- Братки ничем не лучше, - фыркнул Авдей. - Окажись мы в твоём подвале, всё было бы точно так же, с той лишь разницей, что палачом окажешься ты.
- Ты сказал - "мы"? - переспросил эмиссар.
- А ты думаешь, браткам не интересно местонахождение Винсента Фенга? - Авдей рассмеялся: - Ты в кресле, он в дознавателях - вот и вся разница. Даже истязатели останутся прежними.
Эмиссар невольно глянул на вопрошателя с помощником. Этим действительно всё равно на кого работать.
- Ты точно такой же, - сказал Авдей. - Тебе тоже всё равно, зверь ты или людь. А значит ты и не зверь, и не людь. Ты нежить, которая может существовать лишь за счёт чужой боли. Ты упырь.
Эмиссар ударил Авдея под дых.
- Замолчи!
Авдей отдышался от удара, на губах опять появилась улыбка.
- Существование - не жизнь, а лишь тень жизни. И ты не людь, а всего лишь бледное подобие людского образа.
- Молчать!!! - ударил его эмиссар.
- Странные вы особи, дознаватели. Сначала били, чтобы я говорил, теперь бьют, чтобы молчал. Вы бы определись в своих желаниях. А то как-то непрофессионально получается. Дилетантски.
- Разряд! - завопил эмиссар. - Серию разрядов! Чтобы молчал…
- И вот так всю смену, - пожаловался вопрошатель. - Все нервы измотал, гнида гирреанская. Упёртый, что твой ишак. Зато язык острее скорпионьего жала.
Эмиссар влепил вопрошателю пощёчину.
- Рассуждать ещё будешь, паскуда! - второй пощёчиной сбил его с ног. Пнул по рёбрам. - Ничего, я тебя сейчас научу работать! Прибавлю мастерства!
- Не смей! - Авдей брыкнул эмиссара, оттолкнул от вопрошателя.
- Ты чего? - обалдело посмотрел на него эмиссар.
- Людей бить нельзя. Особенно тех, кто не может ответить тебе тем же. Это подло.
- Ты… ты их защищаешь? После того, что они с тобой сделали, ты их защищаешь?!
- Нельзя причинять людям боль, - твёрдо сказал Авдей. - Тем более нельзя допускать, чтобы людям причиняли боль другие люди. Не по-людски это.
- Ты сам называл их нелюдью.
- Но сам-то я людь.
С этим эмиссар не спорил. Посмотрел на скрючившегося на полу вопрошателя. В руке у него зажат пульт.
- Встань. Иди сюда, - велел эмиссар.
Вопрошатель в ужасе замотал головой.
- Нет, - прошептал он. - Нет. - Вопрошатель отполз от эмиссара подальше, спрятался за Авдея.
Эмиссар усмехнулся.
- Разряд! - приказал он.
Вопрошатель нажал кнопку.
Электрошок ударил обоих, и Авдея, и вопрошателя, - висящий на дыбе подследственный невольно опирался ступнями о палача. Руку вопрошателя свело судорогой, убрать палец с кнопки он не мог, и теперь поровну делил с объектом его боль.
Помощник выбил пульт резиновой дубинкой, схватил его и шмыгнул за шкаф с инструментами. Сжался там, скрючился, стараясь стать как можно незаметней. Вопрошателю по-прежнему казалось надёжней прятаться за Авдея. Он крепко обхватил его ноги.
- Не выдай, господин! - взмолился вопрошатель. - Не погуби!
- Пресвятой Лаоран! - прошептал прикованный к креслу браток. - Да кто он такой?
- Истинный Погибельник, - твёрдо сказал эмиссар. - Никто другой на такое не способен. - Он достал из кобуры бластер, направил на Авдея, но выстрелить не успел - капитан службы охраны стабильности выбил оружие. Глянул на эмиссара и плюнул ему под ноги.
- Скуксился, дерьмо истеричное? Так тебе и надо. Реформистов допрашивать - это не братков плющить. Тут характер нужен. А ещё ум и сила воли.
Сопровождали капитана пятеро бойцов в камуфляже.
- Зачем вы здесь? - недоумённо пролепетал эмиссар.
