Когда Симон отходил после кризиса, на его вопросы следовало отвечать. Внятно, четко, потакая во всем. Лет пять назад сын Черной Вдовы рискнул сказать слово поперек… Циклопа передернуло от одного воспоминания. В тот день Симон молча оставил башню, ухмыляясь слюнявым ртом идиота. Больше месяца Циклоп вздрагивал от мельчайшего шороха. Ждал известий о невинных девицах, сожженных в уголь, о путниках, обглоданных заживо… Потом Красотка получила весточку из Равии, и сказала, что все в порядке.
- Да. Каждый раз.
- Раньше я не обращал внимания…
Старец изучил всадника: бирюза, сменившая обсидиан. Вернул статуэтку на место, хлебнул вина, дернув хрящеватым кадыком.
- Значит, Око Митры? Что думала по этому поводу Красотка? У нее по любому поводу было свое, вполне безумное мнение…
Ответить Циклоп не успел.
- …особенно насчет мясных блюд, - продолжил Симон, взмахнув кубком. Вино залило магу одежду. - О-о! Свинина на углях, с базиликом и розмарином! В шаммамском соусе… Соус - это главное. Перец следует уравновесить медом, но без фанатизма. Избыток черного сегентаррского сушит рот. Зато равийский жгучий… Знаешь, почему меня прозвали Пламенным? Я обожаю все острое. Кстати…
Старец в растерянности умолк - похоже, забыл, что хотел сказать. Моргая, уставился на Циклопа в ожидании подсказки, и сын Черной Вдовы понял, что впервые смотрит на мага с жалостью. Несмотря на лихорадочную бодрость - а может, благодаря ей - старец выглядел дряхлым, как трухлявый пень.
- Ты говорил о перце.
- Воистину! - Симон воздел перст к потолку.
Требовательный стук дверного молотка прервал его. Били так, словно за гостями гналась стая волков-людоедов. Маг выскочил из кресла, как бес из механической шкатулки - и с прытью юнца удрал в прихожую. Стул, на котором сидел Циклоп, он опрокинул вместе с седоком. Бранясь шепотом, потирая ушибленный локоть, Циклоп кинулся следом: за старцем требовался глаз да глаз. В холле, ловко орудуя веником, отряхивал сапоги от снега Вульм. За ним горой громоздился Натан, увешанный сумками и вьюками. Вид у парня был огорченный донельзя. Он был уверен, что Тугодуму грустно коротать ночь в стойле конюшни, пустовавшей много лет, и даже охапка сена не спасет пони от тоски. Будь воля Натана, он взял бы верного друга в башню. А что? На первом этаже уйма пустых комнат…
- Перец купили? Много перца?!
- Перец? Симон, ты в своем уме?
- А ты, безумец?! Как приготовить жаркое без жгучего перца? Разумеется, если нам нужно жаркое, а не пресная дрянь…
- Перец есть, - успокоил мага Циклоп.
- Вперед, мои юные друзья! Калите котлы и сковороды! Разделывайте барана! Чистите репу и морковь! У нас есть масло? Без масла…
- И масло есть. Не волнуйся, Симон.
- Я? Волнуюсь?! Я - сама безмятежность. Я - благой Митра, спустившийся с небес! На кухню, соратники! Чистить, мыть и резать! Когда все будет готово, призовите меня. Я возглавлю наш поход…
- Делайте, как он велит, - вздохнул Циклоп.
Вульм крякнул с изумлением, но задавать лишних вопросов не стал. Циклоп был ему благодарен за чуткость. Натана погнали разгружаться; старец рысцой кинулся за парнем - проследить. Сбросив плащ на пол, Вульм придержал Циклопа за плечо:
- Что с ним?
- Временное помрачение. К утру отпустит. Что с диадемой?
- Готова.
