Он привалился к стене и, сколько это было возможно, осмотрел себя. Ссадина на ладони снова кровоточила. На брюках, на левом колене, зияла резаная прореха, на правом искрилось просторное тяжелое пятно. Ботинки были в какой-то смоле. Подорогин хотел наклониться, но лишь бессильно махнул рукой.
В комнате дежурного следователя яблоку было негде упасть.
Хозяин кабинета, багровый от напряжения горла, сидя за столом, распекал за что-то стоявшего напротив солдата. Гвардеец беспокойно переминался с ноги на ногу, тер густо закопченное, как у шахтера, лицо и то и дело пытался пристроить на место оборванный, болтавшийся на честном слове погон шинели. У его ног валялся расщепленный фанерный щит на слеге. Рядом с Даутом Рамазановичем, с бокового торца, сидел охранник из ресторана "Берег", вертел авторучкой над листом бумаги. Тут же на столе лежала газовая "беретта", обойма к ней и выстроились в длинный ряд желтоголовые патроны. На стуле у сейфа сидел улыбающийся мальчишка в засаленном бушлате с черной медалью. Одной рукой он покачивал составленными костылями, другой наручниками был пристегнут к стулу. В дверях, спиной к Подорогину, огромный сержант в камуфляже держал, сгребя за шиворот, и время от времени встряхивал всхлипывающего парня, который не отнимал от лица скованных рук и что-то бормотал в ладони. Высокие кожаные ботинки сержанта скрипели.
Появление Подорогина в дверях было замечено только Даутом Рамазановичем и вызвало у того реакцию неожиданную и бурную. Следователь вскочил из-за стола, подавился, закашлялся и замахал на Подорогина руками, давая понять, чтоб тот ни в коем случае не входил. Подорогин попятился. Даут Рамазанович продрался через охранника и сержанта и, продолжая кашлять, наступал на него до тех пор, пока не закрыл за собой дверь:
- Вы с ума сошли, да?
Подорогин молчал.
Откашлявшись наконец, Даут Рамазанович, взял его за локоть и отвел к окну.
- Где моя одежда? - спросил Подорогин.
- Как вы себя чувствуете? - спросил Даут Рамазанович.
Подорогин приподнял руку, высвобождая локоть.
- Как видите.
Следователь привалился к подоконнику:
- Так вы совсем ничего не помните?
Подорогин посмотрел в черноту за окном.
Он помнил дисконтную карточку, хруст снега за спиной и постепенное свое пробуждение на липкой кушетке. Между хрустом снега и кушеткой назойливо вклинивался сон с падением самолета на пустыре.
- Этот, - уточнил Подорогин, - охранник меня звезданул?
Даут Рамазанович скрестил руки на груди.
- Этот охранник вас спас, дорогой. Этот охранник и обезвредил того, кто звезданул вас по затылку. Только благодаря этому охраннику мы имеем задержанных с поличным.
- Кого - обезвредил? - не понял Подорогин.
- Сообщника того сопляка, которого вы угощали водкой.
- Замечательно.
Даут Рамазанович потер предплечья и с треском зевнул.
- Эх, думал сегодня пораньше уйти…
- Мне угрожали вчера, - вслух рассудил Подорогин. - То есть… - Он навалился на подоконник кулаками и коснулся забинтованным лбом оконной рамы. - То есть… Но кто вообще мог знать вчера, что я заверну в этот чертов "Берег", на Завряжского? - Он обернулся к Дауту Рамазановичу. - Я могу поговорить с этими, с задержанными?
Следователь помотал головой.
- Не сейчас. А кто вам угрожал вчера?
- Не угрожал. Предупреждал. По электронной почте.
- О чем конкретно?
- О том, чтобы не ходил сегодня на Завряжского. Что убьют.
- Тэ-экс. - Даут Рамазанович задумчиво притопнул. - Ну а зачем вы все-таки приехали на Завряжского?
Подорогин, обмякнув, потрогал узелок на виске.
- Мы уже говорили об этом.
