В мире прекрасного
Уже за полночь поднялся Анаконда на свой шестой этаж. По причине позднего часа дверь квартиры была закрыта на цепочку, пришлось звонить. Открыл Вавилон Викторович, самый поздно ложащийся жилец квартиры. На Вавике (так заглазно звали его соседи) голубела пляжная пижама, грудь украшал большой морской бинокль, висящий на лакированном ремешке.
– А это что? – торопливо спросил он Юрия, взглянув на берет. – Ежа отловили?
– Нет, это не ёж... Так, ерунда... – смущённо пробормотал Юрий.
Но Вавик уже забыл, о чём спрашивал. Он поспешно направился к двери своей комнаты, которая находилась рядом с комнатой Юрия.
– Анжелика причёску новую сделала, – озабоченно бросил он на ходу. – Может, зайдёте, Юра? Одолжу цейс на три минуты.
– Вавилон Викторович! Я считаю аморальным подглядывать за девушками! – привычно-негодующим тоном заявил Анаконда, возясь с ключом.
– Я же их не трогаю! – уже из-за двери произнёс Вавик. – Не мешайте мне жить в мире прекрасного!
Анаконда вошёл в свою комнату и положил берет с шаром на стул. Потом включил свет и закрыл дверь на задвижку. Надо куда-то спрятать деньги. Обстановка десятиметровой комнатки не изобиловала тайниками. Имелась кровать металлическая, старинная этажерка, жёлтый крашеный шкаф, два стула и модерновый письменный стол. Всё, кроме письменного стола, досталось Юрию в наследство от тётки, которая воспитывала его. Она умерла в позапрошлом году. Родителей Юрий не помнил.
"Пока спрячу деньги под изголовье, – решил Анаконда и, пересчитав пачки, положил их на панцирную сетку, приподняв матрас. – Только подумать, какой я теперь богатый человек!.. И главное, никто не знает..."
Услыхав негромкое паденье чего-то, он оглянулся. Это берет упал со стула. Шар висел в воздухе в трёх шагах от Юрия, на уровне его глаз.
"Деньги деньгами, а вот это бесплатное приложение мне не очень-то нравится, – промелькнула мысль. – Но, если здраво рассуждать, вреда от него нет. Надо только, чтобы никто, кроме меня, его не видел".
Шар безмолвно висел среди комнаты. В квартире все спали. Только из-за стены слышен был голос Вавика:
Шимми папуасы танцевали,
Шимми неприличным называли,
А теперь танцует шимми целый мир!
В часы хорошего настроения он часто напевал эту песенку.
Вавилон Викторович был начинающий пенсионер, ему шёл шестьдесят второй год. В квартиру он въехал в результате обмена полтора года тому назад. Он не пил, не играл в домино, но у него было странное хобби. По вечерам, выключив свет в своей комнате, часами просиживал он с биноклем у окна. Перед домом находился большой квадратный сквер, а за ним, уже на другой улице, высокое семиэтажное здание. В двух верхних (по четырнадцати окон в каждом) этажах этого здания жили студентки санитарно-экономического техникума. Уверенные в своей визуальной недосягаемости, они редко задёргивали занавески, и Вавилон Викторович с помощью оптики имел возможность вникать в их быт. Всех девушек он давно знал в лицо, и для каждой придумал звучное имя. Там, в скромных четырёхконечных комнатках, жили Одетты, Хабанеры, Травиаты, Аиды. Соседи по коммунальной квартире догадывались о вечерних наблюдениях Вавика и относились к ним отрицательно. Но дело это труднодоказуемое и почти ненаказуемое. Когда Вавилону Викторовичу намекали на то, что поступает он не совсем хорошо, он отвечал:
– У меня нет средств на покупку телевизора. Это общежитие напротив – мой телевизор в двадцать восемь экранов. Девушкам я ничего плохого не делаю! Я не смотрю на них, когда они в дезабилье, я честно отвёртываюсь! Я люблю их отечески, оптически и платонически!
