Страх божий сменился страхом человеческим, подумал тогда я. Человек оставил далеко позади карающий божественный промысел и… взвалил на свои плечи всю тяжесть ответственности за свершения… Но разве не сказано о волосе, что не упадет он с головы без воли на то божьей? И не пора ли понять, что всеразрушающая мощь современного оружия не что иное, как нынешняя десница божия? Что же это, господа, жизнь будет идти вперед и вперед, а в распоряжении бога вы по-прежнему оставите кухню с котлами и чертями? А бомба атомная - это у человека, и бог ни при чем? Ведь этак, желая того или не желая, вы сделали человека сильнее божественного промысла!
Все это я и высказал своему собеседнику, сидя под полосатым тентом на балконе его уютного шале.
- Спаситель сказал - не мир, а меч, - продолжал я. - Это общая формула, данная на все времена. И мы, если дорожим действенностью религии, должны принимать эти слова Христа как свидетельство того, что карающее людей оружие во все времена освящено самим богом … Вот как я это понимаю.
Слегка покачиваясь в соломенном кресле, Дингл задумчиво покусывал травинку. Прошло некоторое время, прежде чем он заговорил.
- Это очень глубокие мысли, очень глубокие, -произнес наконец Дингл. - Вы хотите сказать, что мы не можем считать себя ответственными, что мы не более как будущие исполнители воли божьей…
- Да, - не дал я ему договорить. - Я хочу сказать, что нам надо уступить богу карающие силы… Те, что молятся в церквах, должны знать - их ждет не жалкая кухня в преисподней, в которую неизвестно, попадут ли они. Их ждет ад, настоящий ад нашего передового века. Не чертей рисуйте им на стенах храмов, оставьте это для детей! Покажите им то, что их ждет, если их настигнет карающая десница. В церкви, в церкви покажите им взрыв водородной бомбы! Вы меня поняли? Бог ли создал нас по своему образу и подобию или мы по своему подобию создали бога, - уравняйте его возможности с нашими. Не унижайте его, не подавляйте своей силой! Вы меня поняли? И заметьте, как только вы это сделаете, вы снимете с себя ответственность.
- Передать атом в руки бога? - улыбнулся Дингл.
- Да, в те руки, из которых вы его получили. Ведь сказано: и волос не упадет, а здесь… Зачем же брать на себя такое? Чтоб могло возникнуть сомнение - можно было обойтись без этого?…
Лакей в светлой куртке поставил на стол ящик с сигарами.
- Божественный промысел… - продолжал я, прикуривая.- Мне рассказывали, что при первых испытаниях атомной бомбы уцелели козы.
- Вам рассказывали! - прервал меня, смеясь, Дингл. - А сами вы не помните? Это произошло не столь уж давно. ^
Меня обдало жаром.
- Помню, разумеется помню, - поспешил я заверить моего собеседника. - Вы часто читаете библию? Заметили вы, сколько там коз, ягнят; все там пасут стада… Козы - это библейские животные, о них не зазорно упомянуть в церкви. Вот бомба неслыханной силы, а козы - ничего, травку в это время жуют… Почему так? Все в руках божьих, все… А если понадобится образумить заблудших и сбросить на них кару божью - это не более как выполнение воли пославшего нас… Вот как я себе представляю бога нашего века. Я добрый христианин и, разумеется, в бога свято верую.
Глава 12
ГОЛУБОЙ ДОГ
Этот воскресный день я решил посвятить делам.
Только я расположился за столом, как дверь в гостиную, где я любил работать, открылась и в комнату быстро вбежал огромный голубой дог. Прежде чем я успел удивиться, дог бросился ко мне и лизнул мою руку, потом, обогнув кресло, собака лизнула и вторую руку. И тотчас же на пороге раздался голос Гарри Гента:
- Вот видите, пес сразу узнал в вас хозяина!
Гарри притянул к себе дога за ошейник, но пес продолжал рваться ко мне.
