"Закатить эскападу" у Штирлица называлась раздача спиртного и чаевых в казино в дни его баснословных выигрышей. В один из таких дней Подорогин, ходивший рядовым вышибалой с накрахмаленным воротничком и газовым пистолетом под мышкой, вывел бывшего одноклассника черным ходом - у парадного Штирлица дожидались. Штирлиц ему тогда предложил пять тысяч долларов на месте. Повинуясь какому-то фантастическому наитию, Подорогин решительно отказался от денег. А через неделю казино закрыли. Подорогина до сих пор пробирал озноб при воспоминании о том, как он уходил дворами от милиции - с накрахмаленным воротничком и газовым пистолетом под мышкой. Через неделю Штирлиц сам нашел его. Они встретились в захудалом окраинном кафе. В крохотном темном зале дребезжал холодильник, и на стенах, точно открытки с видами, лоснились куски клейкой бумаги с утонувшими мухами. На этот раз Штирлиц предложил готовую фирму, пятьсот тысяч первоначального взноса и связи в виде Тихона Самуилыча. Подорогину лишь оставалось развести руками. Впоследствии Штирлиц неоднократно кредитовал его "негоцию" и, бывало, не отказывал себе в удовольствии пригласить своего школьного обидчика в казино - "прикрытия для". Последний заём в сорок с лишним тысяч Подорогин так и не вернул ему. Не успел. Штирлиц, чего никогда не случалось прежде, спросил, возможно ли собрать деньги на неделю раньше. Хотя бы двадцать пять тысяч. Подорогин ответил, что нет, и это была чистая правда: магазин только открылся, денег не хватало даже на бензин. Штирлиц назвал Подорогина гугенотом (так, по заглазному прозвищу своего бывшего покровителя, авторитета Гургена, застреленного за картежным столом, он почему-то называл всех непрофессиональных картежников), откланялся, а три дня спустя его отрезанную голову с вытекшим глазом и разорванным ртом подбросили к дверям одного из подпольных игорных домов. Голова была завернута в прозрачный пластиковый пакет с надписью красным маркером: "Мизер". Подорогина тогда не только вызывали на опознание, но и допрашивали. Если бы не Тихон Самуилыч, подпиской о невыезде дело могло бы не ограничиться. В конце концов всплыло тело бомжа со следами крови Штирлица на руках, и Подорогину принесли официальные извинения. Хоронить товарища ему было предложено за свой счет - родственников у покойного не нашлось ни души, Шиву же тот еще накануне откомандировал за границу. Штирлицу зашили рот, вместо вытекшего глаза под веко вделали полусферу от шарика для пинг-понга, а вместо тела приставили розовое, с отбитыми кусками покрытия туловище манекена из отдела одежды "Нижнего" - с костюмом от "Хьюго Босс" заодно. Через несколько дней после похорон Подорогин получил заказное письмо. На тетрадном листе было всего две строчки. Штирлиц просил его позаботиться о Шиве и прощал долг. Истинный смысл этих строчек открылся Подорогину позднее. На одной из попоек в офисе играли в вист, зашел разговор о карточных долгах, и кто-то из бывших блатных рассказал о системе "переадресации": должник мог назвать кого-нибудь из своих знакомых, способных обслужить просроченную сумму - жизни таким образом он бы себе не выгадал, но убили бы его запросто, без зверства.
Держа ладони под электрической сушкой, Подорогин ни с того ни с сего подумал, что не хочет возвращаться в зал. Если бы в уборной было окно, он бы, наверное, вылез сейчас в окно. Опустив руки, он брезгливо потряс пальцами. Из крайней кабинки доносились стоны, частое шарканье и спаренные удары по деревянной перегородке. Подорогин приблизился к кабинке. Дверца, приподнятая над полом, была затворена, но не заперта. Из-под нее по грязному кафелю расползалось жирное маслянистое пятно. Было слышно, как об унитаз бьется пряжка ремня. Наклонившись, Подорогин коснулся пятна пальцем и поднес палец к лицу. Это было использованное машинное масло. Заглянуть внутрь кабинки Подорогин не решился. Он вытер палец о косяк, опять вымыл руки и, вернувшись в зал, потребовал себе счет. Шивы за столиком уже не было. На полированной столешнице с ее края тускнела надпись фиолетовой помадой: "Конннь". Он накрыл ее салфеткой.