- Авдей Северцев, как лицо, причастное к антигосударственной деятельности, переводится в ведение службы охраны стабильности. Снимите объект с дыбы и наденьте ему арестантскую робу, не везти же его голым. - Капитан протянул эмиссару предписание.
- Так ты не Избранный?! - заорал браток. - Ты реформист?! - Он пару мгновений помолчал и заорал с новой силой: - Ах ты, сука!!! Чтобы тебя, падлу безбожную, в охранке расстреляли!
Капитан глянул на него с интересом.
- Этого мы тоже забираем, - сказал эмиссару. - И вопрошателей с предварильщиками. Все, кто находился в прямом контакте с Северцевым, переходят в ведение моей службы. Так что собирайтесь, эмиссар. Поедете с нами.
- За что? - мертвенно побледнел эмиссар. - Я верен государю.
- Однако вы, прекрасно зная о тесных связях подследственного с центристской партией, не передали его, как требовала инструкция, в службу охраны стабильности, а начали допрос сами. Это серьёзное должностное преступление, которое совершают те, кто участвует в дворцовом заговоре. Мятежник может знать немало полезного для тех, кто злоумышляет против его величества. Вот вы и решили разжиться информацией.
- Что за вздор? - возмутился эмиссар. - Авдей Северцев - Погибельник либо наперсник Погибельника, его ближайшее доверенное лицо.
- Следствие разберётся. А сейчас не совершайте ничего такого, что можно было бы квалифицировать как сопротивление высшим государственным приказам.
- Да, - покорно опустил голову эмиссар. - Я иду с вами, капитан.
= = =
Найлиас ждал в переулке неподалёку от здания Преградительной коллегии. Одет в форму армейского спецназа, к уху прицеплен коммуникатор. В руке бластер.
Рядом замер Гюнтер. Тоже в форме, с оружием и коммуникатором.
- Северцева повезут в охранку завтра, двадцать четвёртого ноября в ноль часов сорок минут, - сказал Найлиас только для того, чтобы снять напряжение.
- Уже сегодня, сударь. Сейчас ноль часов десять минут. И не надо лишних слов. Братство было кратчайшим путём к Избранному, поэтому я ушёл в братство. Братство предало Избранного, орден его спасает, поэтому я с орденом.
- Гюнт, я…
- Скоро вы увидите его, сударь. И тогда всё поймёте.
- Я уже понял самое главное: Авдей Северцев, которого ты именуешь Избранным, избавительско-погибельническую идею не приемлет категорически.
Гюнтер улыбнулся:
- Вы ведь сами говорили мне - для того, чтобы осознать своё истинное Я, нужно время и дело, которое потребует приложения всех имеющихся сил. Скоро Авдей поймёт, кто он на самом деле, и тогда позабудет весь тот бред, которым заморочил ему голову отец.
- Мне этот бред показался самым разумным из всего, что я слышал с той минуты, когда прилетел в Бенолию.
- Однако вы подчинились приказу ордена забрать Авдея Северцева, - возразил Гюнтер.
- Приказы не обсуждают, - ответил Найлиас.
- Когда Авдей будет за пределами Бенолии, вас не только вернут на оперативную работу, но повысят по сравнению с тем званием, которое было у вас до моего побега.
- Ты поэтому со мной пошёл? Хочешь загладить вину? Но ты ни в чём не виноват!
Гюнтер шевельнул желваками, отвернулся.
- Не в это дело. Не только в этом. Я надеюсь… Я верю… - Он посмотрел на Найлиаса. - Орден не для вас! Он похож на ледяную пустыню. А вы другой. Авдей действительно Избранный… Он откроет для нас новый путь, где мы будем вместе - вы, я и Николай.
- Не ты ли называл Николая предателем и убийцей?
- Я поспешил в суждении. Коля не мог сделать копирайт сам. Вы же знаете, какой он на самом деле! Его братки заставили.
Найлиас усмехнулся:
- Твой Коля не приемлет ни малейших сомнений. И никогда не простит того, кто заставит его сомневаться.