- Хорош пес, Гиль? Красавец! Я за него отдал, вы не поверите, а если и поверите, не оцените, я отдал за этого проклятого пса знаете кого? Сына Стрелы и Пегаса! Это же знаменитая пара, бесчувственный вы человек! Хорош дог, а? В нем есть что-то царственное… Цезарь, сюда!
Но Цезарь, возбужденно махая хвостом, уже снова лизал мои руки. Я погладил его глянцевитую шерсть и почувствовал к этому животному что-то похожее на нежность или на благодарность - в нынешнем веке это было первое живое существо, которое отнеслось ко мне бескорыстно. Гент будто прочел мои мысли.
- Не обольщайтесь, Гиль, - паясничал Гарри, у Цезаря отличный нюх на деньги, потому он к вам и тянется. Я его обучил одной штуке, смотрите!
Гарри вынул из кармана толстую пачку денег.
- Смотрите… Цезарь!
Цезарь повернулся вокруг своей оси, лег на брюхо и, тихонько поскуливая, пополз к Гарри. Обо мне он забыл.
- Видите? - хохотал Гент. - Какая умница! Его бы научить еще говорить - и хоть посылай на биржу… Поняли, почему я не пожалел сына Стрелы и Пегаса? Какой жеребенок!
- Продайте мне собаку, Гарри…
- Так я за тем и пришел. Собаками я не торгую, это не лошади и не акции. Берите Цезаря, я вам его дарю и еще ошейник в придачу. Взгляните, какой ошейник!
Ошейник был великолепен. Серебряный узор тонкой работы матово поблескивал на фоне глянцевитой шерсти дога. Я принял подарок, и Гарри понял, что наши отношения окончательно восстановлены.
После несчастной операции на бирже, стоившей мне миллионов, у меня сохранилось раздражение против Гарри Гента. Я хоть и продолжал с ним встречаться, но отстранил его от всех моих дел. Однако как раз в эти дни мне понадобились услуги моего энергичного друга.
Речь шла все о том же строптивом Вилькинсе, с которым надо же было наконец покончить. Я решил прибегнуть к помощи Гарри. Гарри охотно согласился.
- Не беспокойтесь, Гиль, старик еще просить нас будет, на брюхе ползать, вот как Цезарь!
- Когда вы к нему поедете, Гарри?
- Да сегодня же вечером.
* * *
Я уже собирался идти спать, когда позвонил Гарри. Он был в крайнем раздражении.
- Старый осел! - неслось из трубки.- Да не вы - Вилькинс! Ничего не получилось, Гиль, но он от нас все равно не уйдет…
Увы, он ушел в ту же ночь.
Утром газеты сообщили, что в час пополуночи скоропостижно скончался от разрыва сердца Габриэль Вилькинс, Среди многочисленных статей, посвященных этому событию, было и интервью с Гарри Гентом, последним посетителем покойного. Господин Гент нанес Вилькинсу визит за час до его горестной кончины. Гарри сообщил, что господин Вилькинс был в этот вечер очень оживлен, интересовался последними дерби и весьма лестно отзывался о конюшнях Гарри.
- Ваши лошади, мой милый Гарри, составляют гордость и славу нашего спорта! - так сказал мне на прощание господин Вилькинс. Это были последние слова, которые Габриэль Вилькинс произнес на земле. Я счастлив, что они были обращены ко мне и моим питомцам.
Так рассказывал Гарри о своем роковом визите.
Смерть Вилькинса устранила единственное препятствие, мешавшее мне завладеть текстильными фабриками Айландии. Наследники старого упрямца были люди покладистые. При некотором усилии с моей стороны они согласились на мои условия. Я становился фактическим хозяином фирмы. Сохранялось ее название, и небольшая часть акций оставалась у Вилькинсов.
После этой столь удачно проведенной операции Гиппорт выразил мне свое одобрение.
- Это большая удача, Тук, - сказал Гиппорт, когда я известил его, что айландская текстильная промышленность в большей своей части перешла в мои руки.
- Вы хорошо устроили это дело и, главное, без шума…
Глава 13
ПРОБКОВЫЙ ПОЯС, СВИСТОК И ПОРОШОК ОТ АКУЛ
Я решил ехать в Виспутию. В Айландии мне все не нравилось. Здесь хотя и стояли наши войска, но им не удавалось навести порядок и покой.
