***
На следующий день, перед репетицией, - тогда, в Боулдер-Сити, - ко мне подходит этот самый Криспин и начинает говорить, будто слова у меня изо рта вынимает. Я сидел на веранде и думал насчет луны прошлым вечером и о том, что там было при луне. О Латче - что парню все само в руки валится так, что ему не надо ни на что решаться. Значит, Криспин уселся рядом и спрашивает:
- Флук, ты хоть раз видел, чтобы Латч не мог на что-то решиться?
- Братишка, - сказал я, и он понял, что это значит "нет".
Посмотрел на свой большой палец, отогнул его и добавил:
- Лабух получает все, что захочет, ни о чем не прося. И в мыслях не держит, чтобы попросить.
- Чистая правда, - сказал я. Мне не особо хотелось разговаривать.
- Он этого заслуживает. Что меня радует. Заметно, - подумал я и ответил:
- Меня тоже радует. - Ни черта меня это не радовало. - Так о чем идет толковище, Крисп?
Он долго молчал, потом проблеял:
- Ну, он меня кое о чем спрашивал. И был совсем.., совсем.., э-э.., похож на провинциала в роскошной гостинице - расшаркивался и краснел.
- Ла-атч? - спросил я. Латч всегда изображал из себя облачко, парил, как перышко. - В чем дело?
- Это насчет Фоун, - сказал Криспин. Я ощутил в животе штуковину размером и весом с бильярдный шар.
- Что насчет Фоун?
- Он хотел узнать, что скажут музыканты, если они с Фоун поженятся.
- И что ты ему ответил?
- А что я мог ответить? Я сказал, это будет замечательно. Что ничего не изменится. Может, будет даже к лучшему.
- К лучшему, - повторил я. - А как же. Совсем будет хорошо. Если до нее нельзя дотянуться, так можно было хоть помечтать. Можно было мечтать, что вдруг все изменится. Латч и Фоун... Это у них не дурачество, нет... Поженятся по всем правилам.
- Я знал, что ты думаешь так же, как я, - сказал Криспин. Таким тоном, словно у него гора свалилась с плеч. Шлепнул меня по спине - ненавижу это - и ушел, насвистывая "Дабу-дабай".
Тогда я и порешил убить Латча. Не из-за Фоун. Она была только частью дела - самой главной, конечно, - но вот я чего не мог вынести: опять ему все подают на серебряной тарелочке! Помню, я ловил попутку, когда был маленький. В холод околачивался на дорожном перекрестке рядом с Минеолой.
Долго стоял. И забрало меня хотение - сильное, как при молитве. Много времени спустя я вспомнил, чего так сильно хотел. Не поездки. Не того, чтобы подкатил парень с печкой в машине. Чего я хотел, так целой кучи проезжающих машин, чтобы я мог их остановить. Усекли? Я всегда хотел главного поворота в жизни, чтобы мне подвалило, чтобы идти своей дорогой стало легче. Это всем людям положено. Вот Латч - от роду талантливый, красивый, идет по жизни, и на него словно золото сыплется... Такие люди жить не должны. Каждой минутой своей жизни они дают по харе таким парням, как мы.
Секунду я думал: сваливаю, ухожу на свободу. Потом вспомнил радио, музавтоматы, и как шумит народ перед дверями лифта, и понял, что никуда от него не денусь. Другое дело, если он помрет, - мне бы в радость о таком услышать. Нет, я должен его убить.
Но разыграть это должен по-умному.
Дня два я об этом думал. Больше ни о чем. Думал обо всех способах, о которых слышал, и о том, на какие крючки ловят убийц в сыщицких кино. И уже решил насчет дорожной аварии - он все время водил машину, то ездил вместе с группой, то по соседству, за язычком к кларнету, либо на почту или еще куда-нибудь, так что закон случайностей был на моей стороне - Латч еще ни разу не попадал в аварию. Я уже ездил в его машине и присматривался к окрестным дорогам, когда на меня свалилась самая фантастическая удача, о которой можно мечтать - если у тебя хорошее воображение.
