3.
Калашников с удовлетворением отметил, как у бесстрастной дарсанки слегка дрогнули ресницы.
– Что вы задумали? – спросила она, наконец-то повернувшись к Калашникову лицом.
– В соответствии с законами ООП о свободе вероисповедания, – официальным тоном сообщил Калашников, – я освящу своим присутствием Храм Технотронной Церкви на Авареске и объявлю каждого своего подданого разумным существом. Необходимые формальности улаживают сейчас наши лучшие боевые юристы, – Калашников опустил глаза, вспомнив, что "лучшим боевым юристом" оказалась та самая роботесса УРТ-238761, – но уже сейчас их предварительное заключение гласит, что юрисдикция Технотронной Церкви распространяется на всех ее адептов независимо от территориальной принадлежности. Церковь в Галактике, слава Богу, пока что отделена от государства!
Нея Миноуи прикрыла глаза и застыла в кресле. Калашников, привыкший за последние минуты к подобным "зависаниям", налил себе очередной бокал и принялся с наслажением попивать квас. Надо бы и ей чего-нибудь предложить, подумал он, вспомнив о своей епитимье. Что там у нас дарсанки любят?
Сеть послушно выдала перечень, от первых же строк которого у Калашникова пропало всякое желание делать добрые дела. Дочитав до второй страницы, он решил остановиться на самом скромном угощении – ароматном горячем напитке из коры какого-то дарсанского дерева. Подавать его полагалось в двух чашечках, в одной – холодным, в другой – горячим, а смешивать все это уже во рту. Сушеные древесные черви, которыми напиток обычно закусывался, по счастью рекомендовались только для вечернего употребления.
– Керофе? – спросил Калашников, небрежным движением материализуя на столе серебряный поднос с двумя золотыми чашками.
Миноуи вздрогнула всем телом и уставилась на Калашникова, широко раскрыв свои и без того немаленькие глаза. А глаза у нее серые, подумал ни с того ни с сего Калашников. Странно, я думал, что голубые.
– Вы... знакомы с ритуалом? – тихо спросила Миноуи.
– Нет, – честно признался Калашников. – Я просто хотел сделать вам что-нибудь приятное.
– Приятное? – В голосе Миноуи прозвучало неподдельное удивление. – Зачем?
У Калашникова хватило ума скрыть правду.
– Ну, – ответил он, неопределенно разводя руками, – хочу как-то компенсировать доставленные вам неприятности. Я же не нарочно со спонками связался, просто хотел как лучше.
– Хорошо, – сказала дарсанка. – Я принимаю ваш керофе, коллега Калашников.
Изящным движением она подняла обе чашки и поочередно отпила из обеих. На лице Миноуи появилось мечтательное выражение, чашки звякнули о поднос, и только тут Калашников сообразил, что керофе вполне мог оказаться алкогольным напитком. А впрочем, какая разница? Все мы из одного исма!
– Ваше здоровье, – сказал Калашников и приподнял бокал с квасом.
Миноуи сделала еще один двойной глоток и поставила на поднос опустевшие чашки.
– Вас будут ждать на Авареске, Калашников, – сказала она, опуская глаза. – Скорее всего, будут организованы массовые беспорядки...
– С участием роботов?! – Калашников чуть не поперхнулся квасом. – Разве такое возможно?
Миноуи сокрушенно покачала головой.
– У вас есть еще несколько часов, – сказала она совсем тихо. – Проконсультируйтесь с Лапиным. Вы должны быть готовым к любым неожиданностям.
– Обязательно проконсультируюсь, – пообещал Калашников. – Только восстания роботов мне на Авареске и не хватало!
– Постарайтесь как следует подготовиться, – повторила Миноуи. – Иначе вам не помогут даже боевые, – дарсанка сделала многозначительную паузу, – юристы.
Как на нее керофе подействовал, с завистью подумал Калашников. Почти что на человека стала похожа!
– Договорились, – улыбнулся Калашников. – Еще чашечку?
Миноуи покачала головой:
– Нет, Калашников. Сначала я должна рассказать вам последние новости о Спруте.
– О Спруте? – воскликнул Калашников. – Вы его идентифицировали?