Из кухни летел бодрый голос Симона: маг учил изменника стряпать. Вот и славно, подумал Циклоп. Будь Симон вменяем, я бы мечтать не мог о лучшем советчике. Но сейчас… Сопровождаемый Вульмом, он вернулся в кабинет. Под ложечкой сосал червячок страха. Если бы Красотка была жива… Чудовищем, умирающей женщиной, кем угодно - вся ответственность сейчас лежала бы на Инес ди Сальваре. Великая милость богов - чувствовать себя вторым, а лучше третьим, или триста третьим. В свое время, узнав об открытии сивилл, Красотка мечтала исследовать Янтарный грот. Слабая, считай, никакая магичка, она не имела равных в качестве настройщицы. Это клавикорды Ушедших, говорила она. Сумею ли я на них сыграть? - вряд ли. Но я узнаю, как они звучат, и почему. Поход в грот откладывался, всегда находились более важные дела; вся жизнь впереди, куда спешить - и вот однажды выяснилось, что жизнь скрутилась в кукиш, а Инес ди Сальваре больше не в силах покинуть башню, и даже сходить на горшок она может далеко не всегда…
Сунув лучину в камин, он зажег восковые свечи в канделябрах. Обождал, пока фитили разгорятся - и принял от Вульма футляр, обтянутый зеленым бархатом. Ювелир постарался на славу: диадема была, как новенькая. Извлекая янтарное яйцо из хранилища, Циклоп боялся, что оправа Ока Митры не примет дитя грота. Зря переживал: яйцо легло в розетку, как влитое. Металл был мягкий, силы пальцев вполне хватило, чтобы подогнуть лепестки.
Отлично. И даже не шатается…
В дверях кашлянул Вульм. Циклоп едва успел сунуть диадему в футляр. Футляр лег на каминную полку, которую Симон успел рассмотреть со всех сторон и, похоже, утратил к ней интерес. Известное правило: хочешь что-то спрятать - положи на самое видное место.
- А вот и я, друзья мои! Пока мальчик трудится, предлагаю насладиться этим чудесным вином. В предвкушении, так сказать… Кстати, что это за вино? Я, признаться, запамятовал…
- Эсурийское, - вздохнул Циклоп.
- Ну конечно! Как раз хотел сказать. Ты просто меня опередил…
С лестницы послышался отдаленный грохот.
- Кто бы это мог быть? - съязвил Вульм.
Старец забеспокоился:
- Мальчик! Он сломает себе шею!
- Он сломает перила, - возразил Вульм. - И ступени. И всю башню от крыши до фундамента. В остальном Натан - славный парень, если не считать слабоумия. Я еще не рассказывал, как он спасал меня от врагов?
4.
Натан еле избавился от приставучего старца.
Здыхался, говорил отец. Когда к отцу приходил дядька Фурц, пьяный до изумления, желая душевной беседы - например, о том, что у королей в штанах - отец поначалу слушал. Но скоро без лишних слов вскидывал Фурца на плечо, нес в дядькину хибару, сдавал на руки Фурчихе, драчливой злюке, вытирал лоб рукавом - и орал на всю улицу: "Здыхался!" Малыш Танни хохотал от восторга. Мечтал, чтобы дядька Фурц пришел завтра. Натан-взрослый мечтал, чтобы вернулся отец. О, не для того, чтобы вскинуть Симона Остихароса на плечо, унести за тридевять земель! Натан-взрослый оторвал бы от земли дюжину старцев, особенно теперь, когда рука Симона стала легче перышка. Это было так же просто, как старцу - превратить дерзкого в горстку пепла. В отце изменник нуждался, как тонущий - в воздухе.
На берегу и не замечал, что дышит.
Трудно жить сиротой, вздохнул Натан. Все время хочется к кому-нибудь прилепиться. Ты прилепишься, а он горячей печки. Холодней льда. Весь в шипах. Забудь, дурень, о возвращении отца. Отец умер на брусчатке мостовой. Вернется мертвяк, синий, в запекшейся крови. Постучится в дом: звали? То-то же…
Бросив Симона на кухне - колдовать над соусом, который маг звал венцом своего искусства - парень на цыпочках поднялся по лестнице на четвертый этаж. Места, где лекарский нож отсек пальцы от ступни, ороговели, утратили чувствительность. Если не снимать катанок, и держаться за перила - проскользнешь тише мыши. Жуков, жрущих тени, он уже не боялся. Тень - пустяк, новая вырастет. Услышит Циклоп - вот где конец света.
"Эльза! Ждет…"
Прошлой ночью он, считай, не спал. Забывался тревожной дремой, вскакивал в холодном поту. Трижды, до одури боясь разбудить Циклопа, тащился наверх. Возможный побег Эльзы его не пугал. Дверь в спальню Натан еще с первого раза заложил древком от метлы. Нашел в кладовке, оборвал прутья; сломал древко через колено, чтоб было покороче… Потом чувствовал себя дважды изменником. Запер Эльзу! Словно тюремщик - узницу… А что делать? Она же ни рожна не соображает. Он оставил ей ночной горшок, так она терпела-терпела, и под утро навалила кучу у окна. Забилась в угол; небось, ждала, что он драться станет. Умоляя рассвет обождать, Натан принес в спальню ведро с водой, тряпку, поганый совок - и прибрал за сивиллой. Тыкал пальцем в горшок, объяснял: зачем. Эльза скулила, прятала лицо в колени. Раздеться она не догадалась, сидела в тулупе. Натан хорошо помнил, как взялся за ворот тулупа: "Жарко! Давай снимем…" - и острые зубы вцепились ему в плечо. Он чуть не отвесил Эльзе подзатыльник. Вот ведь беда! Потная, красная, взопрела вся, а кусается. Он хотел открыть окно, чтобы вонь выветрилась по холодку, но не понял, как это делается. Окно - дыра дырой, а зима бродит снаружи. Руку высунешь - раз-два, и отморозил. Обратно втянешь - теплынь…
"Я умолю Циклопа, - обещал он Эльзе. - Он оставит тебя для опытов. Ты не бойся. Он только с виду злой! Кормит, поит. От погромщиков защищает. Вульм тоже хороший. Колбасы мне купил, кожух новый… Ну, в грот водили. Так ведь не оставили в гроте! А могли бы…"
Эльза настороженно следила за ним. Из-под шапки блестели звериные, хитрые глаза. Врешь, читал Натан в ее взгляде. Тебя б, может, и оставили… Да кто ж тогда Симонову ручищу тащил бы? Вот сделаешься бесполезен, сразу кишки наружу.
"Точно, умолю. А нет, так уйдем. Мир большой…"
Ага, большой, без слов ответила Эльза. Будем скитаться: Натан-бугай и его собака. Ты меня приучишь на горшок ходить. Горшок-то с собой возьмем, тут не оставим? Ценная вещь… Ты б еще чего прихватил, а? Золотишка, камешков; в дороге каждый грош кстати…
Парень и не знал, что уснул, сидя на кровати. Что говорит во сне с самим собой. Что Эльза, выбравшись из угла, крадется мимо него к двери. Чудо подбросило Натана, не иначе. Успел, схватил за шкирку, оттащил назад. Эльза билась в его руках, как рыба в бредне. Изворачивалась, норовила выскользнуть, удрать из спальни. Натан прижал ее к себе, сдавил, не позволяя крикнуть. Багровая пелена накрыла рассудок. Сивилла захрипела, дыша часто-часто. Хрустнули ребра; парень опомнился, ослабил хватку. Упав на пол, Эльза на четвереньках отбежала прочь. И впрямь, собака, битая хозяином… Я пойду, сказал он. Вернусь, когда смогу. И с Циклопом поговорю.
Ты верь мне, ладно?
Дверь он запер по новой. Боялся, что Эльза поднимет шум, но обошлось. Сивилла молчала. Когда Вульм приказал собираться в город, Натан даже обрадовался. Стыдной такой, гаденькой радостью. Перед уходом метлу из дверной ручки вытащил. Ну, почти вытащил. Краешек оставил, для виду. Если подергать вполсилы - вроде бы заперто. Если с душой рвануть, древко выпадет. А если со всего маху приложиться - распахнется дверь настежь. В городе представлялось: вырвется Эльза, схватят ее Циклоп с Симоном, решат, что тайком в башню пробралась… Дальше воображение Натана пасовало. Что сделают с сивиллой маги? Выгонят, наверное. В тычки. Или продержат взаперти до возвращения Вульма, а Натан скажет, что знать не знает, не ведает… От таких картин парень багровел вареным раком. Словно всю ночь провел в спальне, не снимая тулупа. Гад ты, бранил он себя. Ядовитый гад! Ты упросишь Циклопа, а нет, так сбежишь с бедняжкой Эльзой…
Измученный сомнениями, он и сам не понял, как кинулся в драку - там, в переулке. Ярость свалилась с неба, оглушила, ошпарила кипятком. Бывает ли такая ярость? Крылатая, клювастая. Пожар, мор, война - в каждом перышке. Я бы их убил, вздрогнул Натан. Ногами растоптал бы. Задержись ярость еще на миг - точно, убил бы. Или они меня. Я ж хуже волка был. Я что, Вульма защищал? - нет, я смех ихний слышать не мог. Мне эти хихоньки - нож острый. Вот и Эльзу, когда ловил, чуть не раздавил. Надо прощения попросить. И за ребра, и за мысли гадкие. Простит она меня, и пойду, Циклопу в ножки бухнусь…
Древко метлы торчало на прежнем месте. Радуясь, что Эльзе хватило ума сидеть тихо, парень вынул самодельный засов. Немного постоял, гоня страх. "Эй! - шепнул еле слышно. Заходить без спроса он стеснялся. Все-таки женщина. - Это я…" В спальне завозились. Натан взялся за ручку, соображая, что надо было еды захватить - и тут изнутри бросились на дверь: по-звериному, всем телом.
