- Огненный! - прокричал кто-то сбоку. Рой оглянулся через плечо, и увидел, конечно, того, кого и ожидал увидеть: наглеца Элрика, которого в последние месяцы язык уже не поворачивался назвать мальчишкой. Измазанный сажей, парень лыбился во всю рожу.
- Чего тебе, Стальной? - Рой сам не знал, как в пересохшем, саднящем от дыма горле нашлись нужные слова.
- Я придумал, как запереть эту гадость! Если я запечатаю врата… они не пролезут! Они не смогут создать философский камень!
- Ты рехнулся! Как ты собрался…
В следующую секунду Эд оказался рядом с ним - Рой не понял, что он сделал, возможно, перепрыгнул через огненный поток, которым стали опрокинутые цистерны с бензином и смазкой. Старший из алхимиков еще машинальноудивился: в такой температуре, как здесь, они уже трижды должны были изжариться и свариться, а они ничего так… Предсмертный бред? Выверты свихнувшегося потока пространства-времени?
- А очень просто, - ухмыльнулся мальчишка, снимая самого резвого "искусника", вцепившегося в загривок Рою. - Никто еще не пробовал алхимичить внутри врат, а?.. А если я салхимичу на человека…
- Вдвойне рехнулся?! - перчатка на левой руке вдруг вспыхнула огнем, отчего-то не причиняя никакого вреда коже, но Рой все равно схватил Элрика за плечо, моментально сообразив: он говорил о себе. - Ты соображаешь, что с тобой будет?!
- Бог все равно пошлет меня обратно, - он дернул плечом, стряхивая руку. - Больно, черт побери!
- Если бы Ал…
- Но Ала тут нет, - теперь глаза у Эда были совсем сумасшедшими. - Он - уже там. Я попытаюсь его выкинуть… И если что… извинись за меня, ладно?
- Идиот! - Рой попытался отпихнуть Эдварда в сторону, но тот ловко развернулся и неожиданно, но крайне больно пнул Мустанга под коленку. Полковник сложился, зашипел от боли - левая рука угодила прямо в лужу горящей жидкости, и даже при вновь возникшей ограниченной неуязвимости это оказалось крайне больно.
Юный придурок, плод греховного сожительства безумства и безрассудства, тем временем уже оказался впереди, туда, куда Рой не мог добежать - а перед самим полковником из пламени воздвигся темноглазый мальчишка.
- Если хочешь создать философский камень - ты сейчас помешаешь ему, - прошипел Мустанг, когда щупальца темноты обхватили его горло.
- В отличие от людей, мы выполняем приказы, - покачал головой Селим Брэдли, чуть опуская веки. - А мой приказ - покончить с тобой. Кроме того, у него все равно ничего не выйдет. Не надейся, полковник.
Огонь, преодолев стертую границу, радостно гудя, устремился к своим давним гостям, взвился к беззвездному, безлунному небу невозможного пространства между явью и грезами мироздания…
…сэр Рой Мустанг распахнул единственный глаз в темноту их временного пристанища. В горле было сухо, отчаянно ныли виски, а еще тупая ломота зарождалась в затылке, намекая на редкостно неприятный день. Где-то в досках звенел сверчок, снаружи доносились веселые голоса - значит, еще не поздно. Окраина деревни. Ночи теплые, молодежь не ложится до света.
Уходящий запах жареного лука витал в воздухе, и должно было забурчать в животе, но есть не хотелось, хотя последний раз у Роя что-то было во рту, кажется, вчера днем…
- Проснулся? - спросил голос Эдварда в темноте.
- Вроде того.
- Скоро выходим. Хьюз и Шрам пошли на разведку, леди Лиз по каким-то своим делам.
- Ясно.
- Тебе кошмар снился?
- С чего ты взял?
- Опыт.
- Но я не кричал?
- Нет.
- Хорошо.
- Я слышал, солдат должны мучить кошмары войны, - произнес Эдвард вдруг подозрительно ровным голосом.
- Нет, - покачал головой Рой. - Вернее, не этого солдата. У меня… более интересные страхи.
