– Что, больничный не дают? – обратился он к пациенту максимально располагающим тоном.
– Не волнуйтесь: думаю, что с этим у нас проблем не возникнет. Вы только поподробней отвечайте на мои вопросы: все мы чем – то, да больны! А у Вас и жизнь, как видно, не особо радостна, и что – то изнутри Вас явно беспокоит…
Депрессии часто бывают? – Пожалуй, – сказал Александр.
– И сейчас, наверно, она тут как тут? – Вы правы. – Вот видите – это уже диагноз… Ну, и есть, наверно, что – то, что Вас мучает, тревожит, беспокоит? – Этого добра всегда хватает…- Ну, а в данный – то момент? Конечно, можете не отвечать, но очень бы хотелось все – таки услышать: профессиональный, знаете ли, интерес, да к тому же Вы мне чем – то симпатичны: вижу, что человек мыслящий и достаточно содержательный, только вот закомплексованный… Впрочем, я и сам достаточно закомплексован: это нам – интеллигентам – всем знакомо (тут он подмигнул). И уставился на Александра сдобным профессорским взглядом: уважаю, мол, и понимаю, и сочувствию – не напрягайся, будь самим собой…
Александр, конечно, понимал, что это профессиональная игра, но все же несколько размяк: ведь человек действительно старается, ищет пути, как помочь… Да и специалист он, видно, неплохой, и человек достаточно приятный – повезло, можно сказать! Но разве можно взять и выложить даже ему всю правду? Тут, наверно, не о бюллетене речь пойдет, а уж наверняка о койко-месте! А, с другой стороны, кому же, если не ему? В себе носить – с ума сойдешь! Попробую, пожалуй, рассказать сугубо как о сновидениях: дам ему понять, что у меня и в мыслях нет считать это чем – нибудь реальным!
И начал, заикаясь поначалу, даже замолкая временами, повествовать о происшедшем накануне. Врач слушал внимательно и с явным интересом, но нельзя было понять – верит он или не верит и как он все это расценивает. Он почти не прерывал его какими – то вопросами, лишь изредка прося что – либо уточнить. Когда рассказ закончился, он заявил, что очень благодарен: все это настолько интересно…
Просто, знаете ли, неизъяснимое удовольствие Вы мне доставили – честное слово!
Но мне показалось, что Вы это все понимаете только как сновидения… Я не ошибся? – Нет, Вы правильно поняли… А как – же понимать иначе? – Вот это и есть самое интересное! Именно это! Ну, бред, галлюцинации можно исключить сразу: поверьте – у меня есть опыт! А можно Вас спросить: Вы твердый материалист? – Да нет, знаете ли, отнюдь… А Вы? – И я, представьте, тоже… То есть – был когда – то, как и Вы, наверно, материалистом. Но сама моя работа мне давала много материала для сомнений… Только не спешите вешать мне ярлык "идеалиста": мне кажется, что обе эти позиции примитивны и узколобы: истина же даже не посередине, она где – то сверху: нет, наверное, ни пресловутого "духа", ни осточертевшей по учебникам "материи": это, в сущности, условные понятия – они не отражают сути Бытия…
Последовала некоторая пауза, и Александр решил ее использовать: заговорил о духоматерии.
Да! Конечно! Конечно! Вы правы: именно она! Я рад, что Вы имеете понятие, об этом! Это ведь снимает тот "основной вопрос философии", из – за которого столько копий впустую поломано! Тут он с досадой взглянул на часы: – Эх, батенька, заговорились мы с Вами! Я ведь на приёме – сейчас начнут двери выламывать! Но у нас еще будет достаточно времени: подержу Вас на больничном, сколько можно.
Приходите послезавтра, лучше чуть попозже – чтоб народу было меньше. Ну, всего Вам наилучшего – душевно рад был с Вами познакомиться!
Глава 6.
