Женщина не ответила. Она смотрела на снег и думала, что там, под землей, три человека задыхаются от жары. Холодильная установка, скорее всего, не работает, и невидимые потоки тепла просачиваются сквозь изоляцию в глубь корабля…
Свет постепенно обосновывался на земле. Сначала возникли белые полосы по краям аллеи, потом белая паутина начала расползаться по бетонным плитам аллеи, захватила свободную часть скамейки. Снег оседал на широких листьях кустарника, Конус Излучателя стал совсем белым. Снег скапливался в складках куртки у мужчины и ровным слоем покрывал свитер женщины.
- Ну что ж, - сказала женщина, стряхивая с колен снег. - Я передам совету твое решение. Сейчас я уйду. Никто не заберет твои батареи. Но я должна сказать тебе, что я об этом думаю. Впрочем, это мое личное мнение, и ты можешь…
Он резко взмахнул рукой:
- Говори!
Женщина долго молчала. Он смотрел на нее и думал: "Неужели до сих пор люблю?" Уже много лет он не вспоминал ее. И вот сейчас она пришла - и снова в сердце стучит боль, снова подступает мучительное чувство утраты.
- Мне трудно сказать тебе все, - начала женщина, - но я скажу.
- Говори, - прошептал он.
Ему хотелось слышать ее голос. Только голос!
- Что ж, слушай. - Она говорила, глядя прямо перед собой, в беловатую мглу. - Ты очень изменился. Ты перестал быть человеком и коммунистом. Я боюсь, что скоро ты перестанешь быть и ученым. Нет, теперь слушай! Ты сам хотел. Слушай же… Раньше ты жил для людей. Ты был похож на тех, которые когда-то закрывали собой амбразуры. Сегодня ты не сделал бы этого.
- Ошибаешься! - холодно сказал он.
- Нет, не ошибаюсь. Ты бы рассчитал, что для блага людей важно сохранить твой мозг. И для блага людей не спас бы товарищей! Ты хорошо знаешь арифметику логических расчетов и совсем забыл высшую математику человеческих отношений. Там, за пределами полигона, все считают, что твоя жизнь - подвиг. Только поэтому совет оставил последнее слово за тобой. Но мы не знали, что твоя жизнь давно перестала быть подвигом. В этом есть и наша вина. Да, твоя работа требует одиночества. Но не такого, какое создал ты! Случилось так, что постепенно ты перестал замечать все окружающее тебя. Ты ставишь себе в заслугу, что жил и работал в одиночестве. Ты думаешь, что отдал свой мозг людям и это все оправдывает. Ложь! С какого-то времени ты перестал работать для людей. Ты перестал думать о людях. Работа сделалась для тебя самоцелью. И будь ты трижды гениален - это непростительно. Ты сделал за семнадцать лет то, на что другим потребовалось бы много больше. Но разве ты работал один?! У гебя не нашлось времени поинтересоваться теми, другими… А они собирали эту энергию. Я говорю о всех людях Земли. Семнадцать лет они берегли каждую частицу энергии - для твоих батарей! Они отказывались от многих заманчивых проектов - для твоих батарей! Они искали, думали, строили… Все вместе они дали несоизмеримо больше того, что дал ты. И они хотели дать еще больше. Если бы не катастрофа, ты через неделю начал бы получать втрое больше энергии. Так решили люди, хотя у тебя не было времени поговорить с ними.
- Так… решено?
- Да. Проект утвержден. Но разве в этом дело? Сейчас ты говоришь, что Излучатель стал твоей жизнью. Люди это знают. А вот известно ли тебе, сколько людей отдали жизнь Излучателю? Отдали в буквальном смысле слова. Статистика, как ты говоришь…
- Не преувеличивай, - спокойно ответил он. - На полигоне не было ни одного несчастного случая. Не спеши, подумай.
- Я уже думала. Много думала, - тихо сказала женщина. - На полигоне не было несчастных случаев. А за полигоном для тебя нет ничего. Точнее - есть некое абстрактное человечество.