Я только что свернул с местной дороги от Шиннебаго на хайвей, как услышал сирены. Взял на тормоза, и к обочине. Темно-бордовый пикап с рыком промчался по изгибу дороги милях на восьмидесяти в час. В ветровом стекле - дырки от пуль, водитель пригнулся к щитку. В кузове сидели два лба и палили из пистолетов. Их догоняла машина полиции штата. Я и секунды не промедлил - вывалился наружу и лег прежде, чем сообразил, что делаю. Выглянул из-за багажника. И успел увидеть, что один из лбов в пикапе выпрямился, схватившись за правую руку. Тут водитель швырнул машину на дорогу, с которой я только что съехал - это было невозможно на такой скорости, но он это сделал - шины провизжали что-то из Диззи Гиллеспи, и подстреленного человека выбросило из машины, как камень из рогатки. Его перевернуло, а потом понесло по асфальту. Я думал, он никогда не перестанет катиться. Едва он ударился о дорогу, сзади вынеслась полицейская машина - передняя правая шина спущена. Ее заносило то вправо, то влево, и на этот раз шины играли Стэна Кентона.
Вот что было важно: когда того парня подстрелили, его пушка взлетела в воздух и упала в траву не дальше, чем в двадцати футах от меня. И я схватил ее прежде, чем копам удалось остановить свою тачку. Они меня не видели - другим занимались: сначала своей машиной, потом жмуриком. Я подошел и поговорил с ними. Оказалось, те три деятеля грабили заправки и автомобилистов. Успели двоих убить. Один из копов ворчал насчет проклятых заграничных пистолетов, что он будет доволен, когда боеприпасы к ним кончатся. Копы сказали, что скоро поймают парней, которые удрали, что это - дело времени. Я сказал: конечно, поймаете. Вернулся к машине Латча и поехал, обдумывая это дело. Было ясно, что лучшего шанса мне никогда не представится.
И на следующее утро сказал Латчу, что съездил бы с ним в город. Он собрался везти почту, а я объяснил, что мне нужно в аптеку. Он ничего такого не подумал. Я пошел к себе, взял пистолет и засунул в пройму куртки, под мышку. Это был большой бельгийский пистолет. В нем оставалось четыре патрона.
Я отлично себя чувствовал. Думал, что и бровью не веду, пока Латч не оглянулся на меня - он был за рулем - и не спросил, все ли в порядке; тогда я понял, что у меня пот на верхней губе. Посмотрел в обзорное зеркало. Дорога была видна мили на две - мы ехали по равнине, - и сзади не маячила ни одна машина. Посмотрел вперед. Навстречу ехал грузовик. Миновал нас. Дорога была пуста.
- Встань на обочине, - сказал я. - Нужно поговорить.
Он удивился и посмотрел на меня.
- Флук, я могу слушать и вести. Что там у тебя за пазухой?
Так и спросил: что там у тебя. Я чуть не засмеялся.
- Тормози, Латч... - Я хотел говорить обычным голосом, но вышел хриплый шепот.
- Не дури, - сказал он. Открытым, щедрым таким тоном - как обычно, такой он уж был, этот Латч. - Давай, Флук, говори, облегчи душу.
Я достал пистолет, снял с предохранителя и сунул ему под ребра.
- Встань к обочине.
Он приподнял руку и посмотрел вниз, на пистолет. Проговорил:
- Ну, ладно. - Затормозил, выключил зажигание и откинулся в угол между спинкой сиденья и дверцей, так что оказался вполоборота ко мне. - Излагай, Флук. Ты собираешься прикончить меня этой штукой?
Он говорил без испуга - потому, что не был испуган. Действительно не был. Такого с ним еще не случалось, и потому не могло случиться. И он не прощупывал меня. Разговаривал, как на репетиции. Очень спокойный был лабух, этот Латч.
- Да, собираюсь, - сказал я. Он удивленно разглядывал пушку.
- Где ты ее раздобыл?
Я рассказал ему и это. Если бы он начал потеть или вопить, я бы выстрелил. Но я его слишком ненавидел для того, чтобы застрелить сразу. Так что рассказал ему все, и еще добавил:
- Этих шутников пока не поймали. Копы вынут из тебя пулю, и она окажется такой же, как у прежних убитых. Они подумают, тебя тоже убили бандюги.
- Подумают? А как насчет тебя?
- Во мне тоже будет такая пуля. В руке. Дело того стоит. Хочешь еще что-то узнать?