Кто – то энергично тряс его за плечи. Временами он ощущал и увесистые тумаки. Но проснуться все никак не мог: глаза не открывались. Потом тряска на минуту прекратилась, после чего вдруг стало холодно и мокро. Тут глаза наконец разлепились, и перед ним оказалась чья – то бородища. – Ну, слава Тебе, Господи! – услышал он слегка знакомый голос и, вглядевшись, опознал "того" попа. – Я уж боялся, как бы ты во сне не помер! Как вчера заснул, повечеряв, так до самых сегодняшних сумерек не просыпался! Я и к обедне, и к вечерне сам звонил… Ну как, Лександр? болит чего? – Да вроде нет, – промямлил Александр. – Ну, и слава богу! – довольно прогудел в бороду поп. – Подымайся с Божьей помощью – вечерять будем! Мне сегодня прихожане горшок масла да яичек принесли: устроим пир! А то, небось, голодный…
Тут он со скрипом отворил маленькую дверцу и сказал кому – то: – Ну, проснулся наш байбак! Идите вечерять! Раздался топот многих босых ног, и в каморку ввалилась целая орава детворы. Они были разного возраста, но одеты были одинаково: в посконные рубашки, да и похожи были друг на друга. Подбежав к Александру, они разом загалдели вперебой кто о чем. Но, в основном, каждый пытался рассказать, как они весь день его будили – так что батюшка, в конце концов, прогнал их, наконец, отсюда – уж больно они изощрялись: залезали на него все пятеро зараз, а потом даже с лавки стащили! – Ох, и брякнулся же ты – ну аки куль с мукой! – тараторили они со смехом. Но тут появилась дородная женщина в сарафане – как видно, хозяйка – неся на ухвате чугун, из которого распространялся аппетитный запах. Дети тут же кинулись к столу и расселись вокруг чугуна, нетерпеливо елозя в предвкушении трапезы. Хозяюшка беззлобно цыкнула на них и обратилась к Александру: – Что, болезный, оклемался? А уж мы – то напужались: цельный день не ел – не пил, все спал да спал! Эх, сдается – не только на баб луна действует! – Луна? – переспросил Александр. – Луна, Луна, милок: ведь полнолуние сегодня! Да, помнится, хозяин мой и привел тебя аккурат в прошлое полнолуние!
Вот оно что! – подумал Александр. И впрямь, наверно, можно расписание составить!
И Евгений Кириллович наверняка обрадуется такой находке!
Евгений Кириллович успел стать ему близким приятелем: за те почти что три недели, что он держал его на бюллетене, много у них было разговоров – и довольно содержательных: говорили, так сказать, по-русски: обо всем на свете! Тот довольно откровенно рассказывал о себе, и этим вызывал на откровенность Александра. А по поводу чудес, происходящих с ним, они договорились сразу:
Александр пообещал рассказывать ему все откровенно и во всех подробностях. Его новый приятель, правда, сетовал, что не сумеет оказаться рядом с ним при очередном "сеансе": а то можно было бы и энцефалограмму снять – прибор бы он достал… И вот теперь, наверное, удастся!
Настроение изрядно поднялось. Тем более, что снова появился поп и все прочли полагающуюся перед трапезой молитву. После чего началась сама трапеза. Хозяйка сперва положила из чугуна супругу в глиняную плошку, потом Александру, потом каждому из детей, и потом уж себе. Ели все с аппетитом. Вскоре дети стали ныть, прося добавки. Кто – то из них, видя, что мамаша отвернулась, попытался сам что – то выхватить из чугуна, но тут же получил по лбу деревянным половником. В конце концов все вроде бы насытились. Дети тут же захотели спать и улеглись по лавкам. Хозяйка стала убирать посуду со стола. Александр хотел помочь, но та удивленно взглянула, сказав: – Ты что, милай? Не мужеско дело!
