- Категорически протестую! - Чаковилли воткнул свой кинжал в стол, чтобы подкрепить свои аргументы. - Не должно быть никаких колебаний. Каждый гривастый должен быть убит! Вы что, хотите подменить одну проблему другой? Если мы поступим так, как вы говорите, то нам опять некуда будет деть всю эту городскую братию. Как мы сможем выселить их в сельскую местность, если гривастые будут жить в кадмусах? Нет! Как только исчезнут вийры, безземельные будут постепенно перемещаться в наиболее пустые районы. Они станут фермерами.
- Но… но… - задыхаясь от волнения, стал возражать Уолт. - Они ведь понятия не имеют о том, как вести хозяйство. Они загубят почву, сады, скот. Они невежественны, ленивы, грязны, неумелы. Мы никогда не сможем получить от них ту помощь, какую получаем от гривастых. И не будет у нас уверенности в том, что мы получим причитающуюся нам долю в конце страды. Разве можно полагаться на них? Дело кончится тем, что они потащат нас вниз, до своего уровня. Мы будем такими же нищими, как и они!
- Возможно, вы и правы, - согласился Чаковилли. - Да иначе и быть не может. Но вам, джентльмены, не придется уступать им часть своей земли или делиться с ними. Ваша собственность останется при вас. Переселенцы станут батраками, зависящими от нас. Они будут в определенном смысле безгривными гривастыми. Только не такими независимыми.
Разумеется, будет трудно приучить их к дисциплине, научить любить земледелие так же, как любили его их предшественники. Они будут совершать ошибки. Но со временем все станет на свои места.
- А что будет с теми людьми, которые останутся в городах? - спросил мистер Нокенвуд. - У нас и без того сейчас достаточно хлопот, чтобы прокормить их. Не будут ли они голодать, пока все уладится?
- Не более, чем раньше. Почему? Да потому, что вам придется кормить только половину тех, кого вы сейчас кормите.
- Почему? - послышалось со всех сторон.
- Почему? Пошевелите мозгами, джентльмены. До сих пор будущее рисовалось вам в розовом цвете - вийров уберут с пути, все богатства будут ваши! Гривастые ведь понимают, что происходит, и они будут драться еще более яростно, чем люди, потому что понимают, что это - война на истребление. Очень возможно, что они назначили дату своего УЛ-дня, для того чтобы убить всех людей! И может быть, даже более раннюю. Может быть, они планируют уничтожить сначала сельское население, а потом уже двинуться на города.
Джек посмотрел на Чаковилли с уважением. Этот циник был честен, умен и реалистичен, что вряд ли можно сказать об остальных собравшихся в этой комнате.
- Скажу вам сразу, - продолжал рудоискатель, - пусть слабонервные укрепятся духом, ибо мы ожидаем, что потеряем половину своих людей.
- Половину?!
- Да, цена большая. И хотя мне крайне неприятно говорить, это совсем неплохо. Будет больше свободного места. Сменится несколько поколений, прежде чем Авалон снова станет перенаселенным. И это отведет угрозу революции со стороны горожан, которые, как и вы, джентльмены, уже давно доставляют немало неприятностей королеве.
Это будет кровавое, лихое время. Готовьтесь к нему, джентльмены! Собравшиеся еще немного пошумели, но все же решили не терять надежды. С тем и разошлись по домам.
Глава 6
Тони принес Джеку обед. Он нашел своего брата посреди поля: тот изо всех сил налегал на ручки плуга, проклиная упрямых трусливых единорогов.
- Всякий раз, как только они увидят чью-либо тень, они пытаются пуститься вскачь. Я здесь с самого рассвета, а ничего еще не сделал, только вожусь с этой скотиной.
- Привет, Джек! - поздоровался Тони. - Почему бы тебе теперь не перекусить? Может быть, после этого ты почувствуешь себя лучше?
- Разве дело во мне? Все эти треклятые твари! Господи, чего бы я только не дал за допотопную лошадь! Говорят, это был лучший друг человека: можно было лежать себе в теньке, а она все сама вспашет.