- То есть, - снова притопнул Даут Рамазанович, - все это мы рассматриваем как вторую часть истории с кражей телефона. Кто-то знает еще со вчерашнего, что после умыкания заветного мобильника вы явитесь в прокуратуру, и советует вам этого не делать. Так?
- Ну, допустим.
- Вы все равно никого не слушаете и едете ко мне. В расставленные, так сказать, сети. Вас бьют по голове и лишают чуть ли не последнего. Кстати, новый телефон вы приобрели?
- Да… - Подорогин спохватился купленной трубки. - Да. Заряжается в машине.
- Заряжается в машине. Заряжается в машине на Завряжского. - Даут Рамазанович зажмурился от удовольствия. - Итак, банда хочет еще один телефон, вас бьют по голове, и если бы не этот субчик с его газовой балдой…
- Перестаньте, ради бога.
- Хорошо. - Следователь глубоко вздохнул, оттолкнулся от подоконника и зашел в кабинет. Минуту спустя он появился оттуда в пальто и в каракулевой шапке, с пятнистым сержантским бушлатом через руку. - Наденьте.
- Зачем? - ошалел Подорогин. - Вы что? А… документы?
- Одежда ваша в крови и порезана. Деньги и документы у меня… Давайте-давайте. - Даут Рамазанович встряхнул бушлатом. - Тут недалеко.
В лифте он помог Подорогину надеть бушлат и вернул бумажник:
- Одна тысяча восемьсот пятьдесят американских долларов. Две тысячи сто девяносто рублей. Пятнадцать моих зарплат. Права… Да не в бушлат! - Даут Рамазанович перехватил руку Подорогина. - Толкаете людей на преступление.
- А ключи?
- От машины, где деньги лежат? - Следователь, ссутулившись, повозил носом по воротнику. - Потом.
На третьем этаже лифт остановился, однако в кабину никто не вошел. Даут Рамазанович нажал зеленую кнопку "ход". Неровное, крытое линолеумом дно дрожало. Подорогин смотрел в зеркало на свое бледное, с окровавленной повязкой лицо поверх корявой надписи "Wanted!".
- Спасение спасенного от спасателей, - загадочно произнес Даут Рамазанович. - Бывает.
- Что? - не понял Подорогин.
- Ничего. Так. Мысли вслух.
Они вышли в подземном гараже, пустовавшем в этот час. Даут Рамазанович двинулся через огромный зал куда-то в самый дальний, едва освещенный конец его. Подорогин шел следом и, все более отставая, рассматривал автомобили. В основном это были "ауди" и БМВ. На одном из мест оказался припаркован страшно запыленный и покореженный "харлей", а сразу за мотоциклом - Подорогин поначалу решил, что это какое-то подсобное помещение - восьмиколесный БТР с зачехленным башенным пулеметом.
Даут Рамазанович прошел гараж и выбрался наружу через вырезанный в железных воротах проем. Дожидаясь Подорогина, он держал подпружиненную дверь и указывал рукой на вооруженного солдата с овчаркой на поводке.
Это была стоянка у бокового фасада здания. Автомобили стояли под слоем снега. В морозном воздухе держался едкий запах паленой пластмассы и бензина.
- И что? - спросил Подорогин, которого знобило. В тяжелом чужом бушлате он чувствовал себя, точно в норе.
Следователь под локоть подвел его к отдельно стоявшей на рыхлом пятачке высокой, крытой брезентом машине.
Подорогин глядел не на машину, а на Даута Рамазановича.
- Опля! - С треском, в несколько приемов следователь сдернул брезент.
Сделав неловкое движение головой, Подорогин ощутил головокружение и вскинул руки. Послышался грозный рык овчарки.
Даут Рамазанович подошел к джипу и потолкал ногой бампер:
- Ну как?
- Фу, - сказал солдат.
Подорогин увидел пустые глазницы фар, выдавленную оплетку лобового стекла, сбитый капот и вздувшуюся, разорванную крышу "лендровера".
Он сразу узнал свою машину, но не сразу мог заставить себя поверить в то, что эта груда обожженного металла и пластика имеет к нему какое-то, пусть самое отдаленное отношение. В мыслях его промелькнули черные плоские картинки из "Дорожного патруля", какие-то забрызганные кровью осколки, и, отступив на шаг, он чуть не опрокинулся на спину.