Войска наши были введены во многие страны, но это не мешало проникновению в них гибельных идей.
Слишком часто бастовали рабочие. Они всегда это делали. Я помню, забастовки были и сто лет назад. Уже тогда рабочие требовали, чтоб им больше платили. Удивительно, ведь с тех пор как существует мир, в нем есть богатые и бедные, но привыкнуть к этому не хотят! Я совсем не против того, чтоб все были богаты, но тогда кто же будет работать? Я думаю, что проявление божественного промысла сказывается и здесь. Бог, создав много людей, сделал так, чтобы денег не для всех хватило. Иначе на земле был бы полный беспорядок.
Казалось, каждому свое: правительствам - управлять, рабочим - работать. Но с этим они как раз и не соглашались, бросали работу на заводах и шли к парламентам со своими требованиями. Этих людей было слишком много, чтоб не обращать на них внимания… А конгрессы, на которые они собирались и где решали - не надо вооружаться, не надо готовиться к войне, всегда должен быть мир! А вы слышали когда-нибудь, чтоб люди ложились на рельсы, преграждая путь поезду с оружием? Да, да, так было в этот смутный век!
Я уже твердо знал - надвигается катастрофа и, если еще есть возможность спастись, надо торопиться. Торопитесь! - буду я кричать в Виспутии в парламенте, в конторах, со страниц газет - то-ро-пи-тесь!..
В Виспутию меня влекло и желание встретиться наконец с моим компаньоном Уоджером, завязать с ним личные отношения, столь полезные для деловых людей.
Цезарь, мой славный дог, должен был меня сопровождать. Я все более и более привязывался к этой замечательной собаке и никогда с ней не расставался. Если я решу снабдить эти записки моим портретом, то помещу тот, где я изображен со своим догом, В конторе, на деловых заседаниях дог ложился у моих ног, как будто охраняя, и, навострив уши, внимательно слушал, время от времени поглядывая на меня. Мой друг, мой единственный друг!..
В этом веке деловые люди жалели тратить время на переезды - они летали. Я же испытывал страх перед таким способом передвижения - он мне казался не столь уж надежным. Гарри Гент подтрунивал надо мной. Для того чтоб меня успокоить, он принес некий статистический справочник, в котором было подсчитано решительно все, что есть в мире и что в нем происходит. Среди разного рода полезных сведений о том, сколько приходится на квадратный метр территории, включая бесплодные пустыни, брюнетов и блондинов, людей с шестым пальцем на правой руке и без мизинца на левой, я нашел и точный подсчет всяких бед, подстерегающих людей. Убийства, самоубийства, банкротства, ограбления - цивилизованный мир в цифрах выглядел истинным Содомом… И на каждого его обитателя было припасено столько взрывчатки, что ее с избытком хватило бы, чтобы взорвать средней величины город! Об этом тоже свидетельствовала цифра.
По сравнению с этими тысячными, миллионными цифрами число авиационных катастроф было столь ничтожным, что небо представлялось надежным убежищем от земных страданий… И я решил лететь. Следовало как можно лучше себя обезопасить. Гарри Гент, сам не же" лая того, подсказал мне, как это сделать.
Гарри рассказывал, как он однажды летел через океан на самолете одной чрезвычайно предусмотрительной авиационной компании.
- Перед полетом всем пассажирам, и в том числе, конечно, мне, дали пробковый пояс, свисток, фонарь и порошок, который почему-то не переносят акулы, - рассказывал Гарри.- Представляете, Гиль, эту захватывающую картину - я падаю в океан. Пояс не дает мне утонуть, и я с комфортом располагаюсь - зажигаю фонарь, беру в рот свисток и, посвистывая, посыпаю океан порошком, что выводит из себя встречных акул. Наконец, на мой свист откликается ближайший корабль и, провожаемый сардоническим хохотом обманутых в своих ожиданиях акул, я перебираюсь на его борт. Клянусь, я немного жалел, что этого не произошло. Я благополучно приземлился, так ничего и не испытав. На небе, Гиль, стало теперь так же скучно, как и на земле. Там ровно ничего не происходит.