В глазах вспыхнули искры. Край дверной створки угадал Натану по лбу - хуже молота. Охнув, парень отступил назад, потерял равновесие - и кубарем загремел по лестнице, тщетно пытаясь ухватиться за перила. Жуки-светляки брызнули прочь. Натан кувыркался, больно бился о ступени плечом, боком, затылком. Хрустнул локоть, крыса-невидимка впилась в сустав остренькими зубками. Сломай шею, пискнула крыса. Сломай, балбес, прямо сейчас…
Мимо Натана вниз ринулся зверь.
Близость янтаря сводила Эльзу с ума, как близость мяса - умирающую от голода собаку. Она крепилась из последних сил. Боялась: схватят, раздавят в могучих объятиях. Но больше терпеть она не могла.
5.
- …на вас напали?! В городе прибавился десяток трупов?
- Нам ждать стражу? - обрадовался Симон. - Я сделаю еще соуса…
Вульм поймал деятельного старца за рукав:
- Не надо. Мы решили дело миром. Все живы-здоровы, стража прошла стороной.
И с раздражением добавил:
- Мой наниматель оказался излишне щепетильным…
Дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель. В кабинет ворвался кудлатый вихрь. Снеся замешкавшегося Циклопа с ног, вихрь метнулся к каминной полке. Мужчинам почудилось, что от футляра, обитого зеленым бархатом, к вихрю протянулась янтарная струна - пронзительно звеня стаей комарья. Кто-то подкрутил колки, струна сократилась единым рывком, и вихрь вобрал футляр в себя. Кривые когти вцепились в крышку, рванули, портя бархат. Защелка сломалась, хрустнув с тихой жалобой. Футляр открылся, пламя свечей блеснуло на металле оправы. Солнечным зайчиком мигнул янтарь. Незваный гость ухитрился поймать диадему в воздухе. Замер, с вожделением прикипев взглядом к драгоценности. Космы волос торчат из-под шапки, кошлатится ворот тулупа; груда тряпья - теплые поддевки, шали, меховая накидка… Грязные пальцы, в коросте, с траурной каймой под обломанными ногтями. Левая щека - багровое месиво. Из-под мясной рванины, едва схватившейся коркой, сочится сукровица.
И тяжкий, кислый запах тела - медвежья вонь берлоги.
Женщина, с изумлением догадался Циклоп. Светлая Иштар! Откуда в башне женщина? Он сидел на полу, протирая глаза. Око Митры, как обычно, скрывала кожаная повязка. Но чудилось: и оно моргает от удивления. Из опрокинутой бутыли, булькая, вытекали остатки вина. Благородный напиток тщетно пытался освежить воздух в кабинете. Штаны Циклопа промокли насквозь. Вульм шагнул к окну, на сухое, уйдя с линии, соединявшей гостью и Симона. Мало ли, что взбредет в башку ополоумевшему магу? Ладонь сегентаррца поглаживала рукоять кинжала. И Вульм, и Циклоп медлили, глядя, как старец встает навстречу безобразной уродке.
- Дитя мое, вы голодны? Знаете, что у нас на ужин?
Маг заговорщицки подмигнул женщине. Та в ответ оскалилась. При должном воображении оскал мог бы сойти за улыбку. Так смеются маски ригийских жрецов, когда жрецы склоняются над жертвой с вырванным сердцем. Женщина тряхнула головой, сбрасывая шапку; медленно, торжествуя, вознесла диадему над собой. Так коронуют монархов. Обруч лег на копну спутанных, слипшихся кудрей. Уродка потянула диадему ниже, колечками намотала волосы на металл, чтоб лучше держалось. Янтарное яйцо умерило блеск: желток, запекшийся на сковороде. Миг, и в глазах женщины возникло осмысленное выражение. Лицо ее исказила гримаса страдания и боли. Из горла вырвался стон, похожий на конский всхрап. Ручейки слез потекли по щекам, здоровой и изуродованной.
