Глава десятая
И кто-то считает, что это подвох,
А кто-то кричит, что провал.
И каждое слово - признак того, что мы
В комнате, лишенной зеркал.Борис Гребенщиков, "Комната, лишенная зеркал"
1
Не переживайте, сказал Модест
- Есть кто-нибудь?
Арлекин проскользнул следом. Обнюхал этажерку для обуви, фыркнул с презрением. Родился бы собакой, подумал Ямщик, задрал бы лапу. Прихожая была просторной, хоть в настольный теннис играй. Вдоль боковой стены - от края до края, а если вверх, то до высокого, метра четыре, потолка - установили циклопический, а главное, зеркальный шкаф-купе, и обстановка радовала своей устойчивой плотностью. Все выглядело так же вещественно, как если бы Ямщик явился по вызову, а не проник в квартиру Веры самовольно, на манер обычных гостей, открыв дверь - ну хорошо, дубликат двери! - и распушив дымные хвосты от копии к оригиналу.
- Эй, хозяева?
Кого я зову, подумал Ямщик. Зачем?
Родители Веры его в любом случае не слышали. Слышала ли Вера? Впервые Ямщик явился незваным и не знал, какие правила действуют в этом случае. Ничего, сейчас разберемся.
- Веди себя прилично, - велел он Арлекину.
Ага, читалось на кошачьей морде. Ага, щас.
Из взрослой спальни, расположенной дальше по коридору, неслись приглушенные голоса. Папа с мамой, отметил Ямщик. Дома. Где Поля? Слышу, на кухне. Он принюхался: пахло куриным бульоном и луком. Мелко нарезанным, а может быть, даже перетертым в блендере луком. Тефтельки из курицы, из белого мяса. Диетические. Бабушка готовила для меня, когда я болел, и кидала в бульон, где плавали кружочки вареной моркови.
Эй, Вера, ты чего?
Он уже понимал, чего. Со вчерашнего визита, случившегося в первой половине дня, когда подвиги Гарри Поттера приняли монструозный характер, Вера - чудо из чудес! - больше не выдергивала Ямщика к себе. До вечера он радовался внезапной свободе, как радуется молодая пара, если старики забирают внука из детского сада, да еще с ночевкой, освобождая молодежь от родительской каторги. Ночью Ямщик занервничал, но списал это на возбуждение после встречи с гнусом. Утром сердце забило тревогу, и холодный душ разума не совладал с сердечной горячкой. К обеду Ямщик выяснил, что стоит на знакомой вдоль и поперек улице, а раз стоит, то нечего корчить невинность, давай по лестнице, дальше видно будет.
Зинке он велел ждать у подъезда, а если проголодается, то терпеть. Если уж совсем невтерпеж, так напротив, в подвале, тренажерный зал. Посиди там, полегчает. Экспериментальным путем Ямщик успел выяснить, что в тренажерках Зинка - даже если она не облизывает ничьи бритые, в красных складках, затылки - веселеет, делается бодрей, а на щеках объявляется слабое подобие румянца.
- Ты поняла?
Зинка поняла.
- Ты хорошо поняла?!
Зинка поняла хорошо.
В детской царил сиреневый полумрак. День выдался погожий, но солнце зря лизало задернутые шторы - Зинка, кыш с твоими ассоциациями! - потому что в комнату проникал лишь слабый рассеянный свет, окрашенный в тона цветущей азалии. В детской Ямщик оказался впервые: Вера принимала его, если так можно выразиться, в гостиной, столовой, на балконе, на кухне, случалось, что и в ванной - кто же стесняется собственного отражения?! - но в свою отдельную комнату, какой способен похвастаться далеко не каждый ребенок, Ямщика не приглашали. Почему? Кто ж ее знает, стрекозу? Охвачен неясным, чертовски подозрительным смущением, Ямщик замер на пороге. Зато Арлекин не растерялся - шмыгнув между ног хозяина, кот рыжей молнией преодолел расстояние до кровати, запрыгнул на нее и свернулся клубком поверх одеяла, в ногах у спящей Веры. Ноги вряд ли что-то почувствовали; впрочем, коту это было без разницы.
На прикроватной тумбочке лежал термометр в футляре. Вокруг него, как соратники у тела павшего бойца, сгрудились флаконы с пилюлями, пакетики с порошками и стакан черносмородинового, судя по запаху, компота.
- Все ясно, - вслух произнес Ямщик.
И повторил:
- С вами, барышня, все ясно.
Его не услышали. Сон ли был тому причиной, или без вызова Ямщик числился для Веры, как и для прочих добропорядочных граждан, в нетях[9] - стоит ли докапываться до причин? Ямщик вспомнил отца, большого любителя выяснять постфактум, где сын мог простудиться, от кого подхватил заразу, как будто это способствовало выздоровлению. Мама раздражалась, вмешивалась в дедуктивный процесс, слово за слово, и начинался скандал, а гриппующий Борька Ямщик с беспомощной злостью кусал губы, не в силах помешать ссоре.
Вера заворочалась, перевернулась на другой бок. Одеяло сползло с острого детского плеча, и край ночнушки тоже сполз. Дернув плечом, будто на него села муха, Вера шумно задышала ртом: нос, очевидно, был заложен. Не просыпаясь, девочка взмахнула рукой - раз, другой - хлопнула ладонью по тумбочке, схватила зеркальце, которого Ямщик поначалу не приметил, и сунула его под подушку. Дыхание выровнялось, даже нос, кажется, попустило. Нафтизин, подумал Ямщик. Этот, как его… Хэпилор. Полоскание из хлорофиллипта. Парацетамол. Знай простуженный люд секрет выздоровления - аптеки бы разорились. Ну, или торговали бы одними зеркалами.
- Свет мой, зеркальце, - хрипло произнес Ямщик.
Он не знал, к кому обращается. Не знал, о чем просит.
- Ничего. Это грипп. Сейчас кругом грипп.
Вера что-то промычала, словно в ответ. Нет, простонала. Бывают такие выдохи, которые сами собой превращаются в стон.
- Врача вызывали? Что говорит?
Наверняка вызывали. Тут к гадалке не ходи.
- Где ж ты ее подхватила, заразу?
Ага, обрадовался Ямщик-отец, кларнетист и фанатик гладкого бритья. Где-то там, далеко, он ликовал, словно анализ ДНК окончательно подтверил его отцовство над подозрительным Борькой. Моя кровь! Сынуля, давай вместе: где же ты заразилась, Верочка? В школе? На улице? По̀ля вирус занесла?! Надо выяснить, обязательно надо, иначе не полегчает…
- Три дня. Если температура будет держаться больше трех дней, пусть тебе дадут антибиотик. Ты когда затемпературила? Вчера, к ночи? Когда я был у тебя, ты ходила бодрячком…
Слово "ходила" больно царапнуло язык.
- У вас есть аугментин? Если что, начинай пить с пятницы. Хотя не думаю, что он понадобится, - говорить, зная, что тебя не слышат, было неловко, а главное, бессмысленно. Молчать было невозможно. - Ты спи, во сне болезнь дохнет…
С неудовольствием Ямщик отметил, что изъясняется словами двойника, хлопочущего над больной Кабучей. Отец с его манией выяснять источник вируса, двойник с его взглядами на антибиотики - кто еще? Кто сидит в Борьке Ямщике, блудном принце зазеркалья? Кто только и ждет повода, чтобы выскочить наружу, оседлав пружинку, как чертик из табакерки?
Чертик. Бес. Нет, это лишнее.
Выскочить из табакерки, чтобы загнать в табакерку конкурента.
Нет, это тоже лишнее.
- Спи, отдыхай. Вот и Арлекин с тобой полежит. Ты потом скажи, чтобы ему дверь открыли. Если станет проситься, орать у дверей - пусть откроют. В первый раз, что ли? Он меня сам найдет, тут близко. Не потеряется, старый башибузук… Знаешь, кто такой башибузук? Сорвиголова, вот кто. Я одну книжку так хотел назвать: "Башибузук". Издатель запретил: мол, публика не поймет, публика не в курсе. Незнакомые слова публику раздражают. Назвали: "Лейтенант Сорвиголова". Хотели сперва капитана, но тут уж я встал стеной. Спи, не обращай внимания…
Не оглядываясь, он вышел в коридор. Во взрослой спальне, кажется, ссорились. Теряясь в догадках, зачем он это делает, Ямщик двинулся на шум ссоры. Велеть родителям заткнуться? Вера, мол, заснула, не будите? Сказать-то можно, сказать можно все, что угодно. Когда тебя не слышат, когда тебя, считай, не существует - говори, не хочу, хоть язык до корня сотри!
