Содержание:
Пролог 1
Глава первая 1
Глава вторая 2
Глава третья 4
Глава четвертая 4
Глава пятая 5
Глава шестая 6
Глава седьмая 8
Глава восьмая 8
Глава девятая 9
Глава десятая 10
Глава одиннадцатая 10
Глава двенадцатая 11
Глава тринадцатая 12
Глава четырнадцатая 12
Глава пятнадцатая 12
Глава шестнадцатая 14
Глава семнадцатая 14
Глава восемнадцатая 15
Глава девятнадцатая 16
Глава двадцатая 17
Глава двадцать первая 18
Глава двадцать вторая 18
Глава двадцать третья 19
Глава двадцать четвертая 19
Об авторе 19
Рэт Джеймс Уайт
Жизнь без людей
Пролог
Тодд гладил вздымающийся и опускающийся, раздутый живот Хони. Под растянутой кожей просматривались мордашки и крохотные лапки копошащихся внутри щенков. Тяжело дыша, сука золотистого ретривера отползла в дальний угол кладовой. Роды давались тяжело. Из ее вагины капала кровь и какая-то жидкость. Собака кружила по крошечной кладовой, то и дело, приседая, будто пыталась испражниться. Она вся дрожала от напряжения.
- Давай, Хони. У тебя получится, девочка.
Он наполнил ее миску водой, и Хони принялась лихорадочно лакать.
- Хорошая девочка!
Тодд гладил ее по шерсти, пока она пила.
Он был взволнован. Хони была его лучшим другом. Она появилась у него, когда ему был всего лишь год. Сколько Тодд себя помнил, Хони всегда была рядом. Можно сказать, она была его единственным другом. Его мать, женщина глубоко религиозная, предпочитала обучать его на дому, вместо того, чтобы водить в среднюю школу, ограждая его тем самым от "безбожного светского образования".
- Не удивительно, что все дети там стреляют друг в друга, принимают наркотики, пьянствуют, и курят, теперь, когда из школы убрали библию. Детям даже не разрешают молиться! Их учат сексу, а потом удивляются добрачным половым отношениям у несовершеннолетних и появлению внебрачных детей. Я бы ни в коем случае не разрешила ходить моему мальчику в такую безбожную школу. Все, что тебе нужно знать, есть здесь, в библии.
Ему не позволялось играть с соседскими детьми, которых его мать считала грешниками, извращенцами и преступниками. Поэтому его единственным партнером по играм была Хони. К огорчению матери, она спала в ногах его кровати. Однажды, когда мать забрала собаку из его комнаты, он плакал до хрипоты. Наконец, его мать смягчилась, и с тех пор Хони спала с ним всегда. Когда собака забеременела, Тодд очень разволновался. Щенки стали бы его новыми друзьями и смогли бы скрасить его мучительное одиночество.
Хони принялась лизать себя, потом легла на бок. Первый щенок выскользнул, все еще находясь в мешочке с околоплодными водами. Хони лизала и покусывала мешочек, выдавливая тем временем следующий. Образующую мешочки пленку она съедала, и начисто вылизывала щенков. Тодд был счастлив до слез.
- Они такие красивые, Хони. Посмотри на своих деток. У тебя получилось, девочка.
Он погладил собаку по голове. Хони снова улеглась, все еще тяжело дыша от усталости.
- О, боже! Поглядите на этот бардак!
Позади Тодда стоял его отец, в грязных рабочих сапогах и серой рубашке "Диккиз" с пятнами пота подмышками.
- Мама говорит, что ты не должен поминать имя господа всуе. Я тут приберусь, пап. Ну, разве они не хорошенькие? Они родились у меня на глазах. Ты бы видел. Так здорово!
- Да? Сколько их там?
Тодд заглянул за Хони, которая продолжала вылизывать щенков.
- Одиннадцать.
- Одиннадцать? Нам не прокормить столько щенков. Мы едва можем содержать Хони.
- Но, пап, мы же не можем их продать!
- Лучше надейся, что мы сможем их продать, иначе они отправятся в собачий приют.
Тодд заплакал.
- Нет. Нет, пап. Ты не можешь. Нет.
- Подойди сюда, сын.
Тодд подошел к отцу, опустившемуся рядом с ним на колени.
- Послушай, сын, я знаю, что ты хочешь их оставить, но нам не прокормить их.
- Но по телевизору говорили, что в собачьих приютах щенков убивают. Усыпляют.
