И тогда ты поймешь, что между телом и разумом различия нет. А теперь тебе надо сделать зарядку и поесть, потому что через час придется опять заснуть. Война все набирает скорость, и что бы ни говорил Энобарбус, центральная фигура в ней - ты.
За спиной доктора Дисмаса стояла Дирив. Она невероятно широко разинула рот, показывая бесконечные ряды острых белых зубов и ярко-красный язык, покрытый слюной и трепещущий у нее во рту, как змея.
Я выращу такие зубы, что они сожрут тебя целиком, мой малыш. Мы станем единой плотью и единой кровью. И для нас не будет невозможного.
9. ЛАЗАРЕТ
Пандарас очнулся в темноте, ощущая, что все его тело сдавила непонятная сила. Левая рука страшно болела. Он рванулся вверх, испугавшись, что все еще похоронен в развалинах, но тут обнаружил, что на него давит всего лишь одеяло, сползшее до пояса, а темнота вовсе не абсолютная: то тут, то там ее разрывал свет маленьких лампочек, которые медленно и печально раскачивались, словно маятники множества часов. Весь мир качался, как колыбель. Кругом дышали и вздыхали люди. Доносились чьи-то всхлипы - редкие икающие звуки, наводящие на мысли о водопроводном кране.
Пандарас потянулся правой рукой к левой и… не нашел ее. Он похлопал по грубому одеялу на своей кровати, как будто надеялся найти ее рядом, как верного пса, прикорнувшего рядом с хозяином. Он все еще до конца не проснулся и не понимал, что происходит.
На полу возле его кровати что-то пошевелилось. Пандарас напрягся, испугавшись, что там прячется префект Корин.
Но это оказался более крупный мужчина, бледнолицый и рыхлый, одетый в одни только мешковатые брюки.
- Маленький господин, - проговорил он тихим, но хриплым голосом. Успокойся, маленький господин. Лежи тихо.
Ты ранен и очень болен. Тебе надо отдохнуть.
Это был Тибор. Пандарас даже не удивился. Он только спросил:
- Что они со мной сделали?
Тибор заставил его снова лечь и рассказал все, что знал.
Двое солдат в окопе были только оглушены миной. Они откопались сами, вытащили Пандараса и отнесли его в лазарет, но ко времени, когда его осмотрел хирург, шнур на запястье так затянулся, что почти полностью скрылся в мышцах. В руке слишком долго было нарушено кровообращение, так что хирургу осталось лишь закончить дело, начатое шнуром.
- Свобода того стоит, - прошептал Пандарас. - Недаром многие говорят, что у нашей расы нет рук, только клешни, как у животных. Поэтому мы научились делать большую часть работы языком.
Необходимо воспринимать это как можно легче, иначе он свалится в огромную черную яму отчаяния и никогда не выберется оттуда. Он опять попытался сесть и сказал:
- Свобода стоит такой жертвы, Тибор, но нам нельзя здесь оставаться. Он найдет меня, и свободы больше не будет. Надо уходить…
- Успокойся, маленький господин, - погладил его по плечу иеродул. - Ты очень болен и все вокруг тоже. Тебе сделали операцию, и теперь надо спать. Чем дольше ты проспишь, тем больше у тебя будет шансов выжить.
Пандарас призвал на помощь все свои силы.
- Принеси мою одежду, - приказал он. - Если я останусь здесь, получится, что я пожертвовал рукой напрасно, а этого я не вынесу.
Оказалось, что его одежда связана в узелок на полу возле кровати. Тибор помог ему одеться. Дважды Пандарас пытался придержать пуговицы левой рукой, которой не было.
- Мне придется выучиться массе новых штучек, - сквозь сжатые зубы пошутил он и вдруг воскликнул в панической тревоге:
- Амулет! Амулет и монета! Где они? Их выбросили?
Надо их найти!
Тибор просунул два пальца в карман истрепанной рубахи Пандараса и вытянул монету на кожаном ремешке и браслет из волосков нутрии и речного жемчуга.
- Это все, что у меня есть, Тибор, - воскликнул Пандарас. Он схватил керамический диск, и тот вспыхнул так ярко, что Пандарас зажмурил глаза. Он близко! - закричал Пандарас. Поцеловав светящуюся монету, повесил ее на шею и с гримасой отвращения натянул волосяной браслет на обрубок руки.
- Ну вот. Больше у меня ничего нет. Префект Корин забрал книгу, а за постой мне пришлось расплатиться рукой.
Можно отправляться.
- Куда ты пойдешь, маленький господин?
- Мы найдем моего хозяина. Монета доведет нас. Тебе не удастся так легко уйти от меня во второй раз, Тибор. Чтобы найти тебя, мне пришлось потерять руку. Будет только справедливо, если отныне ты будешь прикрывать меня слева.
Тибор кротко ответил:
- Мой долг, маленький господин, ухаживать за больными и ранеными.
- Я как раз ранен.
- Конечно, ранен. Но ты один из многих. Много больных и много раненых. Я многим нужен, маленький господин.
- Но, надеюсь, я - главная твоя привязанность. - Пандарас почувствовал головокружение. Пол под ногами закачался и поплыл. Он присел на край кровати, но дурнота не проходила.
- Меня зовут, маленький господин, - сказал Тибор и переваливаясь направился в темноту. Его голая спина и лысая голова сверкнули в конусе света раскачивающейся лампы, и он исчез. Пандарас прилег на кровать, всего на минутку, а разбудил его Тибор, снова присевший возле его кровати. Казалось, в темноту вылили ведро белил, не истребив ее до конца, но все же сделав не такой непроницаемой.
Тибор курил сигарету. Пандарас помахал пальцами правой руки в воздухе, чтобы Тибор дал ему затянуться.
- Ты же не куришь, маленький господин. И пусть ты болен, такое лекарство не пойдет тебе на пользу.
- Если я настолько болен, как ты говоришь, то едва ли пара затяжек принесет мне так уж много вреда. А если нет, как считаю я сам, то это меня успокоит. Мой отчим, первый, тот самый, о котором я не люблю говорить, был отчаянный курильщик, так что одна затяжка не повредит.
Пандарас чувствовал страшную усталость, но, если бы мир наконец перестал раскачиваться, он бы встал и ушел отсюда через минуту. Тибор как хочет - может идти с ним, может оставаться. Префект Корин наверняка его ищет. Надо идти.
Надо найти господина…
Тибор вставил мокрый окурок в пальцы Пандараса и помог донести его до губ. Дым был сладким и крепким. Пандарас поперхнулся первой же затяжкой и закашлялся, но вторую втянул до половины легких и с наслаждением выдохнул.
- Видишь? - кивнул он Тибору. - Очень успокаивает.
Тибор забрал у него сигарету и сказал:
- Значит, у наших рас химические процессы идут очень похоже, ведь из-за этого люди моего народа и курят. Так нам легче смириться со своей участью. Он затянулся. Разгоревшийся уголек сигареты отразился двумя красными искрами в его больших черных глазах. - Если бы не это, я убил бы себя еще ребенком, да, думаю, и остальные наши тоже. И моя раса вымерла бы давным-давно, не имея шанса искупить свой грех.
Хранители справедливы, но милостивы. Когда они создавали этот мир, то посеяли в нем траву, из которой делается этот табак. Он-то и помогает моей расе сносить унижения и всеобщее порабощение.
- Я думал, это просто привычка, - сонно пробормотал Пандарас. Когда Тибор начал его раздевать, он не сопротивлялся.
- Это привычка всей жизни, маленький господин, как дыхание. Сигареты нужны нам, как вам воздух.
- Надо бежать. Перейти линию фронта.
- Мы уже это сделали, маленький господин. А теперь спи. Если ты можешь спать, это знак, что ты начинаешь поправляться. Те, кто слишком болен, чтобы спать, обычно умирают.
- Мне хочется… - Но Пандарас слишком устал, чтобы закончить мысль, и уснул, не договорив.
* * *
С каждым днем Пандарас набирался сил и наконец настолько поправился, что сумел понять, насколько тяжело был болен. Тяжелее, чем большинство раненых в палате. Когда он оказался в состоянии сесть и осмотреться, то увидел, что в палате почти никого нет. Только через три койки от него в том же ряду лежал почти полностью забинтованный человек.
Похожая на огромного комара машина помещалась на бочкообразной груди раненого и перекачивала кровь через сложные контуры стеклянных трубок. Дышал человек громко и прерывисто.
Керамический диск светился не ярче, чем прежде, но точки и черточки в его глубине двигались очень активно, складывались в причудливые рисунки, на мгновение замирали, потом снова вступали в игру. Часами наблюдал Пандарас за этим танцем, пытаясь разгадать его скрытый смысл.
Ночью у пациента, которого лечила машина, наступил кризис. Его унесли в окружении целой стаи хирургов и санитаров. Пандарас потом несколько часов не спал, но раненого так и не принесли назад.
На следующее утро Тибор вынес Пандараса на палубу, и наконец он понял, что пытался внушить ему иеродул. Плавучий госпиталь двигался в низовья, его захватили еретики.
В районе низменности Утерянных Вод Великая Река делилась на множество неглубоких извилистых рукавов с медлительным вялым течением. Госпиталь следовал по одному из них, не более лиги шириной, с мутной от песка рыжеватой водой. Оба берега густо заросли деревьями, уходящими корнями в неспешно катящиеся воды. Их ярко-зеленая листва сияла в солнечном свете. Солнце палило. Стояла влажная жара.
Пандарас обливался потом при любом движении и был рад спокойно посидеть с Тибором под красным навесом, прислушиваясь к какой-нибудь дискуссии, ведущейся в рамках процесса Нового Образования или Просвещения, как называли это еретики.
Лазарет представлял собой баржу, широкую и плоскую, как поле. Нос ее венчал летающий мостик. По бортам, как зерна в стручке, размещались через равные интервалы огневые гнезда. На корме теснился десяток ниш с реактивными моторами. За баржей, словно птицы за рыбачьей лодкой, летели пять машин. Круглые, как бочки, они были утыканы подвижными отростками. Рассекая воздух, машины издавали протяжный свистящий звук. Время от времени одна из них отрывалась от группы и делала широкий круг над лесным покровом, присоединяясь затем к остальным. Ночью их окутывало тусклое красное свечение, подобное ореолу далекого созвездия.
Были и еще машины. Крошечные серебристые капельки, прыгавшие с места на место, как арбузные семечки. Черные угловатые создания, напоминающие богомолов, которые шествовали по выскобленным добела доскам палубы на длинных тонких ногах. А еще конструкция из кубиков и шаров в подвесной сетке возле огромного штурвала, управлявшая вместе с двумя матросами всеми рулями баржи. Ее пластиковый футляр когда-то был белым, теперь же покрылся пятнами и искрошился. Как выяснил Пандарас, машина была очень древней, она полностью управляла баржей и ей прислуживало множество мелких машин. Казалось, что машины здесь не служат хозяевам, как в Изс, а равны еретикам и даже их превосходят.
Охранявшие пленников и обслуживающие баржу солдаты принадлежали к недавно преображенному племени с нижних предгорий Краевых Гор. То были высокие мускулистые люди, покрытые густым белым мехом. Вся одежда их состояла из сложной кожаной сбруи со множеством пряжек, сумок и кошельков. Маленькие черные глазки настороженно смотрели из-под тяжелых надбровных дуг. Длинные, узкие лица были темны и морщинисты, как старая кожа, и сплошь покрыты татуировкой - серебристыми точками и спиралями. Себя они называли чарны или чаи. Принадлежа к одной расе и единой культуре, они отчетливо делились на две группы, и табу на смешанные браки соблюдалось неукоснительно. Первая триба пасла лам и коз в березовых лесах, вторая охотилась в горах среди скал и снегов выше зеленого пояса. Пандарас, который по-прежнему не отказывал себе в удовольствии поговорить со всяким при любой возможности, обнаружил, что этот народ обладает богатым запасом трагических историй о несчастных любовниках из разных триб и о кровной мести, которая тянется десятки поколений. К их изумлению, он выдал несколько собственных версий на этот вечный сюжет.
* * *
Стражники, покрытые белым мехом, не жаловали утомительную влажную жару. Если они не патрулировали палубу, то лежали растянувшись перед электрическим вентилятором с вывалившимися, как у собак, языками. Эта раса славилась вспыльчивостью, а жара еще усиливала их раздражительность. Офицеров, служивших в госпитале, убили сразу, но иногда стражники выстраивали пленников, выбирали наугад жертву и казнили. Как-то ночью один из охранников сошел с ума и попытался захватить мостик. После краткой, но жестокой схватки сумасшедшего застрелили. От случайных пуль погибли более тридцати пленников.
Трупы без всяких церемоний выбросили за борт на радость кайманам и акулам.
Пандарас спросил Тибора, почему того не убили, когда еретики захватили лазарет.
- Ты ведь нечто вроде жреца, правда? Я думаю, ты для них опаснее любого офицера.