Даут Рамазанович сдвинул шапку, присел у висевшей на петлях двери водителя и заглянул под днище.
- Без оболочки, - сообщил он придушенным голосом, неожиданно раздавшимся из салона. - Двести грамм, Василь Ипатич. Как одна копеечка. Не желаете посмотреть?
Подорогину показалось, что под ним что-то движется. Он опустил глаза и увидел, как безобразно у него дрожат колени. Стиснув зубы, он принялся ковырять повязку на лбу.
Даут Рамазанович встал на ноги и отряхнул брюки. Закурив, он щурился от дыма и что-то растирал в ладонях.
- Кто вы такой, Василь Ипатич? Откуда, скажите, вы взялись на мою голову? Вы знаете, что пока вы лежали без сознания, стоял вопрос о вашем задержании?
- Нет. - Подорогин недоуменно взглянул на следователя. - За что?
Даут Рамазанович усмехнулся и отвел взгляд.
- Фотографии, конечно, остались внутри.
- Какие фотографии?
- Ах, ладно…
Подорогин приблизился к машине и, встав так, что между ним и джипом оказался Даут Рамазанович, заглянул внутрь. Из салона несло острым смрадом горелой пластмассы, бензином и почему-то спиртным. От водительского кресла уцелела только развороченная спинка. На месте сиденья в полу зияла рваная дыра размером с мяч для регби. Из-под задранной рулевой колонки еще струились побеги копоти.
- Двести грамм, как одна копеечка, - повторил Даут Рамазанович. Подергав разбитую дверь, он добавил сквозь зубы: - Уроды.
Подорогин неопределенно поддакнул, но следователь махнул рукой:
- Да я не о тех… А про долбоебов этих с лопатами. Что вы им обещали?
- Двести рублей.
- Ух ты. Хотя… Если подумать, рубль за грамм - не так уж и много.
Даут Рамазанович подал Подорогину ключи и направился к гаражу. У ворот он остановился, поглядел на часового с овчаркой и вдруг сказал собаке:
- А божатся, долбоебы - что за пачку сигарет.
На обратном пути Подорогин снова застрял у БТРа и, потирая ключом бровь, бездумно разглядывал машину. Броня вблизи казалась пористой, на тусклой от пыли краске не было сколов и царапин. Мощные ребристые скаты щетинились заусенцами. Под потолком шумела вентиляция, на воротах гремела тяжелая цепь. Сглотнув комок в горле, он направил брелок с пультом сигнализации между зарешеченных фар и нажал кнопку "оп".
- Где вы там? - тотчас раздался у лифта голос Даута Рамазановича.
- Иду. - Подорогин спрятал ключи.
В кабинете следователя он попытался тайком сунуть двести рублей солдату с оторванным погоном, но был немедленно изобличен:
- Тогда уж придется платить и отморозкам. - Даут Рамазанович указал телефонной трубкой на задержанных. - Не надо, прошу вас.
Мальчишка-нищий, запрокинув голову, спал на стуле, его поделыцик был пристегнут к ручке-вентилю сейфа и тер опухшие глаза. Охранник из "Берега" демонстрировал сержанту свою "беретту" и что-то снисходительно объяснял. Потом сержант попросил пистолет, восхищенно взвесил его, вытащил обойму, передернул затвор, прицелился в упор в парня со слезящимися глазами и спустил курок. Только тут Подорогин понял, что под окнами "Берега" злоумышленнику досталась газовая струя. У него и самого до сих пор покалывало под веками.
- Вас - куда?
Подорогин не тотчас сообразил, что вопрос обращен к нему. Даут Рамазанович вопросительно качал трубкой и глядел на него.
- В смысле?
- У меня дежурная машина. Так куда - домой, в больницу?
Подорогин вспомнил свою пустую грязную квартиру, пятно плесени на потолке и почему-то проститутку в ванной. На новом месте он не успел разжиться даже аптечкой.
