2.
Ветер дул с моря.
Снег валил мокрыми, слипшимися хлопьями. Дома, деревья, перила Гертрудина моста, статуи королей на Владычном спуске - все превратилось в неопрятные, бесформенные сугробы. Редкие прохожие натягивали шапки на уши, прятали носы в воротники. Кто поумней, спешил убраться в тепло, под крышу. Трубы над харчевнями плевались едким, черным дымом. От набережной слышался грохот. Штормило, волны молотами били в берег. Вода сгребала гальку в пенную горсть, тащила на глубину, про запас. Пара утлых челноков, забытых хозяевами у причала - или рассохшихся до такой степени, что их бросили на произвол судьбы - сорвалась с привязи, умчалась в кипящую заверть, как две гончих, услышавших звук охотничьего рога. Было ясно, что обратно не вернется ни гвоздя, ни доски. Пенные гребни вздымались над насыпью, грозя ближайшим зданиям. Заполошно каркали вороны, кружась в сером, беспокойном небе. Их грай сливался с шумом воды и воем ветра - дикая, прекрасная, бесчеловечная симфония.
- Ты уверен, что здесь нет ловушки? - в сотый раз спросил Циклоп.
- Конечно же, есть, - в сотый раз ответил Симон.
Старец ехал на пони, сын Черной Вдовы брел пешком. Всадник из Симона был аховый: колокольня на сарайчике. Все казалось, что старца вот-вот сдует, унесет в метель. Ноги рослый маг поджимал, иначе подошвы башмаков чиркали по булыжнику. Следом увязалась кудлатая собачонка, время от времени облаивая путников.
- Ты мог бы отказаться…
- И ты мог бы.
- Нет.
- Ну и я нет…
Симон разбудил Циклопа на рассвете. В ладони мага копошился воробышек - серый комок перьев. Демоническое похмелье оставило старца, он был неприветлив и крайне раздражен. "Вот! - Симон ткнул воробья под нос сонному Циклопу. - Амброз зовет нас в гости…" Да неужели, взглядом спросил Циклоп. Воробей ему сразу не понравился. Придушить бы, да руки марать неохота. "Ты что, забыл, какой сегодня день?" Ужасный, согласился Циклоп. Худший из дней. "Эх, ты, - вздохнул Симон. И с грустью добавил: - Эх, я… А вот Амброз помнит. Сегодня День Поминовения. Семнадцатый день, если считать от смерти Красотки…" Сон как рукой сняло. Циклоп сел на кровати, кляня себя на все корки. Неужели семнадцатый? Он лихорадочно принялся считать: "Меч и Роза", ожидание аудиенции, поход к гроту… "Брось, - отмахнулся Симон. - Даже если Амброз ошибся, это ничего не меняет. Он зовет нас к себе в башню, к поминальному столу." Ты идешь, спросил Циклоп. "Я-то иду. А тебе лучше остаться здесь. Поверь мне…" Он зовет нас двоих, спросил Циклоп. "Господа маги! - внезапно чирикнул воробышек. В хрупком голосе птицы угадывались интонации королевского мага. - Как один из людей, близких покойной Инес ди Сальваре, я имею честь пригласить вас на День Поминовения. Двери моей башни открыты для вас…" Воробей всплеснул крылышками и замолчал. Я не маг, сказал Циклоп. Амброз льстит мне. Что ж, идем вместе. Иначе совесть сожрет меня с потрохами.
- Водянка раздуй этого Амброза! Поставить башню у моря…
- Мы тоже хороши. Совсем из головы вылетело…
- Вспомнишь тут…
Дорога пошла в гору. Пони фыркнул, тряся головой. На обочинах рядами выстроились деревья - хмурые воины в броне, темной с серебром. Вечный дозор заступал путь ветру. И у вас бессонница, кивнул Циклоп. Ночью он почти не спал. Ворочался, заново взбивал подушку; сбрасывал одеяло на пол - или напротив, укрывался с головой. Ничего не помогало. Когда же дрема на миг окутывала воспаленный рассудок, Циклоп видел Красотку. Та сидела рядом, изменчивая, как морок. "Они болтают, что я сошла с ума, - жаловалась Красотка. - Свихнулась на Ушедших. Что они понимают? Вот, теперь и я ушла. Теперь и я Ушедшая…" Ты ушла, соглашался Циклоп. "Но ведь я здесь, с тобой?" Со мной, соглашался Циклоп. "Так почему я Ушедшая? Почему те, прежние - Ушедшие? И я, и они - Присутствующие…" Да, кивал Циклоп, втайне молясь, чтобы сон длился вечно. "Мы здесь, просто ты не замечаешь. Никто не замечает…" Циклоп хотел сказать, что он замечает, и садился на смятой постели, ловя руками воздух. Позже дрема возвращалась, и все начиналось сначала: "Они болтают, что я сошла с ума. Почему мы - Ушедшие? Мы - здесь, мы - Присутствующие…"
- Тебе ночью ничего не снилось? - спросил маг. - Необычного?
