- Ничего не поделаешь, - вздохнул врач. - Сейчас на индикаторе антиграва лишних шестьдесят четыре килограмма. В нашем распоряжении восемнадцать часов, чтобы отыскать лишние килограммы и…
- Нам их никогда не отыскать, - сказал Алексей. - На корабле нет больше ничего лишнего.
Лагерссон пристально поглядел на друзей, а те в свою очередь смотрели на него так, словно решение проблемы зависело только от него одного.
Снизу слышался глухой ропот космонавтов, никто больше не смеялся. Недовольство нарастало с каждой секундой.
- Чего вы от меня ждете? - со злостью спросил Лагерссон. - Конечно, проще всего собрать всех и сказать: "Друзья, один из нас лишний. Давайте кинем жребий, и тот, кому не повезет, должен умереть. В одиночестве, как брошенная собака".
Четверо офицеров не отрывали от него взгляда, и в их глазах читались растерянность и немой упрек.
- А кое-кто из вас считает, что я должен добровольно покинуть "Ибис", не так ли? Еще бы, ведь я командую кораблем, а командир обязан показывать пример!
- Никто этого не говорит, - отозвался Фултон.
- Смешно - обычно в случае опасности капитан покидает корабль последним. А я, по-вашему, должен покинуть его первым. - И Лагерссон неестественно рассмеялся.
- Послушай, Арне, во время посадки индикатор антиграва был блокирован. Может, быть, он просто испорчен? - сказал Фултон.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Он показывает шестьдесят четыре килограмма лишнего веса, но, возможно, это ошибка. Почему бы нам не попытаться взлететь?
Лагерссон на секунду задумался.
- Согласен, - сказал он. - Попробуй.
Двадцать минут спустя Алексей нажал кнопку, корпус космического корабля вздрогнул и завибрировал. Лагерссон не отрывал взгляда от альтиметра. Пятнадцать секунд пролетели в напряженном ожидании.
- Нуль! - в ярости крикнул Лагерссон. - Мы не поднялись ни на сантиметр!
Все снова собрались в центре салона. Командир обратился к Паульсену:
- Ну, а что вы предлагаете, доктор?
- Э, нам остается только сесть на жесточайшую диету. Через три-четыре дня мы изрядно похудеем и сумеем взлететь.
- Невозможно.
- Не вижу другого выхода, командир. Либо полетим без ксемедрина, либо подождем, пока народ не похудеет.
- Доктор, вы забываете, что курс и время полета были рассчитаны заранее. Если мы отложим полет иа несколько дней, то наткнемся в пути на облако В-36, а это - верная гибель. Значит, лететь надо либо через восемнадцать часов, либо через двадцать дней, когда нам уже не будет угрожать встреча со смертоносным облаком.
- А разве нельзя отклониться от курса?
- Нет, тогда нужно подняться по нормали к орбите планеты, а это связано со значительной потерей скорости. Мы прилетим на двадцать дней позже срока, не говоря уж о дополнительном риске. А вы представляете себе, что значит опоздать на двадцать дней?
- Знаю! - крикнул врач. - На Земле каждый час умирает в среднем тридцать тысяч человек. Вы это уже неоднократно повторяли. Но что я могу сделать? Разве моя вина, что вспыхнула эпидемия?
- Замолчите!
- И не подумаю! Вы сами интересовались моим мнением.
Лагерссон повернулся к нему спиной. Опустив голову, он расхаживал по кругу вдоль стенки корабля, то и дело в ярости ударяя рукой по обшивке.
- Хорошо, попробуем сократить дневной рацион вдвое, - сказал он.
- Ничего не получится, Арне, - спокойно заметил Фултон. - Ты уже дважды снижал норму, да к тому же у нас осталось всего несколько килограммов концентрата.
- Значит, надо вылить шестьдесят четыре литра воды!
- Арне, - в голосе Фултона послышались мрачные ноты. - Посмотри, сколько у нас осталось воды. Нам и так приходится беречь каждую каплю. Еще раз урезать запас воды и кислорода - значит, обречь полет на верную неудачу.
- Ума не приложу, что делать, - пробормотал Лагерссон. Он в отчаянии поглядел вокруг. - Неужели на корабле ничего больше нельзя убрать?