- Ты несправедлива.
Женшина грустно улыбнулась.
- Справедливость? Год начал у меня погиб сын. Авария на строительстве термоядерной станции. Они торопились…Он и его товарищи… Молчи! Молчи и слушай! За эти годы так было не раз. Да, энергия, собранная в твоих батареях, обошлась дорого, очень дорого. Тебе не говорили об этом. И я бы не сказала, но ты вспомнил о справедливости.
- Прости…
- Простить тебя? Ты ничего не понял. Ничего! Разве люди делали это ради тебя? Разве опыт нужен только гебе? Как трудно с тобой говорить!..
- Прости, - повторил он. - Я помню, тогда на всей Земле прекращена подача энергии… погибло четыре человека. Но я даже не подумал, что один из них…
- Ты и теперь не думаешь о других. Ты добился отмены опытов с электропробоем, взял энергию в свои батареи. Подземники не спорили с тобой. Но они тоже любили свое дело и продолжали испытывать свои корабли. Они шли на риск, зная, что риска могло бы и не быть, если бы продолжались опыты с электропробоем. В сущности, эти трое сидят сейчас в подземоходе потому, что ты восемь лет назад забрал предназначенную им энергию. - Женщина встала. - Если бы решал экипаж подземохода, батареи остались бы у тебя. Даже совет оставил последнее слово за тобой. Напрасно! Но пусть будет так. Мы обойдемся без твоих батарей. Ты даже не представляешь, насколько ничтожны запасы твоего Знергоцентра по сравнению с тем, что есть у нас.
- Все запасы передавались сюда. У вас нет почти ничего.
- Есть! Шесть часов назад по всей Земле прекращена подача энергии.
Он пристально посмотрел на нее и покачал головой:
- Вы опоздаете.
- Нет. Мы остановили все заводы. Мы прекратили почти все работы. Мы отменили полеты всех космических ракет. Мы выключили свет во всех городах. Никто - ты слышишь, - никто не возразил, не пожаловался… Остановилось все! И люди сами отдают ту энергию, которая есть в батареях личного пользования. Все - от гигантских термоядерных станций до переносных туристских генераторов - работает только для того, чтобы спасти этих трех человек.
- Вы опоздаете, - упрямо повторил он, - Нет. Мы спасем их. Без твоих батарей. Ты видишь, мы не прервали подачу тока сюда, в твой Энергоцентр. В окнах твоих зданий горит свет. И эта аллея освещена. А там - нет огней на улицах, закрыты театры, музеи, лаборатории. Даже дети в этот час думают только об энергии.
- Вздор! - резко сказал он. - Театры, дети. Вздор! На все эти театры и музеи, на освещение улиц приходится ничтожная доля общего расхода энергии… Одна десятая процента. С этим или без этого вам нужно собирать энергию не менее двух суток. Вы не успеете. Тридцать шесть километров…
- Да, тридцать шесть! Понадобится - мы пробьемся к центру Земли. Нас много. Одна снежинка - ничто, даже если она большая. Но когда их много и они вместе… Так и люди. На Земле восемь миллиардов людей. Нет, я ошиблась. Восемь миллиардов без одного человека. Тебя нельзя считать. Ты потерял это право.
Он пожал плечами: - Как знать. Посмотрим. Иногда ученый должен идти…
- Нет! - перебила она. - Не должен! Раньше человек еще мог видеть дальше человечества. Сейчас - нет. Сейчас человечество видит дальше одного человека. Ты поймешь это… позже.
Она повернулась и пошла. Он остался сидеть. Снег деловито заметал следы ее ног.
- Снег, - удивленно произнес человек, глядя на эти следы.
Только сейчас он заметил, что идет снег.
Он попытался представить себе темные улицы городов, остановившиеся цеха автоматических заводов, черные громады космических кораблей на безлюдных стартовых площадках… Потом он попытался представить себе кабину подземохода - и не смог, ибо давно перестал интересоваться всем, что не было связано с Излучателем. Он подумал, что даже не знает, кто эти трое.