– Я напала на его след, – ответила Миноуи. – Помните двадцать два сомнительных инцидента?
– Вы провели их углубленное изучение? – сообразил Калашников. – И что же? Это был Спрут?
– В шести случаях из двадцати двух, – ответила Миноуи. – Этого недостаточно для индентификации, но более чем достаточно для определения индивидуального почерка и создания обобщенного социально-психологического портрета.
Калашников в предвкушении потер руки:
– Ну, рассказывайте же! Каков наш Спрут с социально-психологической точки зрения? На кого он больше всего похож?
Нея Миноуи медленно отклонилась назад и оперлась на спинку кресла:
– Еще недавно я думала, что больше всего Спрут похож на вас.
– На меня?! – Калашников подпрыгнул на кресле. – Чем же?!
– Три характерных особенности. – Миноуи сложила руки на животе. – Во-первых, высокий интеллект. Спрут проводит свои операции на самых разных планетах, и каждый раз в них используются специфические особенности местной культуры. Таким образом исключаются всякие подозрения насчет чужеземных провокаций: с точки зрения аборигенов, чужак не смог бы столь детально разобраться в тонкостях местных обычаев. Во-вторых, абсолютная анонимность. Спрут не оставляет следов. Понять цель его действий практически невозможно, даже точно зная, что именно Спрут делал и каких результатов достиг. Спрут всегда остается за кадром; мы можем видеть лишь его тень.
– Ну, – возразил Калашников, – смысл-то его действий понятен: прощупывает!
– Прощупывает, – согласилась Миноуи. – Но зачем прощупывает? Просто из любопытства? Ни один из шести аномальных инцидентов не получил никакого продолжения. Все они были похоронены в архивах и никогда больше не упоминались в средствах массовой информации. Одно время я даже склонялась к мысли, что Спрут – это разведывательное подразделение андромедян, ставящее над эрэсами нашей галактики натурные эксперименты.
– Круто, – цокнул языком Калашников. – Но теперь вы думаете по-другому?
– Да, – ответила Миноуи. – Спрут слишком хорошо разбирается в эрэсах, чтобы нуждаться в дополнительной информации. Его действия имеют практический, а не теоретический смысл. Вот только смысл этот нам до сих пор непонятен.
– Поймаем – спросим, – усмехнулся Калашников. – Ладно, а какая у него третья особенность?
– Полное равнодушие к жертвам, – тихо сказала Миноуи. – В одном из аномальных эпизодов подопытный Спрута нарушил режим эксплуатации гравигенератора и уничтожил поселок с населением в двадцать тысяч эрэсов. В другом случае жертвой Спрута оказался капитан прогулочного лайнера, взявший пассажиров в заложники и убивавший их по одному в течение целого сеза. Любой нормальный эрэс на месте Спрута стремился бы минимизировать жертвы...
– Тналайский инцидент, – вспомнил Калашников. – Плевать он хотел на жертвы!
– Вы правы, – согласилась Миноуи. – Тналайский инцидент полностью подтверждает равнодушие Спрута ко всем без исключения эрэсам. Его интересует только одно: достижение своих собственных целей. По совокупности этих трех характеристик выстраивается психологический портрет Спрута. Это – игрок.
– Игрок? – удивился Калашников.
– Игрок, – повторила Миноуи. – Это разум, который существует в полностью искусственном мире. Все, что происходит вокруг, представляется Спруту чем-то вроде компьютерной игры, единственный смысл которой – получать удовольствие от реализации своих планов. Звезды, планеты, разумные существа – все это не более чем фигуры на шахматной доске, за которой Спрут разыгрывает свои бесконечные комбинации.
– Вы хотите сказать, – растерялся Калашников, – что Спрут все это делает только развлечения ради?!
– Нет, – возразила Миноуи. – Если бы Спрут просто развлекался, он делал бы то, что доставляет ему наибольшее удовольствие. Убивал бы, к примеру, максимальное число эрэсов в каждом эпизоде, или доводил бы своих жертв до предельных душевных страданий. Однако в реальных эпизодах подобного сходства не наблюдается. Спрут не сам выбирает цели своих комбинаций; их предлагает ему кто-то другой.