В командирской рубке были сняты все пульты, часть рубильников была заменена пробками. Все приборы, но вмонтированные в корпус, были выброшены.
- Проклятый корабль! - крикнул Лагерссон. - Цельнокроеное чудище! Ничего нельзя демонтировать, подточить, вырезать. Будь ты проклят!
Он, словно зверь в клетке, заметался по салону, потом вдруг замер и бессильно прислонился к стене.
Его взгляд упал на Ирину, на ее густые длинные ззолосы. Он представил себе, как острые ножницы срезают тонкие пряди, одну за другой… Нет, это не выход из положения. Даже если обрить всех наголо, больше двухсот-трехсот граммов не наберется. Но туманная мысль о ножницах вызвала у Лагерссона страшную, но заманчивую картину… В голове звучали жестокие слова: "Смажь мылом. Если и тогда не поможет, придется расстаться с пальцем".
- Доктор, - обратился он к Паульсену.
- Слушаю, командир.
- Доктор… - Лагерссон умолк в нерентителыюстп и дрожащей рукой потер подбородок. - Доктор, сколько весит человеческая рука?
Паульсен вздрогнул.
- По-разному, - негромко сказал он. - В среднем три-четыре килограмма.
Лагерссон не сумел сдержать довольной ухмылки.
- Боюсь, что нам понадобится ваше содействие, доктор.
Паульсен бросил на остальных умоляющий взгляд, словно взывая о помощи.
- Вы в состоянии сделать двадцать ампутаций?
Доктор гневно пожал плечами.
- Я спрашиваю, вы можете это сделать?
- Разумеется, могу, но в такой ситуации я никогда этого не сделаю!
- А я говорю - сделаете! - рявкнул Лагерссон. Он выхватил лучевой пистолет и навел его на Паульсена. Тот невольно отступил назад.
- Вы не имеете права меня принуждать! Повторяю, я никогда на это не пойду!
- Послушайте, Паульсен, - умоляюще сказал Лагерссон, - я нашел последние шестьдесят четыре килограмма. Ваша задача - убрать их с корабля. Если вы откажетесь, я вынужден буду прибегнуть к силе.
- Господи, кто вы - чудовище или авантюрист, ищущий дешевой славы? - воскликнул Паульсен. - Вы что думаете, вам по возвращении памятник поставят? Да за такие художества вас судить будут…
- Ну, хватит! - прервал его Лагерссон. Фултон, Алексей и Ирина направились было к нему.
- Ни с места! - крикнул Лагерссон.
- Вы слышите? - сказал Паульсен. - Он сошел с ума, он хочет отрезать руку каждому из вас!
Ирина побледнела и невольно прижалась к Алексею. Лагерссон снова вскинул лучевой пистолет.
- Послушайте, люди, - усталым голосом произнес он. - Послушайте меня, друзья… не знаю уж как вас называть… Возможно, я и в самом деле немного не в себе. А, возможно, доктор прав, и я действительно ищу славы либо… крупных неприятностей. Но все это пустые разговоры, и мы только зря теряем драгоценное время. Поймите, "Ибису" опасность не грозит. Вашей жизни тоже. Если бы речь шла только об опоздании на двадцать дней, проблема решалась бы очень просто: немного гимнастики, чуть меньше калорий, и мы преспокойно взлетели бы с этого проклятого Титана. Но вы же знаете, что сейчас любое промедление смерти подобно - на карту поставлена жизнь миллионов людей. Я знаю, от вас требуется беспримерное самопожертвование. Вы можете настаивать, чтобы я пожертвовал собой. Но это несправедливо. Почему именно я, а не кто-либо другой? - Он помолчал. - Даю вам полчаса на размышление; я изрядно поломал голову, теперь ваша очередь. Если вы не хотите жертвовать рукой, найдите способ убрать лишние шестьдесят четыре килограмма. Но коль скоро иного выхода не будет, придется делать ампутацию.
Он отер с лица холодный пот и бессильно опустился на пол. Веки отяжелели и слипались, перед глазами расплывался туман. "У меня жар", - подумал он.