- Почему бы нам не нанять людей на пахоту? Папа говорит, что первые люди здесь так и делали.
- Тони, когда зерно ложится в землю, оно очень разборчиво. Его нужно заделать очень глубоко, иначе корни не будут держать.
- Папа говорит, что наша пшеница совсем не такая, какая была на Земле. Он говорит, что мы печем хлеб из зерен растения, которое гривастые вывели из сорняков. Но когда они это сделали, им пришлось смириться с тем, что растение сделалось очень прихотливым.
Джек выпряг животных и повел их к ручью.
- Я понимаю, что единороги, которых мы используем, всего лишь карлики. Когда-то существовал гигантский собрат нынешних тварей, которого гривастые использовали как лошадь.
- Что же с ним случилось?
- Он был истреблен, как и большая часть крупных животных, всего за один день. Так, во всяком случае, говорят. Это было в тот самый день, когда в одночасье взорвалось все железо на поверхности Дейра. И поубивало почти все живое здесь.
- И ты в это веришь? - удивился Тони.
- Шахтеры и рудоискатели находят кости множества животных, которых уже не существует. И можно увидеть развалины больших городов, например, возле Черной Скалы, ясно, что их уничтожила какая-то катастрофа.
- Вот здорово! Это тоже произошло тысячу лет тому назад, так говорит отец Джо. Джек, ты думаешь, что тогда гривастые действительно умели летать?
- Не знаю. Во всяком случае, я хотел бы, чтобы, когда все железо взлетело в воздух, оно пощадило бы некоторых хороших пахотных зверей.
- А почему бы тебе не запрячь дракона? - спросил Тони.
- Вот еще! - Джек засмеялся и начал есть.
- Я читал о том, что Святой Дионис умел делать это.
- Ты имеешь в виду рассказ о том, как он и его последователи бежали из Дальнего и пришли сюда? Гривастые согласились, чтобы он и его родичи заселили такую территорию, какую им удастся обвести плугом за один день. И он провел их, использовав в упряжке христианского дракона и прочертив границы нашего нынешнего государства.
- Да, именно так. Замечательно, правда? Хотелось бы мне посмотреть в тот момент на лица тех гривастых!
- Не нужно верить всему, что услышишь, Тони. Но я хотел бы иметь одного из тех чудовищ. Держу пари, что они могли бы сделать такую глубокую борозду, какая нужна.
- Ты когда-нибудь видел дракона, Джек?
- Нет.
- Но ведь ты сам сказал, что нужно верить только тому, что увидишь своими глазами! Откуда же ты знаешь, что такие животные существуют?
Его брат рассмеялся и шутливо ткнул мальчика под ребро.
- Если его нет, то кто же крадет наших единорогов? - Джек посмотрел куда-то за спину брата. - Кроме того, сирена мне говорила, что она беседовала с тем самым драконом, который ворует у нас животных. А вот и она сама! Спроси у нее, если не веришь.
Тони скорчил недовольную мину:
- Мне, пожалуй, пора домой, Джек.
Джек рассеянно кивнул. Его внимание было приковало к приближающейся сирене, покачивавшейся из стороны в сторону. Она несла глиняную вазу в форме слезы.
Тони прищурился и скользнул между деревьями.
- Хэлло, Джек! - сказала Р-ли по-английски.
- Привет! - ответил он на детском языке гривастых.
Она улыбнулась, как будто увидела нечто знаменательное в том, что он прибег к этой речи. Он посмотрел на амфору, которую она держала в руках.
- Идешь за медом?
- Да.
Джек осмотрелся: никого не было.
- Я пойду с тобой. Пахота же может и подождать. Боюсь, что если сейчас не уйду отсюда, то не смогу преодолеть искушения убить этих тварей.
Она стала напевать мотив одной из последних дошедших до их округа песенок. "Запряги дракона в плуг" - такова была первая строка этой песни.
- О, если бы я только мог это сделать!
Он снял шляпу и куртку, разулся и стал плескать на себя воду из ручья. Сирена вошла в воду и присела в ней.
- Ты мог бы сделать то же самое, если бы ты не стеснялся своего тела, - дразнила она его.