- Перец? - с сочувствием спросил маг. - Изжога от острого?
В дверях шмыгнули носом. Из-за косяка, воровато сутулясь, выглянул Натан. Вид у парня был - краше в гроб кладут. На лбу вспухла здоровенная шишка. Скула превратилась в могучий кровоподтек. Правую руку парень баюкал, как младенца. Казалось, Симонова каменная зараза перекинулась на изменника. Несмотря на все это, Натан был готов в любую минуту сорваться с места - и бежать что есть мочи, на край света.
Без тебя тут не обошлось, подумал Циклоп.
- Где я? Кха-к…
Женщина закашлялась; с трудом прочистила горло.
- Как я здесь оказалась?
- Это я у вас хочу спросить, - Циклоп поднялся с пола, растирая ушибленное плечо. - Кто вы такая? Что вы делаете в моей башне?!
- Я…
- Вы воровка? Вас подослали?!
- Я не воровка! Меня зовут Эльза. Эльза Фриних. Я…
Женщина осеклась. Взгляд ее метался затравленным зверем, не зная, кого выбрать в собеседники. Она сгорала со стыда, чуя собственный запах. Разверзнись земля, поглоти несчастную - Эльза Фриних, последняя сивилла Тер-Тесета, приняла бы смерть с радостью.
- Это госпожа Эльза! Сивилла! Я рассказывал…
- Танни?!
- Ага! Это я, госпожа Эльза…
- Позвольте представиться: Симон Остихарос, маг из Равии. Сударыня, вы оказали нам честь, присоединившись к сугубо мужской компании. Надеюсь, вы… Ты здесь, нерадивый отрок?! Кто позволил тебе покинуть кухню? Бросить на произвол судьбы наш ужин? Ты заслуживаешь казни…
- Я… н-ну, я…
И раньше не слишком бойкий на язык, Натан с перепугу начал заикаться. Загородил дверной проем, уперся в пол ногами-колодами, словно желая пустить корни.
- Ты еще здесь?!
Парень шагнул в кабинет. Так восходят на эшафот; так бросаются с обрыва. Даже старец умолк, воззрившись на изменника.
- Виноват, - хриплым басом произнес Натан. Лицо его побагровело, на лбу выступили капли пота. Оба глаза, и зрячий, и слепой, блестели слюдяными окошками. - Казните, чего там. Я ее привел. Прятал наверху, в спальне. Она умом трёхнутая была… Простите, госпожа Эльза. Теперь-то вы оклемались, хвала Митре!
- В спальне? - заорал Циклоп. - В спальне Красотки?!
- Ага…
- Сукин ты сын! И ты молчал?
- Я хотел сказать. Только боялся. Боялся, вы не разрешите ей остаться. Она ведь дура дурой была… на пол гадила, кусалась…
Сивилла ахнула. Закрыла лицо руками.
- Это не вы были, госпожа. Это безумие ваше. Нечего стыдиться, любой бы на вашем месте… Я надеялся, вас для опытов возьмут. Меня же взяли? А я хуже вас, я в сто раз хуже…
- А если бы я отказал? - спросил Циклоп.
- Я бы убежал. С ней.
- А уговор?
- Я бы вас предал, господин Циклоп.
- Что мне теперь с тобой делать, изменник? Запечь в остром соусе?
Натан вжал голову в плечи.
- Человечину запекают в сливах, - ворчливо буркнул маг. - Перец делает ее жесткой. У нас есть сливы?
- Можете в сливах, - парень говорил медленно, натужно, будто воз тащил. - Можете с перцем. Я согласный. Ее оставьте, и жрите меня на здоровье…
- Тебя-то сожрем, - оборвал его Циклоп. - Небось, не подавимся. Ты мне другое скажи, хитрец Натан… Зачем мне воровка?
- Прекратите! Вы лжец!
Бешено сверкнув глазами, Эльза выпрямилась. Горящая от боли щека, короста на руках, постыдная вонь, исходящая от тела, провал в памяти, чужие люди вокруг - все утратило значение. Остались гнев и обида. Ее обвинили в воровстве!
- Я лжец? С помощью вашего сообщника вы проникли в башню. Ночью прятались в спальне покойной хозяйки башни. Лелея коварные замыслы…
- Как вам не стыдно оскорблять меня?
- …ворвались в кабинет, снесли меня с ног, украли диадему…