Гарри мог шутить такими вещами! - не впервые удивлялся я беспечности моего друга. Я же во всем этом не видел ничего смешного. В тот же день я велел Перси купить для меня пробковый пояс, фонарь, свисток и порошок от акул. Однако во всем Вэлтауне не оказалось этого спасительного порошка. Выручил Гарри. Он принес мне пакет с едко пахнувшим белым порошком, этикетки на пакете не было. Гарри не пользовался у меня доверием, но не было иного выхода, и я принял его подарок.
Наступил день отлета. На аэродром меня провожал Перси. Впервые я так близко видел эти умеющие парить в воздухе, в небе, машины - самолеты! Они стояли группами, повернув друг к другу свои огромные клювы, распластав крылья, как чудовищные птицы в ожидании корма.
Если бы меня спросили, что больше всего поражало в этом веке, я не колеблясь ответил бы - невозмутимость его людей. Люди этого удивительного века ничему не удивлялись! Вот те, что собирались забраться на несколько километров в небо, они стояли у самолетов и разговаривали, шутили, смеялись совершенно так же, как это было в мои времена в Эллсе, когда с почтовой станции, которую содержал старый Ивенс, отправлялся в дальний путь дилижанс.
Я тоже попытался принять безразличный вид, хотя испытывал острое волнение. Тут я заметил, что привлекаю внимание; кажется, надо мной даже смеялись. Наверное, смеялись над висевшим у меня на шее фонарем и свистком и над пробковым поясом, который нес Перси. Порошок от акул лежал в кармане моего пиджака.
Перси, заметив, как я взволнован, проводил меня до самого кресла. Здесь мы распрощались. Я прикрепил себя ремнем к креслу и огляделся. В самолете было светло и уютно, я выглянул в иллюминатор, он находился над самым крылом, и вдруг увидел написанные на нем краской обычные слова. "Управление заслонкой" - было написано на крыле. И мне вспомнился Элле и печь в спальне, в которой один я умел задвигать капризную заслонку, но и мне редко удавалось это сделать без того, чтобы не испачкать руку. Я почувствовал, как меня оставляет сковывавшее мое сердце, все мои члены напряжение. Я уже спокойно смотрел, как за иллюминатором поворачивалась и дыбом вставала земля, и думал о том, что все в этом веке, показавшееся мне столь необыкновенным и сложным, на самом деле не что иное, как новое сочетание самых обыкновенных, простых вещей, вот как эта заслонка, составляющая часть этого чуда - самолета. Окончательно успокоившись, я задремал.
* * *
Напоминаю моим читателям - я не выбирал для себя этот век. Если бы я попал в любой другой, со мной не случилось бы того, о чем я сейчас расскажу. Веком раньше люди еще не летали подобно птицам по небу, веком позже на небе будет, наверное, столь же безопасно, как дома у своего камина. Но в этом веке… Лучше уж я расскажу по порядку.
…Кто-то силой схватил меня за шиворот, и я проснулся. Надо мной стоял бледный, с перекошенным лицом второй пилот.
- Быстрее, быстрее, - говорил он, что-то на меня напяливая.
Рывком он поднял меня с кресла и поволок к двери. Я увидел ставшую передо мной стеной землю и вдруг полетел вниз. И сразу же что-то с силой рвануло меня вверх, и надо мной раскрылся купол парашюта. Я видел, как из самолета вываливались члены экипажа, кто-то из них прижимал к себе моего бедного дога. Порыв ветра отнес меня в сторону - теперь вокруг меня никого не было, а подо мной был океан…
В смертельном ужасе я закрыл глаза, я их открыл только тогда, когда, с головой окунувшись в холодную воду, перекувырнулся и был выброшен на поверхность - это сработал мой пробковый пояс. Какое счастье, что я оказался предусмотрительным и запасся всем необходимым для столь опасного путешествия!