Фултон прислонился к стойке индикатора и застыл как изваяние. Паульсен нервно ходил из угла в угол, бормоча что-то себе под нос. Ирина и Алексей стояли молча, тесно прижавшись друг к другу.
- Я знаю, о чем вы сейчас думаете, - сказал Лагерссон. - Надеетесь, что кто-нибудь из членов экипажа не выдержит, в ярости бросится на меня, и я его пристрелю. Тогда все трудности разрешатся сами собой, не правда ли? Но кто же захочет таскать для нас каштаны из огня? Нет, дорогие друзья, на этот раз каждому из нас придется делать это самому.
Лагерссон все говорил, говорил… Его лихорадочная, бессвязная речь то сбивалась на проклятия, то перемежалась горькими сетованиями.
- Фултон! - слабо позвал он. - Ты способен добровольно умереть один как перст на этом чертовом Титане?
Второй пилот нахмурился и ничего не ответил.
- Так как же, Фултон? - не унимался Лагерссон.
- Не знаю, Арне. Возможно, и нет.
- Тогда почему же вы глядите на меня с таким укором? Ведь мы не пчелы и не муравьи. И даже не насекомые. Мы, что куда хуже, жалкие, трусливые люди.
Перед глазами у него вставали страшные видения: переполненные больницы, больные лежат в коридорах и даже во дворах. А по улицам в бессильной ярости, проклиная собственную беспомощность, мечутся врачи. По дорогам мчатся составы, груженные мертвецами. Из печей крематория доносится запах дыма… Все человечество постепенно превращается в облако пепла.
Лагерссон посмотрел на хронометр.
- Итак, - сказал он, - ваше время истекло.
И сразу всех придавила гнетущая тишина, каждый мысленно погрузился на самое дно отчаянья и ощутил дрожь ужаса.
- Хорошо, - разорвал тишину доктор Паульсен. - Мы достаточно долго оскорбляли друг друга. Пора приниматься за дело.
Ему нужны бинты, сказал он, много бинтов и медикаментов, которые уже успели выбросить за борт. И еще он нуждается в помощнике. Немедля вызвали Джо, который когда-то учился на медицинском факультете.
Джо явился вместе с неразлучным Бобом Арджитаем.
- Джо, вы умеете делать укол в вену?
- Приходилось, доктор.
- Надень скафандр, Боб, - приказал Лагерссон. - Возле корабля в куче всяких прочих вещей валяются две-три коробки с бинтами. Найди их. Спроси у доктора, что еще ему нужно.
Боб в полнейшей растерянности уставился на командира. Ему стало страшно, страшно, что едва он покинет корабль, дверца захлопнется и его бросят одного в ледяной пустыне.
Лагерссон, видимо, понял его состояние. Он уже было собрался повторить свой приказ, по его прервал Фултон.
- Я пойду, - сказал он.
Лицо Лагерссона просветлело.
- Значит, ты со мной согласен, Фултои?
- Как всегда, Арне.
Командир облегченно вздохнул. Он почувствовал, как мысли его прояснились, кровь быстрее потекла по венам и он вновь обрел привычную бодрость. Продолжая расхаживать по салону, он энергично отдавал распоряжения и следил за их исполнением.
Когда Фултон вернулся с бинтами, Лагерссон приказал всем собраться в навигационном салоне. Речь его была предельно краткой. Люди слушали в полнейшем молчании, утратив дар речи от изумления. И вдруг Клифт Ивенс заплакал. Взрослый мужчина плакал, хлюпая носом, как мальчишка, которого наказали ни за что ни про что.
- Но почему, - вскричал он, - почему нельзя выбросить ксемедрин? Выбросим его ко всем чертям или подождем двадцать дней!
- У тебя есть жена, Клифт?
Клифт кивнул головой.
- А дети?
- Двое, командир.
- Тогда попробуй меня попять, Клифт. Мы покинули Землю больше месяца назад. А вдруг за это время твоя жена и детишки тоже заболели?
Клифт вытер рукавом нос и поднял голову. Но коекто смотрел на командира мрачно и зло, грозно сжав кулаки и словно ожидая лишь сигнала, чтобы броситься на него. Это не укрылось от внимания Лагерссона. Он вскинул лучевой пистолет и навел его на стену. Постепенно лица людей прояснились, гневные огоньки в глазах погасли.