- Да, я была у Модеста!
- Зачем ты ходила к Модесту? Мы же договаривались, что пойдем все вместе, когда Верунчик выздоровеет! Почему ты вечно…
- Я вечно? Это я вечно? Я вся на нервах, места себе не нахожу!
- А у Модеста нашла?
- Представь себе!
- И что он тебе сказал? Что он тебе мог сказать без обследования?!
Врач, понял Ямщик. Готовят к операции?
- Всё он мне сказал! Нормальные игры в ее возрасте, нет причин для беспокойства…
- Нормальные?! Ребенок беседует с зеркалом!
- Ну и что?
- Ничего! Просто прекрасно! Ребенок общается с собственным отражением! Нормальные игры, нет причин для беспокойства! Модесту самому нужен психиатр! Помнишь, что было, когда я попытался отобрать у нее зеркальце?! Нет, ты помнишь эту истерику?!
- Отлично помню. А еще я помню, что через пять минут она успокоилась.
- Конечно, успокоилась! Она заперлась в ванной, устроилась напротив стенного зеркала и стала выяснять, что значит "вектор"! Они в школе, оказывается, еще не проходили векторы!
- А зачем выяснять, если уже проходили?
- Издеваешься?
- Ни капельки. Между прочим, ты сам позже вернул ей зеркальце. Никто не заставлял тебя это делать.
- Я что, идиот? Какой смысл прятать от дочери карманное зеркальце, если она прекрасно болтает с зеркалом в ванной, в гостиной, с дверьми шкафа-купе, наконец?! С любым зеркалом вообще! Помнишь твою пудреницу?
- Помню. Она выясняла у пудреницы, что значит "нестояк". Ты говорил по телефону с Артемом, жаловался на нестояк, а Верунчик услышала. Ты очень громко жаловался. Она обсудила с пудреницей твой нестояк и посоветовала тебе супер-капсулы XL. После этого ты сразу вернул ей любимое зеркальце.
- Ты что, всерьез думаешь, что ей отвечала пудреница?
- Нет, конечно. Ей отвечал интернет. Она всё выяснила заранее, а тебя она попросту разыграла. Верунчик - ребенок, развитой не по годам…
Взрослую спальню оформили в шоколадных тонах. Обои, шторы, мебель, люстра - от черного, горького с повышенным содержанием бобов какао, до молочного, светло-коричневого. Отец Веры сидел на кровати, голый по пояс. Крупный от рождения, обладатель широкого деревенского костяка, за годы малоподвижности и отменного питания он набрал лишний вес, обзавелся внушительным животом. Аристократическая бородка "а ля граф де ля Фер" забавно контрастировала с купеческим обликом. Сейчас бородка обиженно подрагивала: отец сердился и не знал, как дать выход обиде.
Верина мама, одетая в темно-розовый халат из велюра, с иронией наблюдала за мужем. Халат делал ее больше, чем на самом деле, то есть очень большой. Отложной воротник, широкие манжеты рукавов, декорированные эффектным кружевом; длинный, небрежно завязанный пояс - не женщина, праздничный торт.
- Сенечка, Модест - умница. Он профессионал, нравится тебе это или нет. Зачем нам таскать Верунчика на сеанс, зачем нервировать ребенка? Модест скажет тебе то же самое, что и мне. Девочка разговаривает с зеркалами? В ее возрасте, а главное, в ее положении, - слово "положении" мать выделила голосом. На отца это подействовало, как холодный душ, - естественна любая игра, где в наличии поиск собеседника, друга, спутника-невидимки. Верунчик общительна в школе? Да. У нее есть реальные приятели и подруги? Да. У нее отличное настроение? Да, тыщу раз да. Не переживайте, сказал Модест. И ребенка не мучьте зря. Наиграется, вырастет, перестанет.
- Наверное, ты права. Извини, вспылил. Кстати, я договорился с Вайнбергом. Он берется оперировать Веру.
- Вайнберг? Мы уже не летим в Израиль?
- Я звонил в Тель-Авив, Гоше. Гоша сказал: Вайнберг - лучший вариант. В Израиль мы улетим на реабилитацию. Гоша предлагает "Бейт Левинштейн", у него там связи. Двадцать минут от Тель-Авива, специалисты экстра-класса…
Операция, подумал Ямщик. Реабилитация. Обождать, пока ситуация прояснится? Чего там ждать, я ведь сам отвечал: будет ходить. Или все-таки пусть сначала Вайнберг, Гоша, "Бейт Левинштейн"? Бес тянет резину, ходит вокруг да около. Но ведь и я тяну? Чем же мы тогда отличаемся друг от друга?
Все, хватит. Пора решаться.
2
Взять ее, Зинка!
Мороз пощипывал, снег поскрипывал.
Мороз - нос и щеки, снег - под ногами.
Раньше Ямщик устроил бы себе жесточайший разнос за такие словесные пируэты, а сейчас ничего, шел да улыбался. Сугробы, груды сокровищ Али-бабы, искрились на солнце, играли мириадами блесток. В воздухе стояли, толкались, перекрещивались радуги - праздничная канитель, тончайшая ледяная пыль до отказа заполнила мир волшебным рождественским сиянием, хотя оба Рождества, и католическое, и православное, миновали. У Ямщика слезились глаза. Это ничего, это ерунда, главное - все вокруг материальное, надежное, безопасное. Безопасное! Даже когда идет снег. Снег вам не дождь, снег - другое дело…
Снегопада не было. Что же до наполнявшей воздух нестерпимо сверкающей взвеси - это была всего лишь иллюзия. Одна из множества оптических иллюзий зазеркалья; в качестве приятного исключения, безвредная. Ямщик полагал ее побочным эффектом от пересечения и наложения бесчисленных микро-отражений в миниатюрных ледяных гранях. Из чего состоят сугробы? То-то же!
Так ли это на самом деле, он не знал.
Напротив знакомой арки Ямщик остановился. Протер глаза, зажмурился, постоял с минуту, унимая резь под веками. Ну, здравствуй, "Красотка"; в смысле, парикмахерский салон "Beauty". Сколько же мы тебя не навещали? Месяц? Два? С того самого дня, когда Ямщик с Дашкой-хулиганкой обзавелись персональными контактами, он не заходил в салон, да и Дарью, кстати, больше не видел.
Зайти?
И внутренность арки, и ступеньки входа благодаря сугробам-отражателям не вызывали сегодня ни малейших опасений. Вообще-то Ямщик намеревался заглянуть в супермаркет, облюбованный из-за количества зеркал на панелях и в витринах - пополнить запас продуктов для себя и Арлекина. Но это успеется, времени полно. Зайти, присесть в удобное кресло, дать отдохнуть глазам, а то уже огненные круги роятся…
И под пыткой, вопя на дыбе с вывернутыми суставами, он не признался бы в остром кошачьем любопытстве. Кресло? Отдых? Жалкий предлог! Кому ты врешь, Ямщичок? Тебе ведь так и свербит разузнать: как там Дашка? Раскрутила парикмахершу на "менку"? Или всё еще окучивает, резину тянет, как и ты?
- Ну, свербит. Где свербит, там чешут…
Чего я хочу больше, подумал он. Чего? Выяснить, что Дашка уже махнулась с Люськой местами? Получить болезненный пинок: ты, болван, ворон ловишь, а люди жизнь устраивают! Или мне охота убедиться, что Люська - по-прежнему Люська, а значит, Ямщик, не гони лошадей? Помнится, старик Шекспир говаривал: что нам Гекуба, и что мы Гекубе?!
За спиной скрипнули шаги. Зинку Ямщик узнал на слух, по походке.
- Жди здесь. Я быстро.
В ответ Зинка замотала головой. Глаза-пуговицы с собачьей преданностью уставились на благодетеля: "Я с тобой!" И не слезятся ведь, глаза-то!
- Тут жди!
Зинка мотала головой, как заведенная.
- Ладно уж, - снизошел Ямщик. - Пошли.
После тренажерки Зинка выглядела сытой и умильно-благостной, насколько может быть благостна зомби. Проблем с ней не будет, решил Ямщик. Что же до Арлекина, то кот подрядился в домашние доктора, способствуя излечению Верунчика своим здоровым сном поверх пациентки. За него Ямщик не беспокоился.