Юрий вдруг почувствовал, что очень голоден. Ещё бы, столько часов провёл в лесу и ничего не ел! Взяв с подоконника чайник, он направился на кухню. Шар поплыл сзади. Пришлось пропустить его в дверь. Юрий тихо прошёл коридором, вошёл в кухню, зажёг газ. Шар был тут, он не отставал. Сопровождаемый им, Анаконда сходил в ванную, умылся, потом вернулся к плите. Чайник уже шумел.
Вдруг из коридора послышались, тихие, шаги. Видно, Вавилон Викторович покинул свой наблюдательный пост и решил перекусить. Сейчас он войдёт сюда и увидит Константина!.. Что делать?! Юрий открыл дверцу газовой плиты и втолкнул шар в холодную духовку. И как раз вовремя. Вошёл Вавик.
– Тоже чайком решили побаловаться? – спросил он, зажигая конфорку. – А булки не успели небось купить... Идёмте ко мне, я вам одолжу, как ассистент ассистенту, – это выражение означало в устах Вавилона Викторовича наивысшую и наиблагороднейшую форму человеческих отношений.
Он вышел из кухни. Юрий пошёл за ним. В комнате Вавилона Викторовича пахло трубочным табаком и хорошим туалетным мылом. Окно было открыто. Внизу, в сквере, поблёскивая молодой листвой, тихо стояли деревья. Вдали, над деревьями, через сквер виднелись окна общежития. Почти все они были уже темны.
– Вот, берите булку, – сказал Вавик. – Со мной не пропадёте... А это что такое? Вот так-так! Это ваш?
Константин висел в воздухе в трёх шагах от Юрия.
– Да, это мой...
Вавилон Викторович взял шар в руку. Тот дался без сопротивления. Потом Вавик отпустил его, и шар повис в прежнем положении.
– Какой тяжёлый и холодный! – сказал Вавик. – И притом не падает... Как умопомрачительно прогрессирует прогресс! Электрички, синтетические ткани, размножение атома, транзисторы... Шарик этот вы не в Гостином дворе приобрели?
– Нет... Мне его подарили... Я прошу вас...
Но Вавилон Викторович уже не слушал. Заметив, что одно из окон в общежитии зажглось, он метнулся к торшеру, выключил свет и теперь, вскинув бинокль, стоял у своего окна, зорко вглядываясь вдаль, как капитан на мостике корабля.
– Аделаида домой наконец явилась, – объявил он. – Видно, со свиданий только что пришла, в такую позднь. Трудно мне с вами, девушки, болею душой за ваш моральный уровень!.. А Леонковалла всё у окна сидит, читает...
– Это композитор был такой, Леонковалло, – несмело уточнил Юрий. – Женского имени нет такого.
– А вот есть! В мире прекрасного свои законы, – отпарировал Вавик. – Вы поглядите, поглядите на неё! – Он сунул цейс в руки Юрию.
Анаконда, боясь рассердить Вавилона Викторовича, ибо теперь кое в чём зависел от него, поднёс к глазам бинокль. Там, очень далеко и в то же время очень близко, за столиком возле окна сидела белокурая девушка в голубой кофточке. Окуляры обвели её лицо тончайшей радужной каймой, как бы нимбом. Девушка что-то читала. Лицо её было задумчиво.
– Славная девушка, – сказал Анаконда. – Очень симпатичная.
– Я же говорю: чистая Леонковалла, – подтвердил Вавик. – Жемчужина общежития! И притом безупречного поведения. Другие по танцулькам шастают, а она всё книги читает. Маленькие такие книжечки.
– Может, стихи?
– Не знаю. Текста бинокль не берёт. Давно уж надо мне технику посильнее... Тут один человек подзорную трубу продаёт. Трофейная, с немецкой субмарины. Да вот с материальными средствами у меня туго... А чайник-то, наверно, вскипел уже!
– Вавилон Викторович, у меня к вам просьбочка, – торопливо сказал Анаконда. – Очень прошу вас никому не говорить об этом шаре.
