Нашу любовь описывать бесполезно. В ней не было ни душещипательности мелодрам или женских романов, ни изощренного секса эротического жанра. С нами случилось нечто значительно большее, чем основанный на владении искусством любви секс, необузданная страсть или постоянное желание друг друга, а именно совершенно нереальное чувство единения, словно наши энергетические тела или души, кому что больше нравится, стали своего рода сиамскими близнецами. Подобно тому, как возникающее в сознании верующих чувство приобщения к таинству веры превращает нелепый для постороннего набор слов в путь к богу, возникшее у нас чувство превращало повседневные мелочи и трогательные нелепости в родственное гнозису таинство любви. Ну а гнозис словами невыразим.
А если честно, то у меня таки и не получилось написать что-либо вразумительное о нашей любви. Окончательно запутавшись в словах, я разродился нелепым стихотворением, которое хоть в какой-то степени отражало происходящее между нами:
Любить
Друг друга…
Любить, –
Я не оговорился, –
Любить, любить, любить…
Здесь и сейчас,
Немедленно…
И бог с ними с оргазмами
(Ну и словечко),
И бог с ними со всеми "до",
Как и со всем, что будет после…
Любить сейчас,
Превращаться
В
Мифического
Для всех остальных, –
Ты же помнишь,
Они – всего лишь человечество, –
Кентавра,
В страшного Яты,
В страшного зверя Яты,
Танцующего при полной луне,
Оглушающего своим криком окрестности,
Пугающего до смерти добропорядочных граждан и крестьян.
Не дерет ли он скот?
Не наводит ли порчу?
Не болен ли?
Но мы танцуем при полной луне,
И здесь важно каждое движение,
Каждый штрих,
Каждая мелочь…
Но приходит финал,
И мы распадаемся
С обреченностью трансурановых элементов,
И ты,
Бывшая только что частью меня,
Переходишь в автономное плавание,
А я продолжаю жить памятью единения.
Жить до востребования…
Жить…
Алина стала центром моей вселенной, огромной силы черной дырой, притягивающей все мои чувства, мысли желания… Я бы с радостью, забыв вообще обо всем, исчез бы для всего остального мира за ее горизонтом событий, но сохранившая трезвость ума Алина удерживала меня от этого шага.
Видя мое любовное помешательство, она взяла на себя контроль над моей работой, и если я пытался халтурить или летать в облаках вместо того, чтобы заниматься заданием, окатывала таким вселенским холодом, что я в миг становился пай-мальчиком и брался за дело.
Вот только ее работа не ограничивалась ролью моей няньки, и каждый звонок ее мобильного телефона переносил нас из мира домика Мастера и Маргариты, который они обрели в конце романа, в мир Джеймса Бонда.
Алина говорила в трубку: "Понятно", – затем быстро одевалась, хватала всегда собранную походную сумку и исчезала из моей жизни иногда на час, а иногда и на несколько дней. Чем она занималась, для меня было тайной за семью печатями. Я лишь один раз попытался завести разговор о ее работе, но Алина одарила меня настолько красноречивым взглядом, что я никогда больше не касался этой темы. В отместку, (и как я сейчас понимаю, это было совершенно правильным решением), я ни словом не обмолвился о сюжетном лабиринте, объясняя свои выводы интуицией или чутьем.
Однажды, правда, у нас состоялся разговор, расставивший все "ё" перед "б".
– Может, давай мотанем куда-нибудь на недельку? – предложил я тогда. – Забудем случайно мобильники и ноутбук… Куда-нибудь в тихое место, только я и ты, и чтобы ни одной твари?
Она отреагировала на это, как кошка, которой наступили на хвост.
– Правило гласит: работа прежде всего. Все, что помогает нам делать нашу работу, приветствуется и поощряется. То же, что мешает работе, рассматривается, как препятствие, а препятствия у нас принято устранять. Поэтому если хочешь, чтобы у нас все было хорошо, нужно, чтобы наши отношения помогали работе, или хотя бы ей не мешали. Запомни это раз и навсегда и больше не возвращайся к этой теме, – она произнесла это так, словно вгоняла в меня слова, как гвозди.
– Понятно, – грустно ответил я.
В следующее мгновение она уже меня обнимала.
– Я просто не хочу стать помехой в твоей работе, – прошептала она, целуя мое лицо.
Но если, благодаря стараниям Алины, с работой все было в порядке, то о Книге с нечетным количеством страниц, как и о книге деда, я совершенно забыл. Вот только Мастера Книги меня не забыли.
Они пришли перед рассветом, как гестапо или НКВД. Шесть человек в длинных просторных одеждах белого цвета. Они вошли в нашу с Алиной спальню, вынырнув из тускло светящегося тумана, закрывшего собой все пространство за дверью спальни. Старшим из них был тот самый мужик, что представил меня когда-то Книге.