Он оглядел себя и сказал:
- Это кажется нелепым. То есть когда я с тобой.
- Я удивлена, что ты признаешься в этом.
- Ну, я не совсем это имел в виду. Одежда нужна людям, а для вас, гривастых, ничего нет дурного в том, что вы ходите голыми.
- О, да, да! Мы же животные… У которых нет души, - она рассмеялась. - Или что-то в этом роде. Джек, ты помнишь, когда мы были детьми, ты часто убегал к пруду и плавал вместе с нами? Тогда на тебе штанов не было.
- Я был ребенок!
- Верно. Но ты не был таким уж невинным, как воображаешь теперь. Мы часто смеялись над тобой, но не потому, что ты был голый, а потому, что ты считал себя ужасно испорченным и приходил в дикий восторг при мысли о том, что совершаешь грех. Твои родители запрещали это. Если бы они увидели, то порка запомнилась бы надолго.
- Когда мне говорили, что чего-то делать нельзя, ужасно хотелось это сделать! Кроме того, это было так забавно.
- Значит, уже тогда ты не был убежден в том, что нужно стыдиться своего тела. Теперь ты изменился. Начал стыдиться… Позволь же убедить тебя в том, что ты ошибаешься. Я понимаю, почему ваши женщины носят одежду: они стараются скрыть дефекты своего тела, а отнюдь не для того, чтобы подчеркнуть свою красоту.
- Не будь злюкой.
- Ничуть. Я говорю то, что думаю.
Он поднялся, надел шляпу и подобрал куртку.
- Прежде чем я уйду, скажи мне одну вещь. Почему ты уступила мне свои права на жемчуг?
Она выпрямилась и пошла к нему. Каждая капля на ее груди сверкала, как маленькая хрустальная вселенная со своим крохотным солнцем в ее центре. Струйки воды стекали с мокрых прядей ее "конского хвоста" и падали на песок. Она распустила свои длинные волосы, перекинула их на левую сторону и подняла к свету. Желтые и красные пряди переливались на солнце.
Она в упор посмотрела на Джека своими пурпурно-синими глазами. Ее правая рука сделала интимный жест в его сторону и замерла. Он некоторое время смотрел на нее, затем вытянул руку и крепко схватил ее за локоть. Она не отпрянула. Она уступила нежной, но твердой настойчивости его руки и очутилась в его объятиях.
Глава 7
Неделей позже было совершено нападение на армейский обоз. Члены общества замаскировались под сатиров. Днем их маскировка вряд ли могла кого-нибудь провести, да и при плохом освещении достаточно было чуть-чуть приглядеться, чтобы понять что к чему. Их это не беспокоило. Они пошли на это только для того, чтобы дать людям королевы возможность обвинить местных вийров.
Было девять часов вечера, когда они приблизились к таверне, носившей название "Вся из стекла". Она вся сверкала огнями. Внутри солдаты дули пиво и играли в кости. Фургоны выстроились цепью позади сарая. Сержант присматривал за сменой лошадей в упряжках и даже не поднял глаза, когда первые из участников налета выскочили из-за сарая.
Взять верх над часовыми оказалось делом простым. Мнимые сатиры выскочили из темноты, окружили изумленных солдат и мигом скрутили их. Сопротивление было на редкость слабым. "Так ли уж это удивительно?" - подумал про себя Джек, затыкая кляпом рот одному из этих простоватых парней.
В таверне продолжался пир, будто никто из пирующих не слыхал скрипа тележных осей, сопения животных и стука колес. Выехав на дорогу, участники налета и вовсе забыли всякую осторожность и стали кричать и стегать упряжки. Только тогда распахнулись двери, и из таверны спотыкаясь, с криками и руганью посыпались обозные, все еще держа в руках кружки и деньги.
Джек подумал, что актеры они никудышные: проклятия их были слабыми, и он мог бы сам поклясться, что слышал приглушенный смех.
