Человек на мостках импонировал ему, потому что не боялся его и разговаривал с ним вежливо. Он хотел еще добавить, что тот, кто недавно вылез из окна, тащил на себе узел, да раздумал. Этот умный человек, который не боится привидений, конечно, знает, что почти все люди, появляющиеся на крышах ночью, обязательно тащат узлы.
- Как он выглядел? Вы можете описать его?
- Выглядел как человек, - молвил Чердачник. - Думаю, это был человек. Очень похоже на то.
- Почему вы так думаете?
- Нес узел.
- Ага. Откуда он вылез?
- Отсюда, потом прошел по мосткам и на другой стороне спустился по галереям.
Подпоручик задумался. Он был не дурак. И его, естественно, занимало, что тут делает это чучело и вообще что оно такое. Подпоручик оказался достаточно умен, чтобы не расспрашивать о вещах, которые не сулят ничего хорошего. И ему поручили ловить не чердачных домовых, а чердачных воров. Насчет домовых Старик ничего не говорил.
- Так вы здесь всегда проживаете?
- Всегда, - ответил Чердачник.
Нет, пожалуй, этот человек не так уж умен, если спрашивает о том, что само собой разумеется. Подпоручик присел на мостки.
- Садитесь и вы поближе, чтоб глотку не надсаживать!
Он закурил еще одну сигарету. Из опасения - думал, что такое страшилище, наверно, ужасно смердит.
Чердачник одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние, уцепился лапой за мостки, взметнулся наверх и уселся возле человека с блестящими пуговицами. Подпоручик отметил про себя, что хотя страшилище омерзительно, но, как ни странно, совсем не воняет.
- Видите ли, у меня к вам просьба, - сказал подпоручик. Я попал в трудное положение. Вот вы говорите, что всегда здесь живете, а я не могу, у меня дела внизу. К тому же семья, знаете ли. Парню моему уже восемь месяцев. Вот он, смотрите. - И подпоручик вытащил фотографию.
Чердачник знал, что люди страшно носятся со своими детенышами. Они подчиняются их тиранству, сюсюкают "тю-тю-тю, ти-ти-ти", хотя сами друг другу очень редко говорят "тю-тю-тю" и "ти-ти-ти", и вообще скачут перед своим потомством на задних лапках. Этого Чердачник никак не мог понять, потому что никогда не был детенышем. Теперь он не знал, что сказать, и очень смутился: а вдруг человек не захочет с ним больше разговаривать?
Подпоручик спрятал фотографию в нагрудный карман. Он полагал, что проявил достаточно простых человеческих чувств к собеседнику и можно приступать к делу.
- Короче говоря, мне нужна ваша помощь. Надо узнать, кто обворовывает чердаки, а вам ведь… Конечно, все останется между нами; вы, возможно, имеете на этот счет предрассудки, но в то же время вы обязаны нам помочь.
Он чуть было по привычке не заговорил о гражданском долге, да удержался. Привидение вряд ли можно причислить к гражданам.
Чердачник был польщен: ведь это первый человек, заговоривший с ним.
- Что я могу сделать? - спросил он.
Эти слова казались ему верхом вежливости. Он слышал, как их произносил художник, живший под самой крышей, когда к нему приходил судебный исполнитель. Правда, художник давно умер.
- Мне надо узнать, как зовут вора, - сказал подпоручик, об остальном мы уж сами позаботимся.
- Почему вы его сами не спросите? - удивился Чердачник. Он был наивный и сказал это без всякой задней мысли.
- Ха-ха! Вряд ли я с ним встречусь. У вас больше шансов застукать его.
Чердачник понял, что, установив имя человека с узлом, он принесет пользу человеку с золотыми пуговицами. Но он не понимал, что разделяло обоих. Больше всего он дрожал за свой покой. Ему казалось, что все люди защищают тех, с узлами, он думал так потому, что в ту давнюю ночь, когда один из них свалился с крыши от испуга, много народу пришло на чердак: хотели, наверное, отомстить за упавшего. А Чердачнику меньше всего хотелось, чтобы на его чердаке суетились с факелами и алебардами.
