Андрей не нашелся, что ответить, ведь он, и правда, пришел сюда исключительно зарабатывать, потому что маленькая страна Молдова никак не могла угрожать большой и могучей России.
– А еще ты, наверное, хочешь спросить, – продолжала снайперша, – почему я спокойно стою и не пытаюсь свалить, да?
– Я не дам тебе свалить. Ты убила…
– Дашь, куда ты денешься, – она смеялась так легко и весело, что Андрей чуть не разжал руку, – я ж спортсменка. Ты даже не представляешь, что я умею в постели.
– Мне все равно…
– Мне тоже, – она кивнула, – а знаешь, почему? Я сейчас тебе расскажу; расскажу, чтоб ты не думал, что победил. Победить нельзя, потому что жизнь вечна.
– Как это? – не понял Андрей.
– Дай сигарету, а то мои там, вместе с колготками, остались.
Андрей покрутил головой, думая, как это сделать; потом просто бросил на траву винтовку и достал из кармана пачку.
– Спасибо, – она затянулась, выпуская дым в сторону, – ты веришь в бога?
– Нет. А ты думаешь, что попадешь в рай? – Андрей почувствовал, насколько мудрее и опытней этой соплячки, которую в спорт-интернате только и научили, что метко стрелять, а в остальном она осталась ребенком, верящим в сказки.
– Я не попаду в рай, и ты не попадешь, – она снова затянулась, – мы все рано или поздно вернемся на землю – в прошлое, которого не помним, или в будущее, которого не знаем, но все вернемся. Эта жизнь мне не удалась, поэтому я не боюсь прекратить ее.
Андрей почувствовал, что дальше не должен слушать эти бредни – ее уверенный голос и спокойный взгляд оказывали какое-то гипнотическое действие. Может, все молдаванки – цыганки, и если в России они выпрашивают у прохожих деньги, то здесь ставки гораздо выше?..
– А, вот, сейчас мы посмотрим на твою вечную жизнь, – он выпустил руку снайперши и передернул затвор, – иди! Я посмотрю, как ты побежишь, спасая свою шкуру, но я все равно достану тебя! Я тоже хорошо стреляю.
Снайперша удивленно опустила взгляд на освобожденную руку; пошевелила затекшими пальцами.
– Ты прямо делаешь мне шикарный подарок.
– Беги! Никаких подарков я тебе не делаю!
– Ладно, – она повернулась и медленно пошла по улице.
Андрей смотрел ей вслед и судорожно думал, зачем это сделал? Какая разница, надеется она попасть на небо или вернуться на землю – это ее личное сумасшествие. Главное, она убила тридцать восемь хороших молодых ребят, а он, можно сказать, отпустил ее.
Расстояние все увеличивалось, но снайперша продолжала идти так же медленно и уверенно. Мелькнула мысль, что, вот так, неторопливо и размеренно, словно гуляя, она может, в конце концов, просто скрыться за горизонтом. Андрей вскинул автомат, но убивать в спину претила солдатская честь. Как сейчас он был зол на себя! Лучше б он застрелил ее там, на чердаке!..
– Повернись, черт тебя возьми! – крикнул он, – или беги!
Снайперша остановилась и повернулась к нему лицом, хотя находилась рядом с домом, в который запросто могла юркнуть.
– Я же сказала, что мне некуда бежать. Я хочу новую жизнь.
В полной растерянности Андрей опустил автомат. …Неужели она не понимает, что жизнь дается всего одна, и сейчас она потеряет ее навсегда?..
– Я повернулась! Дальше что? – крикнула снайперша.
Андрей почувствовал, что не выдерживает поединка – еще минута и он попросит объяснить, какая она бывает, другая жизнь – ведь, если разобраться, его собственная ему тоже не очень-то нравилась. Надо было немедленно прекратить это мракобесие! Он вскинул автомат и дал длинную очередь.