- Его заставили, - упрямо повторил Гюнтер. - Братки во имя своих целей способны на всё, на любую подлость! Они могли даже взять в заложники его семью.
У Найлиаса ломано изогнулся хвост.
- Да, это возможно. - Найлиас дёрнул себя за воротник форменной куртки так, словно ему не хватало воздуха. - Конечно, заложник. Он что-то упоминал о том, что старшая сестра живёт в городе совсем одна и работает очень много, домой приходит только ночевать… Если такую похитить, соседи ничего не заметят, а на работе всем плевать на мелких служащих: один раз не пришла - уволят, не интересуясь причинами, вот и всё внимание к исчезновению… Но почему Николай ничего не сказал мне? Я нашёл бы способ её освободить!
- Вам и так из-за нас досталось, незачем новую головную боль добавлять, - твёрдо сказал Гюнтер и тут же запоздало обиделся: - Мне он тоже ничего не сказал.
- Коле только и не хватало, чтобы ты ещё в заложниках оказался! - буркнул Найлиас. И добавил, убеждая не столько Гюнтера, сколько себя: - Когда речь заходит о страданиях близких, мы все теряем рассудок. Светозарные правы, запрещая привязанности.
- А без них и жизнь не жизнь.
- Да, - согласился Найлиас.
Гюнтер опустил голову.
- Коля сможет меня простить? Ведь я обвинил, не разобравшись. Даже слушать его не захотел… Только сейчас догадался, как всё было на самом деле.
Найлиас пожал ему плечо.
- Не бойся, Гюнт. Твой брат понимал тебя раньше, поймёт и теперь.
У Найлиаса тихо пискнул коммуникатор.
- Время, командир, - сказал боец. - А на воротах тихо.
- Ждать, - приказал Найлиас. - Десятиминутное опоздание в пределах нормы.
- Откуда пришла информация по Северцеву? - спросил Гюнтер.
- Не бойся, не подстава. Коллегианцы жуткие бюрократы, от них так просто даже с предписанием ВКС не уйдёшь, не то что с цидулькой из охранки. А информация надёжная. В охранке немало светозарных. Это самый надёжный способ быть в курсе всего, что происходит в Бенолии. В конечном итоге все сведения сходятся к ним. И, надо отдать должное папаше твоего приятеля, оперативно.
Пискнул коммуникатор.
- Всем внимание! У ворот движение. Вижу лётмарш-бус. Две лёгких машины сопровождения.
- Готовность один! - приказал Найлиас.
- Всем внимание! Кортеж выстроился, пошло движение в сторону юго-запада.
- Готовность ноль! Провожаем до площади.
Найлиас и Гюнтер сели на авиетки - воздушные мотоциклы.
- Группа-один, внимание! - сказал Найлиас. - Кортеж брать над площадью. Группа-два, в прикрытие.
- Кортеж над площадью, - доложил боец.
- Внимание всем! - приказал Найлиас. - Пять, четыре, три, два - захват!!!
= = =
Небесные картины видны и над Гирреаном.
"Значит, пустошь не проклята, - подумал Клемент. - Иначе небо не дарило бы этой земле высшую из своих благодатей".
Делать в Гирреане нечего. Оба Северцевых арестованы, младший передан в коллегию, которая благополучно отрежет ему голову как Погибельнику.
Но капитан приказал ждать до вечера двадцать четвёртого. И Клемент ждал. "Ты проводишь дознание о том, причастны ли Винсент Фенг и Ринайя Тиайлис к деятельности Погибельника. Когда выяснишь, что не причастны, возвращайся".
Пусть такое дознание и чистая фикция, но в посёлке, где жил Авдей и Фенг с Тиайлис, побывать надо.
Клемент поговорил с персоналом интерната, где работал Фенг, заглянул в СТО. Ровным счётом ничего интересного не услышал и не увидел. Обычная людская жизнь, точно такая же, как и у всех… Настораживало только внезапно открывшееся обилие талантов у ничем ранее не примечательного секретаря, заурядной придворной куклы.
