- Твой костюм достаточно скромный, - сказала она, оценивающим взглядом рассматривая рабочий пиджак президента. - У тебя есть деньги?
- Кларков пятьдесят, не больше.
- Прекрасно!
Она была решительной дамой - может, поэтому президент и женился на ней в своё время…
- Но, Клара, - сказал он, вновь почувствовав себя таким, каким был много лет назад, когда Клара требовала беспрекословного подчинения и он не смел её ослушаться, - как мы выйдем незамеченными?
Она смерила его таким странным взглядом, словно видела впервые, и медленно произнесла:
- Кен, кто вывел тебя в президенты? Так неужели я не выведу тебя из усадьбы?
И Клара, с которой президент прожил добрых сорок лет, вдруг подошла к стене в своей спальне и в том месте, где кончалась кровать, нашла какую-то кнопку, а затем распахнула потайную дверь, о которой президент понятия не имел.
- Клара! - сказал он строгим голосом, но жена, улыбнувшись нежной и светлой улыбкой, взяла его за руку и увлекла за собой.
Если президент в своё время женился на Кларе не из-за её решительного характера, то наверняка из-за этой улыбки.
Через двадцать минут они вышли на шоссе в ста ярдах от того места, где всё ещё возился с мотором чёрного "мерседеса" Таратура. Президент, потрясённый тем, что ни одна "собака" из охраны их не заметила, что скромно промолчала всё замечавшая даже в темноте Ночная Электронная Система Инфракрасной Аппаратуры (НЭСИА), вёл себя излишне возбуждённо и порывисто. Не снимая чёрных очков, он лихо просеменил к "мерседесу" и звонко предложил Таратуре пять кларков за доставку в город.
Таратура онемел. Но тут же, взяв себя в руки, вздохнул и с сожалением отказался, сославшись на то, что машина испорчена.
- Я сам жду помощи, - сказал он. - А вам… папаша, - с усилием выдавил он из себя, - советую взять такси. Тут их много.
И действительно, из-за поворота показалась машина. Президент остановил её торжественным поднятием руки, и через секунду они укатили.
На какое-то время Таратура даже забыл о рации.
Акт пятый
В душе напичканного лекарствами Джекобса, когда он вернулся от доктора Креера, пели ангелы. Прежде всего он с удовлетворением отметил, что за время его отсутствия ничего не изменилось. Ковёр лежал на своём месте, на полу, часы висели на стене в единственном числе, и вообще в комнате не было никаких признаков чуда.
И тут он увидел сигару. Она дымилась.
Джекобс погрозил ей пальцем.
- Не-ет, - сказал он. - Не обманешь.
Он потоптался вокруг стола, зажмурился и даже хихикнул, радуясь своей догадке. Потом осторожно открыл глаза. Сигара дымилась как ни в чём не бывало.
- Существуешь? - миролюбиво спросил Джекобс. - Ну существуй.
Он сел за стол и громко сказал:
- Никакого президента нет! Не было и нет! Сигара есть, раз она существует, а президента нет. Чья сигара? Моя, конечно…
Вторая рюмочка, кажется, была лишней.
Он задумался. О чём-то подобном философы однажды уже говорили. Как это? "Я" есть "я" только по отношению к своему "я", а поэтому все окружающее есть проекция моего "я". Умные головы! Конечно! Вот он сейчас войдёт в кабинет президента, и никакого президента там не окажется, потому что он видел, как тот уехал, а раз он видел, то никакого президента в кабинете быть не может. А когда он вернётся обратно, то и сигары не окажется, потому что в его отсутствие исчезнет проекция его "я". Надо только выбросить из голова мысль о сигаре. Тогда всё будет хорошо. Надо помнить только о кресле. И о ковре. И о мире тоже. А то, кто его знает, может и он исчезнуть, если о нём не думать.
Джекобс на негнущихся ногах сделал несколько шагов к двери президентского кабинета и, мурлыкая детскую считалку: "Раз, два, три, четыре, пять - я иду искать", переступил порог.
