На этом конце этажа лестничная клетка выглядела вполне нормально: пролёт верх - на третий этаж и пролёт вниз - на первый. Анна задумалась - подниматься выше в поисках пропавшего попутчика, или спускаться вниз, а оттуда - на улицу? Спуститься - а там будь, что будет! Без Сашки… как тогда Илье и Мёрси в глаза смотреть? А может Сашка уже вернулся к костру?
Сколько часов она бродила по поликлинике?
Спуск - поворот - межэтажная площадка, - на окне такая же решетка, за окном такая же мгла. Ещё один спуск - поворот… первый этаж?
- Твою мать!!!
Холла и регистратуры не было. Не было и киоска с засохшей лужей, оставшейся от нежити. Стены, утопающие в тумане кушетки, обитые коричневым кожзаменителем, стенды, фикусы, двери…
- Ах ты, сволочь! Закруживаешь, заманиваешь, как леший в лесу! - выругалась сквозь зубы Анна. - Ну, хо-ро-шо, повторим эксперимент. Мы упрямые!
Проверив последний гарпун, аккуратно вставленный в ружьё для подводной охоты, Анна, стиснув зубы, двинулась по уже знакомому этажу.
В двери заглядывать не было смысла, как и не стоило кричать, звать Сашку. Туман немного рассеялся, но зато - не скучай! - становилось жарко. Не то от отсутствия вентиляции, не то опять "злые происки врагов". Ноги наливались свинцом. Один раз она присела на скамеечку и съела ещё одну гематогенно-ирисовую плитку. Обозвала себя дурой за то, что не догадалась прихватить в киоске бутылку с минеральной водой, ведь наверняка были! Ну, хотя бы "Нарзан" или "Ессентуки" в стекле! Впрочем, в детской поликлинике - вряд ли. Не помню, убей не помню, что там у них было… память путает, кружит, заманивает…
…леший, Анечка, в лесу грибника не любит… заведёт тебя в бурелом, а потом и кости сгрызёт… он, как медведь, тухлое мясо любит…
…бабушка! не пугай ребёнка на ночь! слышишь?
Она обернулась. Какие-то тени шарахнулись в сторону. Никого.
"Ах, как глупо! Ну, как же глупо!" Жар стоял невыносимый. В метре от пола воздух колыхался прозрачной рябью, как в знойный полдень над асфальтом. Анна попробовала прилечь на пол, который казался прохладным. Но попытка отдохнуть облегчения не принесла. Что-то гнало её вперёд…
- Помощь нужна? - веселый голос заставил её обернуться. - Добрый доктор приходит на помощь женщинам, оказавшимся в затруднительном положении!
Анна медленно шагнула вперёд, поправив привязанный к поясу пакет со шприцами, лекарствами и аптечкой. На высокой каталке рядом с дверью в кабинет с косо висящей табличкой, на которой кривыми буквами было написано "ХЕРург", сидел мужчина в светло-зеленом халате и брюках. Белая марлевая маска была спущена и болталась под подбородком. Так одеваются врачи в операционных. Анна очень хорошо помнила эту форму, и этот взгляд, и эти слова…
…хорошенький был бы мальчик…
- Это была девочка! Ты, сволочуга! Это была девочка!
- Да? - он беззаботно поболтал в воздухе ногами. Из кабинета донёсся стон. - Знаешь, я не разобрал толком. Какая разница-то? Было - и сплыло, - он беззаботно сплюнул на пол.
- Ублюдок!
- Ну, опять врачи виноваты! - некто в одежде врача обиженно скривил рот в ухмылке. - Это я, значит, тебя за руку притащил и в кресло в раскоряку посадил? Сама дала, сама решила, сама пришла, сама спешила. Любите вы, бабы, на нас, мужиков, вину перекладывать.
Он хохотнул и спрыгнул с каталки.
- Ну, пошли, маманька, всё уже готово. Выскоблю, как положено. Без наркоза.
- Пошел вон! - отчеканила Анна и подняла ружьё.
- Ну, во-о-от…. опять оружием размахалась, сучка брюхатая…
Анну затрясло от ярости. Она нажала спуск - ружье выстрелило, и… гарпун (последний, чёрт!), пройдя в нескольких миллиметрах от головы "врача", ушел в пространство бесконечного коридора.
