Они шли вдоль широкой долины между двумя грядами холмов. Под ногами шуршала жесткая, местами пожелтевшая и пожухшая от солнца трава. Высокие стебли полыньи осыпались семенами при малейшем прикосновении. Явно стояло позднее лето или начало осени.
Через минут сорок ходьбы, овраг действительно, вывел их к берегу неширокой речки, и друзья повернули вдоль нее на юг. Долина постепенно сужалась, местами среди глинистой почвы стали попадаться скальные выступы, а в траве скрывались отдельные камни. Очередной раз споткнувшись, Борис наклонился и поднял небольшой темно–серый ноздреватый камень.
- Вулканическая порода, что–то вроде туфа, - он покрутил его в руках, - не песчаник, но сойдет.
Зажав свой посох подмышкой, он достал из–за пояса лопатку и стал шоркать камнем по краю лезвия. Увлекшись этим занятием и, стараясь не споткнуться, он практически не смотрел по сторонам. Поэтому, Константин первый заметил изменение обстановки.
- Борька, стой, - он схватил друга за плечо, - по–моему, там дорога.
Друзья осторожно приблизились. Дорогой это назвать было трудно, скорее просто широкая тропа. Трава была сильно прибита и местами, вытоптана до основания. В пыли видны были следы небольших копыт и катышки овечьего навоза. Трава по сторонам тропы была основательно обгрызена.
- Овцы, - Борис заткнул лопатку обратно за пояс и посохом стал раздвигать полегшие стебли, - но вряд ли дикие - они не разбредались. Точно, смотри… - он ткнул посохом в отпечаток подковы с краю тропы.
- Так, значит люди здесь есть. И вроде как не совсем дикари. Животноводство у них есть, лошадей подковывают, - Константин почесал в затылке, - и стадо он гнали к реке. На водопой что ли?
- Похоже, что там брод, - Борис показал посохом вдоль тропы, - я думаю нам тоже туда.
Друзья свернули к реке. Тропа спустилась к песчаной отмели где речка разлилась мелким плесом. На противоположном, крутом берегу тропа продолжалась, поднимаясь вдоль узкой промоины между глинистыми увалами. Разувшись и закатав штаны выше колен, они перешли речку и, поднявшись по склону, увидели дорогу. Ничего похожего на автостраду - ни бетона, ни асфальта не было и в помине. Просто полоса рыжевато–серой глины, метров тридцать шириной, утоптанная множеством ног и копыт и покрытая толстым слоем дорожной пыли в которой были видны в изобилии овечьи катышки, конские яблоки и коровьи лепешки. Тропа, вдоль которой они следовали, вливалась в эту дорогу. Друзья отряхнули ноги и, обувшись, вступили в пыль, в которой во множестве были видны отпечатки всевозможных копыт и человеческих ног.
- Повозки тут тоже есть, - Константин показал на глубокую колею в глине, - но автомобилей точно нет.
- Ну что же, посмотрим куда ведет эта дорога. И давай быстрее пойдем. Может найдем там что–либо поесть, а то у меня уже кишка кишке бьет дубинкой по башке.
- Думаешь у меня в животе не бурчит?
Дорога шла вдоль берега реки и была пустынна по раннему часу. Долина постепенно сужалась и поросшие лесом холмы приблизились. Следов человеческого жилья пока не наблюдалось, только небольшие купы деревьев виднелись то тут, то там. Солнце поднималось и начало припекать. Борис стащил с себя свитер.
- Жарковато становится, - пожаловался он. Заведя руку за спину, он достал из своего рюкзака пластиковую бутылку, сделал один глоток и завинтил крышку, - вода пока есть, но вообще–то надо экономить, мало–ли что.
- Река же рядом, - Константин показал рукой, - наберем если что.
- А черт его знает, может там зараза какая. Дезинфицирующих таблеток у нас нет и вскипятить воду не в чем. Понос ни тебе ни мне не нужен, а тем более холера какая–нибудь.
Дорога, тем временем, вошла в небольшую рощицу.
- Смотри, вот это уже лучше, - Борис протянул руку, - колодец.
Шагах в десяти от дороги возвышалось на метр с небольшим каменное кольцо, сложенное из неотесанных булыжников. Рядом с ним находилось узкое и длинное каменное корыто, выдолбленное из того же туфа. Друзья приблизились и заглянули в колодец. Вода в нем стояла неглубоко, не более четырех–пяти метров, но ни ворота, ни веревки с ведром не было видно и в помине. Только на дне желоба блестела небольшая лужица.
- Видать ведро с веревкой они с собой носят, - Борис показал на желоб, - скотину поить.