- Часом врата не снятся?
Рой искоса посмотрел на него.
- Снятся. Но еще мне снится что-то… ты никогда не был знаком с человеком по имени Ал?
В темноте не было слышно, но Рой по паузе догадался, что мальчишка буквально заледенел.
- Да, - ответил Эдвард наконец из темноты. - Так звали моего брата.
Тон его намекал на полное нежелание пускаться дальше в эту тему.
- Ага, - сказал Рой, даже не удивившись. - Ну ладно. Захочешь - расскажешь. А что, эти врата навевают пророческие сны?
Эдвард нервно усмехнулся.
- Наверное. Это же "Истина", в конце-то концов. Самая страшная вещь на свете.
14
Отец-эконом неторопливым шагом шествовал внутренней галерее аббатства Лаферг, с должным тщанием проверяя, не догорели ли факелы и не пора ли заменить. Догоревшие он складывал в мешок, который нес в левой руке. Потом, положив мешок на пол, возвращался по коридору до предыдущего факела, доставал свежий из большой квадратной корзины, что нес на локте, зажигал от старого, нес на место и тщательно утверждал в креплении. Каждая манипуляция сопровождалась у отца-эконома негромкими вздохами и кряхтеньем.
За широкими окнами, где не было ни рам, ни стекол, изнывал летними ароматами роскошный сад аббатства. Там заливался соловей; там цвели розы, опуская к самой земле тяжелые головки, на иных из которых замерли драгоценным ожерельем капельки росы; там изнемогали от своего аромата лилии и левкои; там светились во мраке глазами соблазнительных демонов пышные цветы декоративных лиан.
Отец-эконом не обращал на это все внимания, раздумывая лишь о том, что его ожидал в комнате припрятанный копченый окорок. Отцу-эконому казалось, что он чувствует его аромат даже здесь, через два этажа и пять переходов. Одно это сводили его с ума, но заставляло и соблюдать двойную осторожность: как бы никто не проведал о грехе чревоугодия!
Да, воистину, теперь оставалось только вздыхать о прежних временах, когда в аббатстве в любое время дня и ночи можно было выпросить у поваров по-настоящему пышные кушанья! Где вы, о дни поджаристых жирных колбас, вываренных в меду фруктов, изысканнейшей дичи, заячьих паштетов, редкостной рыбы и искусно засоленной икры! Конечно, даже тогда следовало соблюдать некоторый политес, ибо кое-каким взглядам свойственно было излишне сильно сосредотачиваться на центре церковной власти (а ей, власти этой, положено было блюсти себя и не опускаться до чревоугодия), но в целом любой мог урвать свое - достаточно было не мешать развлечениям высшего духовенства, а знать приличие и не забираться на "белую" половину трапезной.
Увы, те замечательные времена канули в безвестность пять лет назад, когда вновь избранный архиепископ вселился в свою традиционную резиденцию. Этот крепкий мускулистый человек, больше похожий на состарившегося в походах рыцаря (впрочем, он никогда не забывал, что является главой церкви воинствующей) сам довольствовался прискорбно простой, даже вульгарной пищей. Он отнюдь не приказывал всем прочим следовать его примеру, но, как правило, одного насмешливого взгляда из-под густых черных бровей хватало, чтобы несчастный, застигнутый на излишнем потворстве собственному желудку, отбросил бы всякие мысли о лакомстве.
А-ах, чесночная подливка, ах, невероятные сыры валлейнских сыроварен, ах, западные вина - терпкие, сладкие, заставляющие забыть о суровости и лишениях монастырской жизни!..
Отец-эконом миновал коридор, выходящий окнами наружу, и даже не заметил, как через стену аббатства, под самым носом у часового, по границе света и тени, скользнула в сад невысокая темная фигура.