– О шаре!.. Буду нем как рыба или даже как могила. Но и вы сделайте одно благородное дело. Одолжите мне на эту самую подзорную трубу. Требуется восемьдесят пять дублонов, как говорили древние греки.
– Хорошо, – ответил Юрий. – Я вам одолжу.
Вавилон Викторович пошёл к двери, за ним двинулся Анаконда, сопровождаемый Константином. Вдруг Вавик сказал удивлённо:
– А это что такое? Дыра в двери! Хотел бы я знать, чьё это самоуправство!
Действительно, в филёнке виднелась дыра, абсолютно круглая, с ровными краями. Никаких опилок. Никаких отходов производства на полу не валялось.
– Это шар дыру проделал, – дрожащим голосом объяснил Юрий. – Когда мы вошли сюда, то сразу же закрыли дверь за собой, а он всюду за мной летает.
– Ладно, я завтра рано утром эту дыру фанеркой залатаю. Всё будет шито-крыто... А пиастры, как их называли древние римляне, вы сегодня мне сможете дать?
– Да.
В кухне обнаружилась ещё одна проделка Константина. В дверце духовки зияла круглая дыра. Константин без труда прошёл сквозь два железных листа, из которых она была склёпана. Края дыры – абсолютно ровные, без заусениц и наплавов.
– Ловко ваш шарик действует, – сказал Вавилон Викторович. – Ну ничего, у меня один знакомый есть, он эту дверцу заменит... Кстати, у этого человека имеется продажное зубоврачебное кресло, давно я о таком мечтал. И просит он за него всего шестьдесят пять...
– Но зачем вам оно? – удивился Анаконда. – Вы ведь не зубной врач.
– Конечно, я не зубной врач, – охотно согласился Вавик. – Но у кресла подлокотники очень удобные, и притом наклон головы можно регулировать, чтобы шея не уставала. Из такого кресла наблюдать очень уютно, и я буду меньше выходить из комнаты, и, значит, меньше шансов будет, что я кому-нибудь случайно проговорюсь насчёт шарика.
Верховный сдаватель бутылок
Когда наконец Юрий улёгся в постель, он мгновенно стал подданным автономного государства снов, где не было никаких денег и никаких Константинов. Проснулся он после полудня – так намаялся за вчерашний день. В трёх шагах от его изголовья, на уровне глаз, висел в воздухе тёмный шар.
"А деньги?! – встрепенулся Юрий. – Вдруг они только почудились? Шар есть, а денег нет?!" Он вскочил с кровати, приподнял матрас. Пачки лежали как миленькие. Одна была чуть потоньше других – из неё он вчера вытащил пятнадцать десяток для Вавика.
Перед тем как идти в булочную, он обернул шар газетой и сунул его в продуктовую сеточку. Константин не оказал никакого сопротивления. "Не так уж плохо дело, – подумал Юрий. – Константину нужно находиться всё время около меня, но в каком положении и в какой упаковке – это ему всё равно. Он совсем не стремится к саморекламе. Что ж, ночью буду выпускать его, а днём носить с собой, только и всего. Правда, тяжеловат он, но тут уж ничего не поделаешь".
Проходя мимо двери Вавика, Юрий с удовлетворением отметил, что отверстие аккуратно заделано фанеркой, и фанерка закрашена цинковыми белилами. А когда пришёл на кухню, то сразу бросил взгляд на дверцу газовой плиты. Она была новая, без всякой дыры. Вавилон Викторович сдержал своё слово. "Всё-таки совесть у него есть, – подумал Анаконда. – Правда, совесть дорогая, она мне обошлась в 150 р. 00 к., но лучше уж такая, чем никакой".
Наконец, позавтракав и тщательно заперев дверь своей комнаты, Юрий отправился в Гостиный двор делать покупки. Когда он подъезжал к универмагу на такси, у него мелькнула мысль, что хорошо бы, расплатившись с шофёром, быстро захлопнуть за собой дверцу машины, а шар в сеточке оставить на сиденье. Но он быстро отсеял это искушение. С Константином шутки плохи: возьмёт да и пробьёт собой дверцу "Волги", будет скандал. Лучше уж с ним не ссориться.
Войдя в Гостиный двор, Анаконда первым делом купил сумку – помесь рюкзака с авоськой; такую можно носить и в руках и за спиной. Положив сеточку с Константином в эту удобную сумку, Юрий приступил к дальнейшим приобретениям. Больших денег у него никогда не водилось до этого случая, и поэтому он решил вначале потренироваться на лёгких мелких тратах, а потом уже покупать дорогие вещи. Для разгона купил подстаканник, портсигар металлический с изображением Петропавловского шпиля, пластмассового пингвина, носки, рожок для надевания ботинок, сахарницу из оргстекла, электрический фонарик, зажигалку с газовым баллончиком, вечный календарь, фарфоровую лисицу и настольный термометр. Потом пошёл по второму кругу: купил хорошие ботинки за 35 р., четыре рубашки, джемпер в подарок Кире (45 р.), джемпер себе за 37 р., костюм за 178 р., фотоаппарат "Киев". "На сегодня хватит, – решил он. – Завтра продолжу это приятное занятие, а сейчас перекушу где-нибудь на Невском, а затем поеду домой".
Обременённый покупками, вышел Анаконда из универмага. Вскоре, сидя за столиком, он с удовольствием ел бутерброд с копчёной колбасой, запивая его кофе. Вдруг кто-то пропитым, но громким голосом произнёс над самым его ухом:
Живи, дитя природы,
Будь весел и здоров,
И кушан бутерброды
На грани двух миров.
Юрий вздрогнул и поднял глаза. Перед ним стоял молодой человек с припухлым лицом. В руке он держал сеточку, набитую пустой винной посудой.
– Зазнался, Юрка, не узнаёшь школьного товарища! – воскликнул незнакомец и снова перешёл на стихи:
Я верховный сдаватель бутылок
И несбывшийся юный поэт.
Положи мне ладонь на затылок
И почувствуй горячий привет!
Ладонь на затылок ему Анаконда класть не стал. Он распознал в молодом человеке своего одноклассника Толика Древесного. Толик, будучи в школе, слыл начинающим поэтом. Он непрерывно помещал свои стихи в стенгазете, участвовал в поэтических турнирах и вернисажах; на него возлагали большие надежды. После выпускного вечера Анаконда не встречал его ни лично, ни на страницах печати. Теперь Древесный выпрыгнул из небытия в самом неожиданном виде и в самый неподходящий момент.
– Приветствую тебя. Толя! – сказал Юрий, сделав заинтересованное лицо. – Как дела? Где трудишься?
Древесный громогласно ответил стихами:
В управлении винтреста
Я работал день за днём,
Но отчислен я от места,
И душа горит огнём.
Из-за соседних столиков на них начали поглядывать. "Не вляпаться бы в историю, – обеспокоился Юрий. – Заметут в милицию, а там обнаружат шар".
– Сейчас мы зайдём в гастроном, а оттуда ко мне. Я тебя познакомлю с Тусей, – заявил Древесный и опять перешёл на стихи:
Небесный ангел симпатичный
Имелся в небе голубом,
Имел оценку на "отлично"
В моральном смысле и любом.Он стал объектом материальным,
Женой мне стал. О, счастлив я...
– Идём скорее! – сказал Анаконда, поспешно беря сумку с Константином и свёртки с покупками. Древесный пошагал за ним.
Шар не бездействует
На другой день Анаконда проснулся с каменной головой. Мутило. На полу валялись помятые, рваные пакеты с покупками. Шар висел в воздухе в трёх шагах от кровати. Юрий повернулся на другой бок, попробовал снова уснуть, но такая тоска напала, что сон не шёл. Жизнь стала казаться нелепой и напрасной. Юрий вспомнил, что до сих пор не выполнил редакционного задания. Он чувствовал полное отсутствие творческих сил. Потом припомнилась дурацкая вчерашняя пьянка и как его выгнал этот трепач Древесный. А в каменной голове стучали пневматические молотки, визжали дисковые пилы, грохотали ящики с пустой винной посудой.