Мешал парашют, его стропы стесняли движения. Мне понадобилось немало времени, чтобы с помощью перочинного ножа отрезать стропы. Неосторожным движением я задел и разрезал пояс. Теперь надо было его поддерживать, чтобы он не свалился. Я зажег свой фонарь, хотя было еще светло, и, не переставая все время свистеть в свисток, медленно продвигался к далекой кромке берега. Не был забыт и порошок от акул, я бросил его в воду, но он тут же камнем ушел на дно - Гарри меня, конечно, обманул.
Стало смеркаться, потом надвинулась тьма, а я все плыл и плыл. Силы мои были на исходе. Наверное, я потерял сознание. Очнулся, когда пробковый пояс свалился с меня, и я стал тонуть. Холодные воды Изумрудного океана сомкнулись над моей головой.
Вокруг сновали невиданные пучеглазые рыбы. Одна из них взглянула на меня стеклянными глазами и вдруг заговорила:
- Посмотрите, что нам привалило! - сказала рыба.
Ей ответила гладкая, плоская рыба:
- Если из-под нашего носа не утащит эту добычу старый Джон. Его сети где-то рядом. Но от этого утопленника пахнет тухлятиной, хоть он еще жив.
- Да, - ответила пучеглазая. - Он протух, уйдем отсюда поскорее!
И, вильнув хвостами, рыбы стремглав уплыли.
Все было кончено. В моем мозгу мелькнули обрывки молитвы, и тогда меня подхватил мой ангел-хранитель.
- Ты вовремя надумал помолиться, - сказал он. - Но куда же ты забрался! Из-за тебя я промочил крылья, не знаю, как взлечу.
Но он взлетел, и, сидя на его спине, я полетел в бесконечность. Вокруг стояла кромешная тьма, я едва различал белевшие у самого моего носа нежные перья крыльев ангела.
Не знаю, сколько мы летели, - за пределами земного бытия нет времени. Я успел вздремнуть и проснуться. Стал размышлять - куда песет меня мой ангел?
Я был добропорядочным виспутинцем, посещал церковь, в меру помогал бедным и мог рассчитывать, что попаду в рай. Но я был богат, а в писании сказано: легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому в рай.
Я слегка дернул перо ангела.
- Сиди смирно! - прикрикнул он.
- Прошу прощения, но я хотел напомнить, что я был добрым христианином…
- Не имеет значения, - буркнул ангел.
- Посещал церковь…
- Не имеет значения…
- Помогал бедным…
- Это тебе не поможет.
- По неужели только потому, что я богат, я обречен гореть па вечном огне? Где же справедливость?
- Сколько было па вашем счету?*
Я ответил.
- В рай, - сказал ангел - Начиная с десяти тысяч попадают в рай.
Я успокоился.
Но вместо райских врат передо мной возникло большое серое здание. По его фасаду тянулась вывеска, на ней стояло одно слово - Байк.
- Приехали, слезайте, - сказал мой ангел.
Банк был точно такой же, как па земле. Такие же большие, со стеклянными перегородками светлые залы, та же особая напряженная тишина, прерываемая сухим треском арифмометров, над которыми склонились сосредоточенные клерки, за спиной у них нежно белели небольшие крылья.
Меня проводили к директору. Это был очень рослый ангел, и крылья у него были огромные, до потолка.
- Гиль Тук?! - громовым голосом закричал директор. - Кончали самоубийством? Для того ли мы перенесли вас в новый век, чтоб вы в океан прыгали!
- Но я же не виноват… - лепетал я.
Он меня не слушал.
- Обанкротились?! - гремел ангел, не спуская с меня горящего гневом взгляда. - Так-то вы распорядились дарованными вам миллионами!
- Мои дела в отличном состоянии! - нашел я в себе силы возразить.
- Помолчите, Тук, - уже тише сказал директор.- Ваши дела проверят, и тогда берегитесь! - погрозил директор длинным пальцем, на котором сиял и переливался крупный бриллиант. - Ведите его!
- Куда?! - в ужасе закричал я.