- Что сделал вам тот человек с узлом? - осторожно спросил он.
- Мне - ничего, - улыбнулся подпоручик наивности чудища. - Он просто вор. Берет вещи, которые ему не принадлежат.
Чердачнику никогда ничего не принадлежало. Поэтому он считал, что если у кого-нибудь есть особо ценная вещь, то он должен сам за ней следить. Он попытался как можно вежливее выразить эту мысль. Подпоручика передернуло. Его собеседник оказался не только уродиной, но вдобавок и совершенно аморальным… созданием. Но ничего не поделаешь. Он был ему нужен.
- Штука, видите ли, вот в чем, - стал объяснять подпоручик, - если у кого есть добро, заработанное собственным трудом, то никто не смеет у него это отнять. Хочешь чего-нибудь, будь любезен заработай денежки честным трудом, а следовательно, нельзя отнимать ни у кого и нельзя никого заставлять на себя работать.
Чердачник слушал затаив дыхание. Ему это нравилось. Оказывается, мир куда интереснее, если понять, что им движет.
- А чего еще нельзя делать?
Опять подпоручик несколько растерялся. Не излагать же призраку уголовный кодекс. И времени много потребуется, да, кроме того, в этом подпоручик был не особенно тверд.
- Много чего нельзя, - вывернулся он, - но по большей части вас это не касается. Нельзя воровать ни на чердаках, ни в других местах, убивать нельзя и нельзя говорить неправду. И нельзя обманывать людей, если вы им что-то пообещали, или пользоваться их трудом в корыстных целях…
- И все люди об этом знают?
- Знают-то все, только некоторые нарушают. Это и есть отсталые элементы, и все должны помогать нам пресекать их образ жизни.
Подпоручику никогда еще не приходилось объяснять таких вещей, и потому он объяснял так, будто разговаривал с малым ребенком.
Теперь Чердачнику стало ясно: все люди, которые за долгие годы прошли мимо него с узлами на спинах, были "отсталые элементы", и он пожалел, что не знал этого раньше. Он сказал себе, что тот, кто как-то давно свалился с крыши, испугался его потому, что был "отсталый элемент", а этот, с пуговицами, его не боится, потому что он человек хороший и наверняка не делает ничего такого, чего не подобает хорошим людям.
Следствием таких рассуждений явилось самоотверженнейшее предложение, на какое он только был способен:
- Когда он еще раз придет, я крикну "у-у-у!"… - Чердачник взвыл с таким рвением, что подпоручик чуть не упал с мостков. - Он испугается, свалится и больше не будет нас беспокоить. Хотите?
- Не надо, - возразил подпоручик. - Достаточно установить его имя. Так будет лучше.
Дело было не в полном отсутствии кровожадности в характере подпоручика - просто он руководствовался чисто практическими соображениями. Слов нет, лесника, например, награждают, даже если он принесет одни уши волка, и никто не спросит его, каким образом погиб хищник. Но Старик требует чердачного вора живьем. И, конечно, выставит за дверь подпоручика, явись он с ушами чердачного вора, разбившегося при падении с крыши.
- И вам будет приятно?
- Я что… Это - в интересах общества. Но, конечно, и мне будет приятно. Итак, договорились. Я буду приходить сюда каждую ночь в эту пору и ждать вас здесь, на мостках, а вы мне будете рассказывать, что вам удалось узнать.
Подавляя отвращение, он протянул страшилищу руку в кожаной перчатке. Чердачник не понял, но он уже не боялся, потому что человек, рассказавший ему о жизни людей, стал его другом. Он позволил руке в кожаной перчатке сжать свою лапу. Подпоручик поднялся, потирая озябшие колени. Приближалось утро. Небо между трубами светлело.
В следующие две ночи ничего не произошло. Подпоручик приходил напрасно и уходил разочарованным. Это было очень досадно Чердачнику, но в то же время он был рад, что его навещает друг. Он уже входил во вкус разговоров о том, что хорошо и что плохо. Если бы привидения обладали способностью расцветать, он расцвел бы за эти две ночи, как розовый куст. Впервые почувствовал он, что бытие имеет какой-то смысл: ведь теперь он знал, что всякое начинание на что-нибудь да направлено, и, кроме того, на него была возложена теперь задача.
