- Да, кстати, - неотрывно глядя на дорогу, произнес негромко Эзра, - а о чем вы с этим Левером на станции болтали? Его Левер звали, верно?
- Все-то вам известно!..
- Служба! - усмехаясь, отозвался Эзра. - Так о чем, а?
- Когда именно?
- Ну, день за днем… И перед самой катастрофой…
- Вы, наверное, и это знаете…
- Х-м… Я предполагаю, разумеется. И все же… Человек меняется…
- Вы что, с ним раньше виделись?
- Обычно люди не стоят на месте, - игнорируя вопрос, продолжил Эзра. - Утром человек - один, а вечером - уже другой… Всегда. Багаж-то жизненный меняется. Вот Левер… Вы же трое суток с ним общались!
- Результат, как говорится, налицо… - угрюмо хмыкнул Питирим. - Сплошной восторг… Не понимаю - вас волнует протокол бесед? Так я не вел его! Нет навыков. И часто было просто не до разговоров - дел и без того хватало. И потом… он был невероятно трудный собеседник…
- Вот как? Если собеседник интересный, легким он не будет никогда.
- Но эта его поза, вечно поучающая интонация…
- Вы знали его прошлое?
- Довольно смутно. Он не афишировал его. Так только - намекал… А я не лез с ненужными вопросами. В конце концов, чтоб качественно выполнять совместную работу, не столь уж важно, у кого какая биография. Для дела она мало значит. Был бы человек толковый… Разве я не прав?
- До некоторой степени, - уклончиво ответил Эзра. - Хоть и не во всем… По правде, я придерживаюсь противоположной точки зрения.
- И в чем она?
- Не признаю таких профессионалов без души.
- А это как?
- Без воспитания, без прошлого, без памяти!.. Ну ладно - там, на станции, вам было недосуг. Охотно верю. Но потом, когда вы очутились в клинике и… многое переменилось в вашем состоянии…
…ей-богу, удивительно! Неужто и тогда не захотелось изучить подробности?
- А толку? - Левер сонно и слегка насмешливо уставился на меня. - Все подробности одна другой противоречат. За какой источник ни возьмись. Иной раз кажется, что ничего и не было на самом деле.
- Ну, не знаю, - возразил я, раздраженный тоном собеседника. - Из ниоткуда слухи не берутся.
- Верно, слухи. Это ты хорошенькое слово подобрал. Годится. Прорва всяческой официальной информации, которую проверить невозможно, потому что весь официоз - сплошные слухи. Так сказать, удобное для всех вранье. О прошлом, настоящем и о будущем. О нем особенно горазды врать.
Левер вынул из кухонного комбайна чашечки с кофейным тоником и, расплескав их содержимое почти наполовину, водрузил на стол.
- Прошу! - он опустился, а вернее, просто плюхнулся в вертящееся кресло и вопреки моим ожиданиям очень медленно и скрупулезно принялся намазывать себе изящный бутерброд паштетным салом. - Видишь ли, друг мой Брион, - жуя, продолжил он, - в Истории Земли - с заглавной буквы, только так! - всегда случались беглецы - районного масштаба, в рамках государств и континентов. Это, впрочем, и закономерно. Я минувшую Историю Земли назвал бы не историей прогресса, а историей, если угодно, бегства… Постоянно - от других и постоянно - от себя. Весь прогресс нанизан на невидимые тропы беглецов. Они, бегущие, всегда давали ему нужное движение. И направление притом. Как элементы истинно мобильные. Ведь бегство - это путь к неведомому, это - жесточайшая необходимость прилаживаться к новому, осваивать его и зачастую трансформировать, чтоб выжить. Те, кто сидели на месте, даже и не знали, что такое подлинный прогресс. Ну, в лучшем случае подпитывались из садов, возделанных другими… Брали, что дают. Обычный обывательский подход к Истории и своей нише в ней.
Я пригубил чашку - осторожно, чтобы не обжечься, - и слегка поморщился: кофейный тоник был отвратный, Левер совершенно не умел вводить программу в кухонный комбайн, хотя и похвалялся.