Стрелял Андрей исступленно, словно не видел, что его мишень уже лежит на земле без движения, и остановился, только когда автомат замолчал сам, расстреляв остававшиеся патроны. Опустил оружие, и оно, как указатель направления, ткнулось стволом в землю. …Все будем там и нигде больше… – подумал Андрей с облегчением. Пусть ее смерть оказалась менее мучительной, чем желали бы братья-казаки, но она умерла, и в этом суть – он исполнил долг.
Андрей подобрал трофейную винтовку и медленно побрел к лагерю, но проходя мимо трупа, остановился. Залитый кровью спортивный костюм и рваные раны на груди были зрелищем привычным и обыденным, а, вот, ее открытые глаза… они продолжали улыбаться так естественно, будто жизнь и не думала покидать их. Андрей поддернул ремень автомата и быстро зашагал прочь – после таких ранений убеждаться, что она мертва, не имело смысла…
– Алло! Подъем! – услышал он жизнерадостный голос; встрепенулся. …Неужто я задремал?.. Протер глаза.
– О, черт!..
– Что ж ты, Андрей Павлович, по ночам делаешь? – Володя засмеялся и плюхнувшись на стул, тут же достал сигарету.
– Это я так, в воспоминания углубился, – Андрей пригладил волосы, принимая обычное рабочее состояние.
– А я "бабки" привез, – Володя вывалил на стол несколько толстых упругих пачек, – тебе деньги сейчас нужны?
– Вроде, нет. Кстати, я позавчерашние в сейф кинул.
– Ну, тогда пусть там же лежат, – Володя открыл сейф, – с Краснодаром рассчитаемся и поделим, – он задвинул пачки поглубже и захлопнув дверцу, повернул ключ, – по объявлениям никто, конечно, не приходил?
– Приходили.
– О, как?! – Володя искренне удивился. Уж он-то знал, что нигде, кроме родного подъезда, не клеил никаких объявлений.
– Женщина. Тридцать один год; высшее образование; не красавица, но в работе, по-моему, очень нуждается.
– Так в чем дело? Пусть работает.
– Она компьютера не знает, – Андрей отвернулся, чтоб не видеть реакции, но не услышать ее не мог.
– А на фиг она нужна без компьютера? – Володя затушил сигарету, – с роду не думал, что в наше время есть такие дебилки.
По большому счету, Андрей и не ожидал другого ответа, но зачем-то ведь он обнадежил ее…
– Слушай, – сказал он рассудительно, – у нас ведь не так много бумажек. Зато она прямо в нашем подъезде; не замужем – работать может хоть круглосуточно. Подумай, как это удобно.
– Удобно что? Давай тогда лучше включать автоответчик – эффект тот же, а зарплату платить не надо.
– Я, вообще-то, сказал ей, что мы, типа, решим ее вопрос… – Андрей бросил последний, самый мелкий козырь.
– Значит, скажи, что не решили. Ты пойми, нам нужен секретарь, а не галчонок, который орет: – Кто там?..
– Она научится. Даже я, тупоголовый солдат, и то научился.
– Во-первых, не такой уж ты тупоголовый, – Володя достал новую сигарету, – а, во-вторых, извини, но кроме распечатки накладных, существует еще Интернет. Ты не замечал, что Вика там часами висела? Думаешь, откуда всякие Астраханские, Барнаульские, Пензенские клиенты брались? Мы с тобой туда не ездили, правда?
– Ну, нет, так нет, – Андрей вздохнул, – значит, будем ждать кого-нибудь еще.
– Давай подождем, – Володя подумал, что ему все-таки придется расклеить чертовы объявления, и в сумерках это делать гораздо сподручнее, чем утром, когда все только и делают, что глазеют на тебя, – Вика не приходила? – вспомнил он.
– Нет.
– Вот, сучка. Ну, ладно, трудовая-то ее здесь – никуда не денется, – он посмотрел на часы, – завтра Самара приедет, последнее заберут, так что пора в Краснодар звонить – пусть фуру грузят, – он набрал номер, но никто не ответил, – пять часов – там уже не работают. Давай тоже закругляться? Пока не узнаем, когда придет фура, обещать все равно нечего. Ты идешь?
– А дома чего делать? Я посижу для порядка.