- Моя очередь! - рявкнул "врач".
В левой руке он зажал забрызганное кровью гинекологическое зеркало. В правой, приподнятой до уровня плеча, торчал аборцанг. Тварь прищёлкивала им, как ножницами, словно маньяк-парикмахер перед стрижкой. Бросив на пол бесполезное ружьё, Анна кинулась вправо, влетела в кабинет "хирурга" и захлопнула дверь, тяжело дыша.
Опять проклятые решетки на окне! Она попалась в ловушку!
Анна заметалась по кабинету, подыскивая предмет потяжелее, зацепила тележку на колесиках, смахнула стерильную простынку - на металлическом столике лежали стерилизованные инструменты для перевязок - ножницы, зажимы, ватные тампоны, салфетки, пучок скальпелей. Скальпели! Анна схватила их, все, сколько успела, зажала в кулаках лезвиями к себе, и замерла, в ожидании. Дверь не открылась - её поверхность вспучилась, прорисовывая контуры тела. "Врач", забрызганный слизью и кровью, стоял в кабинете.
- Раздвинь ноги, сука! - проревел он. Марлевая повязка уже была надета, прикрывая нижнюю часть лица, стремительно обраставшего пучками слипнувшейся шерсти.
Анна кинулась вперёд. Никогда в жизни ей не хотелось так - убивать, рвать на части, вспарывать плоть, бить, пока враг не превратится в кровавые лохмотья…
Она кричала и била, била, била, глубоко рассекая скальпелями лицо, грудь, предплечья мерзкого "сволочуги-врача". Несколько раз он довольно ощутимо ударил Анну зеркалом по скуле, поцарапал ей аборцангом кисти рук. Но обезумевшая от ярости и отвращения Анна наотмашь била его кулаками с зажатыми в них скальпелями…
Пятясь, он "провалился" сквозь дверь. Она в ярости пнула её ногой так, что хрустнул язычок замка. Дверь распахнулась…
В коридоре никого не было. В лицо пахнуло раскаленным жаром. Анна выскочила в коридор, обернулась, потом ринулась обратно в кабинет - пусто!
Она опустила руки, посмотрела на свои царапины и истерически захохотала.
- Сдох! Сдох! Сдох!!!
- Не теряй голову, Анна Сергеевна, - строго сказала себе, обтирая руки неприятно щиплющим спиртом. Мозг пылал. Она смутно подумала, что сошла с ума, но мысль об этом её не испугала. Нет! Ей было жаль, что всё так быстро закончилось. Ей хотелось разорвать тварь на вонючие лоскуты, изрезать на тысячу поганых кусочков, втоптать в пол, плюнуть в мерзкую харю, отрезать голову и пинком отправить её вдоль по коридору…
- Держи себя в руках! - непослушными губами повторила Анна и расхохоталась. Где-то далеко грязно выругались и завизжали. - Давай-давай, иди сюда! - крикнула Анна.
Её трясло. Вылив спирт в раскладной стаканчик, она разбавила жгучую жидкость водой из фляги и жадно выпила. Потом, посмотрев на остатки спирта, снова налила. На разбавление осталось совсем немного места. И пусть! Она долила воды и залпом осушила стаканчик. Сложив, сунула его в карман и увидела нож, висящий в ножнах на поясе. Анна засмеялась… а потом немного поплакала…
Скальпели валялись на полу в луже крови. Брать их в руки не хотелось. К счастью, в лотке лежало ещё несколько штук. Она аккуратно вложила их в чехол из-под гарпунов и вышла. Вожделенное окно было совсем рядом. Всё то же, отгороженное решёткой, с прильнувшим к стеклу туманом с внешней стороны. Дойдя до конца коридора, не задерживаясь ни на минуту, Анна свернула на лестничную клетку.
- Врёшь, всё равно дойдём!
…а мы пойдём на север, а мы пойдём на север!