На третью ночь он эту задачу выполнил. Все оказалось обескураживающе легко.
Чердачник услышал скрип оконных петель на одной из соседних крыш - было это вскоре после того, как друг его удалился. Скачками помчался Чердачник на звук. Недавно прошел дождь, крыши были мокрые. Чердачник даже ушиб колено. Он никогда еще не бегал так быстро по скользким от дождя крышам, зато подоспел как раз в тот момент, когда человек закрыл за собой раму слухового окна и наклонился к лежавшему у его ног узлу. Чердачник не собирался пугать его. Ведь друг не хотел, чтобы человек с узлом упал с крыши. Поэтому он спрятался за трубой и, вспомнив, как надо действовать в подобных случаях, крикнул:
- Руки вверх, или стрелять буду!
Человек с узлом всмотрелся в темноту, но не мог различить того, кто произнес эти слова. Чердачник был довольно далеко от него.
- Не валяйте дурака, начальник! - весело сказал человек.
Он был большой рутинер и знал, что редко кто в этой стране носит оружие, да и тот, кто носит, слишком благоразумен, чтобы из-за нескольких штук белья или разобранной швейной машинки сбить выстрелом человека с крыши.
- Руки вверх, - повторил Чердачник заклинание, в действенности которого был твердо уверен.
- Пошел ты к черту, - произнес человек с узлом.
Сверху, от трубы, из-за которой доносился голос Чердачника, крыша спускалась круто, без единого выступа, и ухватиться было не за что. Преследователю пришлось бы катиться до самого края крыши, и если бы ему не удалось ухватиться за карниз - чего человек с узлом никому не посоветовал бы делать, - то вся эпопея могла окончиться внизу во дворе, между мусорными баками. Там утром могли бы подтереть мокрое место, которое осталось бы от преследователя.
Поэтому человек спокойно поднял узел и перекинул его на спину. Он вполне сознавал свое преимущество, - ведь он великолепно знал место действия. Если только никто не подстерегает его внизу - а его никто не подстерегал, в противном случае Тонда свистнул бы, - то этот парень за трубой так же для него опасен, как черт из марципана. Он ступил на мостки.
Чердачник был в отчаянии. Если человек с узлом удерет, друг наверняка рассердится и никогда больше не придет поболтать с ним. А человек с узлом, быть может, не вернется, он, наверное, перепугался, и теперь Чердачник потеряет друга только оттого, что не выполнил своего обещания. Чердачник мог в несколько прыжков догнать человека с узлом. А если тот от страха свалится? Друг этого не желает…
Тем временем человек с узлом перешел мостки. Он был так уверен в успехе, что даже не оглядывался. Потом он повесил узел себе на шею и стал спускаться по железной лесенке к небольшой площадке, разделявшей две островерхие кровли старинного дома. Чердачник раскинул руки и побежал по гребню крыши. Единственное, что ему теперь оставалось, - это спрыгнуть на ту же площадку. Спрыгнуть так, чтобы очутиться между ее краем и человеком и подхватить того, если он с перепугу упадет.
Площадка была мала, к тому же скользкая от дождя, старый цемент отваливался по краям целыми кусками. Чердачник не знал, может ли он разбиться до смерти. Он никогда над этим не задумывался. Но по опыту знал, что может, как и всякий другой, удариться и причинить себе боль, если забудет об осторожности или если его не выручит врожденное умение сохранять равновесие и хвататься когтями за поверхность крыши. До сих пор он никогда не шел на риск. В этом не было нужды. Теперь такая необходимость настала. Он пригнулся и спрыгнул.
Человек с узлом заметил, как что-то сорвалось с конька крыши, пролетело по воздуху и упало у самых его ног, что-то похожее на огромного, поджавшего лапы паука. Потом оно вытянулось во весь рост, озаряемое лунным светом.
- У-У-У! - завыл Чердачник. Для этого воя он все время, пока бежал, старался сэкономить дыхание.