Когда Володя ушел, Андрей вздохнул, ведь дело было вовсе не в том, что дома ему скучно – там можно спокойно лечь на диван и смотреть телевизор, прыгая с одного канала на другой, а вот здесь как раз заняться нечем, если, конечно, не считать того, что он обещал зайти к Екатерине Алексеевне.
Собственно, в процедуре отказа он не видел ничего особенного – работодатель имеет право выбирать лучшее. Они ж не брали ее не по каким-то личностным мотивам, а по профессиональным – то есть, совершенно объективно. Но все равно что-то Андрею в этой ситуации не нравилось, только он никак не мог сообразить, что именно – над ним, словно висела какая-то непонятная вина. Вот, только откуда она взялась, ведь, вроде, все выглядело абсолютно логично…
Он долго сидел, закрыв глаза, пытаясь припомнить подробности их разговора. …Разговор, как разговор; в принципе, я ж не брал на себя никаких конкретных обязательств… а тогда в чем дело? Если б, например, она понравилась мне как женщина, другое дело. Но она же… никакая… существо в юбке. Тогда что, черт возьми?! Почему других я могу вообще не замечать, а эту… Андрей открыл глаза, разглядывая жирное пятно на обоях. …Почему я не могу тупо подняться к ней и сказать: – Мадам, вы нам не подходите; закрыть дверь и забыть навсегда? Что это – жалость? Забота? Какая, к черту, забота?.. О ком? О человеке, которого первый раз видишь? Их столько стоит на улице с протянутой рукой, и почему-то никогда не возникает желание кинуть им монетку!..
Нет, можно, конечно, пустить все на самотек; никуда не ходить, ничего не объяснять – авось, сама поймет… как сейчас говорят, типа, не прошла кастинг, но это не выход. Как я не люблю это ощущение незавершенности, двойственности… приказы должны выполняться точно! В этом заключается поступательное движение в развитии цивилизации – в противном случае, в мире наступит хаос и неразбериха… а чем дольше взвешиваешь "за" и "против", тем сложнее выполнить приказ!.. Эту истину Андрей усвоил еще в училище, и потому всегда старался направлять мыслительные усилия на нечто абстрактное, а не на то, что непременно должен исполнить. Только сейчас почему-то не получалось.
Не одеваясь, он вышел из офиса, поднялся на четвертый этаж и вдруг почувствовал, что все его терзания непонятным образом исчезли. Как страх, который не дает уснуть в ночь перед атакой, а потом пропадает сам собой, едва увидишь лица солдат и туманную высоту – ею надо, либо овладеть, либо умереть.
…Все-таки Устав – великая книга, а воинская дисциплина – высшая степень человеческих отношений!.. Расплывшиеся по палитре сознания краски, сконцентрировались, обретя два таких правильных, привычно понятных цвета – черный и белый, а вся философская галиматья сразу провалилась в бесцветную, бездонную пропасть между ними.
Пока Андрей держал кнопку звонка, успела промелькнуть еще пара мыслей: …вот, если никого не оказалось дома, я б оставил записку с временем визита и закрыл вопрос… да в чем вопрос-то? Никакого вопроса нет. Просто кто-то может прыгать с парашютом, а кто-то не может, и больше ничего…
Дверь неуверенно открылась. В полумраке коридора лица девушки Андрей не мог разглядеть, но в ее фигуре угадывалась такая неуверенность и покорность, что он не смог выпалить с порога заранее подготовленную фразу и сразу уйти. Он почувствовал, что должен увидеть ее широко распахнутые глаза с огромными зрачками, смотревшие как-то неправильно, словно не видя собеседника; их взгляд не проникал сквозь него, а, вроде, обтекал, собираясь в точке, именуемой "бесконечность".
– Можно войти? – спросил Андрей. …Господи, зачем я это делаю?! Что мне до ее проблем? Она нам не подходит и точка! Мало ли таких ходит по городу, и что ж теперь?.. Но Катя уже отступила в сторону, освобождая проход; Андрей сделал шаг и остановился. …Да включи ж свет! Я только посмотрю на тебя!..