- Да–а–а…. Близок локоть, да не укусишь, - разочарованно протянул Костя.
- Кстати об укусить, - Борис отошел от колодца на пару шагов, подпрыгнул и, наклонив ветку, сорвал несколько мелких, немного побольше вишни, диких яблок, раскусил одно и сморщился, - Кислятина, зато натуральная. Никаких тебе пестицидов, держи, - он протянул пару яблочек другу.
Съев, наверное, по дюжине дичков на нос они как–то заглушили чувство голода и уже было собрались продолжить путь, когда их внимание привлек посторонний звук.
- Кто–то едет, - Костя прислушался, - точно, копыта… И сбруя бренчит. Медленно едет, шагом.
Друзья отошли и стали за деревьями так, чтобы их не сразу было бы видно с дороги. Константин, на всякий случай, нащупал в кармане газовый баллончик, а Борис положил руку на черенок лопатки.
Из–за деревьев показался всадник и немедленно свернул к колодцу.
- Слушай, что за зверь такой? - еле слышно спросил Костя, - морда вроде лошадиная, низковат только - как пони, но уши больно длинные. И хвост какой–то странный.
- Мул это. Ты что, не видал их никогда, - также шепотом ответил Борис, - ты лучше на мужика смотри.
- Не–а, не видал. А мужик что - монах наверное. Католический. Вон - плешь выбритая.
Человек верхом на муле был, действительно, одет в запыленную коричневую рясу с откинутым капюшоном. На ногах у него были покрытые пылью веревочные сандалии на деревянной подошве. В стриженных под горшок черных волосах, пробивалась седина. Начавшая зарастать тонзура, подтверждала слова Константина. На обветренном, загорелом лице выделялись кустистые брови. На вид ему можно было дать лет 45–50.
- Видимо христианство тут также есть, - тихо сказал Борис, - надо бы с ним поговорить.
Тем временем, всадник спешился, отцепил от поклажи, громоздившейся позади седла, кожаное ведро, размотал веревку, заменявшую ему пояс, привязал ее к ведру и наклонился над колодцем. Первое ведро с водой он вылил в желоб, куда немедленно сунул свою морду мул. Затем он достал еще одно ведро воды и прильнул к его краю губами. Пил он жадно и не заметил друзей, которые вышли из–за дерева и приблизились к колодцу.
- Доброе утро, падре, - поздоровался по–французски Константин.
От неожиданности монах выронил ведро и, схватившись за висевшее на груди распятие, что–то забормотал на латыни. Секунд через пятнадцать, разглядев, что подошедшие путники не держат в руках оружия и, вроде как, не собираются покушаться на его жизнь, он успокоился и перекрестил обоих распятием. Затем, взглянув на посохи в руках молодых людей, он разразился длинной фразой, из которой Борис практически ничего не понял. Константин однако не растерялся и начал, хоть и запинаясь, что–то монаху объяснять. Тот кивал и задавал новые вопросы.
- Слушай, на каком это вы, - тихо спросил Борис, дождавшись паузы, - а то я только пару слов разобрал. Вроде на французский и похоже, но не совсем. И латинские слова вроде проскакивают.
- Это осситан - провансальский диалект. На юге Франции на нем многие говорят, а мы здесь уже три года отдыхаем, вот и я нахватался, - пояснил Костя, - он предположил, что мы паломники и идем поклонится мощам святого Сиприена. Я сказал, что да, мы идем именно туда и, что мы издалека, поэтому ты мол совсем языка не знаешь, а я знаю, но плохо. Он спросил откуда мы, а я сначала хотел сказать, что из России, а потом вспомнил, что там католиков не любят и сказал, что из Литвы. Он еще спросил в каких еще святых местах мы были, так я сказал, что ты мол был в святой земле, а потом мы вместе поклонялись ченстоховской богоматери, а потом мощам святого Морица. Это в Магдебурге, я случайно вспомнил, мы с Динкой в свадебное путешествие по Австрии и Германии ездили, так нас на экскурсию возили в это место. Он впечатлился, но не очень верит - говорит, что одеты мы больно странно и еще, что мы недостаточно поизносились для такого путешествия. Так я ему на твои джинсы потертые показал. Это его немного успокоило, а также то, что имена у нас христианские.
- Получается, что географически мы примерно в том же месте где и были, - Борис почесал голову, - давай расспроси его еще. У тебя вроде неплохо получается. Надо же понять куда мы попали.