За столом сидел президент и что-то писал.
- Я иду искать, - вслух сказал Джекобс.
- Что? - Президент поднял голову. - В чём дело, Джек? Я тебя не звал.
- Ах, не звали? - Джекобс широко улыбнулся. - Очень хорошо.
Он повернулся, как манекен, и вышел. "Что-то философы путают, - грустно подумал Джекобс. - Раз президент на месте, то и сигара должна быть на месте". Он осторожно покосился: сигара была на месте. "А если это мой президент, то значит…" - и его посетила неожиданная мысль.
- Кен, - сказал он, снова входя к президенту, - похоже, вам нужна машина.
- Машина? - Президент оторвался от бумаг. - Я не просил никакой машины.
- Выходит, речь в благотворительном обществе вы произносить не будете?
- Какая речь? Ты видишь, Джек, я работаю.
- Допустим, вижу. Но это ещё ничего не значит. Так вам не нужна машина?
- Джек, ты мне мешаешь.
- А в зоопарк вы тоже не поедете?
- Что-о?! - Президент отшвырнул ручку, и она прокатилась по бумаге, разбрызгивая кляксы.
Лицо Джекобса излучало кротость.
- Что с тобой, Джи?
- Ничего. Я почему-то решил, что вы хотите выступить по радио.
- А-а… Э-э… - Президент попятился вместе с креслом. - Джекобс, кто-то из нас сошёл с ума!
- Не я.
- Боже… Какой сегодня день?
- Воскресенье.
- Суббота, Джекобс, суббота! Приди в себя!
- Воскресенье. Желаете убедиться?
Джекобс на негнущихся ногах подошёл к столу, набрал номер и с улыбкой протянул трубку президенту.
- Сегодня, в воскресенье, - донеслось оттуда, - жителей столицы с утра ждёт малооблачная погода без осадков, во второй половине дня…
Президент обмяк.
- О Господи! - вырвалось у него. - Воскресенье! А что я делал с тех пор, как выступил на митинге филателистов?
- Определённо могу сказать: не лечился, Кен, хотя неплохо было бы подлечиться.
"А вот сейчас я расскажу ему про философов, - подумал Джекобс, - и подам воды, и мы славно потолкуем о проекциях моего "я", а то, чего доброго, бедняга и вправду подумает, что я сошёл с ума".
- Джек, - президент взял себя в руки, - суббота сегодня, воскресенье или понедельник, и пусть хоть весь мир спятил, но это ещё не даёт тебе права мешать мне работать. Уходи и соедини меня с Дороном.
- А врача не надо?
- Не надо.
- И вы никуда не поедете?
- Никуда.
Джекобс чуть не рассмеялся:
- И не надо присылать вам Арви?
- Я занят! - взорвался президент. - Ты что, не понимаешь, что я работаю?
- А в дурака мы ещё будем с вами играть? - не сдавался Джекобс, давясь от еле сдерживаемого смеха.
- Вон! - заорал взбешённый президент.
- Ну как знаете, Кен, - невозмутимо ответил Джекобс. - А то я могу принести вам сигару.
Состояние духа Джекобса было теперь непробиваемо, как железобетон.
Этого, однако, нельзя было сказать о Таратуре. Час шёл за часом, в канаве оглушительно стрекотали кузнечики, солнце раскалило кузов машины, над пустынным шоссе заструились серебристые переливы марева. А из усадьбы никто не выезжал.
"Четыреста восемьдесят семь… Четыреста восемьдесят восемь… Четыреста восемьдесят девять…" - считал Таратура, вывинчивая и снова завинчивая запальную свечу. Когда счёт достиг пятисот, Таратура не выдержал.
- Шеф, - крикнул он в микрофон рации, - с пятым, похоже, осечка! Его до сих пор нет! Приём.
- Чёрт с ним, - после секунды молчания ответил Миллер. - Хватит и четырёх. Возвращайтесь.
4. ВЫЗОВ ДОРОНУ
По воскресеньям первую половину дня Дорон работал.
Это не значило, что Дорон не умел отдыхать. Напротив. В воскресенье он позволял себе встать на час позже, не торопясь - за стаканом чёрного кофе, - перечитывал ночные донесения, перелистывал утренние газеты и тем самым сразу включался в ритм жизни планеты. Дорон был и мудр и равнодушен; в донесениях он видел смысл и содержание истории, к творцам которой причислял и себя.
Программу второй половины воскресенья готовил Дитрих, который точно угадывал желания и фантазии своего генерала. Поэтому вечером Дорону предстояла либо стрельба из лука по летучим мышам, либо поездка в варьете, ужин при свечах с певицами, развлечения в духе Борджиа, пасторальные танцы. В одном он был уверен твёрдо: Дитрих не ошибается и вечер будет приятным, интересным, запоминающимся.
В этот день всё шло, как и всегда. До обеда было ещё далеко. В углу кабинета то и дело раздавался пулемётный стук телетайпа, и Дитрих неслышно клал на угол стола бумаги с нулями и единицами. Дорон, погружённый в обдумывание, не замечал своего секретаря. В эти часы Дорон оставался сверхточной и сверхлогичной вычислительной машиной.
- Осмелюсь побеспокоить, господин генерал. - Дитрих воспользовался секундным перерывом в размышлениях Дорона, точно им угаданным. - Сейчас объявили, что по радио будет выступать президент.
- Стоит ли слушать эту болтовню? - вслух спросил себя Дорон. - Ладно, включи.
Дорон гордился своим умением делать сразу несколько дел: думать, писать, слушать. Гай Юлий Цезарь, говорят, тоже обладал таким качеством.
Мурлыкающую речь президента он слушал вполуха, но сразу отметил некоторое своеобразие выступления: президент много и с жаром говорил о регби. Мысли генерала текли параллельно, не мешая друг другу. "Если Ла-Ронг действительно осуществит операцию на гене, то это открытие должно принадлежать нам…"; "Чего этот старик так напирает на регби? Нет ли тут тайного политического хода?"; "Ла-Ронг работает в нищей стране. Переманить его, вероятно, не составит большого труда. Но если он патриот…"; "Надо было сразу догадаться. Президент - умница. Какой тонкий ход: привлечь перед выборами на свою сторону болельщиков регби!.."; "…тогда нужно будет организовать против Ла-Ронга газетную кампанию. Подрыв религии, связи с коммунистами. Ему уже некогда будет заниматься наукой. Не грубо ли?"; "Да, у президента надо поучиться. Как заливается!"; "Нет, другой план лучше. Надо будет устроить Ла-Ронгу видный административный пост. Если патриот, клюнет. Благо народа, благо страны… и всё время уйдёт у него на совещания, заседания, председательство, руководство. Это хорошо. Изящно и действенно"; "Можно подумать, что от правил регби зависит ход государственной политики. Интересно, сам президент всерьёз принимает свои речи?"
На пульте перед Дитрихом зажёгся огонёк. Секретарь снял трубку:
- Господин генерал, вас просит президент.
"Ну конечно, выступление было записано на плёнку", - подумал Дорон.
- Поздравляю с отличной речью, господин президент. Я в восторге от вашего тонкого хода. Какого хода? С регби! Что? Терпеть не можете регби? Это естественно, я тоже. Грубая игра. Но народ… "Хлеба и зрелищ", как говорили римляне. Перед выборами надо польстить народу… Да, да, полон внимания, господин президент.
- Генерал, - донеслось из трубки, - настоятельно прошу форсировать опыты по дублированию. Я только что подписал распоряжение о выделении вам из секретного фонда пяти миллиардов кларков. Результаты должны быть получены за месяц до выборов.
- Слушаюсь! - воскликнул Дорон.
- Поскольку мы принадлежим к одной партии, я раскрою вам смысл этого требования. Успех опытов повлияет на финансирование кампании. Боюсь, что и противном случае трудно будет одолеть Ярборо. А Ярборо, как вы знаете, ненавидит интеллигенцию и всех, кто с ней связан. Прошу понять, что мой успех будет и вашим успехом, генерал.
- Это я прекрасно понимаю. И могу вас заверить… ("Как бы не так! Ярборо тоже не кретин и в случае победы не закроет передо мной кассу. Но лучше иметь дело со стариком, тем более что сейчас он зависит от моих работ, а не мои работы от него".) Могу заверить, что вы можете быть спокойны, господин президент. Я был и остаюсь вашим верным… - на мгновение Дорон запнулся, подыскивая нужное слово, - генералом!
- Вот и отлично. Вы знаете, я не забываю своих друзей. Уверен в успехе. Всего хорошего, генерал.
- Дитрих, откуда он звонил? - спросил Дорон.
Дитрих взглянул на пульт:
- Из усадьбы, генерал.
- Я так и понял, - сказал Дорон. - Это была плёнка.
Ну что ж, всё складывается превосходно. До обеда ещё оставалось время, чтобы обсудить ситуацию с Ла-Ронгом. А там уже скоро вечер…
Хм, ещё пять миллиардов кларков, без которых, откровенно говоря, уже вполне можно обойтись. Чистейший подарок! Шальные деньги. Президент, вероятно, здорово боится этого Ярборо. Ну и отлично! Деньги можно употребить… на того же Ла-Ронга! На десяток Ла-Ронгов! Превосходная мысль!
- Дитрих, сегодня хороший день.
- Так точно, господин генерал. Разрешите обратить внимание вот на это донесение?
- Что такое? Хм… "Незапланированный расход энергии в Институте перспективных проблем". В воскресенье?
- Прикажете дать взбучку?
- Зачем? Миллер просто усердствует, зря я в нём сомневался. Работает даже в воскресенье! Судя по расходу энергии, у него сегодня серьёзные успехи. Поистине день чудес. Соедини меня с Миллером, Дитрих.
Пока секретарь набирал номер, Дорон успел отключиться, чтобы уточнить план обработки Ла-Ронга. Генерал терпеть не мог непоследовательности. Что бы ни происходило, а начатое дело должно быть закончено.
- Ни в лаборатории, ни дома телефон Миллера не отвечает, господин генерал.
- Странно. Не хочет, вероятно, отрываться от работы. Хорошо, успею поздравить его завтра.
И всё же Дорону трудно было сосредоточиться на текущих делах. Каким-то внутренним чутьём он инстинктивно почувствовал, что именно сегодня вздымается гребень событий, влекущих его вверх. И потому он не удивился, когда Дитрих положил на стол экстренный выпуск газеты. Экстренный?! Дорон, торопливо пробежав полосы, с некоторым разочарованием отложил газету. Всего-навсего утренняя речь президента на благотворительном собрании. "Ну и энергия у старика!" - подумал он. Внезапно он снова схватил газету. Какое-то несоответствие, какая-то нелогичность… Так и есть. Он ещё раз перечитал это место. "С печалью я гляжу на бурные проявления низменного инстинкта непросвещённых масс, которые так ясно проявляются в оглушительном рёве толпы на регби, этой грубой, отталкивающей игре, достойной только пьяниц. Я поднимаю этот бокал (Дорон иронически улыбнулся) за то, чтобы у нас было больше больниц, церквей и школ - и меньше пьяниц! Больше воздержания от порока - и меньше упоения грубыми зрелищами!"
Дорон с досадой отшвырнул газету. Когда только эти политики научатся быть логичными! Впрочем, это в их характере: сегодня говорить одно, а завтра - нечто прямо противоположное. Но чтобы в один и тот же день! Старик явно теряет чувство меры.
- Господин генерал, вас просит президент.
- Как?
- Вас просит президент.
Дорон вытер вспотевший лоб. Что, если телепатия действительно существует, и стоит подумать о президенте, как он тотчас…
- Слушаю вас, господин президент.
- Генерал, сегодня весь день я думаю о вашем богопротивном дублировании и молю Бога, чтобы он простил мне мой грех.
В трубке трещало, и Дорон еле слышал голос президента.
- Господин президент! - заорал Дорон. - Я не понимаю вас! Плохо слышно!
- И я решил… - Голос наконец прорвался сквозь треск помех и зазвучал так громко, что Дорон отвёл трубку от уха. - …решил с Божьей помощью прекратить ваши пагубные опыты впредь до… - Голос опять пропал.
- Господин президент, господин президент! Но ведь четверть часа назад вы твёрдо обещали… Алло, не слышу! Можно подумать, что вы говорите из автомата!
- Я говорю из своей машины. Четверть часа назад я не видел этих бедных мартышек…
- Каких мартышек?! - Дорон сел.
- …которые как две капли воды похожи друг на друга, и даже родная мать не может их различить. Но если Богу позволено так делать, то для нас это грех!
- Господин президент! Что с вами? Откуда вы говорите?
- Из зоопарка. Здесь так хорошо светит солнце, поют птички, и как я подумаю о том, что у нас творится… Я твёрдо решил. Прощайте.
- Алло, алло!
Но трубка уже безмолвствовала.
- Безумие какое-то! - Дорон был бледен. - Откуда президент звонил первый раз?
- Из усадьбы. Это точно. Показал пульт, и, кроме того, я узнал голос его секретаря Джекобса.
- Быть не может! За пятнадцать минут доехать до… зоопарка?! Я ничего не понимаю! Дитрих, Мартенса мне! Срочно!
Мартенс, доверенное лицо Дорона в охране президента (благородный псевдоним шпиона), к счастью, оказался на месте.
Дорон выхватил трубку из рук Дитриха и заговорил с Мартенсом сам:
- Где сейчас президент?
- Простите, это вы, господин генерал? Докладываю. Президент сегодня встал как обычно, то есть поздно, у него был отличный стул…
- Вы получите сто кларков, если без лишних слов точно и коротко скажете мне, где сейчас президент!
- В данную конкретную минуту?
- О Боже!!!
- В данную минуту господин президент находится у себя в кабинете.
- Вы в этом уверены?
- Господин генерал, я не пьян, и если вы думаете, что я пьян…
- Нет, нет! Он точно в кабинете?
- Так же точно, как то, что вы обещали мне сто кларков.
"Подонок!" - выругался про себя Дорон.
- И он не уезжал в зоопарк?
- В зоопарк? Президент сроду не бывал в зоопарке. Болтают, будто утром он уезжал на радио, но чтобы в зоопарк…
- Болтают или выезжал?
- Болтают. А то бы я знал. Президент сидит в своём мягком кресле и…
Но Дорон уже повесил трубку.
- Дитрих! Во-первых, выдать этому дураку сто кларков. Во-вторых, найти среди охраны человека поумней. В-третьих… Нет, во-первых! Немедленно выяснить, где Миллер.
Когда секретарь вышел, Дорон схватил со стола пустотелую гипсовую копию статуи Неповиновения и изо всех сил запустил ею в стену. Она с грохотом разлетелась на мелкие осколки. Генерал недаром изучал научную информацию. Он знал, что психологи рекомендуют нервам именно такую разрядку.
Ла-Ронг мог ещё неделю спать спокойно. Дорону было теперь не до него.
- Выяснили? - встретил он Дитриха вопросом, как только тот переступил порог.
- Прислуга отвечает, что профессор не был дома со вчерашнего вечера. Его супруга третьего дня уехала к своим старикам в Паркинсон и вернётся только в субботу.
- Достать из-под земли!
- Да, генерал, - поклонился Дитрих.
- Целым и невредимым!
И тут на пульте снова зажёгся жёлтый огонёк. Дорон покосился на него со страхом.
- Вас слушают, - сказал Дитрих, щёлкая рычажком. - Даю.
Он зажал ладонью микрофон:
- Господин генерал, это он сам.
- Президент?
- Миллер.
"Надо обратить серьёзное внимание на телепатию, - машинально подумал Дорон. - Она существует!"