- Первым буду я, - сказал Лагерссон, - последним - Фултон. Это не потому, что я вам не доверяю… Хотя, впрочем… Словом, я хочу избежать возможных беспорядков. Вероятно, сразу после операции… мне будет довольно скверно. На это время командование примет Фултон. Прежде чем подойдет его черед, я уже буду на ногах. Остальные восемнадцать человек бросят жребий, в какой очередности им будет сделана операция. И последнее. Возможно, кораблю удастся взлететь до того, как будет закончена последняя, двадцатая операция. Так вот, я хочу, чтобы вы ясно поняли - на это рассчитывать нечего. Уж если нам суждено потерять руку, то через это пройдут все, за исключением, понятно, доктора. И только когда двадцать рук будут выброшены за борт, я нажму кнопку. Так что хныкать бесполезно. После этого я выброшу и пистолет. Вот и все.
Алексей и Ирина стояли поодаль, крепко держась за руки. Лагерссон подошел к ним.
- Поверьте, мне очень жаль, Ирина. Ведь вы и Алексей… - Он умолк.
Алексей ничего не ответил. Ирина тоже молчала. Они смотрели на командира грустно, но спокойно.
Лагерссон пошел дальше, вглядываясь в лица космонавтов.
- Доктор, - сказал он дрогнувшим голосом. - Я готов. Можете начинать.
- Дэвид, - позвал учитель. - Ты кончил?
Дэвид встал, взял книгу и направился к доске, заложив пальцем открытую страницу. Глаза его блестели, а щеки стали пунцовыми.
- Теперь ты понял, почему Титан называют также "Луной двадцати рук"?
- Да, господин учитель.
- Так вот, Дэвид… После рейса "Ибиса" прошло, четыре столетия. С тех пор каждый космонавт считает для себя высочайшей честью, если после многих лет подвижнического труда и самопожертвования его награждают орденом "Пурпурной руки". Тебе это понятно?
- Копечно, господин учитель… А что… что стало с доктором Паульсеном?
- А, с доктором "Ибиса", - вздохнул учитель. - Он тоже был удостоен множества наград и высоких почестей. Ну, а потом… По одним источникам, вскоре после этого он погиб в автомобильной катастрофе, другие же утверждают, будто он покончил жизнь самоубийством.
- Самоубийством?! Но почему?
- Не знаю, дружок. Возможно, потому, что только ему никто не мог тогда ампутировать руку…
Дэвид потупился. Учитель стал рассказывать о беспредельности и красоте космоса, о незнакомых мирах, где не ведают земных горестей, мирах, бесконечно далеких и необозримых…
Дэвид сел на место, а учитель продолжал урок. Его слегка гнусавый голос разносился по классу. Ученики сидели молча и как зачарованные ловили каждое слово учителя.
И только Дэвид был погружен в свои мысли. Завтра он как следует выучит задание. И больше не будет болтать и отвлекаться на уроках астрономии. Но сегодня он не с состоянии слушать учителя. Он думает о том, что отец, верно, сильно огорчится. Но он не хочет больше быть хирургом: земной шар для него теперь слишком мал. Он подымает глаза, и взгляд его приковывают висящие на стене звездные карты. Постепенно очертания окружающих предметов исчезают, и Дэвид остается один, зачарованный волшебным мерцанием далеких светил.
Лино Альдани
Абсолютная технократия
15 марта 2378 года Стив Гилмор получил с вечерней почтой желтый квадратный конверт. На конверте стоял штамп Политехнического Экзаменационного Центра. Стив мгновенно сообразил, о чем идет речь.
Две-три минуты он перекладывал конверт из одной руки в другую, словно прикидывал его на вес. Более двух недель он с нетерпением ждал этого письма, и вот, когда долгожданный момент наступил, у него не хватало решимости вскрыть конверт.
- А если меня провалили? - прошептал Стив и заметил, что руки у него дрожат. Он нервно стал искать сигареты и, выбрав самую мягкую, снял капсулу с ее кончика. Считанные секунды, которые потребовались для того, чтобы зажечь сигарету, показались ему вечностью.