- К жене. - Он постарался придать голосу уверенности. - К жене, конечно… В смысле, домой… Спасибо.
В провонявшем бензином милицейском "уазике" он кутался в рваное, задубелое на плечах пальто и когда после получаса изматывающей тряски увидел наконец, что они у цели, попросил водителя не въезжать во двор, высадить его на улице.
- Айн момент! - Старшина остановил машину и, насвистывая, весело в упор посмотрел на Подорогина.
Подорогин, ничего не говоря, протянул ему скомканные двести рублей. Водитель сбил шапку на затылок, хмыкнул, неуловимым движением выхватил деньги и, продолжая насвистывать, отвернулся к окну.
В подъезде Подорогин спугнул влюбленную парочку и решил не дожидаться лифта. На третьем этаже у него вдруг закружилась голова, он чуть не упал. Добравшись до квартиры, он приник ухом к дверной щели. Изнутри не доносилось ни звука. Он хотел отпереть дверь, но не смог даже вставить ключ в замочную скважину. Он попробовал другой ключ, потом снова первый, пока не увидел, что в дверь врезаны новые замки. Верхний и нижний.
Подкатывала тошнота, страшно пульсировал затылок - сзади в голову как будто толкали раскаленным тараном. Подорогин позвонил в дверь. Сначала он сделал короткий звонок, затем длинный, потом держал палец на утопленной кнопке едва не минуту, а когда понял, что дома никого нет, прислонился к двери спиной и съехал на корточки. В это самое время тихо приотворилась дверь соседской квартиры. В теплую желтую щель Подорогин увидел полу халата и бисерное мерцание бигудей. Раздался густой, какой-то всеобъемлющий запах борща.
- Здравствуйте, Ольга Петровна, - сказал Подорогин полушепотом.
После чего дверь медленно и так же тихо затворилась.
Подорогин потрогал шею и посмотрел на руку. Пальцы были в крови. Опять возникла, затрепетала картинка из "Дорожного патруля": труп с забинтованной головой на лестничной площадке, бегающее лицо соседки с завитыми волосами… ничего не видела, ничего не слышала… деликатный человек, всегда здоровался… черное туловище манекена в задрапированном сосновом гробу, уходящее за горизонт промерзлое кладбище, сытые вороны, бывший в употреблении, пропахший смертью и хлоркой венок с подновленной лентой…
Ему показалось, что он все-таки свалился с лестницы. Его тряхнуло так, что он почувствовал, будто переворачивается с ног на голову. Он выбросил перед собой руки и нечаянно ударил Наталью. Та что-то кричала. Подорогин подумал, что она хочет выбросить его из подъезда и тащит в лифт, держа под мышки. Так он чуть было снова не ударил ее, но, упершись ногами в дверях, увидел свою бывшую прихожую и почувствовал запах корицы и лакированного дерева паркета.
Через час Наталья проводила санитаров. Подорогин слышал, как она расплатилась с ними на кухне. Они оставили ей две ампулы промедола со шприцами и какой-то "прямой" номер. Когда лифт уехал, Наталья позвонила в соседскую дверь, потом дважды пнула ее и на весь подъезд назвала Ольгу Петровну "крашеной блядью". С заново и намертво перевязанной головой, которую он ощущал не глубже лица, Подорогин жевал кубик гематогена и смывал в ванной с плеч и шеи засохшую кровь. Наталья не разуваясь ходила по квартире. Она шумно дышала в нос и шепотом материлась. Ее лицо горело. В гостиной на столе Подорогин увидел открытую бутылку коньяка и раскромсанный лимон. В кабинете, где ему делали перевязку, валялись бинты и окровавленная одежда, было натоптано.
- Поешь? - на ходу спросила Наталья.
- Да нет, - сказал он с набитым ртом.
Потом она закрылась в ванной, а он нашел свою старую застиранную пижаму и стал звонить в "Нижний".