Пока друзья объяснялись, монах одел мулу на шею торбу с отрубями и достал из седельной сумки несколько слегка зачерствевших лепешек и приличный кусок козьего сыра. Борис набрал в ведро свежей воды, и путники уселись на траву. Едва Борис вытянул ноги, как монах, выпучив от удивления глаза, начал тыкать пальцем в рифлёную подошву кроссовок и что–то спрашивать. Оказалось, что он интересуется из шкуры какого зверя сделаны эти подошвы. Он мол видел и слоновую кожу, но даже она не такая толстая. Константин, не растерявшись, начал впаривать ему басню про морского зверя - моржа, который водится далеко на севере и спит на льду, а потому ему нужна такая толстая шкура, чтобы не замерзнуть. Тот только восхищенно ахал и качал головой.
Монах оказался очень общительным и совсем не жадным. Друзья перекусили хлебом с сыром, запивая его колодезной водой и за это время узнали, что его зовут брат Антонин, что он второй помощник келаря бенедиктинского аббатства святого Сиприена и возвращается он из Авиньона, куда его посылал настоятель с письмом к епископу. На вопрос, почему дорога такая пустая, инок ответил, что сегодня воскресенье и все добрые католики сейчас в храме слушают мессу. Он тоже должен был вернуться еще вчера, но его мул расковался и, вообще упрямая скотина идет только с такой скоростью, с какой сама хочет. А в аббатстве у них более семидесяти братьев и еще две дюжины послушников и хорошо, что последние три дня он был в дороге, так как путешествующим пост соблюдать не обязательно, а настоятель с этим очень строг и кроме хлеба и воды по пятницам братьям ничего не позволяется. Еще они узнали, что Антонину сорок один год и всю жизнь он провел в монастыре. Сначала, конечно, в приюте при монастыре, поскольку мать его умерла при родах. А отца он своего не знает и знать не желает, поскольку это был один из богопротивных английских солдат, который снасильничал честную девушку в самом конце войны. И вообще жизнь в последние годы лучше стала, а то, после искоренения альбигойской ереси и начавшейся вскоре войны, Лангедок совсем запустел. Но сейчас крестьяне стали возвращаться. Разводят коз и овец, закладывают виноградники. С тех пор как парламент Тулузы получил право назначать баронов и, соответственно снимать тех из них, кто не наводит порядок в своих землях, разбойников в основном повывели, хотя из Баскии иногда еще набегают довольно большие шайки, да пираты тунисского бея шалят вдоль побережья.
- Слушай Костя, - Борис, выслушав перевод последней сентенции монаха, был серьезно обеспокоен, - он действительно сказал про "альбигойскую ересь"? Но это же было в 12–м веке, или начале 13–го, насколько я помню. Неужто нас в прошлое занесло. Надо срочно выяснить какой сейчас год.
- Сейчас попробую, - Константин дождался пока монах на секунду замолчал, чтобы перевести дух и влез с вопросом, - Падре, а кто же у вас здесь правит? Нежели парламент, как в языческом Риме?
- Что ты, что ты, - замахал руками монах, - как можно сравнивать христианнейшую Францию с погаными язычниками. Наш король Шарль VIII Валуа был помазан на царство по всем правилам в Реймсском соборе пять лет назад. А до него правил больше двадцати лет его отец Луи XI. Правда король еще очень молод и пока ему не исполнится 21 год регентом при нем его сестра, Анна Французская с мужем. А парламент подчиняется графу Тулузы и решает в основном земельные и налоговые вопросы. В Париже тоже парламент есть, и он подчиняется королю.
- Прошу прощения, падре, - Николаев извиняюще развел руками, - до наших мест эти новости не доходят, да и вообще, мы уже почти год как путешествуем по святым местам, так что даже счет времени потеряли. Не подскажете какой день нынче?
- Странные вы паломники, - монах преисполнился подозрительности, - как же молитвы–то святым возносите, не зная дней праздничных. Грех это. А день нынче воскресный, августа последний день и год от рождества спасителя нашего тысяча четыреста восемьдесят восьмой.
Борис, который понял числительные без перевода, только присвистнул.
Тем временем, монах собрал остатки еды, заново перепоясался и явно вознамерился продолжать свой путь. Пока он подтягивал упряжь своего мула друзья тихонько обсуждали полученную информацию.
- Да–а–а Костя, попали мы с тобой в средневековье, - Борис был явно шокирован, - ни фига себе. Вот уж не ожидал.
- Война фигня - маневры главное. Придумаем что–нибудь, обмозговать только это дело надо. Как бы нам сейчас еды раздобыть, да и отдохнуть где–то надо. А то загнемся. Давай с ним сейчас до города дойдем, а там и решать будем.
- Принимается, давай договорись с ним.
Бенедиктинец не возражал против попутчиков. Видно путешествие в одиночку не радовало его общительную натуру. Через несколько минут он вывел мула на дорогу и влез в седло. Молодые люди пристроились по сторонам и чуть сзади.
