из дорогой меди и подарена ему Бесс Мерримот. Он вынул из нее три свернутых из грубой коричневой бумаги самокрутки. Непроизвольно он протянул первую из них Р-ли, потому что она была женщиной. Его рука позабыла привычное грубое обращение людей с гривастыми.
Другую самокрутку он, однако, взял себе, прежде чем предложить ее брату. Сатир, должно быть, заметил это неуважение, он как-то по-особому улыбнулся.
Когда Р-ли наклонилась, чтобы прикурить, она подняла глаза на Джека. Ее пурпурно-синие зрачки были столь же прекрасными - он не мог удержаться от сравнения, - как и у Бесс Мерримот. Он никогда не мог понять, что имел в виду его отец, говоря, что смотреть в глаза гривастым - все равно что смотреть в глаза дикого зверя.
Она глубоко затянулась, закашлялась и выпустила дым через ноздри.
- Отрава, - сказала она, - но я ее люблю. Один из драгоценных даров, который люди принесли с собой с Земли, это табак. Не представляю, как бы мы без него жили!
Трудно было сказать, говорила она это с иронией или искренне.
- Это единственный дар, который вы приняли у нас, - ответил он. - И совсем несущественный. У вас нет пороков.
Она улыбнулась.
- О, это не так. Как тебе известно, мы едим собак.
Она взглянула на Самсона. Он, как будто понимая, о чем она говорит, прижался к хозяину. Джек не смог сдержать своего отвращения.
- Тебе не нужно беспокоиться, большой лев, - сказала она Самсону, - мы никогда не жарим псов твоей породы. Мы едим только жирных, толстых и глупых собак.
Она повернулась к Джеку.
- Вам, землянам, не надо корить себя за то, что вы пришли к нам с пустыми руками. Мы научились у вас гораздо большему, чем вам кажется.
Она снова улыбнулась. Джек чувствовал себя глупо - выходило, что уроки, преподанные людьми, были сплошь отрицательными. Морн, ее брат, что-то сказал ей. Она ответила ему несколькими слогами (если перевести их на английский, подумал Джек, то разговор занял бы гораздо больше времени) и затем сказала на языке Джека:
- Он хочет остаться здесь и поработать над своей песней, которую давно задумал. Он сыграет ее завтра, после нашего возвращения домой. Я провожу тебя до жилища своего дяди, если ты не возражаешь.
Он пожал плечами.
- Почему я должен возражать?
- Мне кажется, на то есть много причин. Первая и самая главная - нас может увидеть кто-то из людей и донести, что ты за панибрата с сиреной.
- Прогулка по общественной дороге с кем-либо из вас не возбраняется, - возразил Джек.
Они молча зашагали по устланной опавшими листьями тропе. Самсон бежал впереди. Вслед им неслись яростные аккорды. Если пение сестры было мелодичным и радостным, исполненным одухотворенности, то игра Морна была неистовой, в духе Диониса.
Джеку захотелось вернуться и послушать, хотя он никогда не признался бы даже самому себе, что музыка гривастых нравится ему. Но повода для возвращения не было, и он продолжал идти по лесной просеке. Когда они вышли на дорогу и свернули в сторону, звуки музыки стали почти неслышными, теряясь среди буйной зелени. Дорога огибала пологую гору - широкое пятнадцатиметровое шоссе, построенное, наверное, около тысячи лет тому назад. Оно не было сложено из плит, как обычно, скорее всего, его залили в жидком виде каким-то очень прочным серым веществом, которое, затвердев, образовало прочное покрытие. С виду оно напоминало камень, но было чуть-чуть эластичным, едва заметно пружинило под тяжестью идущего и приятно холодило босые ноги, хотя день был очень жаркий. Каким-то образом дорога пропускала тепло через верхний слой и задерживала, вероятно, его где-то в глубине, потому что зимой все было наоборот: дорога излучала тепло, согревая ноги даже в самую холодную погоду. Она всегда была сухая: снег и лед таяли, и вода стекала с чуть выпуклого покрытия на обочины.
Это была одна из тысяч дорог, которые покрывали густой паутиной материк Авалон, являясь частью дорожной сети, которая позволила человечеству быстро расселиться по всему континенту.
Он молчал так долго, что Р-ли, ища, по-видимому, тему для разговора, попросила, чтобы он показал ей свою саблю. Удивившись, он вынул ее из ножен и передал ей. Держа ее одной рукой, она медленно и осторожно провела пальцами другой руки по острому лезвию.
- Железо… - сказала она. - Ужасное название ужасной вещи. Не представляю себе, каким бы был наш мир, если бы его осталось много. Мне кажется, было бы намного хуже.
Джек наблюдал за тем, как она обращалась с металлом. Еще одна из легенд, которую он с детства слышал о гривастых, оказалась ложью: руки Р-ли не отсохли, ее не хватил паралич, она не скорчилась от боли.
Она показала на рукоятку и спросила: