– Именно так, – отозвался Элифас. – Однако некоторые полагают, что, покидая наш мир, Хранители желали создать для себя некую протяженность от первопричины до самого конца. Таким образом, оставив нас, Хранители фактически вышли за пределы творения. Они все еще наблюдают за нами и направляют наши действия, но более опосредованно, чем когда они выражали свою волю через аватар в оракулах.
Икшель Лорквиталь вспомнила:
– Когда еретики заставили умолкнуть последних аватар, было много беспорядков. Тогда сожгли много храмов. Черные были времена.
– В действительности, – стал объяснять Элифас, – после Эпохи Мятежа выжило очень мало аватар, и они были в таком смятении, что не могли реально влиять на события, а просто были последним прибежищем людей, которые искали ответы на вопросы, ответов не имеющие. Аватары больше не являлись источником вселенской мудрости и кладезем знаний об управлении миром, как это было в Золотой Век до мятежников. Разумеется, там имелись очень полезные программы, которые действовали как библиотекари. Мне все еще их не хватает. Письменные архивы, правда, почти так же обширны, но с ними трудно управляться.
– Аватары были глазами и устами Хранителей, – сказала Икшель Лорквиталь, – так меня учили еще ребенком. На самом деле я считаю, все это говорилось, чтобы заставить нас подчиняться. Ведь все верят, что Хранители постоянно глядят нам через плечо, как когда-то делали родители.
– Чудесам требуются свидетельства, – произнес Элифас, возвращаясь к предыдущей теме. – Вполне возможно, что Хранители, например, воскрешают из мертвых рыбу или где-то в тайных пещерах легко перемещают целые горы, жонглируя ими, как мячиками, но что толку? Чудеса открывают нам нечто в природе мира и нашей веры, противореча нашему пониманию этой природы и открывая некую истину о духовном строе самих Хранителей. Разумеется, наш мозг может оказаться слишком мал, чтобы вместить в себя эту истину.
Икшель Лорквиталь прикрыла глаза внутренними прозрачными веками, словно пытаясь заглянуть в собственный разум.
– Что касается меня, то я полагаю, чудом можно считать случай, когда имеется такое невероятное стечение обстоятельств, что приходится волей-неволей поверить в чье-то вмешательство, чтобы все сложилось именно так. Любой, с кем случались такие вещи, навсегда изменит представление о своем месте в этом мире.
– Мир велик, – откликнулся Элифас, – а Вселенная еще больше и значительно старше. Если какое-либо событие возможно, хотя и чудовищно маловероятно, нет причин, чтобы ему не произойти в какой-нибудь точке.
Икшель Лорквиталь упрямо возразила:
– Если что-нибудь невероятное произойдет как раз с тобой, особенно если это невероятное спасет тебе жизнь, то ты остановишься и крепко задумаешься, почему повезло тебе, а не другому бедолаге.
Тут вмешался Йама:
– Я не настолько скромен, – сказал он, – чтобы думать, будто все, что мне позволено было сделать, если, конечно, я правильно понял слова Элифаса, потребовалось только, чтобы заставить меня изменить свои взгляды или преподать мне урок. Тем не менее я не хочу считать себя посредником, которого использует некая необъяснимая сила. Ведь тогда получается, что каждый свой шаг я делаю не по собственной воле, а по воле чужой силы. Неужели придется поверить, что все мои поступки диктуются чьей-то волей.
Что произошло, когда толпа стала неистовствовать? Что он сказал? Что сделал? Йама не помнил и не смел спросить, чтобы не демонстрировать слабость и стыд.
– Это вопрос, который мыслящий человек обязательно должен себе задать, – сказал Элифас. – Единственная достоверная информация гласит, что Хранители взяли из десяти тысяч миров десять тысяч видов животных, преобразовали их по образу и подобию своему и вдохнули в них разум. Однако этого оказалось недостаточно. Каждая раса должна искать собственный путь развития, и это единственное чудо, на которое мы согласны.