Глава 5
(Сент–Сиприен, 31 августа 1488 г.)
Мул двигался неспешным шагом, не обращая внимания на понукания монаха. Друзья шли молча, краем уха слушая разглагольствования брата Антонина. Константин тосковал об оставшейся в будущем семье и прикидывал, сумеет ли жена справиться без него с бизнесом. Борис чесал в затылке, пытаясь вспомнить все что он когда–либо читал о средневековой Европе.
- Слушай Костя, получается, что война, про которую он говорил - это столетняя война. Она как раз где–то в середине пятнадцатого века закончилась.
- Это что, та в которой Жанна Д'Арк геройствовала?
- Она самая. Надо бы Антошу спросить знает ли он про нее. Не мешало бы выяснить насколько этот мир от нашего отличается.
Константин прервал инока, который пересказывал, неизвестно кому, какие–то подробности из жизни святого Сиприена, и начал задавать вопросы. Монах охотно поведал, что война действительно продолжалась больше ста лет, и что Орлеанская Дева действительно способствовала перелому в ней и была сожжена на костре пособниками англичан по обвинению в колдовстве. А также то, что его святейшество позднее отменил приговор в колдовстве и полностью оправдал ее.
Тем временем, вдоль дороги появились кое какие поля, с которых уже собрали урожай, огороженные камнями пастбища с козами, овцами и редкими коровами. Между ними виднелись крестьянские домишки с тростниковыми крышами. Впереди показалась церковная колокольня. Бенедиктинец показал на нее рукой и объявил, что они уже почти пришли и как раз успеют к обедне.
Сент–Сиприен оказался совсем непохож на город. Так - не очень большое село. Меньше сотни не слишком презентабельных домишек за глинобитными заборами беспорядочно сгрудились вокруг немощёной площади на которой стояло единственное здание из тесанного камня - церковь. Чуть дальше, за окраиной, однако виднелось каменная стена высотой метров восемь, за которой была видна еще одна колокольня. Это и было аббатство ордена бенедиктинцев. Мул, почуяв родную конюшню, сам повернул к воротам и ускорил ход. Друзья последовали за ним.
Подъехав к тяжелым деревянным воротам, крест–накрест окованным железными полосами, брат Антонин стукнул, потемневшим от времени бронзовым кольцом. В воротах открылось маленькое окошко, в котором показалось лицо еще одного монаха. Увидев собрата, он молча кивнул и окошко закрылось. Минуты через две заскрипели плохо смазанные петли и одна створка ворот слегка приоткрылась, пропуская путников. Пройдя ворота, они оказались под каменной аркой. По обеим концам ее, на ржавых цепях висели железные решетки, а в потолке арки были оставлены отверстия с равномерным шагом. Из ниши у ворот выступил монах–привратник и заговорил с братом Антонином.
- Это, наверное, чтобы смолу горячую лить или кипяток, если враги прорвутся через ворота, - Борис кивнул в сторону отверстий, - серьезное оборонительное сооружение по нынешним временам. Кстати, Костя ты с курением воздержись пока. Табака в Европе еще не знают, испугаться могут.
Тем временем монахи закончили свой разговор и Антонин, махнув друзьям следовать за ним, провел их во двор аббатства. Прямо перед ними возвышался собор, раза в два больше деревенского. Справа за галереей просматривались многочисленные двери монастырских клойстеров. Однако Антонин показал им на узкое одноэтажное здание слева от собора и пояснил, что им туда. Это мол странноприимный дом, сиречь общежитие для паломников и там они могут заночевать всего за один денье с носа. А еще за обол они могут получить по миске каши или супа утром и вечером.
- Блин, Костя, - Борис озадаченно повернулся к другу, - у нас же денег местных нет. Что делать будем? Эти денье - они как, медные или серебряные?
- Да, - Константин почесал в затылке, - боюсь, что ни Визу, ни Мастер Чардж они не примут. Мелочь наличная у меня кое–какая есть. И российская и в евриках. Может сойдет?
- Мелочь у меня тоже есть, - Борис расстегнул молнию на маленьком часовом карманчике у пояса и выудил оттуда несколько монет. Глянул на них и быстро сунул обратно, - Боюсь не пойдет. На них же год явно выштампован.
Константин повернулся к монаху и принялся объяснять, что они за время паломничества поиздержались и нельзя ли как–то обойти этот момент с деньгами. Может быть можно отработать плату за постой. Монах в ответ разразился целой проповедью и раздраженно ткнул пальцем сначала в сторону Бориса, а затем указал на Костину правую руку.