- Хочу. За что, Флук? За что? Из-за... Фоун?
- Точно.
Он вроде как покачал головой и ответил:
- Флук, мне неприятно это говорить, но я думаю, что если ты меня убьешь, шансов у тебя не прибавится. Даже если она ничего не узнает. Я сказал:
- Знаю. Но мне нужен поворот в жизни, я всегда только этого и хотел. Пока ты рядом, мне ничего не сделать.
У него на лице была только жалость, больше ничего - совсем ничего.
- Тогда вперед, - сказал он.
Я нажал на спуск. Пистолет подпрыгнул в руке. Я увидел, что Латч крутанулся, и тут в глазах почернело, словно я был под сценическим прожектором, и вдруг вылетели пробки.
***
Когда я оклемался, глаза не хотели смотреть. Мир был полон жутко черных пятен, а на затылке набухало что-то круглое.
Я все еще был на переднем сиденье авто. Что-то гнусно скреблось на запястье. Я сбросил эту штуку, опустил голову на руки и застонал.
- Как ты себя чувствуешь? - Латч наклонился ко мне, встревоженно вглядываясь в лицо.
Я приложил к затылку носовой платок, посмотрел на него. Там была кровь - чепуха, пятнышко.
- Латч, что произошло?
Он ухмыльнулся. Усмешка была кривоватая, но все-таки настоящая.
- Флук, стрелок из тебя никакой. Я два раза видел тебя в тире вместе с группой. Ты боишься оружия.
- Откуда ты знаешь?
- А ты плотно закрываешь глаза и съеживаешься, прежде чем нажать на курок. Я сидел вполоборота к тебе, и увернуться было легко. При повороте пушка ушла ко мне под руку. Тогда я ударил тебя плечом, и ты грохнулся затылком о дверную стойку. Тебя сильно повредило?
- Я тебя не застрелил!
- Ты мне порвал рубаху к чертовой матери. Я спокойно сказал:
- Будь ты проклят.
Он откинулся на сиденье, сложил руки, и стал смотреть на меня.
Смотрел долго, пока я не спросил:
- Чего ты ждешь?
- Жду, когда ты сможешь вести машину.
- И что тогда будет?
- Вернемся в клуб, - Нет, выкладывай: что ты собираешься делать?
- Думать, - сказал Латч. Открыл дверцу, вылез, обошел вокруг машины.
Скомандовал:
- Пересаживайся.
Пистолет был у него в руке. Латч не целился в меня, но пушка была на взводе. Я пересел на водительское место.
Ехали медленно. Латч не разговаривал. Я с ним не вязался. Он делал именно то, о чем сказал - думал. Один раз я снял руку с руля. Он сейчас же посмотрел на меня. Я ощупал шишку на затылке и положил руку на баранку - до времени нельзя было дергаться.
Остановились перед клубом, и Латч приказал:
- Ступай наверх, в мой номер. (Мы жили в комнатах над залом.) Я пойду за тобой, пушка у меня в наружном кармане. Если кто остановит, не тяни время. Отделайся поестественней и шагай наверх. Я-то не боюсь оружия и выстрелю, если не будешь делать, что сказано. Сомневаешься?
Я посмотрел ему в лицо. Сомневаться не приходилось.
- Ладно, хорошо, - сказал я и пошел. Никто с нами не заговорил. Когда мы пришли в комнату Латча, он приказал:
- Давай в этот шкаф.
Я открыл рот, чтобы сказать кое-что, но решил заткнуться. Влез в шкаф и закрыл дверцу. Там было темно.
- Ты меня слышишь? - спросил он.
- Ага.
Он спросил много тише:
- И теперь слышишь?
- И теперь слышу.
- Тогда усвой. Мне нужно, чтобы ты понял каждое слово, которое здесь будет произнесено, пока я тебя не выпущу. Если начнешь шуметь, застрелю. Понятно?
- А, твоя власть, парень, - сказал я. Голова просто раскалывалась.
Прошло много времени - может, две или три минуты. Было слышно, что он кого-то зовет вдали, но я не мог разобрать слов. Думаю, он стоял на лестничной площадке. Вернулся и закрыл дверь. Он насвистывал сквозь зубы - "Дабу-дабай". Потом в дверь легонько постучали.
- Входи!
Это была Фоун.