- Ниша нишей, но, сдается мне, таким вот незатейливым манером ты пытаешься упорно оправдать и собственное бегство, и, похоже, собственное малодушие - уж извини за столь неделикатное словечко.
- Да при чем тут я?! - с досадой отозвался Левер. - Мой случай - частный. Впрочем, я и не скрываю: мне на ферме было плохо. Я болтался там, как в невесомости сопля. Я убежал, я смылся, постаравшись все-все позабыть. Зато вот тут, на станции, где мне все внове, - изумительный простор! И я могу себя здесь показать. Хочу этот простор раздвинуть беспредельно. Чтобы все сказали: Левер - это да, махина! - он торжественно воздел холеный тонкий палец. - Но сейчас я о другом. Ты давеча изволил эдак походя заметить: тысячи людей бежали от греха подальше, погрузились в шильники - и были таковы. Спасали, дескать, свою шкуру… Чушь! Никто бы их не тронул. Просто-напросто - психоз, животная боязнь прогресса.
- Да? И что ж, по-твоему, давнишний конфликт с биксами, как и само их появление на свете, - это истинный прогресс? Считаешь это нормой?
- Не уверен, что нормальным следует считать прогресс как таковой, - пожал плечами Левер. - Тот прогресс, каким мы его видим. Очень скользкое и даже вредное понятие. Уводит мысли в область неразумного. Рождает идиотский оптимизм. И те, кто улетели, вероятно, поняли, что их - придуманный - прогресс не соответствует действительности и ведет, по сути, в никуда. Конечно, если следовать ему… В итоге - бегство. Бегство от самих себя. Не первый раз в истории…
- Но ведь не все же улетели! - пылко возразил я. - Есть свидетельства, что многие ученики тех, кто покинул Землю, несгибаемые, знающие, умные ученики - остались. И сумели выправить - хоть как-то - ситуацию! Планета выжила. Раздоры продолжались, но уже без прежней остроты. И все, что мы сейчас имеем, - дело рук учеников.
- Кого конкретно?
- Имена не сохранились. - Я развел руками. - Да и разве это важно - как их называли? Главное - поступки. Главное - тот дух всеобщего людского самосохранения, который удалось им закрепить в нас. Как бы передали в назидание…
- Вздор! - с раздражением ответил Левер. - Ты еще скажи, что целое великое учение от них осталось. Эдакий набор непреходящих истин.
- Ежели угодно, можно и учением назвать. Никто не возбраняет. Но ведь ты не будешь отрицать, что этот свод правил и рекомендаций, на которых мы воспитаны, вполне разумен и доступен каждому.
- Согласен. Сам зубрил и даже неплохие получал отметки. Только чем-то это все напоминает мне одно евангельское происшествие…
- Какое именно? - не сразу уловил я. - Ах, нуда, припоминаю, читал в детстве…
- Интересно, где? - встрепенулся Левер.
- У отца в библиотеке была куча любопытных книг.
- Везунчик! Это нынче редкость: чтобы в доме - да библиотека!.. А… прости, откуда? Твой отец, поди, большой любитель почитать?
- Да нет, куда там! Просто… скапливались… Работенка у него была такая - биксанутых выявлять. Среди них умные встречались, редкой эрудиции…
- Понятно, - произнес со вздохом Левер. - Подозрительных - из дома вон, а книжки, чтоб не пропадали… Хорошо, хоть не в костер!
- Ну, мой отец был человек достаточно культурный, - уязвленно отозвался я. - Не то что многие другие… Целые собрания домой свозил. Берег…
- Зачем?
- Не знаю. Для чего-то сохранял. Сейчас как вспомню… Сколько ж было удивительных, а то и просто непонятных книг! Иной раз очень-очень старых, настоящих, напечатанных еще тогда, когда Армада только улетела, или даже раньше… Но отец не прятал их - наверное, считал, что все равно никто глаза ломать не станет. Разве только я туда и забирался… Да и то - тайком, когда меня не видели…
- Какой пытливый мальчик! - усмехнулся Левер.