– Ну, Лександр, теперь, чай, долго не заснешь! – благодушно пробасил поп. Да и меня чего – то в сон не клонит… Оно, может, и грех полуночничать, да Бог милостив. Давно хотел тебя спросить: не вспомнил ли чего? Вижу – малый вроде честный, служишь справно, никуда не шляешься, детишки тебя любят – значит, человек хороший… Да, похоже, даже грамоте учен: в приказ бы какой мог пристроиться – ох бы как жил! Там каждый проситель чего – нибудь да принесет…
Вымогать, конечно, грех, но, ежели сами несут – можно взять: жалованье – то не ахти, да и его – то редко плотют: казна – то кремлёвская нонче пуста! – Почто же казна – то пуста? – вопросил Александр, надеясь помаленьку прояснить, в какой же исторический момент он угодил. – Да с чего бы ей полной – то быть? – чуть не взвыл собеседник: – ведь земля – то нища – хуже некуда! Разоряли ее – разоряли, терзали – терзали! – Кто ж терзал – разорял? – Э, милай! Ты спросил бы, кто ее не терзал, кто ее не казнил! Ну, татаре – то эти поганые были давно, да и сгинули милостью Божьей! А царь – то Иван, Грозным прозванный! Уж казнил он – казнил правого и виноватого, воевал – воевал: и с Литвой, и с Ливонией, и с крьмцами, и с немцами, да и довоевался: еле Псков и Смоленск отстояли! Да Крымский – то хан на Москве побывал – всю спалил! Да что хан… Сам Иван – то ведь своего старшего сына угробил! Наследника! А младшего, Митю – то отрока, говорят, Годунов погубил – злой татарин! Подослал лихих людей его зарезать! А еще был у царя Ивана один сын – так на голову слаб: товарищ твой по ремеслу – только и умел в колокола звонить! Ну, а злые – то бояре воровство по всей земле устроили, казну разграбили! А самый из них хитрый – ирод Годунов – даже царем сделался: сперва царя – глупого Феодора на сестрице на своей женил, да и всю власть себе забрал, а как Феодор этот помер – так его, татарина, на царство и венчали! (Бог – то Федору детей не дал!) Только Бог наказал и его, и нас всех за грехи его тяжкие: земля перестала родить, настал голод великий: хлеб пекли из лебеды, а бабы – ведьмы торговали на базаре пирогами с человечьим мясом. Тут и помер этот ирод не по- христиански: в одночасье, причаститься не успев! А в то время уж другой разбойник подходил к Москве: Отрепьев Гришка, самозванец! По диавольскому наущению выдавал себя за убиенного царевича Димитрия! Да еще еретиков – католиков привел с собой из Польши и Литвы, и сел на трон, разбойник!
Но недолго, правда, с этими еретиками поглумился над народом нашим православным да над верой нашей святоотеческой: почитай, через полгода вся Москва поднялась по набату, ворвались наши удальцы в покой охальника: зарубили его топорами, а труп – то его окаянный в торговых рядах у кремлевской стены долго – долго валялся, и все подходили, плевали в него! А потом разложили костер да сожгли его мерзкую плоть, ну, а пепел оставшийся всыпали в пушку, да бабахнули в сторону польской земли!
А когда ж это было? – спросил Александр. – Да всего ничего: года нет! – Эге, – подумал Александр, – теперь понятно: как раз в "смуту" угодил! Только – только Шуйского в цари избрали, а тут вскорости и Болотников со своею крестьянской войной подоспеет!
Вот так – то, милай: долго не было у нас законного царя, а нынче – появился: бояре – то нашли любезные своего, боярского государя поставили: Шуйского! А он – известный прохиндей, промолвил поп, понизив голос: – сам ведь сперва поставил над Москвой этого проходимца Отрепьева, а потом сам же его сковырнул: самому, видать, на царство захотелось! Только какой он там царь! Боярского гонору много, а по хитрости – так всех чертей перехитрит, а вот государского ума ему Бог не дал: будто бы и вовсе нет у нас теперь царя – бояре что хотят, то и творят, и не найдешь на них управы: доведут народ до бунта!
А, может, лучше вовсе не иметь царя, чем таких царей, как этот Грозный, или ирод Годунов, или тот же Шуйский? – нерешительно промолвил Александр. Поп опасливо взглянул на собеседника и гневно – наставительно отрезал: – Бог с тобой, еретик неразумный: что несешь?! Кто мы все без царя? Аки стадо без пастыря: волкам того и надо – те же самые бояре с потрохами всех сожрут, да разбойные люди начнут баловать во всю прыть! Да еретики – соседи живо явятся воевать нас и обращать в свою нечестивую веру! Да и не по Божьему это закону: один Бог на небе, один царь в державе! А если немилостив – это за наши грехи: молиться надо и смиряться!
Ведь любая власть – от Бога!
