Погода наладилась. Солнце, садясь на западе, ласкало Тер-Тесет, словно любовницу, утомленную долгим экстазом. Лучи-пальцы трогали зубцы крепостных башен, щекотали волноломы гавани; тайком забирались в темные щели переулков. Сокровища, принесенные в город метелью, были вывалены напоказ - искры и блестки, и веселое сверканье. Снег, хрусткий, как разлом яблока; воздух, душистый, как волосы невинной девицы. Среди всего этого великолепия, гордясь собой, плыл портшез - бархат, золото, резьба - и в его сердцевине, темней темного, плотно задернув занавески, скорчившись младенцем в утробе матери, дрожал от страха королевский маг Амброз Держидерево.
Поднеся руку к лицу, он изучал ноготь на левом мизинце.
Руки Амброз холил и лелеял. Ногти он подкрашивал бледным лаком, внимательно следя, чтобы они были одинаковой длины. Если бы ноготь на мизинце сломался, Амброз ощутил бы досаду, но не увидел бы особой беды. В омерзительной тьме, что царила в опочивальне принца, впору было сломать шею - и хвала Митре, если дело обошлось ногтем! Но нет, ноготь был цел, и даже стал длиннее обычного. Не сильно, как говорится, на маковое зерно - но удлинение было заметно, и лака на кончике ногтя не было. Напротив, ноготь уплотнился, загибаясь на манер кошачьего когтя, и кромка его приобрела синюшный цвет. Так бывает у плотника, когда он попадет молотком по руке. При дневном свете все выглядело безобидно. Отчего-то именно в сумраке портшеза ноготь делался в высшей степени омерзителен, рождая в Амброзе безотчетный ужас. Эта часть ногтя была чужой! У королевского мага не могло быть такого уродства… И, главное, выросший невпопад кончик ногтя вибрировал. Глаз движения не замечал, полагая, что все в порядке, но Амброз ясно чувствовал подлую, нежнейшую вибрацию - словно у ногтя появилась своя, неизвестная хозяину жизнь.
- Перестань! - не сдержавшись, выкрикнул он.
Снаружи прислушались носильщики. Господину приспичило выйти? Нет, можно шагать дальше. Глашатай и вовсе не обратил внимания. Его дело - горланить да красоваться, привлекая народ к человеку в портшезе. Если во дворец чародей примчался, как был - в скромной робе, накинув шубу из чернобурой лисы, верхом на сменной лошади гонца - то обратно король повелел доставить "великолепного Амброза" со всем мыслимым почетом, едва ли не силой вынудив упрямца принять роскошные одежды, подаренные его величеством.
- Дорогу королевскому магу!
- Глупости, - бормотал Амброз, морщась от воплей глашатая. Громкие звуки сейчас раздражали мага, как никогда. Будь его воля, он бы вырезал языки всем, отсюда до Шаннурана. - Ерунда! Я устал… Дергаюсь по пустякам. Хорошо, она излечила мальчишку. Это ничего не значит! Янтарь в диадеме? Даже если оправа диадемы - та самая, от Ока Митры… даже если янтарь - из грота…
"Это опасно, - подсказала память голосом Циклопа. - Искушенным в магии, пропитанным ею насквозь, нельзя стоять рядом, когда Око Митры обращает камень в камень. Только больной и лекарь…"
- Она не превращала камень в камень! Она спасла ногу принцу…
"Я говорил, и повторю: это опасно. Чумная крыса не знает, почему город опустел. Не знает, почему люди корчатся в муках. Вот и я не понимаю до конца, что превратило Инес в чудовище, а позже - в мертвеца. Я лишь раскаиваюсь в содеянном…"
- Ты - слуга! Жалкий слуга! Сивилла - всего лишь сивилла! Дар пророчества - случайная прихоть судьбы. Так пес рождается с нюхом, а змея - с ядом. Может ли это сравниться с заслугами кропотливого обучения? Я - любимый ученик Н’Ганги Шутника! Двадцать лет я провел в сердце джунглей, при храме веселого бога Шамбеже. И не было среди жрецов никого сильнее меня! Я - Амброз Держидерево! Чем мне могут повредить ваши жалкие потуги? Будьте вы прокляты…
В бешенстве он сунул палец в рот - и откусил ноготь мизинца. Мотнул головой; вздрогнул от боли, когда ноготь оторвался от нежной плоти, окружавшей его. Еле заметная капелька крови выступила на пальце, возле противного заусенца. Амброз сплюнул себе под ноги. Палец саднило; казалось, раздражение собственной слабостью трансформировалось в крохотную язву.
- Разве вы маги? - спросил Амброз, словно Циклоп с Эльзой сидели напротив и могли ответить. - Вы - жалкие черви. В силах ли вы управиться с элементалями? Составить заклинание? Проникнуть в смысл рун? Вам ли справиться с демоном? Вызвать чудовище былых эпох и взлететь на нем к луне? Все, что можете вы, я сделаю стократ лучше. Все, чем вы пользуетесь наугад, станет моим знанием. Я выжму вас досуха, как хозяйка выжимает в чашку спелый лимон…
Отдернув занавески так, что край одной соскочил с верхних колец, он до половины высунулся из окна:
- Хлеба! Дайте мне хлеба!
Привычные к странностям знатных господ, носильщики остановились. Опустили портшез на мостовую, как по команде, сбили шляпы на затылок и утерли лбы. Тот из них, кто был помоложе, огляделся - и бегом направился к уличному разносчику. Изучил шест, на котором висели бублики, хмыкнул, купил сдобный, присыпанный маком калач.
- Вот, ваша милость…
- Держи! - Амброз швырнул носильщику золотой. - В путь!
Занавески маг оставил открытыми. Мерно покачиваясь, он поглаживал калач вкрадчивыми, ласковыми движениями, будто строптивого кота. Губы Амброза шевелились, рождая шепот, похожий на шипение удава. Пострадавший мизинец он держал на отлете, стараясь не касаться им калача. Под его рукой сдоба дышала, слабо пульсируя. Когда этот пульс уравнялся с биением сердца Амброза, маг наклонился к калачу.
- День Поминовения, - напомнил он. - Инес ди Сальваре…
Калач еле слышно вздохнул.
- В чем каялся Симон Остихарос, именуемый Пламенным?
- Инес ди Сальваре, прости меня, - сказал калач голосом старца. - Я убил тебя, не желая этого…
- Кто может подтвердить сказанное?
- Огонь в горне, лава в утробе вулкана. Хлеб и вода, и два живых свидетеля…
- Ты, хлеб, свидетельствуешь?
- Да…
- Я доволен, - кивнул Амброз.
Больше за всю дорогу он не произнес ни слова. Лишь играл на варгане, сунув инструмент в рот. К варгану Амброза приучил Н’Ганга Шутник, большой мастер этого дела. Как и всякий ученик Н’Ганги, Амброз часами помогал наставнику музицировать. Рот у Шутника был, а рук не было, и без учеников он мало что мог в смысле музыки. Зато во всех остальных смыслах жрец веселого бога Шамбеже мог очень много.
6.
Она поднималась в небо, уподобясь птице или бесплотному духу. Сквозь белый пух облаков, в прозрачную, звонкую синь! Душа Эльзы пела от восторга. Когда над ней из хрустальной голубизны соткался лик светлой Иштар, девушка ничуть не удивилась. Лицо богини было прекрасно: мудрость и любовь, тайна и утешение, милость и обещание покоя. Всем сердцем Эльза потянулась навстречу Иштар. В ответ глаза богини вспыхнули, подобно двум солнцам. Сияние пугало, но Эльза продолжала стремиться ввысь, к ослепительному свету - мотылек, летящий в пламя свечи.
Она сгорела, и проснулась.
Луч солнца теплой ладошкой лежал на щеке. Утро подмигивало сквозь ажурную вязь занавесок. Улыбаясь, Эльза отмахнулась от луча, как от надоедливого котенка, перекатилась на бок… И замерла, сжавшись в комок. Память обрушилась на нее, будто молот на наковальню. Спальня принца, янтарь вгрызается в ладонь, бесплодная попытка размена, пляска видений…
Что с ней? Где она?!
Диадема, вздрогнула Эльза. Вот, в руке. Пальцы намертво вцепились в оправу - захочешь, не отберешь. Узор завитков отпечатался на ладони. Рана от шипа? - исчезла без следа. Даже шрама не осталось. Может, все это ей пригрезилось?
Эльза огляделась.