Вообразите себе одно человеческое существо в городе непреобразованной расы. Человек этот может быть поэтом, художником, певцом или священником, но пусть он будет, скажем, поэтом. Он следовал своему призванию, как раньше его отец и дед, ни о чем не задумываясь. Он написал тысячи строк, но каждую из них мог сочинить любой другой поэт этой расы, ныне живущий или давно умерший. Как все непреобразованные, он обладает менее развитым ощущением собственной индивидуальности, в нем сильно чувство единения со своими братьями и сестрами по расе, чувством сообщества. Если его изъять из этого сообщества, он вскоре погибнет, в точности как пчела, залетевшая слишком далеко от своего улья. Как и улей, сообщества непреобразованных объединены не переплетением индивидуальных интересов, а слепым следованием привычке и обычаю.
И вот однажды ночью, один в своей комнате, но среди тысяч таких же, как он, наш поэт вдруг осенен мыслью, которая прежде не приходила в голову ни единому человеку его расы. С трудом пробирается эта мысль сквозь заскорузлые извилины его мозга, и при ее свете поэт постепенно начинает различать, что есть собственно он, а что – не он. Представьте себе целый океан ламп, горящих одинаковым тусклым светом, а теперь вообразите, что одна из них вдруг разгорается ярче, и сиянием своим затмевает все остальные. Наш поэт записывает свою мысль в форме стихотворения, его печатают и читают, просто потому, что так было всегда: все стихи публикуются и читаются без тени размышления или критики. Таков обычай этого города, и до сих пор никому не приходило в голову в нем усомниться. Однако мысль нашего поэта пускает корни в умах сограждан и расцветает там пышным цветом, подобно искре, упавшей на сухую траву, которая превращает поле в гигантский костер. И вот уже возникает сотня, тысяча, миллион новых мыслей, сражающихся за власть над умами. В городе разгорается война, граждане ищут возможность определить границы своей личности. Различные фракции дерутся прямо на улицах. Те, кто еще не прошел через преображение, невинные и не способные понять перемен, беспощадно отсеиваются. Выжившие оставляют поле сражения, надеясь, вероятно, основать новый город или же просто рассеиваются по всей Великой Реке.
Нам известно, что преображение инициируется невидимыми машинами, которые наполняют каждую каплю воды, каждый комок почвы, каждое дуновение ветра. Эти микроскопические машины развиваются в мозге преображенных. Они усиливают мощь разума, не повреждая его сути, так город, построенный на месте рыбацкой деревушки, может сохранить от предшественницы тот же план своих основных магистралей. В мозгу непреображенных рас тоже содержатся машины, но они пребывают в латентном состоянии. Так вот, мысль, которая вдруг является среди ночи, будит машины, заставляет огнем полыхать весь народ, пока он не выгорит дотла или не преобразится, – она и есть чудо.
Чудо Йамы было как раз таким, хотя он (или через него женщина из оракула) принес перемены не одной из обычных непреобразованных рас, а туземной расе, которая, как считается, вообще не способна к преображению. Интересно, одни чудеса могут быть сильнее и удивительнее других? Существует ли иерархия чудес или все они равно невероятны, а оттого одинаково поразительны? Йама продолжал размышлять над этими вопросами, когда Элифас и Икшель Лорквиталь уже сменили тему и стали болтать о другом.
17. ГОРОД МЕРТВЫХ
Тамора своими острыми глазами давно углядела ниже по течению намек на дымовой столб, но только в послеполуденную вахту на следующий день матрос, сидевший в "вороньем гнезде" на мачте, мелодично пропел, что слева по борту, на берегу, виден пожар. У самого края суши висело маленькое темное облако размером, по словам Пандараса, с детский кулак. Капитан Лорквиталь сначала внимательно рассмотрела его сквозь очки, а затем заявила, что эту беду им лучше обойти стороной.
– Ближе к середине есть быстрое течение, мы прекрасно можем им воспользоваться, да и в любом случае там впереди плавучая гавань, которую надо огибать.