- Нет, - соврал Циклоп.
- Жаль. В День Поминовения снятся вещие сны.
- А тебе?
- Мне снился Шебуб. Он был похож на меня.
- Бред какой-то!
- Он мне часто снится, Шебуб…
Сперва Циклопу померещилось, что он вернулся домой. Башня Амброза была точной копией башни Красотки, только в полтора раза выше, и за бронзовой оградой в человеческий рост. Углядев в этом дурной знак, сын Черной Вдовы поморщился. Пони, дробно топоча копытами, миновал распахнутые ворота. Симон спешился, накинул поводья на копье ограждения. Наконечником копью служила человеческая ладонь. Мизинец, безымянный и большой пальцы были сцеплены в кольцо, указательный и средний - вытянуты к небу. Не сразу Циклоп заметил, что вытянутые пальцы равны по длине.
- О лошади позаботятся, - сказал маг. - Не беспокойся.
- Кто б о нас позаботился, - вздохнул Циклоп.
Словно отвечая на вопрос, двери башни открылись. За порог шагнул Амброз, одетый в черную, до пят, робу. Голову королевского мага покрывала бархатная ермолка, тоже черная. Щеголь, сегодня Амброз отказался не только от украшений, но и от обуви. Он стоял босой на снегу, поджимая озябшие пальцы.
- Я рад, что господа маги откликнулись на мое скромное приглашение. Скорбь и счастье поселились в моем сердце…
Я не маг, хотел возразить Циклоп. И промолчал.
- Кто, если не мы?
- Кто, если не мы? - откликнулся старец.
- Вода, и хлеб, и память…
Не закончив фразы, Амброз отступил назад. "Пойдем", - одними губами шепнул Симон. И двинулся первым, повторяя на ходу: "Вода, и хлеб, и память…" В холле, развешанные на оленьих рогах, их ждали черные робы - такие же, как у Амброза. Косясь на старца, Циклоп без возражений повторял все действия Симона. Снял шапку и верхнюю одежду, разулся; чуть помедлив, стянул куртку, рубаху, штаны, чулки… Рядом приплясывал голый Симон. Дождавшись, когда его спутник сбросит все, без остатка, старец взял ту робу, что подлиннее, и накинул на себя. Проклиная сквозняки, Циклоп надел вторую робу. Теплее не стало. Плиты пола были, наверное, выточены изо льда. Из рукава робы выпала ермолка. Циклоп натянул ее на макушку, пожалев, что это не кроличий треух. Он чувствовал себя деревенским дурачком, которого злые дети вовлекли в игру. Сляжем с простудой, будет Красотке поминовение…
Наблюдая за гостями, Амброз играл на варгане. Насморочные, вибрирующие звуки роем мух летали от стены к стене. От них ломило зубы, как от ледяной воды родника.
- Прошу к столу.
Они поднялись по лестнице на третий этаж. На стенах, прилепленные на штукатурку как попало, горели свечи удивительной формы. Их отливали по особому заказу: почки, бутоны, наплывы коры. Потеки воска лишь подчеркивали древесную природу свечей. Такие же свечи горели в малом зале, куда привел их Амброз. Зал пустовал, лишь круглый стол стоял в центре. Окно было открыто настежь. На узком, выкрашенном в лиловый цвет, подоконнике горкой лежал снег. Ветер гулял по углам, посвистывая с насмешкой.
Лучше бы я остался дома, подумал Циклоп. "Дома? - спросил кто-то, жестокий и справедливый. - Ты зовешь башню Красотки домом? Ты, приживала, взятый из милости? Полагаешь, годы, проведенные в качестве сиделки, дают тебе на это право?" Кто ты, возмутился Циклоп. Я тебя не знаю. Я никогда не думал так. И Красотка - ни словом, ни намеком… "Зови меня Присутствующим, - рассмеялись издалека. - Ты думал, что я - Ушедший, но ошибался…"
- Вода, и хлеб, и память. Я сделал все, что мог.
Жестом Амброз указал на стол, накрытый бедней бедного. На дощатой, исцарапанной столешнице, рядом с оловянными кружками и мисками, выточенными из липы, ждали стеклянные графины с водой. На краю лежала коврига ржаного хлеба. Вода тускло блестела, как зимнее небо на рассвете. Хлебную корку покрывали трещины и разломы, обугленные по краям. Вид ковриги наводил на мысли о холме, выжженном летним зноем.
- Слеза ледников Раджахата, - Амброз вынул пробку из ближнего графина. - Выше этой воды только звезды. Бледная кровь Нореха, отца подземных рек, - он взял второй графин. - Ею вспоены асфодели, цветы забвения. Глубже этой воды лишь огненные реки ада.
- Ты постарался, - кивнул Симон. - Инес будет довольна.
- Я постарался. Я виноват перед ней…
Амброз замолчал, словно чего-то ждал. Взгляд его перебегал с одного гостя на другого. Время шло, и старец прервал молчание:
- Я виноват перед ней, - повторил Симон.
Он обернулся к Циклопу:
- Еще не поздно уйти. Мы не обидимся. Поминовение, как его понимаем мы, маги, отличается от простых поминок. Вкусив нижней и верхней воды, отломив краюху хлеба, ты будешь вынужден делать то же, что и мы. Обратного пути не будет. Хорошенько подумай, прежде чем помянуть Инес по нашему обычаю…
- Что вы собираетесь делать? - спросил Циклоп. - Обращать реки вспять?
- Каяться. Каждый из нас признается в тягчайшем грехе, который он совершил по отношению к усопшей. И не солжет ни словом. Даже если захочет, не сможет. Амброз знал, что предлагает, и я знал. Я хотел, чтобы ты увидел все своими глазами, прежде чем отступить. Считай это слабостью. Тем более, что твоей вины перед Красоткой нет. Уж я-то знаю… Уходи, и возьми пони. Ты устал, тебе ни к чему возвращаться пешком.
- Я виноват перед ней, - сказал Циклоп.
Ему стало жарко, когда он шагнул к столу.
3.
- Открыть ворота!
Трубный глас швырнул караульщиков к рычагам запорных механизмов. Им и в голову не пришло спросить: "Кто едет? По какой надобности?" Ало-зеленый стяг с единорогом, кирасы и плащи королевских гвардейцев говорили сами за себя. Замешкаешься - плетью огреют! Безумный оркестр заиграл лихую плясовую: стук зубчатых колес, скрип канатов… Громыхнула, поднимаясь, решетка. Рванул уши скрежет открывающихся ворот. Могучие, из дубовых брусьев, почерневших от времени, окованные полосами железа, ворота отвыкли от спешки. Они сопротивлялись, как могли, надсадно жалуясь на судьбу. Ничего, заставили, успели. Галопом отряд вылетел из города. Начальник караула стащил шлем и войлочную шапку-подшлемник, утер выступившую на лбу испарину. Было слышно, как вояка бормочет молитвы.
Пронесло, хвала Митре!
Отряд шел строем, не растягиваясь. Сказывалась выучка - и людей, и коней. Мчались так, словно гнались за врагом, словно сама зима удирала от них сломя голову по обледенелому тракту. Снег - бураном из-под копыт. Летит, клубится белое крошево. Позади искрится пурга, опадает горстями серебра, стелется поземкой. Не люди скачут - Морозная Охота.
Нет, не она. Охоте положено во всем белом быть.
Масляные отблески на стали кирас. Кони - вороные красавцы. Всадники в седлах - как влитые, не покачнутся. Гривы по ветру; плащи по ветру. На лицах - зимние маски: черная кожа с оторочкой из седого бобра. Личная гвардия короля не имеет лиц.
Красиво шел отряд. Неумолимо.
Предместья кончились. Впереди быстро вырастала башня Инес ди Сальваре. Одинокая, она торчала из заснеженного поля, как печная труба великаньего жилища, погребенного под землей.
Туда!
* * *
…беда, вздрогнул Вульм. В сравнении с этой бедой рога и копыта Натана выглядели мелким недоразумением. Выскользнуть из башни? Затаиться, переждать? На бегство не осталось времени. Затравят в сугробах, как волка, нагайками шкуру сдерут.
- Заткнулись! Оба! Прячьтесь, живо…
- Я?!
- Мы?!
- Я ничего дурного…
- Чью обитель сожгли? Мою, что ли? Думаешь, без ведома короля?!
- А как же Натан…
- Его король господам магам отдал. Хватит болтать! Прячь ее, болван…
- Куда?
* * *
Слитные удары копыт сотрясали промерзлую землю. Один из всадников взмахнул рукой, указывая направление. Неотличим от прочих, крайний в третьем ряду, он уверенно командовал гвардейцами. Отряд свернул на всем скаку - многоногий, многоглавый дракон, вильнув телом, ушел с тракта в сторону. Перед мордами лошадей взметнулся белый вихрь. Копыта вспороли сверкающую на солнце снежную целину. От дороги к башне вела едва протоптанная тропа: она то исчезала, то возникала вновь, мало чем отличаясь от девственного поля.
Тропа - для бродяг.
Гвардейцы его величества скачут напрямик.
* * *
- …в подвал?
- Там в первую очередь смотреть станут.
- На чердак?
- Там - во вторую.
- Я знаю! - штаны парень натянуть успел, а подходящей рубахи для него так и не нашлось. - На третьем этаже… Там каморка есть. Дверца в цвет стен, внутри - барахло, тряпье всякое. Если в него зарыться…
Взревел рог, возвещая о скором явлении гостей. Охнув, Эльза сжалась в комок. Губы сивиллы тряслись. Вульм же молился об одном: чтобы Натана не охватила бычья, слепая ярость. Кинется спасать, дуролом, грудью на мечи…
Вульм из Сегентарры хорошо знал, чего стоят самые могучие мышцы против холодной стали.
- Веди ее туда, - приказал он Натану. - Быстро! Завали барахлом; лишь бы не задохнулась. Дверь закрой. И бегом сюда, с веником. Будешь подметать…
- Бегу! - просиял Натан.
Изменник ухватил Эльзу за руку - и потащил сивиллу прочь, грохоча копытами, как вся королевская рать.
- Катанки натяни, болван! - рявкнул вдогонку Вульм.
Выскочив на площадку лестницы, он перевесился через перила и заорал:
- Эй, Циклоп! Симон! Гвардия на пороге! Встречайте!
Господа маги не отозвались.
* * *
Повинуясь жесту предводителя, гвардеец на скаку поднес к губам рог - отверстие в маске это позволяло. Грозный рев тараном ударил в башню, эхом расплескался по округе. Кони замедляли ход. Рассеивалась, опадала снежная пыль. Низкое зимнее солнце превращало ее в алмазные россыпи. Пятьдесят шагов до башни. Двадцать. Десять. Здесь начиналась расчищенная, утоптанная площадка с рукотворными сугробами по краям.
Кони встали, как вкопанные.
Всадники спешились. Четверо двинулись в обход башни, попарно огибая здание с востока и запада. По колено проваливаясь в скрипучий снег, они ни разу не сбились с широкого, размеренного шага. Трое, в том числе и знаменосец, остались с лошадьми. Остальные выстроились перед дверью. Замерли черным дозором. Предводитель был среди них - безликий, молчаливый, такой же, как все. Миг неподвижности, и он шагнул вперед. Схватил дверной молоток, в раздражении оборвав цепочку - и вместо молотка грохнул в дверь кулаком в латной перчатке. Раз, другой, третий.
- Именем короля! Открывайте!
* * *
- …Бел вас раздери!
Забыв о возрасте и больной ноге, Вульм ссыпался вниз по лестнице. Сунулся в кабинет, в гостевую комнату, где ночевал Симон - никого. Дверь в подвал была заперта. Тайком проскользнуть в верхние этажи башни господа маги, язву им на копчик, не могли.
- Циклоп! Симон!
Тишина.
Запоздалое озарение родилось в грохоте, от которого содрогнулась входная дверь. Верхняя одежда - ее нигде не было. Исчезли сапоги Циклопа, с вечера стоявшие у стены. Вульм вспомнил стук двери, ржание пони - и обозвал себя старым дурнем. Мог бы и догадаться. Господа маги отправились в город по своей мажьей надобности. А ты, братец Вульм, человек большой удачи. Ты будешь за всех отдуваться.
- Именем короля!
Он сорвался с места. Нога-предательница подвела в самый неподходящий момент. Охнув, Вульм ухватился за вешалку, пережидая укол раскаленной иглы. Колено горело, как в огне. Дверь плясала под ударами. Того и гляди, с петель снесут.
- Открывайте!
- Иду! Сейчас…
Скрипя зубами от боли, он доковылял до двери, отодвинул засов. В лицо ударило колючим холодом. На пороге воздвигся черный, словно уголь, истукан в маске.
- Где хозяева?
Королевская гвардия входит, не поздоровавшись. В голосе истукана сквозила злость. Почему хозяева сами не встречают? Не стоят на коленях, склонив головы под меч?!
- Никак нет, ваша милость!
- Что значит - никак нет?
- Хозяев никак нет! Уехали…
- Куда?
- Не могу знать, ваша милость! Ушли без доклада…
В случае нужды Вульм умел прикинуться простаком. Старый солдат, последний умишко булавой отшибло. Нанялся в слуги, ковыряюсь помаленьку. Харч отрабатываю…
- Так уехали или ушли?
Вкрадчивая ласковость, с какой гвардеец задал вопрос, насмерть испугала Вульма. Он воочию увидел блеск клинка, и свою голову, откатившуюся туда, где раньше стояли Циклоповы сапоги.
- Виноват, ваша милость! Господа маги лошадь взяли. Но лошадь у нас одна, а господ магов двое. Я так думаю, что один верхом уехал, а другой - пешком ушел.
- Давно?
Вульм задумался, морща лоб.
- Не могу знать, ваша милость!
- А что ты можешь знать, бездельник? Хоть что-нибудь, чтобы остаться в живых?
Должно быть, великий Митра осенил Вульма тенью крыла. Выпрямившись, насколько позволяло больное колено, Вульм выкатил грудь колесом и заорал, брызжа слюной:
- Жизнь за короля! Наши жизни за его величество!
- Хорошо, - кивнул опасный гость. - Живи, военная косточка…
И обернулся к остальным:
- Возвращаемся!
Вторя ему, сверху прозвучал отчаянный визг. Что-то, громыхая, упало. Визг усилился. Раздался топот, словно по лестнице взбирался горный тролль.
- В чем дело?!
- Служка, ваша милость. Балбес балбесом, что ни дай - уронит. Крыс боится, страшное дело. Хозяева наняли, мне в помощь. Я-то в годах…
- Не много ли у вас прислуги развелось? - от этих слов в башне похолодало. - Эй, гвардия! Проверить, кто тут есть!
Миг, и в прихожей сделалось тесно. Вульма прижали к стене, деловито обыскали. Он терпел и втихомолку радовался, что оставил оружие в спальне. По всей башне уже грохотали каблуки гвардейцев. Лязгали засовы и задвижки, хлопали двери, распахиваясь от пинков. Двое с закрытыми фонарями в руках полезли в подвал.
- Взяли! - доложили с лестницы.
На ступеньках мялся Натан, косясь на мрачных стражей. Из-за могучего плеча изменника выглядывала Эльза, дрожа всем телом.
- Имя?
- Натан я.
- Слуга?
- Ага… Я полы мел, а меня по загривку…
- На тебе пахать надо, метельщик. Продолжайте обыск.
У Эльзы имя спрашивать не стали. Девка, и девка, что с нее взять. Всю троицу втолкнули в кабинет. В дверях встали двое гвардейцев, и еще один - у окна. Вульм пожал плечами и уселся на пол, привалившись спиной к остывшему камину. Не в кресло ж слуге садиться? Натан, сопя, устроился рядом. Сивилла осталась стоять. На щеках ее пылал лихорадочный румянец.
- Чего визжала?
- Крыса…
- Тьфу, дура! - Вульм плюнул в сердцах.
- Не разговаривать!
Натан с опозданием собрался что-то вякнуть, но Вульм ткнул балбеса кулаком в плечо, и парень прикусил язык. Молчать - так молчать. Зачем нарываться?
- Никого… - долетало снаружи.
- Здесь тоже никого…