Впоследствии, как всегда, сначала созрело пятно плесени на потолке, след давнишнего затопления, однако в этот раз Подорогин открыл глаза не потому что очнулся, а из-за ощущения, будто лежит лицом в горячей воде. Несколько секунд, не дыша, с растущим ужасом он пытался подняться из этой горячей воды, пока не почувствовал, что изо всей силы упирается в подушку затылком. Страшно, частями - в височных долях и над глазами - болела голова. Даже сомкнув веки, он все равно был уверен в том, что видит перед собой проклятое пятно.
Справа от него в постели лежала старая знакомая проститутка. Имени ее Подорогин не знал, даже вымышленного, так как всякий раз она представлялась по-новому и, кажется, всякий раз забывала его как клиента. Он не стал ее будить, а пошел на кухню, одну за другой с отвращением разжевал три таблетки цитрамона и запил их ледяным нарзаном. Тут и там на полу валялись клочки разорванных сторублевых купюр. На столе громоздился пакет с нетронутой снедью. В мойке стояла банка с мутной зеленоватой жидкостью. Ничего этого Подорогин не помнил. Приглаживая волосы, он поймал себя на мысли, что, умри он сейчас, вздумай уехать из города, никто, кроме Ирины Аркадьевны, не хватился бы его. Даже кредиторы.
Он сходил в прихожую, взял из обрызганного грязью пальто телефон и включил его. Трубка тотчас разразилась трелью, но, стоило поднести ее к уху, как связь оборвалась. Зато звонок разбудил девицу. Та долго ворочалась и вздыхала в постели, затем, обернутая по грудь покрывалом, молча проследовала мимо Подорогина в ванную. И только тут он увидел, что на нем ничего нет. Дождавшись, пока в ванной зашумит вода, он вернулся в спальню, надел трусы и открыл форточку.
На мобильном автоответчике оказались записаны три сообщения. Два от Тихона Самуилыча - с просьбой перезвонить - и одно, видимо, ошибочное. Некая молодая особа, не то кокетничая, не то волнуясь, сначала называла дробное число, не то ноль семь, не то ноль восемь, затем, и вовсе сходя на шепот, сообщала, что: "Он (смешок), скорей всего, будет на антресолях". Подорогин еще раз прослушал запись и запомнил время, когда она была сделана - 15:23. По всей видимости, это был именно тот звонок, что он проигнорировал вчера перед уходом из офиса.
По пути на стоянку он купил сигарет и сосиску в тесте, которую, разогревая, сонная киоскерша едва не спалила в микроволновке. С бумажной подложки капал расплавленный майонез и горчица. Чтобы не испачкаться, Подорогину приходилось тянуться ртом к отставленной руке. Так он в конце концов обжег язык, облил рукав и выбросил сосиску в снег. Была половина восьмого утра. В лиловых предрассветных потемках прохожие старались обходить друг друга с максимальным запасом.
Выезжая в промерзлой машине, Подорогин хотел закурить, но не мог найти зажигалку. Автомобильный прикуриватель запропастился куда-то еще в прошлом году. Подорогин отложил сигарету и подумал, что, скорей всего, забыл свой "ронсон" (подарок дочек к дню рождения) у Натальи.
От стоянки было одинаковое расстояние как до новой, так и до старой его квартиры, по два квартала в оба конца, поэтому сначала он решил заехать за зажигалкой. Он набрал домашний номер и с полминуты слушал длинные неровные гудки. Наталья, видимо, уже ушла на работу.