– Она ждет, – сказал он мне, когда меня растолкал один из его подручных, – идем.
Спорить, а тем более сопротивляться было бесполезно. Я покорно встал с кровати. Алина продолжала крепко спать – скорее всего, они каким-то образом не давали ей проснуться. Мысленно попрощавшись с ней, я занял свое место в весьма оригинальном построении. Впереди встал тот самый тип, что знакомил меня с Книгой, за ним еще двое, за ними я, за мной двое, за ними последний гость. Когда я занял свое место в строю, мы вошли в туман, который оказался своеобразным обманом зрения. До самого последнего момента, глядя на туман, я был уверен, что он постирается на огромные, сопоставимые с бесконечностью расстояния. На практике же, то есть в момент пересечения, он оказался чем-то вроде плоской ширмы, служащей границей между спальней и миром Книги.
Пройдя сквозь туман, я очутился перед ней. Как и в прошлый раз она парила в пламени костра. При моем появлении Книга раскрылась, наполнив мое сознание пониманием без слов.
Глядя на Книгу, я понял, что совершил серьезнейшую ошибку, забросив свои упражнения с книгой деда; что тот, кто ступил на путь знания, уже не может с него свернуть, а раз так, то единственной имеющей принципиальное значение целью моей жизни должно быть обретение прозрения; что, став отступником, я сам обрек себя на слепоту, что я не должен винить в этом ни Книгу, ни ее Мастеров, ведь слепота – это то, что мы имеем по умолчанию, тогда как за право быть зрячим надо бороться каждое мгновение жизни.
Также я понял, что в мире Книги действует до боли знакомое правило: Книга прежде всего. Все, что помогает нам искать прозрение, приветствуется и поощряется. То же, что мешает поиску, рассматривается, как препятствие, а препятствия принято устранять.
Объяснив это, Книга вспыхнула столь ярким светом, что он вызывал у меня такую же боль, какая бывает при попадании спирта в глаза. Я закричал от боли и… проснулся.
– Надеюсь, ты не часто кричишь во сне? – недовольно спросила Алина. Я разбудил ее криком.
– Который уже час?
– Половина десятого.
Самое дурацкое время для пробуждения: с одной стороны, можно еще спать и спать, а с другой, – проснувшись, уже хрен заснешь.
– Давай, может, чаю? – предложил я.
– Я бы выпила кофе.
– Кофе, значит кофе.
Но едва я смолол зерна, зазвонил телефон Алины.
– Мне пора, – сообщила она, сказав привычное "понятно" в трубку.
– Может, выпьешь чашку? – спросил я.
– Не могу – меня ждут.
– Дело пяти минут. Пока ты будешь одеваться, я сварю.
– Забудь, искуситель.
Одевшись, Алина подошла поцеловать меня на прощанье. Для ритуального мой поцелуй получился слишком уж страстным и каким-то драматическим.
– Ты чего? – спросила Алина.
– Не знаю, наверно сном навеяло.
– Ладно, обещай быть хорошим мальчиком.
– Клянусь на самом святом, – ответил я, положив руку ей на талию.
Проводив Алину, я приготовил кофе, поджарил гренков. Умяв их с сыром и медом, – поистине достойный Винни-Пуха завтрак, – я сел за компьютер.
Я сидел и тупо пялился в экран ноутбука. Не знаю, наверно, долго. Читать задание было бесполезно – я знал его наизусть. Да и задание было пустяковым, на полтора авторских листа (1 ал = 40 000 знаков с пробелами). Вот только лабиринт я больше не видел. Между мной и лабиринтом словно возникло заляпанное грязью лобовое стекло автомобиля, как у Удава, есть у меня такой приятель, – на "Таврии", когда у него навернулся дворник. Удав тогда по зимней слякоти ездил без дворника, что называется, на ощупь.
Весьма своеобразный, кстати, человек этот Удав. Взять хотя бы его педагогические находки. Устав от криков маленькой дочки, он записал ее вопли на магнитофон, затем надел ей наушники и врубил на всю катушку. Девочка слегка подохренела, но больше при Удаве старалась не кричать.
Ну да бог с ним с Удавом.
Пялиться в экран было бесполезно, как и не пялиться, собственно, тоже. Хотя нет, пялиться было хуже. Медитация на экран стимулировала и без того распоясавшееся воображение, которое рисовало картины моего ухода в отставку. Я буквально видел, как я сижу перед нанимателем, его лицо скрыто за лампой, свет бьет мне в глаза.
– Извините, – говорю я, – я больше не могу выполнять работу.
– Ты хорошо подумал, сынок? – сочувственно спрашивает он.
– Да, сэр.
– И что, ничего нельзя сделать?
– К сожалению, ничего.
– В таком случае не обижайся, но мне ничего не остается, как тебя уволить.
