…он переливается… как текучая вода…как оплывающая воском свеча…
…он настоян на крепком… он глубок… и на дне его - густой, сводящий с ума, хмель…
- Но ведь я же не виновата, правда? Он так хотел… вернее - не хотел. Он не хотел этого ребёнка. Он бы не любил его, и меня тоже… А я хотела… я мечтала о девочке… но похоронила эту мечту… окончательно… тогда, когда вернулась домой после аборта… Он даже не встретил меня в больнице… Я сама добиралась… на троллейбусе…
- Конечно, ты не виновата! - незнакомец накрывает её руку своей широкой ладонью.
Какая горячая у него рука! Он так нежно смотрит на Анну. Он… так похож на Него - в те минуты, когда…когда… они ещё были так близки, и…Он так жаждал её…Он точно также брал её за руку и заглядывал в глаза.
Господи, как же она доверяет ему…подчиняется ему…хочет его!
- Ты просто нежная, нерешительная и очень доверчивая женщина, Аннушка! У тебя заниженная самооценка. Ты хочешь быть со всеми доброй… но ведь так не бывает, правда?
- Правда. - бессвязно лепечет она в ответ - Это так… Меня часто обманывали… и Он обманывал тоже. Я же знала.
- А ты, никогда?
- Нет, никогда…никогда… всегда делала, так, как правильно…
- Милая, нежная, глупая… - незнакомец стоит перед ней на коленях, взяв обе её руки в свои. - Жизнь не складывается, да? Мужчины приходят и уходят. Никто не хочет понять бедную Анну. Всем нужно только тело, а до души нет дела? А может и тело уже тоже не хотят, а?..
Он - такой самоуверенный, жёсткий, жёсткий. В нетерпении он постукивает ладонью по столу. И подрагивает в такт словам ногой. Ёлки зелёные… я же забыла купить ему носки!.. а зачем теперь говорить об этом?.. чушь… чушь!
- Я больше тебя не люблю.
- У тебя появилась другая женщина?
- Какое это имеет значение? Я просто тебя не люблю. А раз не люблю, то и жить с тобой не могу… и не хочу.
- А как же сын?
- Я буду помогать.
- А как же я? Что будет со мной?
- Ты ещё молодая, выйдешь замуж.
- Смеёшься? Кому я нужна в 39 лет с сыном-студентом на шее?
- А я не могу жить с тобой. И спать с тобой не могу.
- Я стала толстая и некрасивая? Но ты же знаешь, с моими венами никаких нагрузок кроме плавания. Не смогу я стать такой, как в 19 лет!
- И это тоже. Вспомни, какая фигура у тебя была - я же талию мог пальцами обхватить. Все парни на потоке завидовали. Такую девчонку урвал: 90-60-100! Куда всё у вас девается?
- Как "куда"? А беременность, а роды? Мы же на Севере десять лет одним мясом и макаронами с кашей питались. Ну не могу я похудеть… Господи, о чём мы говорим!.. Разве это главное? Я же всегда тебя только и любила.
- Вот это уже твоя проблема - кого и почему ты любила. Ты что, не понимаешь, что Я не люблю больше? Ничего не хочу - ни секса, ни заботы твоей.
- Куда же ты пойдёшь… принципиальный такой?
- Я купил квартиру, буду жить один. Хочу быть, наконец, свободным человеком, делать что хочу, а не то, что должен. Как ты не понимаешь, женщина?
- Я понимаю, но как же я и сын?..
- Завтра еду в командировку на три дня. В Москву. Собери мои вещи в сумки. Вернусь - сразу заберу и уйду. Квартиру и мебель оставляю тебе. Машина и гараж - мои.
- Хорошо, как скажешь… Но я люблю тебя! И всегда любила, ты же знаешь…
- Разговор окончен. Я всё решил. Так и будет!