Дальше путь отца-эконома лежал непосредственно мимо покоев архиепископа. Вопреки своим привычкам он миновал это место на цыпочках и елико возможно быстро: из-под двери архиепископа струился неверный свет свечи. Глава аместрийской церкви обожал работать за полночь и вставать чуть свет, очевидно, не нуждаясь в сне так же, как обычные люди. Попадешься ему на глаза - последствий не оберешься. Порою на архиепископа Брэдли находило, и он вполне мог начать самолично вникать в хозяйство аббатства, а тут недалеко и до расспросов о новых шелковых рясах, вдруг таинственным образом исчезнувших из кладовой, и о каких-то подозрительных девицах, что будто бы видели третьего дня у задних ворот… совершенно лишние разговоры, совершенно ненужные!
Этим вечером отец-эконом торопился и таился совершенно не зря. Задержись он под дверями чуть подольше - вполне мог бы услышать малопонятный шум, а там бы все-таки преодолел бы свой малодушный страх, заглянул бы и… короче говоря, очень хорошо, что отец-эконом счел за лучшее в тот вечер следовал своим привычкам!
…Тем временем архиепископ Кинг Брэдли, в монашестве носивший имя отца Томаса, но с принятием высшего сана, согласно традиции, вернувший свое прежнее имя, отложил гусиное перо, размял пальцы (проклятая подагра!), и обернулся к раскрытому настежь окну. Брэдли считал, что даже самолучшее драхмийское цветное стекло не заменит живого колыхания листьев за окном и не разделял всеобщего убеждения в пагубности ночного воздуха.
Секунду он просто смотрел в сад почти бездумно, а потом резко вскочил из-за стола, едва не опрокинув его, и отскочил в сторону. Тяжелый посох, прислоненный ранее к столу, каким-то образом оказался у него в руках. На помощь он покуда звать не стал: архиепископ не без основания полагал себя кое на что способным, и не почувствовал немедленной угрозы со стороны своего ночного гостя.
Гость же - молодой человек, скорее, даже юноша - легко влез на подоконник и с интересом уставился на архиепископа.
- Добрый вечер… святой отец, - сказал он.
- Добрый вечер и тебе, сын мой, - ответил Брэдли совершенно спокойно. - Что же побудило вас выбрать столь неортодоксальный способ проникновения в мою скромную обитель?
- Считайте, религиозные причины, - ухмыльнулся мальчишка.
- Вы так остро нуждались в исповеди? - Брэдли чуть приподнял левую бровь.
- Ага, считайте, я оценил ваш юмор, - кивнул юноша без улыбки. - Вообще-то, это похищение.
С этими словами он хлопнул в ладоши и приложил руки к стене. Брэдли напрягся, готовый защищаться, если мальчишка подойдет ближе: посох в его руках был оружием в страшным. Однако нападения не последовало оттуда, откуда он ждал: мальчишка и с места не сдвинулся, зато от пола, где он коснулся руками, к Бредли рванулись полосы вздыбившегося камня, похожие на кротовины. Не успел архиепископ издать и звука, как его туловище плотно спеленал камень, даже рот оказался закрыт - не хуже кляпа. Только глаза и нос оказались свободны от каменного кокона.
- Я открою вам рот, если вы дадите слово не кричать, - мрачно предложил мальчишка.
Брэдли поколебался. Размышлял он недолго: архиепископ не достиг бы своего высокого поста, если бы он не умел принимать быстрые - и верные - решения в самых необычных обстоятельствах, включая внезапное пленение.
Он согласно опустил веки.
Мальчик хлопнул в ладоши повторно и прижал их к каменному кокону снаружи. Заслонка, прикрывающая рот первосвященника, немедленно исчезла.
- Если это и впрямь похищение, юноша, то на редкость плохо продуманное, - проговорил Брэдли обычным своим спокойным голосом. - Вы не можете развязать меня, а в этой каменной глыбе вы не вытащите меня из аббатства. Да и без глыбы, надо сказать…
- Ага, - кивнул юноша. - Это не похищение. Похитить вас - значило бы выдать нашу численность и месторасположение. А мы пока этого не хотим.
- Чего же вы хотите?
- Чтобы вы помогли нам свергнуть Крысиного Короля и провести реформу церкви, - не моргнув глазом, заметил юноша.
- Однако ваши желания нельзя назвать умеренными. Что заставило вас думать, что это возможно?..