С другой стороны, зачем бы Фенгу раскрывать свои дарования в Мёртвоглазом Городе? Там они не нужны никому…
Свидетелем того, как Фенг дал пощёчину императору, Клемент не был, зато видел ненависть, с которой смотрел на своего недавнего Исянь-Ши Цалерис Аллуйган. Император ещё дёшево отделался.
Клемент шёл по поселковой улице к таниарской церкви. Оставалось поговорить с преподобным Григорием и можно возвращаться в соседний райцентр, чтобы оттуда вылететь в Алмазный Город.
Опять телепаться на лошади… Верховой ездой Клемент владел прекрасно, но хороша она только в качестве развлечения. Рассматривать лошадь в качестве реального транспортного средства в эпоху лётмаршей нелепо до глупости.
Но векаэсники накрыли весь пятый район двенадцатого сектора стазисным полем. Теперь здесь не работают электрогенераторы, мертвы энергокристаллы, не способны стрелять бластеры и пистолеты с пороховым зарядом…
Даже нельзя метнуть нож или воспользоваться арбалетом, потому что стазис снизит скорость и силу их полёта, заставит уже через полметра упасть на землю.
Дышать в стазисе тяжело, ходить трудно, словно сквозь воду. Клементу, с его крепким, превосходно натренированным телом, стазис не мешал, но каково приходилось калекам?
Таниарская церковь оказалась просторным квадратным строением в три этажа. По углам высокие узкие башенки, увенчанные неким подобием чалмы, на крыше квадрата нечто вроде стеклянной пирамиды.
Внутри три ряда скамеечек для прихожан, у противоположной входу стены - похожее на театральные подмостки возвышение для священника, посреди помоста водружён алтарь. Стены расписаны сложным узором из цветов и текстов молитвенных песнопений. Роспись выцветшая, местами облупившаяся. Церковь давно требовала серьёзного ремонта.
Церковный зал заполнялся прихожанами, приближался час дневной службы. Семинарист-практикант зажигал ароматические курительницы.
Скандально знаменитый поп оказался точно таким же, как и все настоятели полунищих поселковых церквушек: обряжен в сильно поношенную синюю рясу, минимум ранговых татуировок.
Только вот глаза… Яркие, живые, без той усталой, ко всему равнодушной скуки, которая присуща всем стареющим служакам низких званий, вне зависимости от того, где они служат - в церкви или в армии.
Преподобного Григория беды и радости прихожан интересовали по-настоящему, а не по долгу службы. И был этот интерес не тем жадным досужим любопытством, которое может вызвать лишь враждебность и отвращение. Взгляд преподобного Григория приветлив, как солнечный луч по весне. Клемент невольно улыбнулся, шагнул на встречу его теплу.
- Вы хотите исповедоваться, уважаемый? - спросил преподобный.
- Да, - неожиданно для себя сказал Клемент. И добавил уверенно: - Я хочу вам исповедаться.
- Тогда идёмте ко мне в кабинет. Там вас не услышит никто, кроме меня и вашего бога.
- В кабинет? - не понял Клемент. - Но… - Он глянул в сторону церковной исповедальни.
- Вы ведь лаоранин, уважаемый? Вам может быть неприятно говорить о сокровенном в стенах чужого святилища.
Клемент не привык, чтобы кто-то заботился о его душевном комфорте.
- Нет, - быстро сказал он. - Ничего. Я не хочу вас затруднять, преподобный. Любое святилище свято.
- Тогда пожалуйста, - жестом пригласил его в исповедальню Григорий. "Именно пригласил, а не повелел пройти, - отметил Клемент. - Странный поп".
- Осмелюсь напомнить, рабби, - сказал семинарист, - что сейчас время обедни.
- У великой матери впереди целая вечность, - возразил Григорий, - а людская жизнь коротка, и потому исповедь нашему гостю нужна сейчас.
- Но взгляните, рабби, вас ждут прихожане.
- Вседержительница услышит их молитвы и без моего посредничества. Или вы полагаете, будто великая мать глухая или скудоумная, и я должен объяснять ей, в чём заключается смысл обращённых к ней речей?
Семинарист издал сдавленный горловой звук, смесь испуга, изумления и возмущения. Прихожане засмеялись, зааплодировали.