В службе охраны никто не отвечал, Подорогин набирал номер раз пять, и все без толку. Телефон в офисе был переключен на автоответчик. Когда Подорогин дозвонился Саньку домой, на том конце сняли трубку и лишь пьяно сопели в микрофон. Домашний номер Ирины Аркадьевны был занят - едва происходило соединение, звонки с треском срывались. Подорогин бросил трубку.
В кабинете он затолкал одежду и обрывки бинтов под кресло и зачем-то копался в ящиках стола. Минуту спустя он понял, что попросту расшвыривает бумагу и книги. Пытаясь собраться с мыслями, он взял из-за стекла книжной полки рисунок "лендровера" и рассматривал его. Рисовала младшая, Маруська. Она же вывела три корявые первые буквы в слове "Ленин". Две последние принадлежали более уверенной руке Маринки. Очевидно, нацарапав "Лен", Маруська побежала спросить, как пишется название марки машины, в это время старшая, никогда не упускавшая возможности поддеть сестру, закончила надпись на свой лад. Имя вождя таким образом разломилось на две половинки - "Лен-ин", - и это почему-то напоминало иероглиф. Впоследствии, как водится, имело место быть бурное выяснение отношений, отчего рисунок оказался изрядно помят и надорван снизу.
Подорогин еще раз взглянул на подробно и жирно выведенный номерной знак, вернулся в гостиную и набрал номер своей голосовой почты.
Новых сообщений было три. Два холостых, с записью уличного шума и выдоха в трубку, последнее - с усталым и рассудительным голосом Леонида Георгиевича Уткина: "…один… По моему глубокому убеждению, Василь Ипатич, вам следует быть более внимательным к этим совпадениям. Будьте здоровы".
На следующий день Подорогин проснулся в начале второго пополудни в таком состоянии, что снова пришлось вызывать скорую. Подушка была испачкана слюной и зеленкой. В микроволновой печи стоял глиняный котелок с застывшими котлетами.
Бригада, вызванная по вчерашнему "прямому" номеру, приехала через десять минут. Подорогину сделали обезболивающий укол и перевязку. Он хотел расплатиться, но санитары категорически отказались от денег, пояснив, что вызов уже оплачен. Они лишь забрали ампулы с промедолом. Подорогин попытался поесть, но его тотчас стошнило. Умывшись, он выпил теплой минеральной воды без газа. Он делал аккуратные, мизерные глотки и почему-то был уверен в том, что вода поступает не в желудок ему, а в раздавшуюся, горячую пустоту в затылке. За весь день, намучавшись головной болью и животом, он смог дозвониться только до Ирины Аркадьевны. Секретарша, треща бумагой, сообщила, что Санёк не вышел на работу после скандала в бухгалтерии, где ему отказались компенсировать сто долларов, якобы истраченные на представительские цели, что раз пять или шесть звонил Тихон Самуилыч, что пункт видеонаблюдения по-прежнему закрыт, на выходе поймали двух воришек, а с восточной стороны разбили витрину камнем, завернутым в тетрадный лист с неприличной надписью.
- С какой? - спросил Подорогин.
- Что? - не поняла Ирина Аркадьевна.
- С какой надписью?
Секретарша замолчала. В трубке что-то пощелкивало.
- Ну? - потребовал Подорогин.
- За… Родину, - ответила Ирина Аркадьевна.
Несколько секунд он чего-то ждал, слушал эфирные помехи, затем, стараясь не сорваться на крик, сказал в микрофон:
- Дура, блядь! - и со всей силы ударил трубкой по рычагу, отчего аппарат с грохотом полетел на пол.
Наталья пришла поздно вечером, от нее тонко пахло перегаром.
Подорогин сделал вид, что поглощен программой новостей. Наталья несколько раз прошла мимо него в спальню и обратно, потом присела перед ним на корточки и, обхватив вокруг шеи, поцеловала в губы. Он молча смотрел в ее влажные, внимательные глаза. Усмехаясь, она как будто готовилась что-то сказать, но передумывала в последний момент, коротко выдыхая носом. Потом, оставив ему аптекарский пакет с таблетками и пузырьками, закрылась в спальне и уже не показывалась оттуда. Подорогин, перейдя в кабинет, лег на диване и накрылся пуховым одеялом.