Йама смотрел на берег, постепенно осознавая увиденное. С внезапной тревогой он попросил у капитана ее очки, прищурился, глядя сквозь одну линзу, и берег вдруг прыгнул ему навстречу, оказавшись ужасно знакомым. Уже два дня корабль шел мимо бесплодных холмов, где торчали одни гробницы, но только сейчас Йама догадался, что они приближаются к самому сердцу Города Мертвых.
Вот широкая, выстланная лоскутным одеялом полей и каналов долина реки Брис, вот круглый утес, с венчающим его замком, а дальше лежат сухие холмы с ожерельями гробниц, с кипами темно-зеленых кедров и черных кипарисов в жарком мареве туманной дали, где на фоне синего неба вырисовываются снежные шапки подножия Краевых Гор. А вот и мелкая бухта с торчащим, как палец, новым причалом, который сквозь топкие берега ведет к самому урезу воды, а дальше тянется набережная – линия прежнего берега в Эолисе.
И Эолис горел.
Трехпалубный военный корабль стоял в широком устье бухты, поливая городок иглами зеленого и красного цвета. Там, куда они попадали, плавился камень. Бомбардировка выглядела бессмысленной: все каменные постройки уже сровнялись с землей и все, что могло гореть, горело. Черные клубы дыма тянулись вверх, уплотняя сизую пелену, расстилающуюся над городом. Башня доктора Дисмаса превратилась в оплывший серый сугроб, молнии света сровняли древние руины и теперь лупили по залитым водой полям пеонина, поднимая фонтаны и облака белого пара. Остался стоять только храм с почерневшим от сажи фасадом. Высокие кипарисы, цепочкой окаймлявшие длинный подъем, скрючились или пылали.
Йама в отчаянии закричал.
– Что с тобой, господин? – спросил Пандарас.
Йама с болью покачал головой и быстро поднялся на квартердек, где капитан Лорквиталь и ее дочь уже прокладывали новый курс, разложив на столе лоции. Как во сне, он услышал собственный голос, который просил развернуть "Соболь" к берегу, а не от него.
– Это мой дом, – объяснял Йама. – Большинство тех, кто мне дорог, живут в этом городе. Моя семья. Друзья.
Он думал о Дирив. Смелая, умная, находчивая, она обязательно придумает, как спастись. Наверняка она спряталась в холмах за городом. Она знает дорогу к таинственной башне Беатрис и Озрика. А может, эдил забрал ее и семью в замок.
Конечно, он попытается защитить всех горожан. А может, Дирив укрылась у Ананды, помощника главного жреца в храме Эолиса. Ведь храм еще цел.
Икшель Лорквиталь жестко взглянула на Йаму и произнесла:
– Присядь-ка на минуту.
Йама заметил, что весь дрожит.
– Я должен сойти на берег.
– Это слишком опасно, – вмешалась Агиляр. – Когда нужно, я не против подраться, но не с военным кораблем. Он сожжет нас одним выстрелом.
Тамора, явившись следом за Йамой, стала у него за спиной и заявила:
– Делай, что он говорит.
Капитан Лорквиталь перевела взгляд с Таморы на Йаму и спросила:
– Я должна поступать, как лучше для корабля. Здесь идут военные действия, и я не могу рисковать кораблем и жизнями экипажа.
Элифас сидел на своем привычном месте возле шезлонга капитанши.
– Если здесь твой дом, брат, – сказал он, – то не думаешь ли ты, что твоим врагам это известно? Они знают, что ты спускаешься по реке в низовья. Вполне возможно, тебя решили выманить на берег.
У Йамы перехватило горло.
– Одолжите мне шлюпку, – попросил он. – Я сам высажусь на берег, а вы, если хотите, становитесь на якоре в плавучей гавани, кроме того, ниже по течению есть отмели и острова смоковниц, где можно спрятать целую флотилию. Через день я вернусь, если же нет, то плывите без меня.
– Но мы потеряем шлюпку, – сказала Агиляр.
– Тогда высадите меня прямо сейчас. Я найду вас через три дня по ту сторону от города.
– Тебе не следует рисковать, брат, – сказал Элифас.
– Мне бы тоже не хотелось потерять пассажира, – добавила Лорквиталь.