4.
Калашников потянулся к кувшину и обнаружил, что квас закончился.
– Вы хорошо поработали, Нея, – пробормотал он. – Выходит, теперь у нас не один Спрут, а целых два.
– Спрут только один, Артем, – ответила дарсанка. – Его хозяин получит другое кодовое имя.
– Например, Хозяин, – усмехнулся Калашников. – Черт возьми, а вы действительно неплохо поработали. Если у Спрута есть Хозяин, это в корне меняет всю концепцию...
– Вы откажетесь от поездки на Авареск? – с надеждой спросила Миноуи.
– Напротив, – покачал головой Калашников. – Я как следует подготовлюсь к поездке на Авареск. С учетом, так сказать, вновь открывшейся информации. Ну что, еще пару чашечек?
– Спасибо, Артем, но мне пора, – покачала головой Миноуи. – Пожалуйста, изучите все материалы по Шестнадцатому управлению. И обязательно посоветуйтесь с Лапиным!
– Обязательно, – заверил дарсанку Калашников, вылезая из кресла. – Успешно вам поработать!
– Вам тоже, – попрощалась Миноуи и растворилась в воздухе.
Калашников помахал рукой пустому месту и принялся массировать лоб, собирая разбежавшиеся в разные стороны мысли. У Спрута есть Хозяин; а с этой Миноуи, оказывается, вполне можно разговаривать; на Авареске меня ожидает теплый прием; интересно, а каков этот керофе на вкус?
Не рекомендуется, ответила Сеть на последний вопрос.
Понятно, подумал Калашников. Значит, займемся остальными проблемами. Что там у нас дальше по плану?
Услужливая Сеть мгновенно раскрыла перед Калашниковым виртуальный экран, похожий на листок бумаги в мелкую клеточку. Калашников наморщил лоб и прочитал:
"План на 24/2/52627.
8.15 Миноуи, новости о Спруте где контейнер?
9.30 завтрак, Макаров, водка
УРТ-238761, документы, цветы резерв на начальство
14.00 УРТ-1965, команда как там джихад?
читать Калашникова, думать"
Хороший план, подумал Калашников. Особенно последний пункт. Сейчас у нас девять пятнадцать, самое время уточнить насчет контейнера. Эй, Сеть, для меня были посылки?
Один черный контейнер, мгновенно отозвалась Сеть. Сообщите пароль.
Пароль? Калашников поскреб в затылке. Этот Тханкуц, который оказался вовсе не Тханкуц, так и не назвал пароля. Только намекнул – "с хорошо известным вам кодом". Интересно, что он имел в виду – число 1965 или мой порядковый номер у спонков? Шестьсот двадцать три, кажется?
Пароль принят, доложила Сеть.
У Калашникова перехватило дыхание, и он что есть силы сжал кулаки. Пить меньше надо; я же в прямом контакте! А если бы это был не порядковый номер?! Осталось бы Шестнадцатое управление без контактера!
– Ну и что там внутри? – вслух поинтересовался Калашников.
– Один обучающий модуль, – сообщила Сеть, – сто шестьдесят личных часов, и одно сообщение, двадцать личных минут. Язык сообщения неизвестен, однако обучающий модуль содержит похожие комбинации знаков.
Ловко, подумал Калашников. Хочешь прочитать сообщение – выучи наш язык. Молодцы спонки. Вот только где я возьму сто шестьдесят часов субъективного времени? Это же все текущие дела из головы вылетят!
– В архив, – скомандовал Калашников. – Посмотрю на досуге, а сейчас пора завтракать. Как там Макаров, в гости собирается?
– Макаров просил передать, чтобы вы позвонили, когда проснетесь.
– Позвонил? – Калашников огляделся по сторонам в поисках телефона, и телефон тут же появился посреди журнального столика. Калашников усмехнулся и снял трубку. – Алло, Паша? Я уже проснулся, и даже относительно протрезвел.
– Тогда иду, – ответил голос Макарова, с трудом пробившись сквозь шум и треск, которыми Сеть услужливо снабдила созданный из ничего телефон.