Человек выпустил узел из рук и приклеился спиной к мокрой штукатурке пожарной стены. Он чувствовал, как крошится штукатурка под его пальцами, судорожно царапавшими стену. Потом он тоже закричал. Он никогда еще не видел ничего страшнее той фигуры, что выросла перед ним на краю площадки.
- У-у-у! - все выл Чердачник. Он даже радовался, что одержал победу с помощью традиционного своего оружия.
Человек уже не кричал, он хрипло сипел от ужаса. И он поднял руки. Он сдавался. Чердачник смотрел на него с известным удовлетворением. "Отсталый элемент" боялся его.
- Как вас зовут? - спросил Чердачник и повторил вопрос, потому что "отсталый элемент" перепугался до такой степени, что не в силах был отвечать.
Наконец он пролепетал:
- Богумил Кепка…
Вот и все. Чердачник выполнил свою задачу. Он подхватил узел, взбежал по крыше и положил его за трубой. Узел затруднял движения, силы Чердачника были невелики, он не привык носить тяжести. После этого он спустился на ближний чердак, залез за стропила и мгновенно уснул: до утра оставалось много времени. И Чердачнику было совершенно безразлично, что Богумил Кепка без малого час сползал во дворик - так тряслись у него руки и ноги.
На следующую ночь Чердачник с триумфом доложил своему другу имя преступника. Он весь трепетал от затаенной гордости. Подпоручик, услышав имя, стал очень серьезным.
- Подумать только, это Богумил Кепка… А вы не ошиблись? Он живет в соседнем квартале, работает кровельщиком… Что ж, разберемся!
Когда через сутки, вскоре после наступления темноты, подпоручик снова явился на свидание, Чердачнику, очень чувствительному к свету, показалось, что глаза у его друга сверкают ярче, чем пуговицы, сапоги и все остальное, вместе взятое.
- Парень не только признался во всем, - объявил подпоручик, - но мы еще нашли у него остатки добычи от прежних походов. Только он божился, - тут подпоручик хихикнул, - что все равно уже собирался оставить это занятие, потому как встретил вчера, говорит, привидение и больше ни за что на свете не полезет на крышу. Ну, знаешь… - Впервые друг называл Чердачника на "ты", - ну, знаешь, без тебя мы ждали бы его до второго пришествия! Ох, как он раскололся! Нет, просто здорово, что ты нам помог.
При таких обстоятельствах подпоручик имел привычку класть руку собеседнику на плечо, но, поскольку в данном случае плечо отсутствовало, он рукой в кожаной перчатке слегка потрепал страшилище по костлявому затылку.
- Это был мой долг, - сказал Чердачник.
Он рад был похвале, рад был, что помог людям, - ведь теперь он знал правила того мира, в котором ему дано было существовать.
- Ну, ладно, - молвил подпоручик. - Я знаю. Но кроме того: кто трудится, достоин, как говорится, награды. С тобой, правда, тяжеленько будет решить этот вопрос в обычной форме, но ты сам подумай, нет ли у тебя какого желания? Конечно, в пределах моих возможностей… Ну и вообще-уж я замолвлю словечко… Понимаешь, я, может быть, еще буду просить у тебя помощи. В Праге осталось несколько чердачных ворюг, и после такого успеха мне поручили… Но я тебе все расскажу, когда нужно будет. А теперь к делу. Скажи, чего тебе хочется?
Чердачник ощутил, как под слоем пыли и паутины напрягается и дрожит его кожа. Было у него желание. До сих пор он никогда ничего не желал. И вот он впервые испытывал чувство, какое бывает у нас, когда мы вдруг видим, что может исполниться то, чего мы еще не так давно начали желать. Это совсем особое чувство, потому что возможность исполнить желание нам слаще всего, пока время и рассуждения не поцарапали его новенькую блестящую поверхность.
- Ну, что ж ты молчишь? - спросил подпоручик.
Чердачник обратил на него взгляд, полный преданности и нерешительности.