…"Маугли"… старый добрый мультик…
- Ну, а мы пойдем… наверх, - Анна облизнула разбитые губы. Спирт приподнял настроение… немного успокоил. Скула болела и, наверное, распухала. Царапины на руках, залепленные пластырем, саднили. Анна улыбнулась:
- Если женщина чего-то захочет - её никто не остановит, - громко сказала она. - Особенно, если эта женщина - Анна!
За спиной глухо заревело и забулькало что-то большое. Наплевать! Далеко. Пусть идёт, встретим.
На лестничной клетке она увидела чуть треснувший деревянный поручень на детских низеньких перилах, так умилявших Сашку. Повозившись, она оторвала длинный брусок и пластырем примотала к его концу два скальпеля, на манер гарпуна. Получилось неплохо.
- Так в харю и воткну, - мстительно сказала она, поглядев назад.
Повернувшись, она решительно потопала наверх. Раз уж идти вниз не получается - сменим направление. Наплевать на кривое пространство и идиотское время. Она не Эйнштейн и не Лобачевский - разбираться в неэвклидовом мире ей нужды нет!
Ей просто нужно идти, идти и идти… чтобы найти свою дочь.
Глава 35
Сашка (Юрий)
…убил. Он убил их всех! Обливаясь кровью, Юрий обшаривал карманы Кабана. Деньги, обойма к пистолету, ключи… Трупы собак стыли на ветру. Пустые глазницы Кабана обметала колючая изморозь…
Он вёл машину, пока та не зарылась в снег. Бросив проклятую тачку, Юрий пробирался по снегу. Б…дь, здесь никто не ездит! Увязая в снегу, чувствуя, как становятся ватными ноги, он пёр в темноте, стараясь не терять эту долбанную дорогу. Должна же быть деревушка, должна!
Обмороженный, полумёртвый от потери крови, он вышел на спасительную околицу и потащился к мутному огоньку. Темнота и снег скрывали деревенское убожество… но оно всё равно испуганно и жалко проглядывало во всём, что ещё не занесло.
В избушке перепугались… долго расспрашивали его, кто он и откуда.
- Открывай, старая, - сказал он заплетающимся языком, чувствуя, как его по суживающейся спирали затягивает во тьму. - Подыхаю…
Деревушка не просто разваливалась - она уже почти совсем сгнила. Кроме двух старух на хрен знает, сколько километров вокруг было пусто. Бывшие скотницы, а ныне вымирающие пенсионерки, бабки Женя и Полина лечили его самогоном и какими-то припарками. Он отлёживался до весны, переболев воспалением лёгких и дожидаясь, когда затянутся загноившиеся раны. От собак всегда зараза прёт. Цапнут - до гангрены дойти может.
Старухам он сказал, что прячется от бандитов.
- Теперь одни олигархи и правят, - понимающе сказала ему бабка Женя, поджав губы. - Ишь, чего с парнем сделали!
В полубреду, он, видимо, что-то говорил, потому что старухи поглядывали на него с опаской. Впрочем, он сразу же выгреб им все деньги, какие были. Бабка Полина отмывала купюры от пятен крови.
- Держите… только про меня - никому… - бормотал он, хватаясь слабыми пальцами за морщинистые старушечьи руки, - убьют меня… запытают до смерти… никому, слышите?..
- Мы тута одни живём, - отвечали ему нараспев. - Некому нам, болезным, про тебя рассказывать. Спи… вот, выпей настойки, и спи.
Он пил вонючий самогон, настоянный на какой-то полыни, и засыпал…
Раз в две недели старухи ходили за пару километров к узкоколейке, где дожидались смешного поезда - развалюхи с тремя ободранными вагонами - ездили в Алапаевск. Покупали с пенсии сахар, крупу, подсолнечное масло… этого было мало, когда Юрий стал выздоравливать. Он злился на бабок за то, что они не хотели покупать водку - денег жалко! - и орал, что отдал им несколько тысяч.
- Ты не ори, давай! - обижались старухи. - Надо тебе, чего хочешь, купим, а на водку жаль тратить. Чем тебе наш самогон не по душе? На продажу гоним понемногу… вот, считай, та же водка и есть.
Ни радио, ни тем более телевизора не было. Б…дь, не было даже электричества.