- Ну, иначе повсюду бы бегали собаки и кошки. Мы бы утонули в них. Они съели бы всю еду и умирали б на улицах от голода и болезней. Усыплять их - гуманное дело. Это избавляет их от мучений. Когда они были дикими и жили на природе, хищники не давали разрастаться их популяции, но так как мы превратили их в домашних животных, ничто не мешает им воспроизводиться. Нет никого, ни волков, ни львов, с кем бы можно было конкурировать в добывании пищи, и кто истреблял бы старых, больных и слабых.
- Ну, а как же мы?
- Так я об этом и говорю. Мы контролируем их численность безболезненным и гуманным способом, усыпляя их в случае, если люди не могут о них заботиться.
Тодд снова заглянул за Хони. Щенки сейчас слепо тыкались ей мордочками в живот, пытаясь сосать. Чтобы помочь им найти соски, Хони осторожно подталкивала их носом. Они выглядели такими слабыми и беспомощными. Тодд и представить себе не мог, что их отправят в приют и убьют. Он заплакал. Отец обнял его.
Тодд знал, что отец любит его, даже если не всегда понимает.
- Знаю. Это трудное, но верное решение. Нам просто их не прокормить. Либо мы будем есть, либо они.
- А как же мы? У нас же тоже нет хищников. Что бывает, если людей становится слишком много?
- Ну, у нас есть болезни, войны и бедствия.
- Но мы же умеем лечить болезни.
- Есть целая куча неизлечимых.
- В новостях сказали, что на Земле сейчас живут шесть миллиардов человек. А война в Персидском заливе убила всего сто тысяч.
- Сто тысяч это много.
- Но несравнимо с шестью миллиардами.
- Ну, кроме этой бывают еще и другие войны. Причем повсюду.
- Все равно этого не достаточно. Если нам нужно убить щенков Хони, чтобы не было слишком много собак, то почему мы не делаем то же самое с людьми?
- Тодд!
Тодд пристально посмотрел на отца. Он заметил, как тот расстроился, по тому, как он потер грубой мозолистой рукой морщинистый лоб. Отец выглядел обессиленным. Он вздохнул и вытер Тодду слезу на щеке. Тодд знал, что говорит так от злости и расстройства, но для него это не имело значения.
Тодд снова посмотрел на отца. Он ждал ответа. Ждал, когда тот все ему объяснит. Почему усыплять щенков из-за того, что их слишком много, нормально, а люди в это время размножаются как тараканы. Сквозь стоящие в глазах сына слезы, отец Тодда заметил кипящую злость. Он не знал, как поступить.
- Сын, ты не должен так говорить. Что сказала бы мама, если бы услышала твой разговор о миллиардах умирающих людей? Не очень-то по-христиански.
- Но что тогда случится, папочка? Что случится, если больше не останется места? Что случится, если всем не будет хватать еды?
- Не знаю, детка. Не могу сказать. Хотя вряд ли нам придется беспокоиться об этом на нашем веку. Может тогда наступит вознесение, о котором говорит твоя мама, или мы все сядем на большой звездолет и отправимся на другую планету.
Тодд посмотрел мимо отца, через комнату, в окно своей спальни. На небе светили звезды. Они казались такими далекими. Он не мог себе представить, что все жители Земли заберутся в один звездолет и улетят так далеко. Это представлялось невозможным. Если население неизбежно удвоится и если Иисус не спустится с небес и не заберет их всех, Тодд был уверен, что жители Земли будут выглядеть, как на тех фотографиях с голодающими детьми, которых он видел по телевизору. Он снова заглянул за Хони. Один из щенков был меньше остальных. Другие не подпускали его к еде.
- Можно я оставлю этого маленького.
- Посмотрим.
Месяц спустя они продали трех щенков. Еще через две недели, оставшихся восемь отдали в собачий приют. Тодд проплакал всю неделю.
Глава первая
Тодд не мог понять, как у некоторых людей хватает нахальства приходить к нему в кабинку и выпрашивать пособие и талоны на питание. Они утверждали, что не могут позволить себе купить еды, хотя сами весят на 50–60, а то и на 100 фунтов выше нормы. Тут требовалась особая наглость, которой он просто не обладал.
Он посмотрел на тучную женщину, с чьей шеи каскадом спускались многочисленные подбородки и исчезали где-то под футболкой. Груди, каждая размером в две ее головы, раскачивались из стороны в сторону, едва вмещаясь в бюстгальтере. Титанические руки сотрясались еще больше ее слоновьих сисек, когда она заполняла документы. По кабинету с шумом и гамом носился выводок чумазых, непослушных детей. Тодда затошнило. Женщина была патологически жирной. Здесь самый либеральный врач признался бы что "здоровый вес" превышен минимум на сто фунтов. Ее тело процентов на девяносто состояло из жира. Тодд прикинул в уме: при ее росте 5 футов 6 дюймов, вся ее костно-мышечная система, органы и прочее, весили не больше ста фунтов, хотя сама она имела 250–260 фунтов живого веса, если не больше. То есть жира в ее теле было не меньше 150 фунтов. Между мышцами и кожей был футовый слой. От этих мыслей Тодду стало дурно.