- Если б мне… - И, не в силах долее сдерживаться, он выложил все: - Я хотел бы как-нибудь побывать среди людей. Хоть один раз. Увидеть, как они живут, услышать их разговоры, только не с крыши, и самому поговорить с ними, потому что… мне кажется, это должно быть очень приятно.
Подпоручик рассмеялся счастливым мальчишеским смехом. Он рад был, что желание оказалось таким простым.
- Ну, это я могу тебе обещать. Это уж точно. Ты это заслужил. Если тебе хочется, я, конечно, буду приходить сюда, даже когда мы не будем больше работать вместе. До тех пор пока ты захочешь. А когда справимся с тем делом, которое нам сейчас предстоит, я как-нибудь вечерком возьму тебя к себе и мы поболтаем до утра. И нашему малышу ты расскажешь про крыши, про все, что видел и всякое такое. Рад? Ага? Вот видишь, все в порядке. Ну пока!
Подпоручик еще раз потрепал Чердачника по затылку и влез в слуховое окно.
Наступила ночь. Ярко светила луна, но Чердачник чувствовал, что сегодня не сможет недвижно лежать греясь в ее свете. Слишком уж переполняло его счастье. Случилось слишком многое, чтобы он мог сегодня оставаться в одиночестве. Он соскользнул к карнизу, наклонился над улицей и увидел, как его друг вышел из подъезда, как закурил сигарету. Чердачник последовал за ним, прыгая с крыши на крышу; придерживаясь за коньки, он переметывался на соседние кровли, один раз даже перебежал по телефонным проводам на противоположную сторону улицы, танцуя с расставленными руками на проволоке. Так миновал он несколько кварталов и увидел наконец, как его друг отпирает дверь своего дома.
На третьем этаже, если считать от крыши вниз, светились три окна. Чердачник спустился с карниза, повиснув на руках, оперся спиной о водосточную трубу и, ухватившись когтями за провод громоотвода, точными движениями соскользнул к освещенным окнам, а затем спрыгнул на карниз приоткрытого окна. Прячась за выступом стены, он уселся на карнизе, упершись в него длинными руками.
Молодая женщина в переднике, со стрижеными светлыми волосами и круглым лицом, сидела за столом и что-то шила. Открылась дверь, и в комнату вошел друг. На нем была серая вязаная куртка, а на ногах вместо блестящих сапог - шлепанцы. Женщина подняла голову.
- Разулся? Вот и ладно. Слушай, я купила на воскресенье телятины.
Друг поцеловал ее, сел к столу и закурил.
- Старик похвалил меня за этого Кепку, - довольным тоном сказал он. Пододвинул к себе пепельницу и откинулся на спинку стула.
- И правильно, - сказала жена. - Вообще пусть радуется, что ты у него служишь. Только не сразу он это сообразил. Она сделала стежок. - Малыш сегодня плохо кушал.
- С чего бы это? - Друг поднялся и, подойдя к белой деревянной кроватке, приоткрыл одеяльце, под которым спал детеныш.
Чердачник равнодушно относился к человеческим детенышам, но этот составлял исключение. Когда-нибудь он расскажет ему все, что видел на крышах. Он как следует подготовится к рассказу, чтобы вышло хорошо. И этот детеныш вырастет таким же честным и славным человеком, как его отец, друг Чердачника.
- Вид у него неплохой, - сказал друг, разглядывая своего детеныша.
- А с чего ему выглядеть плохо? - отозвалась женщина. Только он мало кушал. Обычно он кушает больше. Вообще он кушает больше, чем другие дети.
Она подошла в кроватке и взяла детеныша на руки.
- Тю-тю-тю, - пропищал друг и пощекотал детеныша по кругленькой щечке. Потом продолжал серьезно: - Старик говорил, что теперь можно подумать и о моем повышении. С Кепкой, говорит, вышло знаменито.
- Ну и слава богу, - сказала женщина, забавляя детеныша. - Мы с Иржичком очень рады. Надеюсь, ты не рассказывал, как было дело? Или рассказывал?
- С ума ты сошла? Я не такой болван.
- Я знала, что ты сообразишь. А как ты объяснил?