Иногда он молчал целыми днями. Старухи не приставали. Не то побаивались, не то инстинктивно сторонились, почуяв в нём того, кем он являлся. Юрий был рад этому.
Старух он убил в начале мая, собираясь в Екатеринбург. Не ехать было нельзя. Заначка, запрятанная у надёжного человека, позволила бы исчезнуть, раствориться в стране. Старух он убил спокойно и быстро, не дав им даже сообразить, что умирают. Ну, может, баба Женя чего и успела понять за мгновение до смерти…
Юрия неприятно кольнуло чувство вины, - всё-таки "Женечка и Полинка, две товарки-подруженьки", как они себя звали, вытащили его с того света, - но глупые бабки сами накликали на себя беду. Он чувствовал, что старухи всё-таки поделились с алапаевскими подругами своим секретом… да им и трудно было не отвечать на вопросы, откуда у них каждую поездку лишние двести-триста рублей. Эти пенсионеры друг у друга каждую копейку замечают… вот и пришлось проломить старушкам головы. А всё из-за пенсов этих болтливых, и подозрительных, чтоб они сдохли!
Обрив голову и основательно отросшую бороду, он смотрел на себя в мутное, засиженное тараканами зеркало. Багровые рубцы пугали. Это к лучшему. Авось, Бог даст - не напорешься на братанов, кто тебя в лицо знает. А в лохматой ушанке Кабана, да ещё и с опущенными ушами, Юрия узнать будет трудно. Телогрейку, заначенную бабками, он заприметил уже давно. Ехать в Ёбург в своей куртке было ни к чему. Пистолет он, подумав, взял с собой. Опасно… но делать нечего. Случись чего, Юрий Додонов уйдёт красиво, как старый дружок Давлетшин, застрелившийся последней пулей… труп его долго гнил на кресте с вырванными внутренностями и отрезанным членом. Но Давлетшину на это было уже плевать - он ушёл!
"И я уйду", - спокойно подумал он, оттаскивая трупы бабок к заросшей ивняком яме.
В Екатеринбурге он залёг на дно. Две недели он жил у немого алкаша по кличке Стекольщик. Немой был хитёр и осторожен настолько, что даже не тронул его заначку. Заначка была целёхонькой. Время было уезжать…
Но Юрий сорвался.
По-глупому, по-детски сорвался. Нажравшись в хлам, он попёрся ночью в парк Маяковского, где подцепил какую-то пьяную шалаву лет тридцати. Возможно, он всё-таки не задушил её… хотя, кто его знает…
Пока он драл эту шлюху, кто-то, - наверняка из её дружков-алкашей, - двинул его сзади по голове…
* * *
…и на свет появился Сашка.
Дурачок.
Блаженненький, не помнящий ничего, даже своего имени…
И сейчас это было самое страшное.
Сашка внутри него кричал и плакал. Юрий не мог, не мог, никак не мог избавиться от него, от его памяти… такой пронзительной и яркой! Он хотел вырвать этого чёртового Исусика из своего мозга! Он катался по полу лестничной клетки, он бился головой о прутья перил. Он выл, он кричал, он царапал голову руками, пытаясь заглушить крики и плач…
Каждый труп, каждая жертва вставали в памяти, как поганые (нет, они несчастные!) полузабытые призраки… и пугали (нет, ему наплевать на них, они сгнили!!!) пугали его…
…он хотел вернуться и прирезать Илью, чтобы забрать себе красотку Мёрси и аппетитную Анну, и жить, как в раю, поё…вая их по очереди - он любил, когда тёлки рыдают взахлёб! - жить, уже ни о чём не беспокоясь…
… он хотел разбить себе голову о ступени, чтобы не дать себе этого сделать!
… он хотел…
… он хотел…
…боль… боль боль боль боль… она - всё!..
На мгновение он потерял сознание, раздираемый противоречивыми, жгучими, ненавистными друг другу, кипящими, как лава, чувствами… а когда очнулся, - внезапно, как от удара по рёбрам, за которыми мучительно колотилось сердце, - он уже был окружён.