Отпирая входную дверь, он намеренно громко стучал ключами и возил ногами по половику. В прихожей пахло духами, на полочке трюмо были рассыпаны медные деньги и бижутерия. Не разуваясь, Подорогин зашел на кухню, но зажигалки здесь не оказалось. На подоконнике в чистой пепельнице лежал коробок спичек. Подорогин вдруг почувствовал, что у него начинает ныть под ложечкой. Откуда-то взялась кошка и стала тереться о ноги. Сняв ботинки, он зашел в спальню.
Постель была не заправлена, в комнате горел верхний свет. Нижнее белье, которое вчера он заметил на Наталье, валялось скомканным под стулом. К сиденью стула пристал раздавленный в лепешку бутон розы. Зажигалка лежала на прикроватном столике. На подушках темнели пятна от табачного пепла. Кошка запрыгнула на кровать и что-то вынюхивала в складках одеяла. Подорогин бросил поверх подушек шелковое покрывало и закурил. Проведя кулаком по затылку, он вспомнил, что не далее как на прошлой неделе платил за квартиру - Наталья пересылала все домашние счета на адрес офиса. Нет, решил он, лучше не продолжать в этом направлении. Себе дороже. Потушив свет, он вышел обратно в прихожую и стал обуваться. Однако, надев один ботинок, замер и выпрямился. Так, словно его одолевала сонливость, он осторожно подвинул пуф, встал на него и распахнул дверцы антресолей. Из душной прямоугольной тьмы, дохнувшей на него кислым запахом шампанского, он извлек сначала свои мокрые, липнущие к пальцам тапочки, а затем большую зеленую бутылку с обрывками фольги - в ней еще оставалось на донышке вина.
Приятелю, одному из управляющих своего мобильного оператора, он объяснил, что вчера в пятнадцать часов двадцать три минуты ему угрожали по телефону. Прежде чем обращаться в милицию, он хотел бы выяснить, с какого номера был сделан звонок. Возможно, этим все обойдется, а компания будет избавлена от официального разбирательства. Он звонил из машины, после того как еще дважды прокрутил сообщение на голосовой почте.
Приятель попросил десять минут и перезвонил через две. Он не только узнал, с какого номера поступил вчерашний вызов, но и связался с оператором абонента. Телефон был с анонимной сим-картой, покупка которой не требовала ни предъявления документов, ни даже липовой авторизации. Это значило, что проследить абонента будет возможно лишь в случае "оперативного перехвата". Подорогин уточнил, что такое - "оперативный перехват". Приятель в ответ сказал, что если Подорогин смотрел "Семнадцать мгновений весны", то должен помнить историю с попытками гестапо запеленговать радиопередатчик Штирлица. Методы с тех пор принципиально не изменились. Услышав имя Штирлица, Подорогин съехал на обочину, остановился, отнял трубку от уха и приставил ее ко лбу Из-под сиденья пассажира выкатился прикуриватель. Приятель продолжал что-то объяснять. Перебив его, Подорогин попросил назвать вычисленный номер телефона. Приятель извинился, так как ему звонили по параллельной линии. Подорогин недолго слушал изуродованную электронную тонику из "Лунной сонаты", затем отключил связь и снова приставил трубку ко лбу. Приятель вскоре позвонил ему сам. Он был сильно взволнован. Звонок, прервавший их разговор, оказался из сотовой компании - "той самой". Телефон, о котором речь, был реализован вчера в первой половине дня с двадцатиминутной картой и вчера же вечером предъявлен в один из фирменных пунктов продаж. Без передней панели, антенны и аккумулятора. Здесь-то и начиналось самое интересное. Во-первых, на трубке остались следы крови (а лучше сказать, она была залита кровью). Во-вторых, как выяснилось, кровь принадлежит ее мертвому владельцу (вернее, владелице). В-третьих, обо всех этих ужасах известно со слов следователя, каковой и доставил трубку для опознания ее ошарашенным продавцам. В-четвертых (и в главных для Подорогина): с трубки был сделан всего лишь один звонок.
- То есть, - подытожил Подорогин, - не сегодня-завтра я жду ментуру.
- Не знаю, - нервно прихохотнул приятель. - Может быть… Но для того, чтобы получить распечатку счета официально, им понадобится время. Предписание прокурора, ордер, и все такое.