– Я пойду с ним, – заявила Тамора.
Пандарас вскочил на поручень у нее за спиной, вытащил свой кинжал и, крутя его над головой, выкрикнул:
– И я тоже. Ему нужен оруженосец.
Агиляр распорядилась:
– Если эти трое собираются за борт, пусть отправляются прямо сейчас, пока мы не попали в сектор обстрела пушек этого молодца.
Капитан Лорквиталь задумалась, посасывая серебряный свисток, потом обратилась к дочери:
– Я не желаю, чтобы трое из моих пассажиров лезли в опасную переделку, однако они явно готовы выпрыгнуть за борт, если не найдут другого выхода. Будем держать тот же курс. Может, им удастся сойти на берег, если, конечно, повезет.
Агиляр в упор посмотрела на Йаму:
– Ничего хорошего из этого не получится.
– Будь милосердна, дочка, – попросила ее мать. – Чуть что, мы тут же уйдем.
– Ты должна ему верить, – обратилась к Лорквиталь Тамора. – Он сумеет вас защитить.
Йама кивнул, надеясь, что сосуд ее веры не разобьется о рифы его сомнений. Агиляр фыркнула:
– Тогда будем молиться, чтобы твой Йама нагнал ветер нам в паруса. Без этого будет худо.
Йама и Тамора сошли с "Соболя" и сели в шлюпку чуть выше плавучей гавани. Пандараса оставили на борту под тем предлогом, что кто-то должен проследить, как капитан Лорквиталь будет придерживаться договоренностей о встрече в полночь. Он стоял на полубаке и махал им вслед, пока кораблик в лучах заходящего солнца разворачивался, направляясь к середине реки.
Тамора подняла свое весло и сказала:
– Думаю, что этот чернокожий книжный червь с серебряными глазами прав. Там почти наверняка ловушка.
Йама беспомощно проговорил:
– Я знаю. Это дело рук Департамента Туземных Проблем. Замок все еще цел, они его захватили.
– А мы делаем как раз то, что им надо. Прямиком туда лезем. Ха! По крайней мере застанем их врасплох.
Если Дирив решила укрыться в замке, то она, конечно, в плену, и префект Корин ее уже допросил. Эта мысль была еще тяжелее, чем страх, что она погибла. Йаме вспомнилось, как она вспорхнула со стены в развалинах близ Эолиса в ту ночь, когда они встретили отшельника. Такая легкая и грациозная. Пушистые волосы мягкой волной укутали тонкое лицо.
Йама снова схватился за весло. Они дружно взялись грести к плавучему доку. Помолчав, Йама сказал:
– А вдруг они просто боятся? Как ты думаешь, Тамора, могут они меня бояться?
– Капитанша и ее дочь тебя точно боятся. И команда тоже. А Элифас больше всех. Я следила за ним. У него есть нож, маленький хорошенький стилет, он спит, не выпуская его из рук.
– Я доверяю ему больше, чем он доверяет сам себе, – ответил Йама, – но меньше, чем тебе.
– Ты вообще не должен ему доверять. Он хочет что-то от тебя получить.
Пока они гребли, Йама часто оборачивался, с болезненной жадностью вглядываясь в горящий город, но видел не больше того, что уже открылось его взгляду с палубы "Соболя". Слишком много дыма, к тому же столбы белого пара продолжали бить фонтанами там, где луч с крейсера шарил по набережной старого русла. Закипала вода в неглубокой бухте и на отмелях, где он когда-то охотился на крабов и искал сокровища, зарытые, как верили все вокруг, как раз в этих местах. Несколько древних монет – вот и вся его тогдашняя добыча. Йама сжал рукой монету, которую откопал в келье Дворца Человеческой Памяти. Она не отличалась от тех, что он выкапывал еще ребенком. Его действительно окружали сокровища, но если бы знать!
Они пробирались по лабиринту складов, платформ и кранов плавучей гавани. Никто не отозвался на крик Йамы, а длинные эллинги имели заброшенный, пустующий вид. Снова и снова хлопала на ветру дверь, и больше никакого движения.