Ему и в голову не пришло спросить. Три человека. Просто цифра. В этот момент мелькнула совсем другая мысль: "У нее был взрослый сын…" Он встал и направился к центральной площадке.
Снег падал на лицо и таял. Это мешало думать, и он досадливо вытер лицо рукой. Центральная площадка была покрыта снегом. Лучи прожекторов казались теперь ослепительно белыми - их до отказа заполнили снежные хлопья. "Плохо, очень плохо, - подумал человек. - Нет времени во всем этом разобраться".
Он вынул радиофон, нажал кнопку. Снег падал на экран, и человек нагнулся, чтобы увидеть дежурного инженера.
- Слушайте меня внимательно, - сказал он инженеру. - Сейчас вы сообщите ученому совету, что батареи полигона "Звездная река" передаются для спасения пэдчемохода. Затем вы прекратите прием энергии. Выключите свет на территории полигона. Весь свет, до последней лампы. Кроме аварийной линии в помещении батарей. Вы поняли?
- Да, - коротко ответил инженер. Он, видимо, ожидал этих распоряжений, и они не удивили его. - Это всё?
- Нет. Сколько человек на полигоне?
- Двенадцать, - ответил инженер и, помедлив, добавил: - С вами.
- Хорошо. Оповестите всех: мы займемся сейчас подготовкой батарей к транспортировке. Впрочем… В этой работе могут принять участие только желающие.
Инженер едва заметно улыбнулся и ответил: - Будет сделано.
- Почему вы улыбаетесь? - спросил человек. - Кажется, я не сказал ничего смешного.
- Нет, нет, - поспешно ответил инженер. - Просто все уже собрались. Мы ждем вас.
"Мальчишка!" - беззлобно подумал человек и выключил радиофон.
Снегопад становился сильнее и сильнее. Он был теперь в чем-то подобен проливному дождю: снежинки сливались в сплошные белые сгруи. Но все это происходило в абсолютном безмолвии и потому было как торжественная песня без слов. "Тишина. Странная тишина, - подумал человек. Впервые за многие годы мысли его текли медленно и беспорядочно. - Голос у нее совсем не изменился. Пахнет морозом. Неужели у снега есть запах?… Сегодня не пролетал рейсовый реаплан. Значит, полеты тоже прекращены… А сын, наверное, был похож на нее…"
Он остановился и, прикрыв глаза, стал вглядываться в конус Излучателя. Ему вдруг со всей отчетливостью представилось то, чего он так долго ждал. Конус полыхнул ярким пламенем, и ослепительный луч, мгновенно пронизав тучи, устремился к звездам. "Снег, - подумал он. - Блестит снег. А она в чем-то тоже ошибается… Как это она сказала? "Чувствую, что ты неправ, и не могу доказать". Теперь я не могу доказать… Кто же прав? Кто?… Энергия эта действительно принадлежит людям. Я не согласен ее тратить, но мое мнение - только личное мнение. Пусть так. А будущее? Да, да, Нас рассудит будущее".
Внезапно наступила темнота. Человек закрыл глаза и уверенно пошел вперед. Когда глаза привыкли к темноте, он открыл их и посмотрел на Излучатель. С трудом можно было различить смутные белые пятна. В темноте Излучатель походил на громадный, покрытый снегом утес.
Человек достал радиофон, настроил экран.
- Да? - спросил дежурный инженер. Его взгляд сквозь толстые стекла очков был добрым, спокойным, внимательным.
- Свяжитесь с секретарем совета, - сказал человек. - Ее машина где-то в пути. Передайте от моего имени, что на Земле восемь миллиардов людей, без всяких вычетов. Вы поняли?
- Да, - невозмутимо ответил инженер. - Надо передать секретарю совета, что на Земле восемь миллиардов человек. Без всяких вычетов.
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТОР
Ураган был насыщен электричеством. В придавленных к земле тучах извивались огненные нити.