Ей требовались воистину геркулесовы усилия, чтобы перемещать свое тело по полу. Поход в Управление социального обеспечения был для нее, похоже, главной физической нагрузкой за последний месяц. От веса жира в груди она страдала одышкой. Тодд с трудом мог представить себе, какие муки испытывало ее сердце, пытаясь прокачивать кровь через закупоренные артерии и капилляры. Тяжелый громкий хрип, вырывающийся из ее страдающих от недостатка кислорода легких, пугал Тодда. А что если она умрет прямо здесь, на стуле, и все будут ждать от него оказания ей первой медицинской помощи?
Но он и не собирался этого делать. Он представил себя, как она медленно синеет у него на глазах, а ее дети воют, причитают, и молят его о помощи. Его коллеги забегают в его кабинку посмотреть, что стряслось, и видят, что он просто стоит и ничего не делает. Они укоризненно смотрят на него, потом один из них прижимается ртом к ее мерзким губам, вдыхая жизнь в ее перегруженные легкие, а другой пытается нащупать под гигантскими буферами грудную клетку, чтобы сделать массаж сердца, отчего огромные жирные потные груди начинают трястись еще больше. А Тодд стоит и втайне надеется, что она уже не оклемается. Он был все еще погружен в свои фантазии, а его выражение лица несомненно выдавало его отвращение, когда она сказала нечто, от чего ему захотелось выскочить из офиса.
- Я хочу записаться на программу "Мать и дитя". Я снова беременна.
- Простите?
Тодду показалось, что он ослышался. Не такая же она глупая, чтобы заводить еще детей, если не может кормить и одевать четырех голодранцев, которых уже родила? Что происходит с регулированием рождаемости? Разве у кого-то еще стоит на это жирное чудовище? Если она не в состоянии прокормить себя, то какого черта заводит детей?
- Я беременна и хочу подать заявку на программу "Мать и дитя".
- Почему вы не делаете аборт? Мы бы с радостью оплатили вам его.
У женщины отвисла челюсть.
Тодд не мог поверить, что только что сказал такое. У него просто вырвалось. Он же на работе. Теперь она все расскажет его боссам, и его либо временно отстранят, либо уволят.
Если я не смогу убедить ее сделать это. Меня, наверное, все равно уволят, так почему бы не попробовать сделать доброе дело в последние минуты службы?
Женщина все еще смотрела на него широко раскрытыми глазами. Выражение лица медленно менялось с удивленного на возмущенное. Он должен был что-то сказать. Тодд наклонился над столом и заговорщически зашептал ей.
- Послушайте, если вы избавитесь от ребенка, и не будете рожать нового, который станет потом жить за счет налогоплательщиков, то я прослежу, чтобы вся процедура была оплачена государством. А если пойдете еще дальше и перевяжете себе маточные трубы, я лично прослежу, чтобы вам больше никогда не пришлось появляться в этом офисе. Никаких больше поисков работы, никаких собеседований, никаких подписываний документов. Каждый месяц вы будете получать талоны на питание и чек, и никогда больше не увидите моего лица.
Женщина открыла рот и замерла. Она замерла! Она раздумывала. Она посмотрела на хнычущего на ее коленях младенца, с перемазанным детским питанием и соком лицом, на двухлетнего ребенка в стоящей рядом коляске, воняющего грязными подгузниками, которые нужно было сменить еще час назад, на детей четырех и пяти лет, продолжающих драться из-за игрушки, которую один из них спер из продуктовой лавки, и на ее лице стало проявляться выражение усталости и смирения. В ее глазах заблестели слезы. Она выглядела смущенной и беспомощной. Тодд удивился, что его это совершенно не тронуло. По какой-то причине, бедственное положение одного человека не волновало его. Особенно, когда ежегодно вымирают 50000 видов растений и животных, и мы расчищаем под животноводческие фермы тропические леса, чтобы подобные жирные твари могли жрать свои чизбургеры. Ему захотелось отвернуться, но он знал, что ему нужно выглядеть полным сочувствия, если он хочет сохранить работу.
- Что я должна подписать?
- Я дам вам форму бесплатного медобслуживания. Сам заполню ее. Останется только подписать. Вы поступаете правильно.