На протяжении всей долгой обратной дороги он испытывал что угодно, только не чувство дерзости и отваги. Он был разочарован, потому что ему так и не пришлось вытянуть свою шпагу из гибкого стекла. Еще недавно ему так хотелось проткнуть ею кого-нибудь или что-нибудь. Какой-то тяжелый серый груз давил на него, и, как он ни старался, он не мог избавиться от него.
Даже в течение редких встреч с Р-ли он не был в состоянии полностью освободиться от этого затаенного гнева. Слишком много слов были такими же, когда они с Р-ли в первый раз поцеловались.
Он очень хорошо запомнил их. Он набрал побольше воздуха и повторял, что он ее любит, он ее любит, и ему наплевать, если кто-то узнает об этом, если кто-то узнает об этом!
Он прижал ее к себе и поклялся, что говорит то, что думает.
- Да, сейчас ты любишь. Но ведь ты знаешь, что это невозможно. Церковь, государство, родня - все запретят тебе это.
- Я им не позволю!
- Есть один выход. Идем со мной.
- Куда?
- В Тракию.
- Я не могу этого сделать.
- Почему?
- Оставить своих родителей? Разбить их сердца? Предать девушку, которая мне обещана? Подвергнуться отлучению от церкви?
- Если бы ты по-настоящему любил меня, то пошел бы куда угодно.
- О, Р-ли, для тебя это все легко. Но ты же не человек.
- Если бы ты перешел со мной горы и поселился в долине, ты приобрел бы гораздо большее, чем только меня. Ты бы стал таким, каким никогда не будешь здесь, в Дионисии.
- Кем же?
- Идеальным человеком!
- Не понимаю!
- Ты бы стал более уравновешенным, у тебя было бы большее единство тела и души. Твое подсознание работало бы рука об руку с сознанием. Ты не был бы суматошным, подобно ребенку, подобно ненастроенному музыкальному инструменту.
- И все же я не пойму, что ты имеешь в виду?
- Идем со мной. В долину, где я провела три года, проходя обряды посвящения. Там ты будешь жить среди людей, среди совершенных людей. Сейчас ты как бы неотделанный, как бы состоишь из множества отдельных черт, не составляющих единого целого. Просто набор разных черт, и только.
- Значит, я пугаю тебя. Большое спасибо!
- Сердись, сердись, если это тебе поможет. Но я вовсе не хотела обидеть тебя. Я имею в виду, что ты еще не осознаешь всех своих способностей. Они скрыты от тебя. Другими и самим тобой, ты как бы сам с собой играешь в прятки, понимаешь? Отказываешься увидеть, кем ты являешься в действительности!
- Если ты такая цельная, то почему же ты меня любишь? Я же весь разрозненный!
- Джек, у тебя есть такие же возможности стать сильным и совершенным, как у любого гривастого. Ты мог бы там, в Тракии, стать таким, каким должен был стать. Любой человек мог бы, если бы преодолел этот барьер ненависти и страха и научился тому, на что у нас ушли мучительные столетия.
- И ради этого бросить все, что есть у меня сейчас?
- Брось то, что тебе не нужно, а лучшее, доброе - сохрани! Но не решай сам, что является наилучшим, пока не пойдешь со мною.
- Я подумаю над этим.
- Решай сейчас!
- У меня голова кружится от искушения.
- Идем! Оставь животных привязанными к дереву, а плуг в борозде. Никаких прощаний. Просто уходим вместе. Со мной.
- Я… я не могу… Это так…
- Пожалуйста, не надо никаких извинений.
С того времени он никак не мог избавиться от чувства, что он отказался от пути, который принес бы ему много счастья. В течение некоторого времени он пытался убедить себя в том, что просто приказал себе: "Изыди, сатана!" Через несколько дней он честно признался самому себе, что у него не хватило смелости. Если бы он любил сильно, как она говорила, он все бы бросил и пошел за нею. Отказавшись от всего, преданный только ей…
Но это означало бы… нет, он никогда не мог бы вступить с нею в священный брак!
Но он любил ее! И так ли уж необходимо, чтобы человек в рясе произнес над ними какие-то слова? Вероятно, он все же считает это необходимым, так как не ушел с нею. И она сказала, что проверкой его любви будет решение об уходе с нею.