- Да, да, Анна! Он не знал, так и не понял, сколько в тебе страсти, и жажды любви, и нерастраченной нежности! - мужчина небрежно разворачивает бейсболку козырьком назад, открывая лицо - волевые морщины, чувственный рот и седые виски.
- Да, не знал… не понял… я и сама не знала… - она заворожено смотрит в (чёрные?!) глаза незнакомца.
Он сжимает её руки всё крепче. Желание… безумное, одуряющее, как густой сладкий дым… этот хмель… он переполняет всё её существо…
…Как он хорош! Нет, ему уже слегка за пятьдесят - тот самый возраст, и тот самый мужской тип, который так ей нравится - темноволосый, крепкий, невысокий, уверенный в себе, жёсткий и сильный, знающий цену жизни, себе и… женщине.
Анна не в силах унять бешено колотящееся сердце, то и дело облизывает внезапно вспухшие от вожделения губы. Она непроизвольно слегка отклоняется на спинку скамейки и расслабленно раздвигает колени. Груди готовы лопнуть, соски болят от прикосновения к ткани бюстгальтера. Сок льётся из неё, как месячные.
…хмель… на самом дне - хмель и сладкая горечь…
…желание…
…отдать себя…
…всю…
…утонуть…
- Анна, Анна. - Гортанный низкий голос с хрипотцой напряженно повторяет её имя. - Мужчины… они нужны тебе, милая… ты хочешь любить их, заботиться о них, ты хочешь от них детей…
- Да, да… ДА!!!!
…да возьми же меня, наконец!!!
- А они, они хотят только одного… хотят трахнуть тебя, Анна! А ты - такая легковерная дурочка… твоя женская жизнь кончена, Анна… Баба - ягодка опять, а какая ягодка - знаешь?..
- …Ты так и будешь жить здесь одна, медленно умирая от неудовлетворённой похоти… Ты пойдёшь вдоль по Московской улице вслед за тем, в соломенной шляпе… Вот подходящая пара для тебя! Анна-праведница и старый мертвый извращенец…
Его руки холоднее льда. Анну бьёт озноб - холодный пот на горячей коже. Она открывает глаза и в ужасе смотрит на незнакомца. Он поднимается с колен, встаёт перед Анной в полный рост. Он красив… и неприятен. Его лицо меняется - рот искривился в жестокой ухмылке-оскале. По его лицу проходит волна гримас и отвратительных ужимок… он словно…
…вытекает из одной сущности в другую…
…о, эти страхи, их жестокая непреклонность, их предвкушение мучительного зла…
…это Нечто, облизывающееся во мгле…
- Жизнь - дерьмо, Анна! - мужчина запрокидывает голову и хохочет.
Её лицо оказывается на уровне его бёдер. Она чувствует его жаркую вонь. Анна видит, как под пятнистой тканью солдатских брюк растёт и набухает его плоть. Анна отталкивает его одной рукой, а второй, совершенно непроизвольно, хватается за гранатовый крестик, мерцающий в вырезе блузки…
И просыпается?!
…просыпается…
…Анна…
Она вздрогнула. Костер уютно потрескивал. Он дарил ощущение безопасности. Женщина постепенно приходила в себя.
Анна вдруг поняла, что огонь, горевший в глазах незнакомца (это было во сне? - конечно, она просто задремала тут, на лавочке!) огонь в его глазах был слишком ярким для отблесков уютного маленького пламени.
Конечно - это был просто сон… на грани кошмара. Не мудрено - в одиночестве ещё и не такое приснится!..
Да только сон в руку. Или как там - "наверное, это что-то значит для тебя, Анна!"
А может быть, я действительно умерла. И Господь создал для меня своё собственное, персональное Чистилище? Может быть, у каждого человека есть такое Чистилище - в наказание за грехи? Вот, живи Анна, живи и жди, когда ты искупишь свою вину нерешительности. Ведь не один раз в жизни ты могла настоять на своём… и в тот раз тоже…
Но если ты подумаешь обо всём, то признаешься себе (сможешь признаться честно?) - тобою руководил эгоизм и РАСЧЕТ. Да-да! Это горько, Анна, горько, но это правда. Ты всегда старалась уходить от конфликтов, потому что тебе были неприятны выяснения отношений с людьми. Ты побоялась не угодить мужу и лишиться его расположения. Не надо винить никого - это был твой выбор и твоя вина. Это было НАСИЛИЕ над самой собой!