Калашников положил трубку и небрежным жестом организовал перемену блюд. Вместо двух чашек из-под керофе на столике появилась громадная тарелка с дымящейся вареной картошкой и тарелка поменьше с приправленной репчатым луком селедкой. Калашников сделал завершающий взмах пальцем, добавив пару вилок, и нагнулся к полу, разыскивая закатившуюся под кровать вчерашнюю бутылку водки.
– С добрым утром! – услышал он приветствие что телепортировавшегося Макарова. – Картошечка? Это хорошо, это мы поедим...
– Вот, – сказал Калашников, доставая из-под кровати бутылку. – Вот о чем я хотел с тобой поговорить.
Макаров взял бутылку и пару раз подбросил ее на ладони.
– Значит, серьезный разговор намечается, – сказал он и посмотрел на Калашникова. – Что хоть случилось-то?
– Так вот она самая и случилась, – усмехнулся Калашников. – Ты что думаешь, я тебя похмеляться вызвал? На этикетку посмотри!
– Особая очищенная, – прочитал вслух Макаров. – Лапин, что ли, прислал? Патент две тысячи тридцать второго... нет, похоже, не Лапин.
– Как ты наверное слышал, – сказал Калашников, усаживаясь в кресло, – я вчера открывал Хранилище вечности. Вот в нем эта бутылка и хранилась.
– Водка "Вечная", – торжественно провозгласил Макаров и сел напротив Калашникова. – А откуда взялось это Хранилище Вечности?
– Да все оттуда же, – ответил Калашников. – Предыдущий Калашников оставил техпроект, роботы расшифровали текст, синтезировали биомеха, а тот вырыл пещеру, выстроил бункер и превратился в защитный экран. Я назвал пароль, вошел внутрь и обнаружил вот это.
– А закуску ты тоже там обнаружил? – Макаров посмотрел на свет сквозь бутылку. – Это сколько же ей лет?
– Нет, только бутылку, – покачал головой Калашников. – И это очень плохо, Паша.
– Плохо? – усмехнулся Макаров. – Что же плохого в бутылочке очищенной?
– Ну, что всего одна, – ответил на шутку Калашников. – А если серьезно, то ты помнишь такое слово – "нановодка"?
Макаров свистнул и поставил бутылку на стол.
– Думаешь, она? – спросил он, опасливо отодвинувшись от бутылки.
– Понимаешь, – Калашников сцепил руки в замок, – каждый раз, когда я изображаю Звездного Пророка, я несу совершенную отсебятину. И все равно все пароли подходят! Знаешь, какой я в Хранилище Вечности пароль назвал?
– Какой? – спросил Макаров.
– Ну, – сказал Калашников. – Просто "ну". И сработало.
– Похоже, – заметил Макаров, – тут дело не в пароле.
– Вот и я так думаю, – вздохнул Калашников. – Похоже, все это заранее подстроено. Кем? Роботами? Звездной Россией? А может, самим настоящим Калашниковым?
– Скорее всего, – кивнул Макаров. – У него, точнее у тебя, это была просто навязчивая идея – махинации со временем. Ту же "Игру" вспомни...
– Точно, всегда мечтал, – согласился Калашников. – Подговорить потомков сделать машину времени и вытащить меня из мрачного прошлого в светлое будущее. Черт, похоже, он так и сделал!
– Ну, сделал и сделал, – пожал плечами Макаров. – По мне, так какая разница, почему мы здесь. Что нам дальше делать, вот о чем думать надо!
– Кстати, – спохватился Калашников, – у тебя-то как дела? Давай позавтракаем, а заодно и расскажешь.
– Давай, – Макаров насадил на вилку здоровенную картофелину, отправил в рот и принялся один за другим таскать со стола кусочки селедки. – Уг-гмм... вкусно, однако... Да, так вот, как мои дела. Срок я тут отмотал. Пожизненный.
Калашников мрачно кивнул:
– Слышал, слышал. Твою рукопись уже на аукционе в Ллойсби продали. Семьсот тысяч эйков.
– Что ж так дешево? – скривился Макаров. – Столько лет писал!