Широченная кровать - королеве впору. Прохладный шелк простыней, взбитые подушки. Перина на лебяжьем пуху: теплая, воздушная. В такую хочется зарыться, как в сугроб. Над головой - расписной балдахин: фениксы и лани, лавр и мирт на лазурном фоне. Вот-вот в уши ворвется птичий щебет и шелест листвы. Сон? Или она умерла, и светлая Иштар взяла ее в свои чертоги?!
Сбросив одеяло, Эльза села на кровати - нагая, как при рождении. Разве на небесах есть стыд? Разве туда пускают в земных одеждах? Кружилась голова; должно быть, от волнения. Местами ныло тело, но боль была скорее приятной. Тело? Если она в чертогах Иштар… Что ты знаешь о жизни после смерти, глупышка? Оттуда никто не возвращался. А если и возвращался, и рассказывал, то уж точно не тебе. Какое имеют значение наши жалкие представления о рае и аде?
Она надела диадему, освобождая руки. Легко соскользнула на пол - ноги по щиколотку утонули в ворсе роскошного, от стены до стены, ковра. Напротив стоял ларь: окованный по углам бронзой, с плоской крышкой. Кресло с атласным набивным сиденьем. Туалетный столик у окна. Темно-розовый палисандр, гнутые ножки, резьба, выдвижные ящички…
Зеркало!
Эльза шагнула ближе, наклонилась над блестящим озерцом. Струп на щеке окончательно засох и затвердел. День-другой, и корка начнет отслаиваться. Девушка тихонько вздохнула. Светлая Иштар, почему ты не пожелала вернуть мне первозданный облик? Поскупилась? "Опомнись! - вскрикнула другая, благоразумная Эльза. - Вознеси хвалу богине! Неблагодарная…" Сивилла зашептала слова молитвы, а взгляд все не мог оторваться от шкатулок и коробочек, ларчиков и флаконов. В конце концов Эльза не удержалась и дрожащими пальцами открыла ближайшую шкатулку - черепаховую, с инкрустацией перламутром. Внутри лежал роскошный гребень, тоже черепаховый, и уйма ножничек, пилочек и щипчиков. Какая красота! Подобный набор был у Катрины - подарок ее ухажера. Но тот - предмет тихой зависти Эльзы - рядом с этим чудом выглядел, как портовая замарашка рядом со знатной дамой, приехавшей на бал.
Что здесь еще?
Мази и притирания. Кремы и ароматические смолы. Белила и румяна, пудра и эссенции. Духи - сирень, гиацинт, сандал, гвоздика, мускат… Старый приятель - солнечный луч - играючи мазнул Эльзу по лицу, и она опомнилась. Окно! Сивилла так резко отдернула занавеску, что едва не сорвала ее, и жадно прильнула к холодному стеклу. На миг она ослепла. Весь мир снаружи был пронизан светом. Это небеса! Небеса! На глазах выступили слезы, и сквозь них сияла радуга. Чувствуя, как сердце трепещет в груди, Эльза приложила ладонь козырьком ко лбу, защищая глаза…
Да, небо. Да, солнце.
Внизу, под небом и солнцем, уходили к горизонту заснеженные поля. Перелески, черные склоны гор. Хаотичная россыпь предместий. Зубцы городской стены. Нагромождение крыш - местами из-под снега блестит красная чешуя черепицы. Из печных труб, подпирая облака, растет лес столбов дыма. Редкое для зимы затишье, ни ветерка… Перед Эльзой раскинулся Тер-Тесет. По левую руку высилась еще одна стена, отсекая город от дворца. Вдоль гребня ходили караульные с алебардами. Под их бдительной защитой дремали башни и башенки, галереи и крыши дворцовых палат. Вряд ли король Тер-Тесета, при всем его благочестии, уступил светлой Иштар собственный дворец…
Вспомнив о своей наготе, Эльза отшатнулась от окна. Одно дело - разгуливать нагишом в раю. И совсем другое - в чужих покоях. Ну, как сейчас войдут стражники? Слуги? Сам король?! Судорожные мысли о том, что же все-таки произошло в спальне принца, девушка отчаянным усилием загнала поглубже. Она обнаружила, что вся покрылась "гусиной кожей". В спальне было прохладно. До сих пор, охвачена лихорадочным возбуждением, уверенная, что попала на небеса, сивилла холода не ощущала.
"Где моя одежда?"