Вихри налетали на пульсирующее фиолетовое пламя, рвали его в клочья и раскидывали по небу. В зените горело накаленное до синевы пятно - "глаз бури". Иа мрака, окружавшего "глаз бури", с лихорадочной поспешностью вонзались в землю широкие клинки молний.
Плотная дождевая завеса вспыхивала временами подобно струе расплавленного металла. Ветер с нетерпеливым воем подхлестывал искрящиеся потоки воды. Они сталкивались, сплетались в клубок и мгновенно вскипали, разбрасывая багровую пену.
Пилот долго стоял у оконного стекла, прислушиваясь к хриплому реву бури.
- Спектакль, - сказал он наконец. - Пиротехника, а не ураган. "Синей птице" нужны серьезные испытания. Скажите, доктор, это все, что смогли сделать ваши метеорологи?
Врач (он сидел на диване, в глубине комнаты) посмотрел на пилота. "Как скала, - подумал он. - Странно, что никто не догадался сфотографировать его так: черный силуэт и молнии".
- Совсем неплохой ураган, - ответил врач. - Одиннадцать баллов. Центр урагана - у взлетной площадки. Мы стараемся не очень шуметь: в шестидесяти километрах восточнее начинается зона леспромхоза.
- Одиннадцать баллов? - переспросил пилот. - На Юпитере даже в верхних слоях атмосферы "Синяя птица" встретит ураганы вдесятеро сильнее. Я привез снимки, сделанные с разведывательных ракет. Плохо, если для ваших метеорологов одиннадцать баллов уже предел.
- Это не предел, - сказал врач. - Мы ждали вас завтра. Сегодня метеорологам заказали обычный ураган. Они выполнили заказ, и только. Если им закажут катастрофический ураган, они сделают катастрофический. Даже свёрхкатастрофический.
Пилот отошел от окна и остановился посредине комнаты. Он внимательно и с едва заметным недоумением оглядел высокие книжные стеллажи и большой, заваленный книгами стол. Врач знал этот взгляд. Людям, редко бывающим на Земле, всегда кажется странной нерасчетливая просторность земных помещений.
- Машину надо испытывать в самых жестких условиях, - повторил пилот.
Врач мог еще на несколько минут оттянуть неизбежный разговор - и ему очень хотелось это сделать. Но он ответил:
- "Синюю птицу" можно не испытывать. Она уже прошла все испытания.
Пилот вернулся к окну и опустил штору. Плотная металлизованная ткань скользнула вниз. Сразу стало тише. Зажглись лампы, спрятанные за матовой поверхностью стеклянного потолка,
- Поговорим? - спросил пилот.
Врач молча показал ему на кресло. Уже опускаясь в кресло, пилот заметил голубую пластмассовую трубочку, лежащую на столе, между страницами раскрытой книги.
- Калейдоскоп? - удивленно произнес он. Его светлые глаза потемнели, и лицо сразу стало добрее. - Это… ваш?
- Генерального Конструктора, - ответил врач.
Пилот взглянул на врача. Это был беглый взгляд, не больше, но со свойственной астронавтам способностью мгновенно схватывать главное пилот увидел в глазах собеседника напряженное ожидание.
- Скажите, - осторожно спросил пилот, - Генеральный Конструктор… он никогда не летал?
Врач пожал плечами: - Что значит - летать?
Пилот снова взглянул на врача. Лицо у врача было подвижное, очень худое, с нездоровой желтизной.
- Летать - значит подниматься над землей на машине, - вежливо объяснил пилот.
- В таком случае, Генеральный Конструктор летал, - сказал врач. - Он летал в тот день, когда вас встречали после первого рейса к Меркурию. Генеральный Конструктор был тогда… мальчишкой. Он хотел походить на вас. Хотел летать. В тот день он попытался взлететь на своей первой машине. Он построил ее из кусков фанеры и дюраля. Игрушка. Но эта… машина взлетела. На пятнадцать метров. А потом упала. Вот, собственно, все. Ходить он начал через три года. Сначала на костылях. Летать ему не разрешали. Даже на пригородных вертолетах.