– А ты бы к ним лично заявился, – посоветовал Калашников. – Взял бы систему под контроль, пострелял бы из какого-нибудь бластера...
Макаров махнул рукой и закинул в рот новую картофелину.
– Ну, – сказал он, прожевавшись, – дальше было куда веселее. Отсидел я, значит, и вышел.
Калашников весело рассмеялся, щелкнул пальцами, и на столе появились две конические рюмки.
– Думаешь, стоит? – Макаров с опаской взглянул на бутылку.
– Нальем пока, а там и решим, – уверенно сказал Калашников и скрутил пробку у "Особой очищенной". – Значит, вышел ты, и?
– И сразу же предъявил, кому следует, – усмехнулся Макаров. – Есть в галактике такая белая крыса, Исиан Джабб, так вот он меня с Магатой Гари и свел. Я, как мы и планировали, с него Тналайские записи попросил, ну а он взамен – мой генетический код. В результате записи я получил даже раньше, чем если бы срок не мотал.
– Ну и что в записях? – подался вперед Калашников.
– Список прибывших-убывших, – ответил Макаров. – Всех эрэсов, которые попадали на Тналай в последние восемнадцать лет, и всех эрэсов, которые его покидали.
– Неплохо, – хмыкнул Калашников. – И кто же из них Спрут?
– Не знаю пока, – развел руками Макаров. – Искинты думают.
– Значит, есть над чем подумать, – кивнул Калашников. – Кто у тебя дальше на очереди?
– Смулпейн, – ответил Макаров. – Ладно, наливай.
– А что так мрачно? – удивился Калашников, разливая водку. – Вроде бы абсолютно выдрессированная публика...
– Вот именно, выдрессированная, – вздохнул Макаров. – Взяток не берут, при подозрительных вопросах сразу сообщают в полицию, официальные запросы обещают рассмотреть в положенные по закону сроки.
– Да брось, – улыбнулся Калашников. – Не бывает такого. Наверняка есть у них какая-нибудь теневая экономика!
– Похоже, что нет, – покачал головой Макаров. – Умиротворили их основательно, камня на камне не осталось. Ну ладно, на месте разберусь; значит, говоришь, нановодка?
– Ага, – Калашников поднял свою рюмку. – За нашу победу!
– Погоди, – остановил его Макаров. – А ты хорошо помнишь, что она должна была с человеком делать?
– Да как раз человека из него и делать, – усмехнулся Калашников. – Физиологические изменения, обратные алкоголизму, коррекция высших мотивационных структур, канализация отрицательных эмоций... Ты главное пей, а там посмотрим.
– А вдруг это не та нановодка? – задал Макаров вполне резонный вопрос. – Мы-то с тобой ее в две тысячи первом придумали, а здесь – две тысячи тридцать второй!
– Та, не та, – махнул рукой Калашников, – проверить-то все равно надо! Думаешь, он нам просто так ее прислал?
– Да нет, – согласился Макаров. – Наверное, чтобы выпили.
– Ну вот, – заключил Калашников, – значит, за нашу победу!
– За нашу победу! – эхом отозвался Макаров и опрокинул в себя рюмку с нановодкой неизвестного назначения. Крякнул, поставил рюмку и тут же потянулся за селедкой.
– А на вкус, – поморщившись, сообщил Калашников, – бодяга бодягой. Ну, теперь с тебя дневник ощущений. Будем выяснять, какие в ней нанороботы плавали.
Макаров прожевал кусок селедки и склонил голову набок.
– Водка как водка, – сообщил он. – Пил я и похуже.
– Это так специально задумано, – предположил Калашников. – Чтобы много не пили.
– Кстати, – вспомнил Макаров. – А как же наши собственные нанороботы?
– Какие еще нанороботы? – удивился Калашников.
– Ну, исм этот, из которого мы сделаны, – пояснил Макаров. – Они там между собой не передерутся?
– А, исм, – усмехнулся Калашников. – Нет, не передерутся. Исм, он на атомарном уровне работает. А эти, – Калашников презрительно ткнул пальцем в бутылку, – только на органический синтез и способны. По крайней мере, по задумке две тысячи первого года.