А самозванец – еретик тоже Божьей милостью на царство сел? – вопросил лукаво Александр.
Вору этому, видать, сам дьявол помогал, но опять же – по Божьему попущению: без Божьей воли – то и волос с головы не упадет'! Эх, паря! Темный ты еще, видать, да глупый! Да и в вере, должно быть, не тверд! – проговорил поп с озабоченным видом. – В геенну захотел? Аль на дыбу?
Александр спохватился – и вовремя: собеседник начинал поглядывать на него довольно подозрительно. – Да что ты, Отче, Бог с тобой! Кому же хочется туда попасть? Это так, в народе бают -слышал краем уха. – А ты поменьше слушай всяких дураков: народ – то у нас темный, неразумный!
А ведь сказано в Писании: "глас народа – глас Божий!"- не удержался снова Александр. – Молод ты рассуждать о Писании! Я, слуга Божий, и то не решаюсь: на то богословы нам дадены, да соборы церковные, да патриархи! Да и о государских – то делах не нам с тобой судить: на всё Его святая воля – понял? Все одно нас не спросят: рылом мы с тобой не вышли! И, помолчав, добавил: – а ты прямо как мой кум – из приказных: любит языком молоть – того гляди отрежут: за крамольные – то речи у нас это частенько бывает… Так вот он мне то и дело говорит, что нынешний – то царь ему не нравится: порядка, мол, совсем не стало… А вот, мол, при Иване – то царе порядок был! А я, грешный, всегда с ним собачусь: для такого – де порядка ни уменья, ни ума не надо. – лишь бы головы летели! Так любой мясник бы мог порядок навести!
Как знакомо! – подумалось Александру. – Мы ведь тоже именно об этом постоянно спорим – чуть ли не до драки! – Ну, а народ – то московский как думает? – спросил он у попа. – Да народ – как когда: как бояре ему насолят, так и вспомнит: "нет на них царя Ивана!" А как Годунов какой начнет хватать баламутов, да беглых, да строптивцам ноздри рвать, тогда сразу: – кровопивец, Грозный ему кланялся! Оно – то конечно: без строгости с нашим народцем не сладишь… Только разум – то нужнее! Да и сердце должно быть не каменно!
Вот ведь излагает! Молодец какой! – подумал Александр. Его в нашу бы Думу: он бы многих, наверно, и там научил уму – разуму! Не говоря уж о наших мещанах озлобленных, что тоскуют по "твердой руке"!
А я ведь даже его имени не знаю! – вдруг подумалось ему: всё "отче" да "батюшка" – нехорошо! Поп снова укоризненно прищурился: – Ты ведь так и не ответил мне, Лександр: ведь спрашивал – не вспомнил ли чего? Так сказывай: чей сын, откуда родом, что с тобой случилось – приключилось? А то, неровен час, стрельцы нагрянут – что им скажем? Александр замялся: – Ох, батюшка! Вспоминать – то порой вспоминаю, да странное что – то: боюсь – не поверишь! – Ты сказывай, сказывай, а там – что Бог даст!
Да вспоминаю, батюшка, дома высотою с Ивана Великого, а в них – по две дюжины окон – что в высоту, что в длину – как пчелиные соты! В них люди живут. А между домами кареты железные ездят: быстро – быстро и без лошадей. А по небу железные птицы летают: большие – большие, и громко ревут, а в них люди сидят…
Поп, слушая, всё больше округлял глаза, а потом замахал на него: – Свят, свят, свят! Что несешь! Ты всерьез ли?
– Видишь, Отче: я предупреждал…
– Ну, так вот что я тебе скажу: молись почаще! Дьявольское это наваждение! Не могут люди строить те домины, про которые ты тут болтал: Бог этого не хочет: Он и Вавилонскую башню построить не дал! А карета без лошади как может ездить? А железо как может по небу летать?
– Ну, птицы – то летают…
– Птицы! Птицы крыльями махают! А железную хреновину ты как заставишь это делать?
– Э, батюшка! Сильный ветер подует – и ты полетишь! Можно сделать такие винты, чтоб они очень быстро вертелись и делали ветер; и большие, широкие крылья, которыми даже не надо махать, если ветер силен… И тогда лети себе!