- Да ладно, - юноша пожал плечами. - Насчет реформы… в церкви многие знают, что вы с самого первого дня на ножах с епископами по поводу структуры церкви. А насчет короля… - он поколебался. - Мы полагаем, что вы не устоите перед соблазном его заменить на наших условиях.
- Ага, - сказал архиепископ. - И отчего вы так думаете?.. Кстати, не будете ли вы так любезны сообщить мне, кто именно "вы" и какую роль в этом играете вы лично, мой юный друг?
- Мы - пока просто группа преданных Аместрис людей, - твердо сказал юноша. - А я у них главный, вообще-то. Кстати, разрешите представиться. Эдвард Элрик, легендарный алхимик из далекого прошлого.
15
- Это было впечатляюще, - заметил архиепископ Брэдли своему собеседнику. - Мы проговорили не очень долго, и в конце концов юноша убедил меня прогуляться. Я не ожидал, что он сумеет тайком вывести меня из моего собственного монастыря, но у него получилось. Не сказать, что нас никто не хватился… скорее, наоборот.
- Еретики!
Пылали факелы вдоль стен, метались фигуры в рясах и капюшонах, топоча по каменным плитам добротными кожаными сапогами - таких, пожалуй, не найдешь и в королевской армии.
- Сюда! - сказал алхимик из прошлого и метнулся в боковой проход.
- Там тупик, - усмехнулся в усы Брэдли, однако последовал за ним. Эта погоня будила в нем воспоминания юности. Да еще интересная возможность проверить подготовку личного состава монастыря; только что он наблюдал, например, как пента отца Эммануила очень толково пыталась поймать их в клещи, зажав на лестнице, и, пожалуй, добилась бы успеха, не заставь Эдвард Элрик лестницу взвиться под потолок.
- Но этот чулан примыкает к внешней стене аббатства, - хмыкнул Эдвард. - Не боись, все продумано!
Чулан был прикрыт символической решеткой - даже засова нет, веревкой примотана к крюку. Загрохотали старыми кочергами, ухватами, вениками и прочим хозяйственным барахлом, продираясь к дальней стене.
- Путь к спасению мира лежит через чулан! - бодро заявил Эдвард. - И, пардон, задний проход!
Последнее Брэдли понял, и снова чуть было не ухмыльнулся - особенно, когда мальчишка, уже привычно для архиепископа хлопнув в ладоши, коснулся стены кончиками напряженно вытянутых пальцев. Тотчас стена "пустила волну", набухла, проросла и распустилась диковинным цветком двустворчатой, окованной железом двери с ручками в виде оскаленных драконьих морд. Эдвард потянул за кольцо в носу страшилища, и створки покорно отворились - прямо во влажную тишину изумленно затихшего внутреннего садика. Крики погони теперь звенели где-то в отдалении, факелы тоже метались далеко и почти неразличимо. Только грустная луна от нечего делать раскинула по земле неосязаемые серебряные колеса.
- Туда, - сказал Эдвард, и они, пригибаясь под прикрытием кустов, побежали к стене.
- Нас здесь ждут лошади, - шепотом сказал юноша, открывая еще одну дверь, на сей раз поменьше; горгулья над притолокой, а равно тот факт, что никакой двери по номенклатуре охраны здесь не значилось, яснее ясного сказали Брэдли об авторстве еще и этого маршрута.
- А вы не продумали, юноша, как я буду возвращаться и как объясню свое отсутствие? - усмехнулся Брэдли, покорно вскакивая на предложенную ему невзрачную кобылку. Посадка у архиепископа была кавалерийская.
- Раз уж вы достигли поста архиепископа, значит, достаточно умны, чтобы сами придумать, - пожал плечами Эдвард, довольно-таки неловко, хотя и удовлетворительно, залезая на соседнего малохольного жеребца.
- А вы наглец, сэр, - тон Брэдли был, скорее, довольным.
- Я знаю, мне говорили.