- Уж какой родился, - буркнул я. - Ты что-то начал говорить мне про Евангелие… Ну, и? Там происшествий, знаешь ли, хватало…
- Безусловно. Но одно событие, - Левер многозначительно глянул на меня, - для всех сделалось наиважнейшим! Я имею в виду миф о гибели Христа, его чудесном воскресении и вознесении на небо. На этом основана вера. И все христианское учение проистекает из него. Весь круг идей и представлений. Все то, что зовется духовным наследием…
- Не думаю, что параллель, которую ты хочешь провести, достаточно корректна.
- Отчего же? Нет, мой друг Брион, все очень даже сходится. Ничто не ново под луной…
- А если поконкретней?
- Видишь ли, учение вне События никогда не способно превратиться в религию. Ученики могли последовать за Христом, но при этом обязаны были провозгласить его воскресение, его вознесение, поскольку у них не было выбора. Для оправдания идей Христа и своего следования ему, вовсе неубедительного для других, им требовалось Событие.
- Ну, как дня нас - отлет Армады, да? - ввернул я.
- Правильно. И они его провозгласили. Исключительно ради утверждения своей значимости и состоятельности как учеников. Не ради Учителя, отнюдь. Ради себя. Учитель ушел - его больше нет. А им еще надо тащить и тащить тяжкий крест вместе с ним!.. Иначе - грош им всем цена как истинным ученикам. Свита делает короля? Нет! Свита предопределяет себе собственное будущее, в рамках которого король - лишь яркий и необходимый фон для свиты. Событие придумано, учение через него - закреплено. Теперь, в ореоле явленного, свите можно подумать и о спасении своей души - то есть о закреплении в сознании народившейся паствы своей иерархической святости.
- Но ведь Армада - улетела! - с возмущением воскликнул я. - Уж этого-то факта отрицать нельзя! Сколько свидетельств, документов!..
- А кто составлял? - с ехидством осведомился Левер.
- Ты хочешь сказать…
- Живых свидетелей нет. Есть только предание - и те, кто следуют ему. Все те, кто чувствуют себя людьми. И мы с тобою - в том числе.
- Ну, знаешь! Эдак можно вообще историю переписать - всю, от начала до конца!
- Атак и поступают, между прочим, - хмыкнул Левер. - У каждого времени, у каждого правителя всегда была своя история. Основанная, так сказать, на фактах.
- Разумеется, - запальчиво ответил я. - На фактах - твердо установленных, проверенных веками.
- Вот и нет! - похоже, Левер наслаждался, глядя, как я завожусь. Но я не мог прервать наш спор - уж так хотелось подловить, пусть хоть на мелочи какой-то огорошить этого ликующего болтуна!.. - Ты плоско мыслишь, дорогой мой друг Брион, ужасно пошло. - Левер залпом выпил свой кофейный тоник и опять наполнил чашку: это пойло ему явно доставляло удовольствие. - Запомни раз и навсегда, - нравоучительно продолжил он, - факт как таковой не подлежит обыденному толкованию. Он есть - и все тут. Как любой физический объект. Его можно изолировать или, напротив, выстроить в одну цепочку с остальными фактами. Он поддается исчислению, и на его основе позволительно создать теорию, которую наделе можно лишь принять, развить, дополнить или опровергнуть, если появятся новые факты, противоречащие уже известным. Но беда в том, что всякий факт еще подразумевает и свое какое-либо описание. А вот оно-то и становится предметом всевозможных толкований. Чувствуешь, куда я клоню?
- Пока не очень.
- Исторические факты! - громко возвестил Левер. - Они достаются нам всегда и исключительно лишь в виде неких описаний, самых разношерстных предъявлений. И тут уж с ними все, что пожелаешь, то и делай. Иначе говоря, история - это гигантский свод постоянных толкований, перетолкований и еще раз толкований. Ничего конкретного. Все приблизительно и крайне вероятностно. Как в микромире. Принцип неопределенности работает на полную катушку. И такое, как ни странно, хорошо. Ведь, знай мы в точности все факты, мы погрязли бы в деталях, захлебнулись бы в водоворотах никому не нужной информации и - уж точно! - никогда бы не смогли предвидеть будущее.