И вот теперь - расплата…
Женщину могут насиловать… и это грязно. Но не хуже ли, когда ты сама насилуешь свою душу, и старательно затыкаешь уши, когда она вопит от боли?
…о, эти страхи, их жестокая непреклонность, их предвкушение мучительного зла…
…мальчик! сказал сволочуга-врач…
Да, я каюсь.
Я не раздираю одежды, не катаюсь в истерике по полу, не надеваю вериги. Легко Тебе, Господи, решать, что правильно, а что дурно! Ты - Создатель всего сущего… а мы всего лишь маленькие ниточки и узелки вышиваемой Тобою ткани бытия… и нам нелегко. Я каюсь, но и Ты должен понять меня, слышишь, Господи?
* * *
Анна поднялась со скамейки, собираясь идти домой, и вдруг осознала - да! Да, Он понимает это! Именно поэтому Анна сейчас здесь в сытости и покое, томимая лишь одиночеством и простыми человеческими страхами и желаниями. Здесь… а не в аду!.. каким бы ни был этот ад.
Лежащий у костра пёс слегка тявкнул, не поднимая головы. И когда это он успел появиться? Погруженная в свои думы Анна и не заметила, как он пришёл и привычно улёгся у костра.
- Ты говоришь со мной?.. - удивленно прошептала она? Громко и вслух было неловко… как не принято кричать во весь голос в исповедальне. - Ты говоришь, что я всё поняла правильно?
Она смотрела на пса со смутным страхом, одновременно и желая, и боясь того, что он как-то подтвердит - да, я слышу тебя, Анна, и понимаю, что дело твоё - труба. Ты будешь жить здесь вечно… пока Господь или Сатана не придут окончательно по твою душу.
Пёс уселся и стал лениво чесать задней лапой ухо… а потом снова улёгся и закрыл глаза.
Наверное, на собачьем языке это означало: "Понимай, как хочешь".
- Ладно, - сказала Анна, - может, со временем ты и разговоришься…
Костёр почти догорел. Анна аккуратно загасила подёрнутые пеплом угли и пошла домой, волоча за собой большой клетчатый плед.
Она не заметила, что на утоптанной земле у костра остались отпечаток… вернее, дырки в земле от лыжных палок. Она не знала, что у неё за спиной пёс поднял голову и хмуро глядел ей вслед. Взгляд его был пристальным.
А дома - прежде, чем заснуть - Анна долго плакала в подушку. Медвежонок со стола смотрел на неё сочувственно. Часы на кухне тикали свою песню. Господи, как ей было одиноко! Ну, хоть бы один живой человек рядом - поговорить, поделиться своими мыслями, выслушать кого-то, пусть даже поругаться, поспорить!
Она то успокаивалась, то опять начинала тихо плакать. И даже засыпая, продолжала всхлипывать. Большой полосатый кот вспрыгнул на диван, устроился в ногах у женщины и принялся умываться, негромко мурлыча.
…муррнняяя… муррннняяя… Аннняяя… Аннняяя… мрррр… мрррр… вздоррр… вздоррр…
Всхлипывания на подушке стихли. Женщина задышала ровно и спокойно. Только иногда постанывала во сне. Кот свернулся клубочком и тоже задремал. А под утро спрыгнул на пол, зевнул и неторопливо вышел из комнаты, гордо задрав полосатый хвост. И исчез, не дойдя до коридора…
"Мурня… это уж точно!" - прошептал кто-то далеко-далеко на самом краю сна Анны… там, где сон уже почти смерть.