Парикмахерша Люся была на месте: завершала поединок с буйной шевелюрой юного оболтуса. Оболтус кипел от гормонов, уши его напоминали пунцовые локаторы. Будто невзначай, парикмахерша задевала плечо клиента грудью, локоть - крутым бедром, а руки ее возились с чужими кудрями гораздо нежней общепринятого в сфере косметических услуг.
Похудела она, что ли?
- Дарья?!
Парикмахерша и ухом не повела. Дались мне эти уши, разозлился Ямщик. Ножницы с залихватским вжиканьем мелькали, блестели, щелкали. Когда бы Дашка успела так наловчиться? Ей битой размахивать, не ножницами… Или ей Люськины навыки передались?
- Люся?
Ноль внимания. Ямщика бросило в жар, на лбу выступила испарина. Он должен выяснить, кто перед ним! Кому должен? Должен, и всё! Пальцы не слушались, Ямщик с трудом расстегнул пуховик. Шагнул ближе, навис над лопоухим парнем:
- Дашка, ты?
Он втиснулся между креслом и зеркалом. Ноги въехали в клиента, но сейчас Ямщику на это было плевать.
- Дарья! Ты меня видишь?
Взгляд блондинки равнодушно скользнул по Ямщику - по отражению парня в зеркале? - и вновь уткнулся в макушку оболтуса.
"Не видит? Не слышит? Или притворяется, зараза?! Не видит, потому что Люська? Потому что Дашка?! Сохраняют ли те, кто вернулся, способность видеть зазеркальцев?"
Двойник его видел. Не то слово, видел - задницей чуял! О Вере и речи нет. А посторонний человек? Ранее отметившийся в зазеркалье? Скрипя зубами от злости и бессилия, Ямщик выбрался из тесного пространства. От дверей на него с сочувствием смотрела Зинка. Помочь мертвячка ничем не могла, но хотя бы не мешала, и на том спасибо.
Хотя почему это - не могла?!
Прежде чем перейти к экстремальным методам, он честно предпринял еще одну попытку. Встал рядом с блондинкой, замахал руками, как ветряная мельница; с интонациями старорежимного диктора новостей произнес:
- Дарья! Это я, папик! Не хочешь отвечать, просто мигни. Левым глазом. Слышишь, Дашка?!
И не выдержал, сорвался на крик:
- Мигни мне! Мигни! А то хуже будет!
Парикмахерша в последний раз щелкнула ножницами, отстранилась и с удовлетворением оглядела фронт работ. Отложила ножницы, взялась за пульверизатор.
- Я тебя предупредил! Теперь пеняй на себя!
Он обернулся к зомби:
- Зинка, иди сюда!
Мертвая женщина послушно заковыляла к нему.
- Эй, Дашка! Видишь, кто со мной?!
Парикмахерша включила фен. Под басовитый гул занялась укладкой.
- Зинка, обед! Кушать подано.
Зинка остановилась.
- Давай, лижи ее. Можно! Я разрешаю!
Если Дашка водит "папика" за нос - от зомби она шарахнется на рефлексе. Ямщик ждал, Зинка перетаптывалась с ноги на ногу, виновато косилась на грозного хозяина - словно не понимала, чего от нее хотят. Не понимала - или отказывалась понимать?!
- Взять ее, Зинка! Фас! Лижи, я сказал!
Не двигаясь с места, покойница глядела на него со странной смесью вины и укоризны. Любые чувства - тени, призраки чувств - с великим трудом проступали на восковом лице женщины, но за полгода Ямщик научился различать едва уловимые оттенки Зинкиных переживаний. "Что же ты, благодетель, так со мной? Я как собака, только не собака. И рада помочь, да не могу, прости…"
Стыд ошпарил Ямщика: словно ковш кипятка в лицо выплеснули.
- Прости, Зинка, - буркнул он, отводя взгляд. - Погорячился. Нервы. Извини дурака. Ты лизни ее, хорошо? По-человечески прошу: пожалуйста!
Зомби поникла плечами.
- Лизни разок! Чего тебе стоит? Не бойся, от этой кобылы не убудет! Ну давай, а?
Ссутулившись, женщина заковыляла прочь, к выходу.
- И ты, Зинка?! - в сердцах бросил Ямщик.