Ему стоило неимоверных усилий, чтобы не улыбнуться. Он посмотрел на длинную очередь, стоящую за дверью его кабинки, и впервые не ощутил привычного беспокойства. Он не испытывал желания спрятаться под столом, сбежать из здания, или взять ружье AR15 и перестрелять всех в поле зрения, а потом сжечь это место дотла. Впервые за девять лет работы в Управлении соцобеспечения, Тодд Хаммерштайн по-настоящему почувствовал, что сделал доброе дело.
Глава вторая
Тодду потребовалась недюжинная выдержка, чтобы не распространять свое предложение по стерилизации в обмен на государственные деньги на каждого мужчину или женщину, приходивших к нему в тот день. Он знал, что ему следует быть осторожным. Но когда Тодд увидел, как к нему, шатаясь, вошла какая-то женщина, явно сидящая на метамфетаминах, несущая на руках орущего младенца, с самого рождения имеющего наркотическую зависимость, и попытался представить, на что были похожи первые 24 часа жизни этого ребенка в инкубаторе, выводящем из него наркотики, и каково его будущее, с трудом смог сдержаться.
Что случилось с нашим обществом, если мы позволяем размножаться подобным отбросам?
Они входили к нему один за другим. Мужчина, освободившийся по УДО только месяц назад, имевший по всему городу шесть детей от шести разных женщин, нигде не работавший и явно избегавший платить алименты. Парочка получателей социальной помощи в третьем поколении, уже имевшая двоих детей, бессовестно обсуждавшая рождение еще одного ребенка ради получения большего пособия. Мать-одиночка, чья мать растила трех ее детей, пока та шаталась по ночным клубам. И отец-одиночка, пытавшийся получить инвалидность, скакавший с одной работы на другую, жаловавшийся на все, от волчанки и хронической усталости до синдрома дефицита внимания. Тодду хотелось стерилизовать их всех.
Ему даже не хотелось спрашивать их об этом. Он мечтал о кнопке, нажимая на которую, можно было вызывать санитаров, которые привязывали бы их к стульям, а сам он стерилизовал бы их и кастрировал, как кошек. Интересно, принял бы кто-нибудь из них его предложение? Он решил, что нужно попробовать, чтобы выяснить это. С толстухой ему повезло. Но лучше не торопить удачу.
Тодд выполнял обычные процедуры, назначая им собеседования для устройства на работу, на которые, как он знал, они не пойдут, рекомендуя им торговые училища, к которым они проявляли еще меньший интерес, выдавая им брошюры о безопасном сексе и программах реабилитации наркоманов, пока они сидели со скучающим видом и с нетерпением ждали, когда им дадут заполнить документы для получения очередного чека. Его утренний успех с толстухой начинал уже стираться из памяти. Конечно же, было еще много честных трудолюбивых пар, которые были уволены по сокращению, либо увидели, что их платежи по кредиту удвоились из-за плавающей процентной ставки, либо просто переживали тяжелые времена. Такие обращались за материальным пособием раз в год. Но 40 % людей, приходивших в его офис, никогда не искали работу. Три четверти от оставшихся 60 % находили работу только чтобы снова ее потерять. Это напоминало бесконечную карусель, видеть их входящими и выходящими, из года в год.
Когда последние за этот день клиенты вошли в его кабинку, Тодд уже не мог контролировать себя. Он просто надеялся, что ему с ними повезет также, как с той толстухой.
- Входите. Присаживайтесь.
Он окинул их взглядом, и по нервным, дерганым движениям и потрепанному внешнему виду сразу все понял, даже не открыв их дело.
И он, и она были наркоманами, сидевшими на крэке, и он, и она занимались проституцией. Они ждали своего первого ребенка. Иногда казалось, будто каждый получатель пособия, приходивший в его офис, был либо беременным, либо с младенцем на руках. Чем меньше они были образованы, тем хреновей была их жизнь, и тем большую способность к размножению они проявляли. Одно это убеждало Тодда, что он делает правое дело.
- Какой у вас срок?
Женщина прищурилась. Ее глаза медленно сместились влево, в сторону от него, будто она что-то разглядывала в темноте. Она откинула назад немытые, жирные светлые волосы, явив усеянное оспинами и струпьями лицо, некоторые были расчесаны до крови. Ее глаза сместились вправо, снова миновав его, потом двинулись в противоположном направлении, пока, наконец, не зафикировались на лице Тодда. Она улыбнулась, обнажив черные от кариеса зубы и гноящиеся кратеры, там где зубы давно сгнили, или были выбиты каким-нибудь гопником. Облизнула потрескавшиеся губы и почесала кровоточащие струпья на руках.
- Ч-что?
- Сука, он спросил, сколько месяцев ты уже беременна.
Мужчина, который пришел с ней, и которого Тодд счел ее мужем, схватил женщину за руку и встряхнул.