Размышляя над ответом, Тибор почесывал длинные вертикальные шрамы у себя на груди. Наконец он сказал:
- Видишь ли, маленький господин, я просто-напросто раб, никакой не вождь. А кроме того, еретики верят, что обратить в свою веру такого, как я, это большая победа.
- Когда они захватили госпиталь, там наверняка были и другие иеродулы, но сейчас я не вижу ни одного.
- Они успели сбежать, маленький господин, а я не мог оставить тебя.
- Ты прекрасно знаешь, что я не твой господин, Тибор.
Иеродул не отвечал. Тогда Пандарас попробовал еще один аргумент:
- Я очень тебе благодарен, Тибор, но мы должны быть на равных. Ты - мой друг.
- Ты не можешь быть другом такому, как я, маленький господин. Что я такое? Я ничтожней червя, и все потому, что в Эпоху Мятежа мои далекие предки встали на сторону Черных машин. На сторону зла.
- Но ты - человек, Тибор. Такой же, как все. Не взваливай на мои плечи ответственность за твою жизнь.
В ответ Тибор снова промолчал. С невыносимой медлительностью он вынул из-за пояса маленький пластиковый кисет и стал сворачивать самокрутку.
* * *
Только самые слабые и тяжелораненые пленники лежали в жаре, вони и темноте трюма, остальные перебрались под полотняные или шелковые навесы, натянутые по всей палубе, как разбросанные по полю цветы. Временами баржа меняла курс, и тогда пленники ловили рыбу и креветок, которые очень украшали варево из липкого риса или кукурузы.
Однако большая часть дня отводилась урокам по Новому Образованию и Просвещению.
Классы дискуссий начинали занятия с рассветом, а заканчивали частенько уже после захода солнца. Пленникам сообщили, что обучение - дело добровольное, однако они прекрасно знали, что при очередной казни охранники выберут именно отказчиков. Все это напоминало Пандарасу дешевую школу, куда он недолго ходил в детстве. Его образование завершилось вместе с исчезновением отца, так как отчим считал учебу излишней роскошью и не желал выбрасывать на нее деньги. Но все равно потеря была невелика. Пандарас всегда ненавидел сковывающую атмосферу школы, а нудные декламации Пуран, которым отводилась большая часть времени, почти убили для него прелесть этих ужасных и чарующих рассказов. Он совсем не расстраивался от того, что остался неграмотным: легенды и песни его народа всегда хранились в памяти исполнителей, а вовсе не на бумаге. "Высечены не в камне, в воздухе" - так гласила традиция их расы, ибо то, что забывалось, иной участи и не стоило, а все ценное жило в устах и инструментах тысяч певцов столетиями после неоплаканной смерти безвестного автора.
В классах было от четырех до сорока учеников, и в каждом работал педагог. Эти все без исключения принадлежали к одной расе: круглые лица, серая кожа. Они жили в городе в сотнях лиг ниже по реке и, по собственному их выражению, достигли просвещения в самом начале войны. Учителя - и они с гордостью это признавали - были по большей части совсем еще детьми со слабо выраженными половыми различиями. Невысокие, они ростом уступали даже Пандарасу. Их одежда состояла из черной свободной туники и брюк, а матово блестевшие черные волосы собирались в изысканно переплетенные косички с лентами из белого шелка. От пленников они требовали железной дисциплины. Если кто-то уходил с занятий, выказывая отвращение или гнев, педагог немедленно кидался в погоню и с воплями лупил провинившегося по щиколоткам бамбуковой палкой. Тех, кто сопротивлялся или не желал возвращаться, забирали охранники, и вскоре за борт летел новый труп.
Сначала Пандарас никак не мог понять, чему его хотят научить. Он сидел рядом с Тибором, стояла удушающая жара, его культя нестерпимо ныла под квазиживой повязкой, которая поглощала все выделения раны и которую Тибор менял дважды в день. Голова его трещала от вечной вони рыбьего жира для реактивных моторов баржи, от ослепительных солнечных бликов на речных волнах, а более всего от птичьих тирад педагогов, когда они топили в бесконечной демагогии, улещивали, уговаривали, убеждали своих учеников.
По утрам каждое занятие начиналось с коллективного выкрикивания главного лозунга еретиков: "Лови мгновение!"
Он эхом катился по реке, иногда продолжался минуту, иногда целый час, становился бессмысленным, как дыхание, но заканчивался всегда в один и тот же миг сразу во всех группах, разбросанных по обширной палубе баржи.