- Почему же? - с легкою иронией заметил я. - По-моему, совсем наоборот. Все было бы предельно предсказуемо, наглядно, просто…
- Просто! - отмахнулся Левер. - Просто на том свете, о котором не известно ничего. Если бы в истории и впрямь главенствовал закон причинности, жестокой детерминированности, то тогда - конечно. Но увы!.. Любой отдельно взятый факт истории сам по себе практически бессмыслен, и не важно - мелкий он или великий. Все они - мелкие. Великими становятся, когда соединяются друг с другом. А уж как соединятся - шут их ведает. Тут правил никаких. История - цепочка следствий, истолкованных удачно или по-дурацки. И причин у всякого такого следствия - тьма-тьмущая. Они нам не известны. Между прочим, они - тоже факты, только не дошедшие до нас. И если бы мы знали все, мы стали бы как боги, постоянно изучающие акт творения, поскольку на другое нет ни времени, ни сил. А так мы в состоянии легко скакать с эпохи на эпоху, тасовать века, одно, не слишком внятное для нас, отбрасывать, другому придавать едва ли не вселенское значение… Все можно заново переписать, переиначить, ежели приспичит. И принять "а веру, что так - было. А отсюда - и прогнозы разные, и упования… Так и живем.
- Короче, ты склоняешься к тому, что никакой Армады не существовало? - въедливо осведомился я. - И то, чему нас всех учили…
- Я не знаю, - неожиданно усталым, постным голосом ответил Левер. - Принято считать, что было. Лучшие и самые талантливые улетели, завещав оставшимся быть настоящими людьми - и эту эстафету человечности нести всегда и всюду, что бы ни стряслось потом на Матушке Земле. И кодекс поведения нам передали. Чушь, конечно.
- Отчего же? Ничего плохого в этих заповедях нет.
- Плохого - ничего. Ты прав. Набор красивых и необязательных, по сути, наставлений… Главное-то ведь другое! И об этом забывать нельзя, ни при какой погоде. Даже если ничего бы не было на самом деле, все равно бы это было. Потому что - надо. Людям надобно во что-то верить и чему-то поклоняться. А чему конкретно - это уж вопрос идеологии, которая главенствует сейчас.
- Выходит, всех нас обманули - так, по-твоему? Еще давным-давно? И мы, балбесы неразумные, однажды затвердили эту ложь - и вдохновляемся, и ждем…
- Чего? - вздохнул с тоскою Левер. - Никому не нужные, затертые слова… Чего ждем?! Счастья - одного на всех? Блаженной жизни на Земле, когда мы наконец-то истребим всех биксов? Этого не будет.
- Ну уж, биксов истреблять совсем необязательно. Еще в Заветах сказано…
- Любите и дружите. Помогайте всячески друг другу и дорогой торною идите рука об руку… Смешно! Никто всерьез такое не воспринимает. Если б было все настолько хорошо и просто - разве улетела бы Армада?
- Что я слышу! - я не удержался и легонечко поаплодировал. - Ты все-таки признал?! Была Армада?!
- Как запоминающийся факт культуры - вероятно, - согласился Левер. - Все эти истории про мудрых и добропорядочных учителей и про их преданных учеников, не столь, конечно, мудрых, но не менее порядочных, поскольку изловчились донести потомкам Истину, которую могли бы, кстати, и сокрыть, - все эти славные истории кочуют из столетия в столетие, не подтвержденные ничем, но с прорвой поразительных подробностей… и мы им верим, радуемся, что они известны нам, что они - есть!.. Одно не принимаем во внимание: ученикам не важно, что говорил учитель, им в действительности важно, как это сказанное ими запечатлено. От этого зависит их дальнейший статус. Поэтому глупейшие и самые нерадивые подчас становятся первейшими… Так было, есть и будет. Подлинные исторические факты в этом деле роли не играют.
- Но ведь мы способны кое-что предвидеть, разве нет?! - не удержался я. - Сколько случалось прогнозов - и порой вполне удачных!
