Дел повернулся к Барбаре, она наклонилась над единорогом и сказала:
– Быстрый, как молния, гладкий, как шелк… Ты свободен!
И единорог поднял свою безупречную голову и поглядел на Дела. Дел открыл рот и неловко шагнул вперед, но тут же остановился снова.
– Т-ты?!.. - вырвалось у него.
На щеках Барбары заблестели слезы.
– Ты не должен был знать, - произнесла она сдавленным голосом. - Я была так рада, что ты.., что ты ничего не видишь, потому что ты не должен был знать…
Дел рухнул на колени подле нее. И, когда он сделал это, единорог поднял голову, коснулся лица Барбары своим атласным носом, и вся ее доселе скрытая красота неожиданно засияла ослепительно и ярко.
Потом единорог поднялся с колен и тихонечко заржал. Дел посмотрел на Барбару и увидел, что только единорог может быть прекраснее нее. Тогда он с неожиданной робостью коснулся шеи удивительного животного и на краткий миг ощутил, как струится между пальцами тончайший шелк его гривы.
В следующий момент единорог попятился, повернулся и, совершив невероятный скачок, в один миг оказался на дальнем краю топи. Еще прыжок - и вот он уже на гребне дальнего холма. Там, словно прощаясь, единорог на мгновение замер, а потом пропал.
– Из-за нас, - сказала Барбара, - он потерял свое озеро, свое прекрасное, чистое озеро!
– Он найдет себе другое, - ответил ей Дел. - Обязательно найдет.
И добавил словно через силу:
– Он.., не должен.., страдать из-за своей сказочной красоты.
Любимый медвежонок профессора
– Спи, - сказало чудовище. Это было сказано ухом, с помощью запасных губ, скрытых глубоко в складках плоти, потому что его пасть была полна крови.
– Я не хочу спать, я грезю… - ответил Джереми. - Когда я засыпаю, мои грезы убегают. Или просто притворяются грезами. А сейчас я вижу настоящую грезу.
– А о чем ты грезишь? - поинтересовалось чудовище.
– Я грезю.., грежу о том, что я вырос…
– ..И превратился в очень толстого дядю семи футов ростом, - быстро подхватило чудовище.
– Ты глупый, - покровительственно сказал мальчик. - Ростом я буду ровно пять футов, шесть и три восьмых дюйма, на макушке у меня будет лысина, и еще я стану носить круглые очки - толстые, как стеклянные пепельницы. Моя работа будет состоять в том, чтобы читать молодым людям лекции о человеческих судьбах и метемпсихозе Платона.
- Что такое метемпсихоз? - с жадностью спросило чудовище.
Джереми было четыре года, и он мог позволить себе быть терпеливым.
- Метемпсихоз, - пояснил он, - это такая штука, которая получается, когда человек переезжает из старого дома в новый.
- Как было у твоего отца, когда он переехал сюда с улицы Монро?
- Вроде того. Только я имел в виду не обычный дом с крышей, канализацией и всем остальным. Я имел в виду вот такой дом, - сказал мальчик и постучал по своей маленькой груди.
- Ox! - сказало чудовище и вскарабкалось повыше, скорчившись в непосредственной близости от нежного горла ребенка. Сейчас оно как никогда раньше было похоже на плюшевого медвежонка.
- Может, сейчас? - спросило чудовище умоляющим голосом. Оно было вовсе не тяжелое.
- Нет, - нетерпеливо откликнулся мальчик. - Иначе я засну, а мне хочется еще немного посмотреть мою грезу. В ней есть девушка, которая не слушает мою лекцию. Она думает о своих волосах.
- А что у нее с волосами? - поинтересовалось чудовище.
- Они каштановые, - объяснил Джереми. - И блестящие. А она хочет, чтобы они были золотыми.
- Зачем?
- Некто Берт очень любит, когда у девушек золотые волосы.
- Так давай, сделай ей золотые волосы!
- Не могу! Что скажут остальные?
- А разве это важно?
- Наверное, нет. Значит, все-таки можно, да?
- Кто она? - строго спросило чудовище.
- Просто девушка, которая родится в этом самом доме примерно лет через двадцать, - ответил Джереми.
Чудовище подлезло еще ближе к его пульсирующей шее.
- Если ей предстоит родиться здесь, тогда ты можешь сделать ей золотые волосы. Поспеши же, и давай спать.
Джереми довольно рассмеялся.