– Эх! Шалапут ты, шалапут! – Поп укоризненно вздохнул. – Башка у тебя непотребством забита: раз уж Бог сотворил человека без крыльев, то и летать ему, значит, не след! Гляди, не держи таких речей нигде, ни с кем: враз еретиком объявят да сожгут!… Помолчали…
– Женить тебя надо, пожалуй, – вдруг произнес поп. – Чтоб от суемудрия отвадить!
У меня средь прихожанок есть невесты – да какие! – А ты, случаем, не обвенчан ли с кем? – Александр в замешательстве помотал головой, но порядком струхнул: этого еще не хватало вдобавок ко всем чудесам! Вот уж действительно есть от чего умом тронуться!
А поп, явно довольный осенившей его идеей, увлеченно продолжал говорить на эту тему. А в заключение сказал: – Только ты уж будь так ласков – вспомни, вспомни: кто ты, чей ты да откедова? А то ведь так и будешь, аки шпынь ненадобной!…
– Ну, уже, однако, вон – слышишь – петухи кричат? А нам рано к обедне вставать…
– Храни тебя Господь! – он истово перекрестил "Лександра" и задул свечу.
Александр нашарил в потемках свободную лавку и лег, не раздеваясь – как здесь было принято. Кругом храпели и сопели, кто – то что – то бормотал спросонья, все тело горело: наверно, клопы… Где – то вдалеке брякали колотушки ночных сторожей и заливались лаем псы. И душно, смрадно было в тесной, людной комнатенке. В общем, не спалось. Он чувствовал, что, если заснет, то проснется уже в другом времени.
Но как же так?! – пронзила мысль: – ведь я же почти целый месяц жил в "своем" – двадцатом – веке! А послушать их – так никуда не отлучался с прежнего полнолуния! Раздвоился я, что ли? Но тогда я должен был бы помнить обе линии своей двойной жизни, а ведь этого нет: я всегда или там, или здесь… Чудеса!
Хотя само перемещение во времени – не чудо разве? Пора перестать удивляться!
Интересно: попаду ли я, как в прошлый раз, еще и в будущее?
Глава 7.
Он уснул уже под утро, а, проснувшись, почувствовал под собой не жесткую лавку и не свой продавленный диван, а мягкую, упругую опору. – Ну, ясно: все, как и тогда: неумолимый маятник!
Как и в прошлый раз, вокруг посветлело, и он увидел то же помещение. Но созерцать его пришлось недолго: часть стены напротив его куда – то исчезла, и в проеме появилась женская фигура. Лицо у "феи" было миловидное, довольно молодое.
Что касается одежды, это был комбинезон: элегантный, ладно пригнанный, слегка кокетливый.
Посетительница располагающе улыбнулась и, обратившись к нему по имени – отчеству, поведала, что она – сотрудница какого – то там института. Александр толком не понял – какого, но сообразил, что явно имеющего отношение к исторической науке.
Зовут ее Наташа – так и называйте: отчества у нас не приняты. – Вы хорошо понимаете мою речь?
– Да, вполне, – ответил он. (Речь ее, действительно, была очень понятной, но в ней чувствовалось нечто вроде акцента. Впрочем, сам этот "акцент" был довольно приятен.) – Вы хотите меня изучать? – вопросил напрямик Александр.
– Если Вы не против, то конечно: Вы, наверно, тоже бы не упустили случая… А, впрочем, мы Вас уже неплохо изучили: как говорится, дело техники… А вот та эпоха, где Вы только что гостили, представляет для нас немалый интерес: ведь ваш XX век, как Вы его называете, мы неплохо знаем и по книгам, и по фильмам, и по прочим документам. Другое дело – тот, "семнадцатый": ведь не было тогда кино, звукозаписи, да и архивы были редкостью… Скажу Вам больше: Вы там очутились не без нашей помощи! Вы для нас – как бы посредник: особенности этого эксперимента таковы, что "нашего" человека невозможно послать в ту эпоху, зато можно это сделать с обитателем эпохи, находящейся как бы на полпути… Понятна Вам эта механика?
– Да, пожалуй, – ответил Александр. Не техническая сторона, конечно, но сам принцип ясен.