- Спасибо, - вздохнул Подорогин. - Как сам-то вообще, семья?
- Что? - спросил приятель с заминкой, как будто не поняв или не расслышав вопроса. - Ах, не за что. Извини.
- Ну, давай.
- Всего…
Подорогин посмотрел на часы: Тихону Самуилычу звонить еще рановато.
- А в принципе, - рассудил он вслух, выруливая на дорогу, - и незачем.
Офис еще пустовал. Парадную Подорогину открыл заспанный охранник. Освещенная изнутри будка секьюрити походила на запотевшую витрину.
Поднявшись к себе в кабинет, Подорогин успел только снять пальто, как тот же охранник позвонил по внутренней линии:
- К вам тут… из уголовки.
- М-мать! - выдохнул Подорогин, откинувшись в кресле.
Прежде чем раздались шаги в приемной, он вытянул перед собой руки и растопырил пальцы. На правом обшлаге рубашки темнело жирное пятно.
За дверью кашлянули.
Подорогин опустил руки.
- Да!
В кабинет протиснулся (уловка Тихона Самуилыча - дверь на сильной пружине) человек небольшого роста в подмокшем синем ватнике и лыжной шапочке.
- Здравствуйте. - На полных щеках вошедшего лоснился влажный румянец и трепетала виноватая улыбка.
- Доброе утро, - сказал Подорогин.
- Следователь городской прокуратуры Уткин, - выдохнул человек. - Леонид Георгич. Удостоверение… - Отдуваясь, он полез во внутренний карман.
Подорогин включил настольную лампу.
- Да вы садитесь.
- Спасибо. - Леонид Георгиевич оглянулся через оба плеча и сел почему-то не в кожаное кресло у стола, а на дешевый стул возле зеркала. Там он долго и суетливо разоблачался. В комнате запахло потом и чем-то несвежим, напомнившим Подорогину прогорклую кухонную губку.
- Из метро?
- Да… - Леонид Георгиевич замер и пристально посмотрел в угол стола.
Подорогину показалось, что тот хочет о чем-то спросить его, но после паузы следователь громко, с треском чихнул.
- Машина, - пояснил он, погружаясь носом в рукав, - машина не завелась.
Закурив, Подорогин молча рассматривал своего гостя.
Леонид Георгиевич вытер лоб, положил на соседний стул конверт плотной серой бумаги и сделал глубокий вздох.
- Василий Ипатич, должен предупредить вас, дело серьезное.
- Вы, по-моему, хотели удостоверение…
- Ах да, конечно, - всполошился Леонид Георгиевич, - конечно!
Тотчас на стол под лампу легла просиявшая двуглавым орлом малиновая корочка. Мизинцем Подорогин распахнул ее. Все было в порядке. Такие малиновые корочки ему приходилось видеть не раз. Странность заключалась не в удостоверении, а, опять-таки, в поведении его владельца - подобного рода документы демонстрировались, как правило, с рук в течение долей секунды. На фотографии Леонид Георгиевич выглядел несколько старше своих лет и, что ли, безжизненней.
"И черт с тобой", - подумал Подорогин, возвращая корочку.
Леонид Георгиевич взял удостоверение медленно, неуверенно, как берут чрезмерную сдачу, и также неуверенно вернулся на стул.
Подорогин смерил задумчивым взглядом его мятую спину.
- Так вот. - Следователь поправил свой готовый свалиться ватник. - Дело серьезное, Василь Ипатич. Должен признаться, что еще вчера оно казалось безнадежным. Это убийство…
- Что?
- Убийство девушки.
- Леонид Георгич, а при чем здесь я?
- А при том, Василь Ипатич, что незадолго до смерти покойная - то есть пострадавшая - сделала один звонок. Со своего нового телефона она вообще успела сделать только этот один звонок.
- Вот же гад! - Подорогин хватил по столу кулаком и подошел к окну. - Простите, это я не вам…
Леонид Георгиевич достал из серого конверта несколько фотографий и разложил их под лампой.