Она пропела:
- Вот я пришла - красавчик, как дела?
- Садись, цыпленок.
Кресло было плетеное. Я отчетливо услышал скрип.
Латч Кроуфорд всегда говорил по делу. Вот почему он успевал так много наработать. Он сказал:
- Фоун, я насчет вчерашнего вечера, при луне. Что ты чувствуешь сегодня?
- То же самое, - напряженно ответила она. Тишина. У Латча была манера закусывать нижнюю губу, когда он что-то обдумывал. Сейчас он, наверно, это и делал. Наконец проговорил:
- Ты слыхала, что кругом говорят о нас с тобой?
- Ну, я... - Фоун перевела дыхание. - Ах, Латч... Кресло резко скрипнуло - Фоун встала.
- Обожди! - фыркнул Латч. - Ничего не выйдет. Забудь об этом.
Я снова услышал кресло. Тихо скрипнуло в передней части, потом сзади. Фоун ничего не ответила.
- Понимаешь, моя радость, есть вещи слишком серьезные для того, чтобы человек - или два человека - могли с ними дурачиться. Этот наш джаз - такая вот вещь. Какая ему ни цена, а он важней, чем ты и я. Он лучшает, и будет еще лучше. Группа почти достигла совершенства. Мы - сообщество. Тесное. Такое тесное, что один ошибочный поступок может разодрать его на куски. Вот наш с тобой поступок - он и будет ошибочным.
- Откуда ты знаешь? О чем ты говоришь?
- Назови это интуицией. Главное, я знаю, как дела шли до сих пор, и знаю, что если ты.., мы.., это неважно.., нам нельзя рисковать и менять старый добрый статус-кво.
Она закричала:
- А что будет со мной?!
- Сурово тебе... - сказал Латч. Я знал его много лет, но первый раз услышал, чтобы он говорил сдавленно, без легкости. - Фоун, в этой команде четырнадцать лабухов, и они все относятся к тебе так же, как ты ко мне. Не тебе одной - всем сурово. Думают, что будет, когда у тебя снова настанет весенняя лихорадка... - По-моему, он опять закусил нижнюю губу. Потом произнес голосом, почти таким же мягким, как гитара Скида на басовых тонах:
- Извини меня, деточка...
Фоун взорвалась:
- Не зови меня деточкой!!
- Лучше иди и играй свои гаммы, - проговорил он невнятно.
Хлопнула дверь.
Довольно скоро он меня выпустил. Сам сел у окна и стал глядеть наружу.
- Ну, и зачем ты это сделал? - поинтересовался я.
- Ради сообщества, - ответил он, глядя в окно.
- Ты псих. Ты разве ее не хочешь?
Я видел только часть его лица, но ответ был ясен. Наверно, до того я не понимал, как сильно он ее хотел. Наверно, я и не думал об этом. Он сказал:
- Я не настолько ее хочу, чтобы совершить убийство ради малого шанса ее получить. Как ты. Если кто-то хочет ее сильней, чем я - значит моих чувств недостаточно. Так я это понимаю. Я бы мог тогда сказать, что меня разбирает не только из-за него и Фоун, что это лишь часть дела. Но вроде бы ни к чему было сейчас выкладывать все карты. Хочет изображать порядочного - милости просим. Я только сказал;
- Ну, пойду укладываться. Латч вскочил и загремел:
- Не делай этого! Слушай, хипстер, ты видел, как далеко я зашел, чтобы не навредить сообществу. Ты мне сегодня дал урок, крутой урок, ты меня образумил, и во имя Бога не разваливай теперь группу! - Он подошел ко мне вплотную: пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо. Ткнул пальцем мне в грудь. - Если ты сейчас уйдешь из сообщества, клянусь, я тебя выслежу и затравлю до смерти. Теперь убирайся.
- Очень хорошо, - ответил я. - Но послушай. Ты мне вернул билет на вход, а сам играешь опасное соло. Подумай обо всем спокойненько, и если захочешь, чтоб я остался, скажи сегодня вечером. Сделаю, как скажешь.
Он ухмыльнулся - нормальной своей ухмылкой.
- Ладно, Флук. До встречи.
Трудно ненавидеть такого парнягу. Но если сумеешь, то и дело сделаешь.
Я сумел.