Помнишь, как тебе хотелось по нужде? - услужливо подсказала язва-память. Прямо сил терпеть не было. Но ты же не могла сказать об этом королю, верно? Полагаю, ты грохнулась в обморок - и наверняка обмочилась. Твою одежду выбросили, замарашка…
Эльза кинулась к ларю, в надежде отыскать какое-нибудь платье. Одновременно с этим отворилась дверь за ее спиной. Завизжав, Эльза метнулась к кровати. Казалось, одеяло вдруг ожило и само намоталось на сивиллу. Со стороны она походила на кокон, в верхней части которого испуганно блестели два глаза. В дверях обнаружилась миловидная девица в скромном платье и чепце. Потупившись, она присела в реверансе, ожидая приказаний. Следом в спальню проскользнула вторая девица - сестра-близнец первой. Ошалевшая Эльза ждала явления третьей близняшки, но служанки, похоже, закончились.
- Кто вы такие?!
Девицы поднесли ладони к лицу, изобразили двух выброшенных на берег рыб, беззвучно разевая рты - и виновато развели руками.
- Вы немые?!
Девицы кивнули.
Хорошо хоть, не глухие! Эльза собралась было потребовать одежду, но за дверью громыхнули тяжелые шаги, и слова застряли у сивиллы в горле.
- Кто там?!
Служанки посторонились. В дверь протиснулись два лысых здоровяка. Неясно, чего в них было больше - мышц или жира. Над поясами колыхались дородные животы, зато кожа на плечах и руках едва не лопалась от вздутых мускулов. Пыхтя и отдуваясь, здоровяки втащили в спальню лохань с водой, от которой шел пар, и удалились. Девицы захлопотали, откуда-то объявился кувшин с "птичьим" горлом, губки, мыльная паста. Эльза и моргнуть не успела, как оказалась в лохани, а ее уже намыливали и терли губками. Первая служанка попыталась снять диадему…
- Нет! - Эльза вцепилась в украшение. - Не тронь!
Служанки закивали, и Эльза успокоилась. Блаженно закрыла глаза, отдавшись во власть хлопотавших вокруг нее близняшек. Рука с диадемой, зажатой в пальцах, свешивалась наружу, за край лохани. "Только бы не заснуть! Еще выроню ненароком…" Вряд ли, успокоила она себя. Вон, у принца в обморок упала, а не выпустила…
Размен!
Сонливость как ветром сдуло. Ногу принцу, скорее всего, уже ампутировали. Сейчас королю не терпится узнать, что получит принц в результате размена. Скоро его величество явится сюда… И ей снова придется лгать! Эльзу пробрала дрожь. Горячая вода показалась ледяной. Судьба дала ей отсрочку. Неделю, может, больше. Изменения требуют времени, королю это известно. Она будет лгать, что размен прошел удачно, что надо всего лишь обождать, провести ритуал закрепления; расчетливая обманщица, противная самой себе, она станет когтями выцарапывать час за часом, пока правда не откроется его величеству во всей неприглядности…
Неделя роскоши.
И в итоге - топор палача.
- Хватит! - велела она служанкам. - Я хочу одеться!
7.
Вошел мужчина, прекрасный как бог.
Камзол-пурпуэн из травчатой, расшитой золотом парчи. Короткий, до бедер, подбитый куницей плащ со стоячим воротником. На носках туфель - кружевные розетки с изумрудами. Шелковый берет лихо сбит на ухо, страусиные перья концами свесились за плечо. Прорези, буфы, галуны…
- Как спалось нашему сокровищу? - с улыбкой спросил король.
- Благодарю, ваше величество…
Ринальдо прошелся по спальне, нимало не смущаясь видом смятой постели. Подмигнул Эльзе, отчего девушку вогнало в краску. Чувствовалось, что король встал давно, и все свободное время посвятил красоте. Волосы Ринальдо блестели от помады. Кончики тщательно подстриженных усов щегольски загибались вверх. На подбородке темнел узкий клинышек бороды. Сам великий Митра не отыскал бы в облике его величества черты того безумца, который вчера бил Эльзу по лицу, а потом, умоляя о чуде, волочился за ней по полу. Все прошло удачно, поняла сивилла. Лекари отняли мальчику ногу, принц жив. Августейший отец уверен в благополучном размене…
- Наше сокровище довольно?