ЧАСТЬ 3
Глава 17
Вика
- Интересно получается! - воскликнул Коваленко. - Глянь-ка! Вика, смотри, смотри!
Иллюминатор оглушительно дребезжащего старенького вертолёта, с его раздавленными комарами на пыльной поверхности стен и парой пустых молочных бидонов в углу, вызывал ассоциации с чем-то древним и основательно забытым. Вертолёт был прикреплён к "хозяйству Коваленко", где сам Игорь Антонович обладал властью карать и миловать, возвышать и опускать ниже плинтуса, а также даровать шубы со своего плеча и щедро делиться коньяком и спиртом.
Картинка, открывающаяся в иллюминатор этой расхристанной летающей древности, была какой-то по-детски нереальной, словно кадр из старого доброго фантастического кино. Впечатление усугубляла засохшая жвачка, чьими-то усилиями втиснутая в щель между стеклом иллюминатора и круглой обечайкой.
- Мать твою, раскорячился-то как! - восхищённо орал Коваленко, пытаясь перекричать двигатель и звонкую дробь алюминиевых бидонов.
Зелёная от болтанки Вика нехотя поглядела в иллюминатор. Её мутило, начиная с самого взлёта в аэропорту Кольцово, несмотря даже на пару рюмок коньяка. Коньяк они наспех распили с весёлыми американскими пилотами грузового самолёта, дожидавшимися разрешения на взлёт уже шестнадцать часов. "Наспех", потому что, по закону подлости, (закон Мёрфи, как говорят американские физики), это самое разрешение пилоты получили буквально через десять минут после знакомства.
Правда, крепенький невысокий пилот Тим Кроу, наотрез отказавшийся от коньяка, уже успел сообщить им, что за пьянство он терпеть не может бывших советских русских и украинцев ещё со времён Руанды. В ответ Коваленко похлопал его по плечу и сказал, что американский физик вьетнамского происхождения и отчаянный пилот Мин Хо, чуть не угробил его, Игоря Антоновича Коваленко в Калифорнии, когда они вдвоём, поддавшие, умудрились вылететь на новенькой "Сессне" мистера Хо на предмет любования окрестностями. И с той поры Коваленко, мол, не доверяет американским лётчикам, с которыми только что выпил.
Сейчас Виктории все эти подробности жизни Коваленко были безразличны. Более того, она охотно выкинула бы вниз все свои научные работы… а возможно, и самого Коваленко, лишь бы съеденное накануне овсяное печенье перестало стоять в горле отвратительным комком, выжидая удобной минуты, чтобы пулей вылететь наружу.
- Ни хрена себе! - взвыл Коваленко.
Господи Иисусе! Определение "ни хрена себе" показалось Вике слишком пресным. Нет, ребята, это всё равно, что назвать "Harley Davidson" велосипедом с моторчиком! Вика забыла о тошноте… глаза её раскрылись так, что, казалось, вот-вот выпадут…
Сидевший рядом толстый чинарёк из правительства тоненько взвизгнул и ухватил Вику за плечо. Заорала и заматерилась его охрана - два гладких дюжих бездельника, на присутствии которых настоял чинарёк.
- Давай вниз, водила! - Коваленко страшно раскорячившись, пробирался через путаницу коробок, узлов и ног. - Вниз, говорю, давай! Метров на пятьдесят подлетишь - ящик коньяка и недельный отпуск!
- Да ну его на хрен! - кричал в ответ взмокший пилот. - Ты смотри, Антоныч, смотри, что деется!
- Ложкарёв!!! Вниз, говорю! - ужасным голосом взревел Коваленко.
Вертолёт завалился набок и, как показалось Виктории, стал падать. Чинарёк вопил дурным голосом. Из носа его хлынула кровь. Вика саданула чиновника локтем, попав в жирный бок, и приникла к иллюминатору. Внизу проклятый кокон, тошнотно закручивающийся лохматыми спиралями, выбрасывал из себя длинные паучьи ноги. Они вырастали из вершины кокона и плавно тянулись на сотни метров в сторону, обрастая угольно-чёрными протуберанцами.