- И что потом? - поинтересовался отец Кимбли, отпив гранатового сока из высокого кубка. Адъютант архиепископа имел немало странностей - например, он обожал страх. А еще обожал приводить людей в смущение, совершенно открыто, в полном священническом облачении потягивая из сосуда, явно предназначенного для благородных напитков, нечто темно-красное. Большинство представителей высших кругов церкви считали его шутом гороховым, ни во что не ставящим религию и думающим исключительно о личной выгоде. Назначение его личным помощником архиепископа они рассматривали, как проявление непотизма: семья Кимбли имела разветвленные родственные связи и обширные владения.
Большинство заблуждалось.
Брэдли знал, что Кимбли - фанатик, истово верящий в идеалы церкви - но церкви не нынешней, подменившей веру слежкой, а проповеди пытками. Церкви изначальной. Мысленно он будто прибывал во временах смуты, захлестнувшей Аместрис сразу после катастрофы, когда люди шли на бой в религиозном экстазе и погибали с молитвой на губах; Кимбли верил в священное безумие, всеобщую бедность, пользу ранних смертей и необходимость уничтожения как можно большего числа людей, дабы приблизить их к Царству Божию. Он эпатировал, исключительно выражая презрение к нынешним закостенелым и мягкотелым иерархам - и это не мешало ему находить время для воплощения собственных идей.
Кимбли до сих пор не поймали, потому что он был крайне умен и действительно любил разнообразие: в убийствах помощник архиепископа не повторялся никогда.
Брэдли считал, что Кимбли может быть крайне опасен, если им не управлять в должной степени; под разумным контролем он, напротив, может быть весьма полезен. Архиепископ периодически молил Творца ниспослать ему озарение в тот момент, когда опасность, исходящая от Кимбли, превысит пользу. Правда, что он будет делать тогда, Брэдли еще не решил.
- Потом я встретился с остальными… представителями этого кружка. Возможно, вы будете рады узнать, что там, среди прочих, ваш старый знакомый - рыцарь Мустанг.
- Вот даже как, - на тонких губах Кимбли заиграла довольная улыбка. - Отец мой, позволено ли мне будет провести этого достойного человека к свету веры самостоятельно?.. Я так досадовал, когда думал, что костер Деттерби сделает это за меня и так радовался, когда он спасся!
- Это ваши дела, брат Кимбли, - Брэдли покачал головой. - Однако я не хотел бы, чтобы личные отношения вмешивались в ход дела, покуда оно не приведено к богоугодному завершению. Я достаточно ясно выражаюсь?
- Само собой, отче, - Кимбли кивнул каким-то своим мыслям. - Прошу простить за неуместный вопрос. Я весь внимание.
Встреча проходила в тайной комнате купеческого дома, вблизи ремесленных кварталов Столицы. Дом принадлежал семье одного из немногих вассалов сэра Хьюза, однако вот уже три года пустовал: недостаточно давно, чтобы здесь поселились призраки, но достаточно, чтобы комнаты приобрели нежилой запах покинутого людьми помещения. Впрочем, этому маленькому чулану в дальнем углу дома толстые церковные свечи сообщали известный привкус роскоши, а тени, пляшущие по стенам во влажных подтеках, могли бы даже сообщить известное развлечение - захоти участники переговоров отвлечься.
- Сэр Мустанг, - Брэдли кивнул. - Рады, что вы живы и в добром здравии. Я всегда был против вашей казни. По крайней мере, вашей казни как еретика.
- А если бы казнили, как заговорщика, вы бы не сказали ни слова против?
- А разве вы не были заговорщиком?.. Я полагал - да и теперь полагаю - совершенно лишней огласку на тему, что тот или иной дворянин выучился алхимии. Дворянство - опора трона. Им не стоит задумываться о принципиальной познаваемости алхимии. Мне больше по душе политика, которая была в ходу в дни моей молодости: один-два чернокнижника в год, и то из простых, чтобы сохранить в народе должный градус благочестия, - говоря все это, Брэдли улыбался.
- Благодарю за откровенность, святой отец, - Мустанг тоже склонил голову, но позволил себе кривую усмешку. - Полагаю, вас вынудила сложная политическая обстановка?