После этих слов, произнесенных с пониманием и сочувствием, он достает из стола ковбойский револьвер, наводил его на мой лоб и нажимает на спусковой крючок.
От страха у меня резануло живот, потом еще и еще. Согнувшись пополам, я бросился в сортир. Терпения хватило едва-едва. Усевшись на унитаз, я издал поистине грандиозный ректальный крик души. Облегчение принесло облегчение. А еще неимоверное блаженство. Так хорошо до этого мне было только один раз. Тогда мы до чертиков накурились на даче, сожрали по две банки сгущенки, выпили литра по три пепси, и это кроме мелочей в виде, хлеба, булочек, бутербродов… А на следующий день моя жопа забыла, как срать. Видно, наркотик где-то отключил связь между мозгом и жопой. Мой живот раздулся до неимоверных размеров. Кишечник болел так, что слезы на глаза наворачивались, но жопа была непреклонной. И только в шесть часов вечера на следующий день до нее дошло, что надо приниматься за работу. Тогда я тоже едва успел усесться на унитаз. А потом я плакал от счастья.
Когда кишечник перестал давить на мозги, ко мне вернулась способность соображать, и я вспомнил о книге деда. Но ее я тоже не смог читать. Я знал значение каждого рисунка, но это была реакция памяти. Читать же я больше не мог. Альтернативного пути к успеху у меня все равно не было, поэтому я продолжал листать книгу деда, внимательно разглядывая каждую страницу.
Помогло. Книга погрузила меня в похожее на гипнотическое состояние, и я услышал в своем сознании голос деда:
– Тот, кто уже стал на путь, не может с него сойти. А это значит, что ты еще можешь найти прозрение. Для этого тебе, как и мне в свое время, придется постоянно двигаться дальше, познавая знание предшественников и добывая свое. Такова наша участь, и от нее не уйти. Также ты должен запомнить, что чем дальше ты на пути, тем сильнее будет твое страдание в случае отступничества. Помни это и не забывай никогда.
Так вот, значит, что заставляло деда практически даром реставрировать чужие книги!
Решение было найдено, а заодно и появился повод позвонить Алине – ее же никто не увольнял с должности моей няни. Звонить же просто так она мне запретила чуть ли не под страхом развода. Я уже приготовился сказать в трубку "люблю", "соскучился" и так далее в том же духе, но мне ответил мужской голос.
– Извините, я, наверно, ошибся, – сказал я, отключая соединение.
– Не вешайте трубку, вы не ошиблись, – поспешил сообщить мне тот же самый голос, когда я повторно набрал номер Алины. – Мое имя – Олег, и какое-то время я буду помогать вам в решении проблем.
– А где Алина? – спросил я.
– Она временно исполняет другие обязанности, так что, говорите, если вам нужна помощь.
– А как долго ее не будет?
– Этого я не могу знать.
– Надеюсь, ее не уволили?
– Не знаю. Подобные вопросы не входят в мою компетенцию. Могу лишь сказать, что я временно исполняю ее обязанности.
– Тогда я позвоню позже.
– Если вам нужна помощь, не стоит откладывать. Ее может не быть достаточно длительное время.
Я уже готов был перейти к конструктивному диалогу, когда в моей голове вспыли "слова" Книги о том, что помехи на пути принято устранять. А если учесть, что из-за любви к Алине я позабыл все на свете, включая и путь… Продолжать эту мысль мне совсем не хотелось.
– С ней все в порядке? – спросил я.
– Я же уже сказал, что эти вопросы…
– Послушайте, Олег, – перебил я, – вы имеете представление о том, в чем заключается моя работа?
– Разумеется. Иначе бы я сейчас с вами не разговаривал.
– А раз так, то вам должно быть известно, что вся моя работа базируется на интуитивных наитиях.
– Я не понимаю, что вы этим…
– Так вот, – не стал я его слушать, – интуиция мне подсказывает, что с Алиной что-то случилась.
– Я не…
– Вы можете не перебивать?
– Хорошо.
– Так вот. Качество моей работы напрямую зависит от моего эмоционального состояния. А если вы учтете характер наших с Алиной отношений, вам станет ясно, что от ответов на мои вопросы будет зависеть величина и качество моих художественных надоев. Тем более, что я не спрашиваю, где и чем она занимается, раз у вас не принято об этом говорить. Я лишь хочу знать, все ли с ней в порядке.
– Хорошо. Я постараюсь выяснить этот вопрос.
– Буду вам весьма признателен. И еще. У меня проблемы с вдохновением, и здесь уже без вашей помощи не обойтись.
– Мы сделаем все, что в наших силах.
– Думаю, это в ваших силах. Мне нужны старинные рукописные книги.
– Хорошо. Когда прислать мастеров, чтобы оборудовали библиотеку?