– Хорошо бы уснуть и не проснуться, – с тоской подумал Анаконда. – Чтоб не было ни головной боли, ни шара, ни даже меня лично... И зачем я польстился на эти деньги!..
Комната осветилась на миг розоватым светом. Константин приблизился к Анаконде, застыл сантиметрах в восьмидесяти от его лица. На шаре образовался небольшой нарост. Нарост протянулся в сторону Юрия, превращаясь в тугую спиральку. На конце спиральки возникла плоская площадочка. На площадочке выросла маленькая прозрачная мензурка. Мензурка наполнилась жидкостью с голубоватым отливом.
– Отравить меня хочешь! – сказал Анаконда. – Ну и отравляй, так мне, негодяю, и надо!
Взяв мензурку, он залпом выпил горьковатую жидкость и отшвырнул сосуд. Площадочка метнулась на спиральке, поймала мензурку, и всё втянулось в шар. Он опять был гладким, без единой выпуклости. Юрий же стал ждать печального конца.
Но жидкость оказала иное действие. Головная боль пошла на убыль, тоска отхлынула. Анаконда уснул. Проснулся через час бодрым и здоровым. Решил сразу же взяться за дело. Сел за стол. Принялся писать очерк. Вскоре очерк был написан. Начинался он так:
БЛАГОРОДНЫЙ ВОЗВРАЩАЛЕЦ
С лукавинкой, с бодрым юморком и смешинкой встретил меня благородный возвращалец Н. И. Лесовалов в своём скромном, но уютном загородном жилище. Весь высокий настрой жизни благородного возвратителя располагает его к широкой возвращальческой деятельности. Когда я
посетил его, этот выдающийся возвращалец пил желудёвый кофе на веранде. Из радиолы лилась мелодичная скрипичная рапсодия. Из магнитофона струилась раздумчивая рояльная мелодия.
– Люблю этот полезный напиток, – с ласковым прищуром поведал мне маститый возвращатель. – В особенности приятно его пить под задушевную, с грустинкой музыку Баха, Римского-Корсакова и др. выдающихся композиторов. С босоногого детства у меня наличествовало два хобби: музыка и возврат находок. Я любил вручать людям утерянные ими монеты, предметы и пищепродукты...
Очерк занял одиннадцать страниц от руки. "Значит, на машинке получится страниц девять, как раз на подвал. На днях приобрету машинку, благо деньги есть. Но хорошо бы сегодня же материал перепечатать..." – Юрий шутливо обратился к шару:
– Хоть бы ты, Константин, мне помог. А то висишь тут в воздухе без дела.
Константин мигнул лиловатым светом. Из шара выдвинулось два витых отростка и несколько штырей. Они опустились на стол, стали расти, переплетаться, образуя сложную рабочую систему. Через четырнадцать секунд один из отростков уже держал в тёмных пластинчатых зажимах страницу рукописи. По строчкам, считывая текст, скользил тонкий синеватый лучик. По чистому листу, зажатому в комплекс каких-то реек и пружинок, беззвучно двигался маленький цилиндр, оставляя за собой чёткий машинописный текст.
Через три минуты сорок семь секунд рукопись была перепечатана в трёх экземплярах. Затем рабочая система начала расплываться, уменьшаться. Шар, втянув в себя штыри и отростки, опять стал гладким. Анаконда тщательно сверил свой текст с машинописным. Ни одной опечатки. В двух местах Константин даже исправил описки. Эта способность шара к корректировке неприятно поразила Юрия.
На следующее утро Анаконда поехал в редакцию. Увы, очерк был встречен холодно. Савейков сказал:
– Много фальши и ложных красивостей. Не ладится у вас дело. И старик не получился. Он тёплый, но бледный. Попробуйте его охладить и оживить. Я там кое-что подчеркнул.