- Идёмте, - вновь пригласил Клемента Григорий. - Только куртку сдайте в гардеробную, в исповедальне тепло, и вам будет неудобно в верхней одежде.
Таниарская исповедальня оказалась маленькой комнатой с голыми белыми стенами. Слева от входа стоит кресло исповедника, справа - маленький алтарчик с кувшином святой воды. Всё точно так же, как и в лаорнаской церкви, с той лишь разницей, что алтарь украшен не звёздами пресвятого, а треугольниками великой матери. И подле кресла исповедника поставлено второе кресло, для исповедующегося.
Клемент неуверенно оглянулся. В дворцовых церквях правила исповеди требовали, чтобы прихожанин чельно поклонился алтарю и громко произнёс своё имя и звание. Хотя теньмам позволялось или, скорее, предписывалось ограничиваться номером…
Как начинается исповедь у таниарцев Клемент не знал, а спросить не решался.
- Никаких дополнительных церемоний не нужно, уважаемый, - сказал Григорий. - И пресвятому Лаорану, и великой матери ваше имя и звание известны и без выкриков. Мне же их лучше не знать, так легче сохранить непредвзятость суждений. Если по ходу разговора вам самому захочется назваться, то назовётесь. Нет - значит нет.
- Но разве это не нарушает уставные предписания вашей церкви? - с растерянностью спросил Клемент.
- В каждом правиле есть место для исключений. Ведь вы же не хотите себя называть?
- Нет.
- Так и не называйтесь. Лучше присядьте.
- Куда? - не понял Клемент. Кресла оказались совершенно одинаковыми и стояли так, как принято в гостиных: навстречу и немного наискосок друг к другу, чтобы смотреть можно было и на собеседника, и в сторону.
- А куда хотите, - сказал Григорий.
- Если позволите, преподобный, я предпочёл бы сесть на пол, как принято у лаоран.
- Как вам будет удобнее, так и садитесь.
Клемент сел на ковёр у ног преподобного, сложил руки на коленях, склонил голову. Преподобный проговорил:
- Пусть милосердная мать ниспошлёт вам свою благодать, уважаемый, вне зависимости от того, во что вы веруете и не веруете.
Клемент смотрел на него с изумлением.
- У вас на исповедях бывают атеисты?!
- Снять тяжесть с души необходимо всем. А кабинетов психологической разгрузки здесь нет.
- Но как же комендатура? - не поверил Клемент. - Жандармы будут задавать вам вопросы о беседах с реформистами.
- У жандармов есть право вопросы задавать, у священника - обязанность на них не отвечать. В таниарстве тоже соблюдается тайна исповеди.
- Да, - опустил взгляд Клемент. В лицее и в Алмазном Городе любая исповедь была разновидностью допроса в службе безопасности. Для теньма иначе быть и не могло.
Но здесь Клемент был почти что людем. И мог рассчитывать на настоящую исповедь.
- Много лет я считал себя мёртвым, - сказал Клемент. - Но теперь вдруг оказалось, что я жив.
- И вы не знаете, что делать со своей жизнью, - ничуть не удивившись, ответил преподобный.
- Да.
- Быть может, вам попробовать чем-нибудь её заполнить? Тогда из бремени она превратится в источник сил.
- Мне нечем её заполнять, - отрезал Клемент. - У меня ничего нет. И никого нет.
- Тогда попробуйте наполнить жизнь любовью. Любовь - единственная ценность, которую каждый из нас может сотворить из ничего в неограниченном количестве.
- Я же сказал, - рассердился Клемент, - мне некого любить!
- А как насчёт себя самого? - спросил преподобный. - Себя любить вы не пробовали?
- Себя? - растерялся Клемент. - Зачем мне любить себя?
- Чтобы радоваться самому себе.
- Но зачем мне это?
- Если душа радуется, то значит она есть. А если есть душа, то жизнь уже не пуста.
- Ну не знаю, - сказал Клемент. - Вы как-то странно говорите. Обычно эта поговорка звучит так: "Если душа болит, значит она есть".
- На мазохиста вы не похожи.
- Что? - в который уже раз растерялся Клемент. "Пресвятой Лаоран, да что это за священник такой?!"