Подорогин увидел страшно избитое тело в орошенном кровью снегу. На двух снимках, сделанных с разных сторон и с разного расстояния, девушка лежала лицом вниз, на третьем она была повернута на спину.
- Не узнаёте? - спросил Леонид Георгиевич.
Подорогин посмотрел на мертвое обезображенное лицо.
- А что тут можно узнать?
- В самом деле. - Следователь сунул фотографии обратно в конверт. - Но голос-то по телефону вы узнали?
Подорогин раздвинул полоски жалюзи: из парадных дверей "Нижнего" вышел охранник, за ним уборщица с дымящимся ведром и дворник с лопатой.
- Я не говорил с ней по телефону.
- Василь Ипатич… - Леонид Георгиевич робко присел в кресло у стола. - Я, конечно, могу сейчас откланяться, уйти. Ради бога. Однако тогда вам придется давать показания официально. Вы ведь знаете, что это такое?.. Час назад своему знакомому вы заявили, что вам угрожали в то время, когда был сделан звонок с телефона потерпевшей. Смею заверить, Василь Ипатич, что это был именно тот звонок. Мы можем это легко доказать.
- Хорошо, - обернулся Подорогин, - докажете. И что с того?
- А то, Василь Ипатич, что, по-видимому, к убийству девушки вы имеете самое прямое отношение.
- Это с какой же радости?
- Да вы же сами только что объявили мотив. Вам угрожали - и вы решились на ответные меры.
Подорогин погасил лампу.
- А мой знакомый не сказал, зачем я звонил ему?
- А это неважно.
- Нет, это важно. Потому что я звонил узнать, с какого номера был сделан звонок, - на следующий день после убийства. Ладно: я убийца, заказчик и прочее. Но зачем мне узнавать номер своей жертвы на следующий день? - Подорогин развел руками. - И, между прочим, какое-никакое, но у меня алиби. Свидетель… - он заикнулся, - …тельница.
- Все это, конечно, хорошо, - одобрительно закивал Леонид Георгиевич, - да, но это только слова. Все равно из-за звонка потерпевшей у нас нет никого, кроме вас. А после вашего разговора со знакомым и подавно.
- Уф-ф! - Подорогин выхватил из кармана телефон и положил его на стол. - Нате. Ешьте. Протоколируйте.
- Что это? - искренне удивился Леонид Георгиевич.
- Мо-биль-ник, - сообщил по слогам Подорогин. - Сотовый. Труба. С функцией голосовой почты. И с голосом вашей чертовой потерпевшей.
- Так вы все-таки говорили с ней?
- Да нет же! - заорал Подорогин, и так быстро, что следователь подался с испугом назад, взял телефон, набрал номер почты и бросил его на прежнее место.
На минуту в кабинете воцарилось молчание, поэтому голос девушки был хорошо слышен даже из крохотного динамика трубки.
- Время звонка, если интересует, также записано, - сказал Подорогин.
- Можно еще? - Леонид Георгиевич повертел пальцем в воздухе.
Подорогин включил запись снова. Следователь приблизился к трубке и приставил палец к подбородку.
В приемной щелкнул дверной замок, послышались шаги и кашель Ирины Аркадьевны. Закачалось стекло шкафа.
Дверь кабинета приоткрылась.
- Доброе утро, Василь Ипатич… - Лицо Ирины Аркадьевны было мокрым, стекла очков запотели, она с трудом удерживала дверную ручку. - Кофе?
Увидев, с каким интересом Леонид Георгиевич, обернувшись, рассматривает секретаршу, Подорогин ответил:
- Нет.
Дверь закрылась.
Леонид Георгиевич навалился грудью на край стола и повозил перед собой ребром ладони.
- Но… - Встряхнув головой, он постучал ногтем по столу. - Но почему вы сказали, будто вам угрожали?
- А что я должен был сказать - что любовник моей жены прятался от меня на антресолях?
- А он там был?
- Разумеется.
Леонид Георгиевич длинно вздохнул.
- Значит, будем работать по любовнику.
Подорогин задержал дыхание.
- Вы с ума сошли.