- Это только кажется, - со снисходительной улыбкой заявил Левер, вороша на затылке нечесаные вихры. - Удачных - оттого что многое имеет свойство повторяться. Или же мы сами отбираем в качестве наглядного примера то, что изначально всем понятно и знакомо. И не надо обольщаться. Лишь благодаря ущербному знанию прошлого мы можем строить концепции грядущего. Но и оно по прошествии времени станет для последующих поколений вовсе не таким, каким в действительности было. И каким оно окажется, не узнает никто. Мы не ведаем, потому что его покуда нет. А потомки не разберутся, потому что не будут располагать всей полнотой фактов. Впрочем, это справедливо и для любого момента истории - на всем ее протяжении.
- Ну, а как насчет современников? - усомнился я.
- Они тем более почти ничего не знают. Текущая информация от них особенно сокрыта. Они способны только чувствовать свою эпоху, но не знать. Ибо живут в ней. А это исключает беспристрастный и точный анализ. Для него нужна дистанция во времени. Она же, в свою очередь, и порождает слишком сильные, неустранимые помехи.
- Короче, если встать на твою точку зрения, - не без сарказма заключил я, - то истории как таковой совсем не существует?
- Как таковой? - переспросил Левер, удивленно вскидывая брови. - Нет, она имеет место быть! Всегда, во всем! Ведь время-то течет - и мы барахтаемся в нем… А что касается конкретных знаний, осмысления событий, как бы твердо установленных, имеющих логи-чески-незыблемую связь друге другом… К сожалению, мой друг Брион, история записанная - лишь тщеславная попытка умствующих дилетантов воссоздать и разъяснить в понятной форме чье-то настоящее - настоящее, которого те, давнишние, современники были лишены.
- Уж так и лишены!.. Но почему?
- Да потому, что никто не желает при жизни быть субъектом истории! Намного легче и удобней быть ее объектом. Дескать, объективные законы правят миром… Очень интересная, я бы сказал, приятная позиция. И ни за что не надо отвечать. А цену себе набить, глядишь, и удается.
- Н-ну, в какой-то мере, - согласился я. - История - дело интимное.
- Если угодно! Ведь история - прежде всего миф. Для каждого - свой. И в этом - ее прелестная интимность. Оттого-то история прошлого не более достоверна, чем история будущего, разве что несет на себе печать некой доверительности и невольной ностальгии. Но подобное - всего лишь плод того, как подготовлены умы.
- И что же в результате? Шиш?
- Отнюдь. В итоге мы имеем целых три истории! - звенящим голосом поведал Левер, словно на моих глазах разоблачил какую-то великую, хитро задуманную провокацию. - Историю культуры, то бишь всех наших представлений о себе и мире; историю общественных устройств и отношений и историю научных и технических движений мысли, с безусловностью влияющих на нашу жизнь. Обычно о последней мы и говорим: история прогресса. В реальной жизни эти три истории не очень-то пересекаются, хотя мы постоянно путаемся в них… Ты спрашиваешь: было ли Событие? Как миф Армада полностью реальна - мир воспитан на предании и документах, где она упоминается. А как реальность… Для истории главное - вера в нее. Тогда в глазах ее приверженцев она приобретает смысл.
- О, сколько людей пытались эту веру умалить! - печально покачал я головой. - Да взять тебя хотя бы…
- Ерунда! - поморщась, отмахнулся Левер. - Ты не понимаешь главного. С чьей-либо стороны умалить веру невозможно. Это в состоянии сделать только сам верующий. Вера порождает факты, с неизбежностью организуя их и придавая им пускай поверхностную, но необходимую всем связность. А уж заодно - и высшую закономерность. Если веру в знание того, что было, почитать как истину, тогда, конечно, и Армада, и все относящееся к ней - реальность самой высшей пробы. Все зависит от точки зрения и внутренней готовности ее принять. От приученности думать так, а не иначе. Между прочим, эта вот приученность и задает все наше восприятие прогресса.
- Батюшки! - невольно встрепенулся я. - Теперь ты даже и прогресс признал! Хотя бы эдак…