Стив сделал несколько глубоких затяжек, потом потянул шелковый шнурочек, служивший для вскрытия конверта, и прочел:
Стиву Гилмору
"№ 7549 Нью-Йорк 15-224
Содержание: конкурс 5/612, согласно реше нию от 4 января 2378 года
Настоящим имеем честь уведомить Вас, что на экзамене но физике и общему развитию, который Вы держали при нашем Диагностическом Центре, Вы получили удовлетворительную оценку.
Поэтому Вы допущены к письменным испытаниям, кои будут иметь место 20 сего месяца (ровно в 9 часов) в Центральном корпусе - этаж 144, аудитория 13.
Политехнический Экзаменационный Центр"
Восторженный протяжный крик вырвался у Стива. Услышав радостный вопль мужа, Мэрилин бросилась в комнату.
- Стив! Ты что, с ума сошел?
- Да, сокровище мое, сошел! - Он размахивал конвертом, как драгоценным трофеем, потом подбросил его в воздух и обнял жену.
- Да ты совсем ошалел, Стив! Скажи на милость, что случилось?
- О-ля-ля-ля! - исступленно кричал Стив, не в силах сдержать своей радости. - Пришел ответ из ПЭЦ. Я допущен к экзаменам.
Мэрилин сначала залилась слезами, потом стала смеяться. Вдруг лицо ее омрачилось.
- Но ведь у тебя будут еще письменные испытания, - сказала она. - Стив, мне страшно…
- Э, ерунда! Попомни мое слово, вопросы будут пустяковые. Во всяком случае, ты знаешь, что я в последнее время очень усердно занимался.
- Да, конечно, - мигом согласилась Мэрилин и крепче прижалась к груди мужа. - Стив, вот уже три месяца, как мы сиднем сидим дома. Хочешь доставить мне большую-пребольшую радость? Поведи меня куда-нибудь поужинать сегодня вечером.
- Куда-нибудь?
- Ну, да. Хоть вместе побудем. Ужасно хочется развлечься. И потом есть о чем поговорить: о новом доме, о нашем ребенке, о будущем…
- Согласен, но…
- Что еще?
- Да так, ничего особенного. Надо бы просмотреть кое-какие конспекты. Экзамен назначен на двадцатое, некоторые разделы программы мне еще не совсем ясны и…
- Завтра, дорогой. У тебя уйма времени впереди. На сегодняшний вечер я тебя ангажирую. С полным правом.
- Ладно, но… А Робби? Последние дни он беспокойно спит. Нехорошо оставлять его одного.
- За ним присмотрит госпожа Гарланд. Вот увидишь, она не откажет мне в этой любезности.
Мэрилин провела рукой по волосам мужа и легким быстрым движением растрепала их.
- Пойду-ка я переоденусь, - сказала она.
Физику Стив знал досконально. Эту науку он всегда любил. У него были превосходные преподаватели, и ему посчастливилось изучать предмет по толковым учебникам. Да и с общей математикой он отлично справлялся. Теория вероятностей была его коньком. Вот в неевклидовой геометрии, астронавигации и топологии он немного хромал. Пожалуй, на электронике и теории относительности он может сбиться, но, авось, судьба вывезет и он их тоже одолеет.
Голова у него раскалывалась. Постель, казалось, была утыкана гвоздями. Он чувствовал мириады уколов в руках, ногах, шее. Даже дыхание спящей Мэрилин сейчас раздражало его. Он спустил ноги, приподнялся, сел.
- Стив, - взмолилась жена. - Что с тобой? Почему ты не спишь?
Он тяжело вздохнул.
- Куда там! Бесполезно. Кстати, уже светает. Пора вставать.
Тщетно старалась Мэрилин убедить Стива поспать еще немного.
- Тогда я тоже встану, - сказала она. - Сварю тебе кофе.
Последние часы перед уходом Стив, как лев в клетке, метался по комнате. Он то останавливался возле стола, то садился в кресло и начинал лихорадочно листать книги. Полная путаница! Ничего-то он не помнит. Физика, алгебра, геометрия… Все перемешалось! Он провел пальцем по верхней губе и внезапно поднялся с места. Взад и вперед, взад и вперед, спотыкаясь, медленными тяжелыми шагами он принялся ходить по комнате.