Огромный тусклый диск заходящего солнца воспаленным красным зрачком мрачно смотрел сквозь пелену дыма и пара. Воздух царапал горло, отдавая кислым металлическим вкусом. Башни стоящего на утесе замка высоко возносились над вершинами садовых деревьев. Последние лучи солнца окрасили их алым цветом; кровавыми бликами играла река. Тамора забормотала о недобрых знамениях. Вокруг летали хлопья черной сажи, пачкая им одежду и лица. В воде стали попадаться обломки и колотить о борт легкой шлюпки: разбитая мебель, книги, бутылки, обгоревшее тряпье. Отлив уносил весь этот мусор к выходу из бухты. Мимо лодки проплыли упакованные в черный пластик, тугие как барабан тюки прошлогоднего сена. Трупов не было, но Тамора сказала, что это ничего не значит, мертвецы обычно не всплывают на поверхность, пока их не раздует от газов.
Шлюпка под тупым углом скользнула к берегу выше обрыва. По воде катился свист и грохот легкой пушки военного корабля. Кругом стоял треск лопающихся от жара камней, шипение пара, гул бесчисленных мелких пожаров.
Йама снова стал задумываться о Дирив. Вдруг эдил оказал сопротивление и теперь является пленником в собственной земле? Что стало с гражданами Эолиса? Что с Дирив? В душе его теснились страх, стыд, гнев и чувство беспомощности. Перед глазами возникало мучительное видение бесстрастного лица префекта Корина.
На берегу возникло движение, захлопали крылья, это птицы, встревоженные появлением лодки, целой стаей поднялись в воздух, а потом все, как одна, опустились на воду. Йама и Тамора выпрыгнули за борт, оказавшись по пояс в воде, и вытащили шлюпку на топкий берег.
– Надо было тебе взять рапиру, – проворчала Тамора. – Я обещала о тебе позаботиться, но ты сам все усложняешь. Нужно и самому думать об обороне.
– Это ведь мой дом, Тамора. Я не могу вернуться туда вооруженным до зубов.
– Если замок захватили враги, он уже не твой дом.
– Посмотрим, – сказал Йама, но чтобы ее успокоить, он отломил сук молодой сосны, которую река выбросила на этот болотистый берег. Вода обточила сук, лишив его коры, но гнить он еще не начал, так что получился отличный посох в половину человеческого роста.
Солнце уже скрылось за Краевые Горы, но Око Хранителей еще не появилось над горизонтом. Свет шел только от пожаров за утесом. Пушка била с неправильными интервалами, и так же нерегулярно возникали вспышки и направленные тепловые удары. Во всех окнах замка горел свет, и это дало Йаме хоть какую-то надежду. Кто бы ни командовал сейчас в замке, ясно, что нападения он не ожидал.
В наступающей темноте глаза Таморы видели лучше, и она пошла впереди, направляясь вдоль берега над полями пеонина, раскинувшимися в бывшем ложе реки. По старой береговой линии тянулась цепочка финиковых пальм. Ребенком Йама проводил долгие часы в их тени, пока Закиль читал ему и Тельмону лекции из естественной истории. И здесь совсем рядом было место, где он в последний раз встречался с Дирив перед тем, как отправиться в Из с префектом Кориным. Когда Йама с Таморой, поднимаясь по набережной, двигались к пальмам, в темноте перед ними раздался негромкий треск. Тамора схватила Йаму за руку и, пригнув голову, прошептала, что она пойдет вперед и посмотрит.
– Но там нет машин, – так же шепотом ответил Йама. – А у них обязательно должны быть машины.
Сквозь изящные арки пальмовых листьев промелькнул свет, раздался металлический лязг и внезапно к ним бросились пять странных паукообразных созданий размером со взрослого человека. За ними бежали вооруженные солдаты.
– Ее мы убьем, – сказал командир патруля, молодой нервный лейтенант, обращаясь к заклинателю. – Она не имеет никакого значения. Просто маленькая грязная наемница. Даже мать о ней не вспомнит.