Он не пошел. Значит, он не любил ее.
Но ведь это неправда!
Он ударил кулаком по сиденью фургона. Он любит ее! Очень любит.
- Что это с тобой делается, черт побери? - спросил молодой Хоу, сидевший рядом с ним.
- Ничего!
- Тебя часто приводят в бешенство разные пустяки, - рассмеялся Хоу. - На, глотни.
- Нет, спасибо. Нет настроения.
- Как хочешь, за твое здоровье, Джек. Между прочим, ты заметил, что Джона Маури с нами не было?
- Нет.
- А вот Чаковилли заметил и поднял крик. Никто не знает, где он. Или, по крайней мере, все делают вид, что не знают. Но я - то знаю!
Джек иронически хмыкнул.
- Тебе интересно?
- Ничуть.
- Ты, видно, болен, дружище! И все равно я тебе скажу. Эд Ванч послал Джона наблюдать за кадмусом на вашей ферме!
Джек встрепенулся.
- Почему?
- Эд считает, что Полли все еще не покинула ферму.
Хоу засмеялся и опорожнил флягу. Затем начал стегать покрытые густой шерстью спины единорогов и, когда фургон набрал скорость, крикнул, перекрывая грохот колес:
- Эд упрямый, как молодой единорог! Вот увидишь, когда-нибудь он здорово схлестнется с Чаковилли!
- И тот убьет его.
- Может быть. Если только Эд не засадит медное дерево ему под ребро. Сейчас он ведет себя примерно, это правда, но думаю, что никогда не забыть ему выбитых зубов.
- С кем мы деремся? С гривастыми? Или друг с другом?
- Наши распри должны быть улажены до того, как план действий начнет претворяться в жизнь.
- Скажи мне, Хоу, а ты сам на чьей стороне?
- Мне все равно. Я просто дожидаюсь того дня, когда начнется большая драка.
Он вытащил еще одну флягу, сделал затяжной глоток и только после этого посмотрел на Джека. Джеку пришло в голову, уж не думает ли Хоу напасть на него? Ему уже доводилось раньше видеть это напряженное выражение на его лице.
- Хочешь, я скажу тебе кое-что, Джек? В день УГ очень много добра уйдет к посторонним владельцам. Гривастые и обезумевшие от грабежа люди… обязательно… сведут счеты с некоторыми людьми. Когда настанет этот день…
Он снова поднял флягу и произнес:
- Я, возможно, скоро стану лордом Хоу. Разумеется, убитый горем, я воздвигну памятник моему бедному старому папаше, не пережившему кровавых событий.
- Твой отец говорил как-то, что он ощенился жирным, глупым, негодным псом! Оно и видно!
- Придержи язык, Кейдж! Когда я стану бароном Хоу, я не забуду своих врагов!
Он отшвырнул пустую флягу. Вожжи ослабли в его руках, и единороги, почувствовав это, сбавили ход.
- Ты считаешь себя чертовски умным. Кейдж, а я намерен доказать тебе обратное. Как-то в разговоре с тобой я сказал, что мне все равно, кто станет главарем УГ. Ха! Я тебе соврал. Я всегда вру. Так вот, я знаю кое-что такое, чего ты не знаешь. Об этом сумасшедшем Ванче и большеглазом лакомом кусочке Полли. И об этом нахальном выскочке Чаковилли тоже…
- Что именно?
Хоу помахал у него перед лицом пальцем и несколько раз мотнул головой.
- Ишь, какой шустрый! А ты меня попроси.
Он запустил руку в карман куртки и вытащил еще одну флягу. Джек схватил его за шиворот и подтянул к себе.
- Скажи сейчас же, или я заставлю тебя пожалеть о том, что ты начал этот разговор.
Хоу обхватил флягу за горлышко и поднял руку, чтобы ударить Джека. Тот мгновенно среагировал и рубанул тыльной стороной ладони по бычьему затылку Хоу. Молодой баронет упал в фургон, где его подхватили другие участники налета.
Джек схватил вожжи и крикнул через плечо:
- Он не окочурился?
- Пока что дышит.