Они медленно спускались с третьего этажа, они медленно понимались по лестнице снизу… перекрученные, жилистые, с горящими кровавыми глазами. Они тянули к нему костлявые руки с отросшими в могилах ногтями, под которыми запеклась кровь. Они были покрыты землёй и гноем… они хотели рвать его кожу, запуская в расцарапанные раны свои грязные пальцы. Они хотели выдавить ему глаза, они…
…они пришли за Додоном…
…они тоже хотели…
Он успел расстрелять почти все патроны, когда сердце, колотившееся под самым горлом, лопнуло. Кровь хлынула изо рта с испугавшим его напором. Он упал на колени, выпучив налившиеся, как у быка, глаза, выронил ружьё… и протянул вперёд руки.
Сашка.
Это уже Сашка попытался сказать "простите"… но так и не смог.
Меньше, чем через минуту он был мёртв.
Сашка ушёл последним. Вверх, прямо вверх, навсегда оставляя внизу Додона, он взмыл в пьянящую синеву. Он засмеялся, весело раскинув руки… пролетая над радугой.
Над сияющей всеми красками мира радугой.
Анна
Да, это был совсем другой этаж. Наверное, третий - административный. Двери кабинетов были добросовестно обиты металлическими листами и снабжены кодовыми замками.
- Вылитый Госбанк, - вслух сказала Анна - Ну, и что? Кому теперь всё это нужно?
Она чувствовала себя немного пьяной. А точнее сказать, - что уж тут лукавить? - её порядком развезло. От спирта, от нервного "взрыва"… на голодный желудок - ничего удивительного, Анна Сергеевна, вы и в мирное время с бокала хмелели!
Хотелось прилечь, расслабиться и закрыть ненадолго глаза. Но сильнее всего хотелось пить. А фляга была пуста, представляете, хорошенький фокус, да? Пуста, и всё тут! И служебный туалет, мимо которого Анна только что прошла, тоже оказался закрыт на хитрый замок. "Дурацкая манера… ключи, наверное, хранились в кабинете у главной медсестры, а персонал бегал к ней на поклон, каждый раз унижаясь перед тем, как пописать". Анна задумалась, пытаясь собраться с мыслями.
- Идиотизм! - пробормотала она.
Пациентам - битый "сан. фаянс" с жёлтыми потёками, медперсоналу - более благородный, импортный… блин… а в бачках-то, наверное, воды - полно!
Она сглотнула густую слюну. Постояв, прижалась ухом к двери - ей даже показалось, что там, внутри, капает вода из крана. "Нет, конечно, водопровод же не работает. Галлюцинации!".
Пришлось медленно двигаться дальше по коридору, дёргая за все ручки. Здесь было так тихо… даже "голоса" не звучали в мозгу. На многочисленных страшных "вторых этажах" хотя бы чувствовалось прежняя жизнь: на пеленальном столике валялась оставленная пустышка, под дверями процедурной - небрежно брошенные истрепанные тапочки для пациентов. А здесь, как в склепе. Красивая дверь с золотистыми цифрами "32" и табличкой: "Заведующая поликлиникой" - показалась Анне не закрытой наглухо. Она осторожно толкнула дверь древком импровизированного копья со скальпелями на конце - и та бесшумно открылась.
Вот это да! Диван, ковер на полу. На кресло небрежно брошен белый халат. Длинные шторы. На окне - без решётки окно, слышите?! - прилеплен к стеклу маленький белый датчик сигнализации. Анна чуть не завопила во весь голос от радости - в углу кабинета торчал благословенный кулер. Кулер, полный прозрачной питьевой воды! Анне хотелось закричать: "Ура!" - да только горло пересохло.
- Что же ты, мой гадкий приятель, позабыл запереть такую замечательную комнатку? - просипела Анна. - Вот отсюда я и выберусь! Напьюсь вдоволь, и выберусь!
Вода в кулере была немного застоявшейся, но вполне годной. Анна пила и пила, пока, как говорила Леночка, у неё "пузо раздулось", потом наполнила флягу до самого верха, потом умыла лицо и руки. Царапины опять защипало…
Оставлять в кулере столько воды было жалко. Анна ополоснула лицо, выполоскала носовой платок, почистила одежду, - пятна крови, конечно, не отмоешь, но всё-таки… потом снова пила воду, жалея, что у неё только одна фляга…