– Спасибо за заботу, но мне больше подошел бы допуск к каким-нибудь коллекциям или архивам. Мне нужны не сами книги, а возможность периодически их читать, посматривать, любоваться ими. Меня устроят даже качественные сканы, если такие есть в наличии.
– Хорошо. Я разберусь с этим.
Через два часа, (наверно, через самых долгих в моей жизни два часа), курьер привез мне два совершенно удивительных тома, пропуск в областную библиотеку и записку с просьбой позвонить Олегу.
Меня трясло, когда я набирал номер, ждал, когда он ответит… Наконец, трубка сказала его голосом:
– Слушаю вас.
– Я все получил. Спасибо.
– Я правильно выполнил ваш заказ?
– Более чем.
– Надеюсь, с вашим вдохновением все будет в порядке.
– Теперь уже да, – сообщил я, хотя сам не был в этом уверен.
– Тогда приятно вам потрудиться.
– А как Алина? Вы о ней что-нибудь узнали?
– Пока нет. Шеф все время занят, и… Но когда у меня будет на руках выполненная работа…
– Понял, – сказал я, – выпускаю заложника.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Олег.
– Ну это как в кино. На любое требование террористов идет контртребование выпустить заложника. В данном случае заложником является мой заказ.
– Я бы на вашем месте не стал бы так относиться к этому вопросу.
– Да это шутка.
– Шутка?
– Шутка, шутка.
– Хорошо. Пусть будет шутка.
Только раскрыв присланные Олегом книги, я почувствовал, что нечто во мне, этакий аналог бензобака или даже, скорее, аккумулятора был совершенно пуст. Я полностью исчерпал свой энергетический потенциал, благодаря чему и потерял способность видеть.
Я листал книги, внимательно рассматривая каждую страницу, и буквально чувствовал, как наполняюсь энергией. Когда уровень зарядки перевалил через отметку 50 %, я вновь смог читать. За ноутбук же я сел только полностью подзарядившись. Когда выполненный заказ ушел по нужному адресу, я позвонил Олегу.
– Слушаю вас, – сказал он, – чем могу помочь?
– Текст уже должен быть у вас.
– Очень хорошо. Рад, что ваше вдохновение вернулось, как говорится, с новой силой и… – Судя по голосу, он радовался моим успехам так, словно я был хирургом, оперирующим его жену или ребенка. От этой елейности мне стало противно.
– Теперь ваша очередь держать слово, – оборвал его я.
– Я помню, – уже без радости в голосе сообщил он, – как только переговорю с шефом, я позвоню.
– Я буду ждать.
Он позвонил где-то через час.
– Боюсь, у меня для вас плохие новости, – сказал он.
У меня внутри все сжалось.
– Она жива? – выдавил я из себя.
Она жива, стабильна. Ее жизни ничего не угрожает.
– Что с ней?
– Попала в ДТП. Лежит в больнице.
– Я могу ее увидеть?
– Нет, в эту больницу у вас нет допуска.
– Позвонить?
– Как только она придет в себя и врачи разрешат ей говорить по телефону.
– Я могу ей чем-нибудь помочь?
– Своей работой. Чем лучше вы будете работать, тем более ценным она будет кадром. Вы понимаете?
– Я понимаю. Я буду делать все, что нужно, но вы… держите меня в курсе.
– Хорошо.
– Будь ты проклята!!! – крикнул я книге, когда закончился разговор. Если бы я мог, я бы сделал все, чтобы ее уничтожить. Но кроме моего бессилия и необходимости делать все, что нужно этой проклятой книге и парням с той стороны телефона, у меня не было ничего. По крайней мере, так я думал тогда.
Новая Глава
– Я обожала играть на чердаке у бабы Дуси, битком набитом старыми чемоданами, – рассказывала по телефону Алина. – Мы были уверены, что среди этих старинных, еще времен карибских пиратов чемоданов была спрятана карта, та самая карта. Мы целыми днями перетаскивали чемоданы с места на место, по несколько раз, миллиметр за миллиметром, обшаривали их изнутри. Отсутствие карты только еще больше подзадоривало нас – ведь если она была так хорошо спрятана, значит, то, что на ней было начертано, стоило того. Кто ж станет ТАК прятать карту, если на ней ничего нет? Не найдя ничего в самих чемоданах, мы принялись разрывать их на мельчайшие лоскутки, и вскоре выпотрошили их в буквальном смысле слова. Мы надрезали ножом старый дерматин, и дальше рвали его руками, чтобы не повредить ножом карту. Это нас и спасло от возмездия. Вскоре после того, как был растерзан последний чемодан, бабе Дусе приспичило поехать к своей сестре, и баба Дуся, охая и кряхтя, полезла на чердак. Мы уже приготовились к неминуемому возмездию, но она решила, что это были крысы, и нам запретили играть на чердаке, к которому мы и так уже охладели – к тому времени мы уже знали, что карта спрятана не там.