- Ваше величество слишком добры ко мне. Я - простая девушка…
- Нет! - в притворном ужасе вскричал король. - Простая? Наше сокровище не имеет цены! Предложи нам Махмуд Равийский свою казну до последней монетки, и гарем впридачу, в обмен на вас… Мы рассмеемся в лицо султану! Мы скажем ему: "Царственный брат мой! У каждого государя…" Впрочем, это пустяки. Наше сокровище не должно беспокоиться тем, что мы скажем Махмуду. От этого вянут губки и портится цвет лица…
Схватив подушку, еще не до конца остывшую после сна, король с силой втянул ноздрями запах Эльзы. Верхняя губа Ринальдо вздернулась в усмешке, обнажив крепкие, белые зубы. Он швырнул подушку обратно, словно строптивую любовницу. Король чего-то ждал. "Чего? - недоумевала сивилла. - Как он сказал? Наше сокровище не должно беспокоиться…"
- Как здоровье его высочества?
Эльза спрашивала, повинуясь странному наитию, и угадала.
- Великолепно! - Ринальдо отвесил сивилле церемонный поклон, словно Эльза была здесь королевой, а он - шутом. - О лучшем трудно и помыслить! Как говорится, вашими молитвами…
- Ампутация прошла успешно?
- Ампутация? - изумился король. - О чем вы?
- Ну как же? Нога принца…
Король задумчиво изучал Эльзу. Под его взглядом девушка чувствовала себя голой. Словно и не было служанок-близнецов, принесших ей платье и туфли, шитые бисером; словно она до сих пор сидела в лохани, а его величество, взявшись за край, ощупывал ее взглядом. Так опытная сводня щупает грудь девчонке из провинции, прикидывая, кому ее лучше будет предложить.
- Обе ноги принца пребывают в добром здравии, - наконец сказал Ринальдо. - Вы что, не знали? Мы полагали, вам известны все обстоятельства…
- Я…
- Выходит, мы первыми сообщили вам добрую весть?
- Принц здоров? - забыв о приличиях, Эльза кинулась к королю, упала перед ним на колени. - Принц не стал калекой? О светлая Иштар, благодарю тебя…
Ринальдо сел на кровать.
- Забавно, - протянув руку, он кончиками пальцев погладил Эльзу по больной щеке. Прикосновение к струпу было неприятным. - Вы спасли нашего мальчика, и теперь изумляетесь результату… Это что, первый размен такого рода?
- Я…
- Вы вернули принцу здоровье, - размышлял король, мрачнея с каждым словом. - Мы требовали разменять искалеченную ногу на мудрость или мощь. Вы твердили, что не в силах этого сделать. Потом вы согласились, и принц выздоровел. Лекари сходят с ума, теряются в догадках. Принц цел и невредим, если не считать малого фрагмента памяти - одни сутки, может, чуть больше. Наш мальчик забыл проклятую охоту. Мелкий, необременительный пустячок…
Его рука вновь метнулась вперед. Пальцы сжались на горле Эльзы:
- Ты разменяла память на ногу?!
- Я… - она задыхалась.
- Ты! Почему ты не сказала нам?!
- …убьете… меня!..
- Дрянь! Ты скрыла от нас… О, прости!
Хватка ослабла. Кашляя, Эльза упала на ковер. Голова шла кругом, каждый глоток воздуха был подарком судьбы. Наклонившись вперед, король следил за сивиллой. Лицо Ринальдо выражало самое искреннее раскаяние.
- Мы поторопились. Мы разгневались, узнав, что наше сокровище скрыло от нас правду. Терпеть не можем лгунов и лицемеров! Мы желаем, чтобы нам всегда говорили правду, как бы она ни была отвратительна…
Лучше бы я умерла, думала Эльза. Принц жив, а я хочу умереть. Сдохнуть под забором, или под топором палача. Присоединиться к теням моих сестер. Моих заблудших, моих безмозглых сестер. Оказывается, Янтарный грот умеет просто спасать. Где бы он ни находился, в скале, в диадеме, или в моем воображении - он способен лечить телесные недуги. Жалкий обрывок памяти за ногу его высочества! Зачем же мы резали? Зачем грот показывал нам ужасный, мучительный размен: слепоту на острый нюх, колченогость на силу мышц? Мы не умели верно спрашивать. Иначе бы в обители исцеляли безнадежных, а не калечили здоровых. Неужели король был прав, и погромщики были правы, когда обрушились на обитель? Светлая Иштар, прости глупых…
- Наше сокровище заслуживает награды. Чего вы хотите?