– Проходите. Возьмите тапочки.
Андрей наклонился, и в это время щелкнул выключатель, но не мог же он бросить наполовину развязанный шнурок, чтоб подняться и впериться ей в глаза! А Катя в это время пошла вглубь квартиры. Она не ждала гостей, поэтому одежда валялась так, как она бросила ее во время утренней истерики, а на диване лежал скомканный плед, из-под которого она только что вылезла, потревоженная звонком.
Андрей втиснул ноги в облезлые тапочки. Он видел, как Катя сворачивает плед, аккуратно укладывает его в угол дивана.
– Вы спали? Извините, – сказал он, входя в комнату.
– Просто лежала. Зябко как-то, – девушка повернулась, и Андрей решил, что она все прекрасно понимает и можно, вообще, ничего не говорить. Но зачем тогда он пришел и что теперь должен делать?.. Тут же обуться и уйти?.. Глупо.
– Садитесь, – Катя пододвинула стул.
– Спасибо. Знаете… все-таки без компьютера вы вряд ли сможете у нас работать, – Андрей видел, как дрогнули ее губы, но глаза… эти ни на что не реагирующие глаза заглядывали ему за спину печально и внимательно. Что они могли рассматривать на книжной полке? Неужто она заметила там нечто, привлекшее внимание сильнее, чем то, что ей отказывают в работе? А, может, они не видели ничего… то есть, вообще, ничего?..
– Но вы не расстраивайтесь – окончите какие-нибудь курсы, а мы пока временно…
Катя отрицательно покачала головой, и Андрей остановился, не закончив фразу.
– Почему? Сейчас их на каждом углу пруд пруди.
Катя стеснялась признаться, что на курсы у нее нет денег и заканчивая беспредметный разговор, просто сказала:
– Спасибо вам за все.
Андрей ничего не понял, а когда он чего-то не понимал, то начинал чувствовать себя неуютно. Да, собственно, что ему еще здесь делать? Миссию он выполнил – даже сумел предложить какой-никакой вариант. Он поднялся.
– Вы э-э… – имя девушки вдруг вылетело из головы, – все-таки прикиньте; там учиться всего пару месяцев…
– Хорошо, – Катя подумала, что сейчас он уйдет, и жизнь закончится. Да, он не смог дать ей работу, но одно присутствие человека, который пытается тебе помочь, рождало, если не уверенность будущем, то, по крайней мере, уничтожало чувство безысходности и абсолютной ненужности. Она смотрела на расплывающееся лицо Андрея и пыталась его запомнить, чтоб потом, может быть, он являлся в ее снах, успокаивая, участвуя в создании новой радостной жизни. Удержать его она не могла; да, и зачем? Реальный, он уже сделал для нее все, что мог…
– Вы уж извините, что так получилось, – Катя тоже встала.
– Я?! – Андрей искренне удивился, – это вы извините. Надо было указать в объявлении, что знание компьютера обязательно.
– Да, надо было…
Они вышли в коридор. Андрей обулся быстро даже для спешащего человека; Катя к тому времени уже открыла дверь.
– До свидания, – Андрей выскочил на площадку и замедлил шаги, лишь оказавшись перед дверью офиса. …Какие все-таки сложные эти неуставные отношения, – он достал ключ, – то ли дело, приказ, который надо исполнить, и все будет правильно. А здесь, попробуй, разбери, кто прав, кто виноват…
Катя выключила свет и прислонилась спиной к двери. …А, собственно, разве я ждала чего-то другого? Оказывается, ждала. Просто готовила себя к худшему, а сама ждала. Но наступило это "худшее"… С другой стороны, все просто вернулось на круги своя, к состоянию сегодняшнего утра. Или стало еще хуже?.. Наверное, стало, потому что на краткий миг перед ней мелькнула надежда, и все проблемы отвалились, как скорлупа, а душа была близка к состоянию полета… Нет, она не ощущала этого тогда – только сейчас ей стало казаться, что так было. …А на самом деле ничего из ряда вон выходящего не произошло – просто мне в очередной раз отказали… Странным было другое – несмотря ни на что, желание распахнуть окно и шагнуть в никуда почему-то исчезло.