- Вон к тому гони, Ложкарёв! - кричал Коваленко тыча рукой куда-то в сторону.
Первая из гигантских арок уже впилась в старенькую "высотку", стоявшую сразу же за заводом "Промсвязь". Огромная дуга, образованная безумными вихрями, нависла над корпусами завода, не задевая даже мощную антенну на главном девятиэтажном корпусе. Высотку тут же обволокло чёрным. С дуги вниз полетела какая-то дрянь. Крыша монтажного корпуса завода быстро обрастала "чёрными саксаулами". Видно было, как по ней мечутся фигурки в комбинезонах, шарахаясь от летевшей сверху мерзости. Вот кто-то полетел вниз, отброшенный корявой ветвью, и безжизненно распластался на асфальте.
Солнце внезапно померкло. Над вертолётом, отбрасывая мрачную тень, пронеслась огромная чёрная полоса, похожая на струю вязкой взбаламученной жидкости. Вика невольно пригнулась. Рядом рыдал чинарёк, расцарапывая лицо и вырываясь из привязных ремней. Вертолёт дёрнулся в сторону. С грохотом покатился по рифлёному полу запломбированный ящик, обитый цинковым листом, и больно ударил Вику по ноге.
Вика вдруг поняла, что визжит от восторга и ужаса. Она смотрела сейчас на спину Коваленко, раскорячившегося у кабины пилота. Он обернулся - Виктория увидела его смеющееся красное лицо, блестевшее от пота.
- Не ссы, Капустин, по…бём и отпустим! - заорал он, хохоча во всё горло.
"Господи, да он псих!" - почему-то радостно подумала Вика. Больше всего на свете ей хотелось сейчас вырваться из потных объятий одуревшего чинарька и обнять хохочущего здоровенного нахала и матершинника Коваленко… и потом, скорее всего, грохнуться вместе с ним на землю, со всего размаху. Но - чтобы с ним, с ним, с ним!
…любовь…как не вовремя…всегда любовь не вовремя всегда…любовь!..
- Нормальный ход, Ложкарёв! - хлопнул Коваленко пилота по плечу. - Увернулись! Давай к базе! Коньяк ждёт, Ложкарёв, девки потные и горячие ждут!
Ложкарёв что-то неразборчиво ответил. Вика уловила только несколько матерных слов. Коваленко неприлично заржал и повернувшись к Вике, подмигнул.
- Касым, ты живой там? - крикнул он, глядя куда-то в хвост вертолёта. - Как там камера?
- Нормально, Игорь Антонович! - отозвался молоденький Касымов, которого теперь совсем не было видно за грудами ящиков. - Всё, как в аптеке, благодарение Аллаху милосердному!
Камера! Точно, ведь!
Под брюхом вертолёта торчал шар гиростабилизированной платформы, изъятой на УОМЗе, местном оптико-механическом заводе. Заводские клялись и божились, что платформа уже который год успешно работает. Пользуясь всеми преимуществами президентского карт-бланша, Коваленко "накрутил заводским хвоста", как он сам похвастался, и платформу на вертолёт установили за полтора дня. К платформе прилагался молчаливый Ренат Касымов, бывший для всех просто Касымом. Он следил за работой платформы, попутно выполняя роль видеооператора, ловко орудуя джостиком. Даром, что на платформе стоял шведский тепловизор фирмы "SAGEM" и камера "SONY". За всей этой музыкой требовался уход и присмотр.
- Всё записано и пишется дальше! - крикнул Касым.
- Б…дь, топлива толком нет, ещё бы покрутились, - ответил Коваленко, утирая пот со лба. - Ну что, председатель комиссии, жив-здоров?
Чинарёк полуобморочно висел на ремнях.
- Ох… - ответил за него один из охранников. - Ну, вы, ребята, даёте…