Ураган постепенно выдыхался. За окном ровно гудел ветер.
- Так, - сказал пилот. - У вас должны быть хорошие испытатели. Конструктору нелегко, если он никогда не летал на настоящих машинах.
- У нас нет испытателей. Генеральный Конструктор всегда сам испытывал свои машины. Он сам провел все испытания "Синей птицы". Сегодня… сегодня он тоже летал.
- Он погиб восемь дней назад, - медленно произнес пилот. - Он погиб, а мертвые не летают.
Врач отрицательно покачал головой. Нужно было многое объяснить; это угнетало его. Он взял лежащий на книге калейдоскоп и придвинул книгу к пилоту: - Вот, посмотрите. Орел летел к Солнцу - и погиб. Погиб в полете… и не упал, а продолжал лететь.
Книга была открыта на других стихах, но пилот узнал автора и вспомнил эти строки:
Он умер, да! Но он не мог упасть,
Войдя в круги планетного движенья.
Бездонная внизу зияла пасть,
Но были слабы силы притяженья…
Пилот мягко сказал:
- Это поэзия.
- Да. Это поэзия, - машинально повторил врач.
У него дрожали руки, и в калейдоскопе жалобно звенели стекла.
- Так, - медленно произнес пилот после продолжительного молчания. - Так. Но вы сами сказали, что Генеральный Конструктор никогда не поднимался на настоящих машинах. Автопилоты? Нет. Для испытаний новой машины, для полета сквозь ураган нужен человек. Нужны ум, смелость, воля, выдумка.
- Да, - сказал врач. - Машины могут делать то, что могут. Человек умеет делать и невозможное.
- Значит, автопилоты исключены. Генеральный Конструктор управлял кораблем с Земли. Только так. Но, если это обычное радиоуправление, нужна очень точная координация движений. Нужно уметь мгновенно перенести руку с одного рычага управления на другой, нужно… почти такое же здоровье, как и для полетов. Нет, это тоже исключено. Остается одна возможность - биоэлектронное управление на расстоянии. Так?
- Да, - коротко ответил врач.
- Хорошо, - продолжал пилот. Теперь он говорил увереннее, жестче. - Значит, биоэлектроника. Человек сидит на Земле, у пульта управления, следит по приборам за полетом машины и мысленно передвигает рычаги управления. Аппаратура усиливает возникающие в мозгу и мышцах биотоки, рация передает сигналы на машину, Я видел такой полет. В ясную, безветренную погоду эта штука поднялась метров на сто и не спеша описала круг над площадкой. Потом приземлилась. Летающий диван.
Врач нетерпеливо перебил:
- "Синяя птица" - четвертая его машина. И все они испытывались только им. Это совсем иначе. Он сидел в кресле. И никакого пульта, никаких приборов. Вы понимаете - ничего! Он сидел с закрытыми глазами и мысленно представлял себе весь полет - от взлета до посадки. Он представлял себе - во всех деталях - каждое движение пилота: Биотоки записывались. На пленкe - две серии колебаний: одна - мысленные условия полета, вторая - мысленные действия человека. Потом эта запись служила программой для электронных автоматов на ракетоплане. Машина воспроизводила полет, мысленно совершенный человеком. Приборы регистрировали поведение корабля. Вносились изменения в конструкцию. И снова проводились испытания - в более сложных условиях. Человек представлял себе эти условия, мысленно переживал полет - и запись биотоков пополняла электронную память управляющих автоматов… Я знаю, что вы хотите сказать. Знаю! Да, могут быть непредвиденные обстоятельства. Но и машина имеет разные записи. Человек переживает полеты в самых различных условиях. Предусматривает все случаи, которые могут встретиться в реальном полете.
- Нельзя предусмотреть все, - возразил пилот. Он старался говорить спокойно. - Это - как калейдоскоп. Вы можете предусмотреть бесчисленные сочетания стеклышек?