…Почему так? Ведь это мой последний запасной выход!.. Пытаясь понять случившуюся метаморфозу, Катя вернулась в комнату и растворила окно, оторвав ленточки бумаги уже подготовившие его к зиме, и уставилась вниз. Вновь попыталась представить свое тело, распростертое на асфальте, но это зрелище не принесло, ни желаемого облегчения, ни мыслей о выходе из тупика, как было в прошлый раз. Что-то все-таки поменялось, только она не могла понять, что именно. Неужели человек, с которым она познакомилась лишь утром, так быстро изменил ее мировоззрение? Каким образом? Ведь это обычный работодатель, поступивший точно так же, как поступали до него все остальные.
Она тупо смотрела в одну, в только ей одной видимую точку на асфальте; смотрела долго, пока все не стало сливаться в единую, серую массу, и только шелест листьев временами усиливался под порывами ветра, заполняя пространство. Казалось, кроме этого звука, вокруг не существовало ничего; он звучал в ушах, становясь все ровнее, будто шумели не жесткие осенние листья, а нечто мягкое и невесомое…
… – Мы не можем так поступить с ней, – сказал робкий женский голос, – Хетти все-таки наша дочь.
– Я знаю, что она наша дочь, – ответил мужской, – но по приказу Владыки теперь мы должны будем платить за нее подать, как за полноценного члена семьи. У меня нет столько денег. Мы потеряем дом из-за этого слепыша, который никогда не сможет принести никому пользы. Подумай о нас.
– А что будет с ней, если мы оставим ее в камышах, куда так редко заходят люди?
– Не знаю. Но я знаю, что будет с нами, если мы не сделаем этого! А она пойдет за Осирисом, и у нее будет другая жизнь в Стране Запада. Разве ты сама не говорила, что она хочет этого?
– Да, наверное, ты прав… мужчина всегда прав, – женщина тяжело вздохнула.
Хетти слышала этот вздох – кажется, он даже заглушил шелест камышей. До ее сознания стал доходить разговор родителей, но он не вызвал страха, хотя она понимала, что, скорее всего, больше никогда не вернется в свой дом и не будет есть горячих лепешек, только вынутых из печи. А больше всего ей было жаль, что с ней нет кошки Миу – мать ведь обещала, что отдаст ей Миу, когда будет собирать в Страну Запада. Почему она хочет отправить ее одну, не дав, ни еды, ни питья, ни систру, на которой, кроме нее, все равно никто в доме играть не умеет? А, может, она уже сложила все это где-нибудь поблизости?.. Хетти ощупала песок вокруг, но пальцы ощутили только крупные влажные крупицы, и еще побеги, толстые и упругие. Наверное, они и назывались "камыш".
Хетти уже хотела сказать, что не надо печалиться, и она согласна уйти в Страну Запада, только боится, что не доберется туда без еды, но отец, словно прочитав ее мысли, сказал:
– Я ей приготовил все для пути. Надо придумать, где оставить это, ведь она жива и не сможет удержаться, чтоб не поесть – тогда ей ничего не останется в дорогу, так ведь?
…Я смогу! Мне бы только добраться до Страны Запада, где я буду видеть, ничем не отличаясь от других Ка!.. – хотелось крикнуть Хетти, но она боялась показать, что слышит разговор. Ведь отец мог изменить свое решение, и от этого станет хуже всем, поэтому Хетти продолжала сидеть на границе зарослей – там, куда смогла дойти, не путаясь в стеблях, когда отец попросил ее выйти из "лодки".
…Интересно, они не догадываются, что я их слышу или, наоборот, делают это специально, чтоб я могла подготовиться?.. Она задумалась и пропустила несколько фраз, наверное, самых главных, потому что это были последние фразы. Потом весла ударили по воде, сначала раз, потом второй; нечто с мокрыми изогнутыми боками, называемое "лодка", видимо, удалялось, потому что звук становился все тише и тише, теряясь в шелесте камышей.