- Ну, что там случилось? - тут же спросила тварь.
- Я изменил их, - ответил Джереми. - Девчонка, которая сидела позади нее, запищала как мышь, которой отдавило лапу мышеловкой. И подскочила на целый фут. Это довольно большая аудитория; скамьи студентов расходятся амфитеатром от того места, где стоит лекторская кафедра, и ступеньки в проходах довольно крутые. Она зацепилась ногой за ступеньку...
Джереми разразился радостным смехом.
- А теперь что?
- Она упала и сломала себе шею. Она мертва! Чудовище сдавленно хихикнуло.
- Это очень смешная галлюцинация. А теперь верни первой девушке прежний цвет волос. Кроме тебя никто этого не видел?
- Никто, - заверил его Джереми. - Впрочем, лекция все равно закончилась, и студенты толпятся возле той, со сломанной шеей. У молодых людей под носами висят капельки пота, а девушки стараются засунуть кулачки себе в рот. Можешь приступать...
***
Чудовище издало довольное хрюканье и с силой прижало пасть к шее Джереми. Мальчик закрыл глаза.
Дверь в детскую неожиданно отворилась, и на пороге появилась мама. У нее было усталое, доброе лицо и улыбающиеся глаза.
- Джереми, дорогой, - сказала мама. - Мне показалось, что ты смеялся.
Джереми нехотя открыл глаза. У него были такие длинные ресницы, что они, казалось, подняли маленький ветер, словно два шелковых опахала.
Мальчик улыбнулся, и все три его зуба улыбнулись тоже.
- Я рассказывал Пуззи сказку, мама, - сонно сказал Джереми. - И она ему понравилась.
- Ты - прелесть, - промурлыкала мать и, подойдя к кроватке сына, заботливо подоткнула одеяло, но мальчик тотчас же выпростал из-под него руку, чтобы крепче прижать тварь к себе.
- А Пуззи уже заснул? - спросила мать нарочито серьезным тоном.
- Нет, - ответил Джереми. - Он.., выращивает голод.
- Как же это он делает?
- Когда я ем - голод проходит, - объяснил мальчик. - У Пуззи все наоборот.
Мать посмотрела на сына. Она любила его так сильно, что просто не могла - не способна была задуматься.
- Ты - самый замечательный сын, - шепнула она. - И у тебя самые розовые щечки на свете.
- А то как же, - согласился Джереми.
- Вот только смеешься ты странно, - заметила мать, слегка бледнея.
- Это не я, это Пуззи. Он считает, что это ты - странная.
Мама некоторое время стояла, склонившись над кроваткой сына и глядя на него. Но на самом деле на него смотрели только ее озабоченно сдвинутые брови, в то время как взгляд только скользнул по лицу Джереми и устремился на что-то другое. Затем мать облизнула губы и потрепала его по макушке.
- Спокойной ночи, малыш.
- Спокойной ночи, мамочка. Джереми закрыл глаза, и мать на цыпочках вышла из комнаты. Чудовище всегда знало, чего оно хочет.
***
На следующий день, когда настало время послеобеденного сна, мать в сотый раз чмокнула Джереми в лобик и проворковала:
- Ты всегда так хорошо спишь после обеда, милый!
Это была правда. После обеда Джереми всегда отправлялся в постель так же послушно, как вечером. Почему - этого мать, конечно, не знала. Возможно не знал этого и сам мальчик. Пуззи знал, но предпочитал молчать.
Оказавшись в детской, мальчик первым делом открыл ящик с игрушками и достал оттуда Пуззи.
- Готов спорить, - сказал он, - ты не прочь подкрепиться.
- Да. Так что поторопись.
Джереми быстро забрался в кроватку и крепко прижал к себе игрушку.
- Я продолжаю думать об этой девушке, - сказал он.
- О которой?
- Ну, о той, чьи волосы я изменил.
- Быть может, это потому, что ты впервые изменил человека?
- И вовсе не потому! Вспомни того дядьку, который свалился в вентиляционную шахту подземки.
- Тогда ты просто подбросил ему под ноги шляпу. Ту, которую сдуло ветром с головы какой-то дамы. Он наступил одной ногой на поля, другой запутался в тулье и - готово!
- А как насчет той девчонки, которую я толкнул под грузовик?
- Ты к ней даже и не прикасался, - спокойно возразило чудовище. - Она же была на роликовых коньках! Ты только сломал какую-то штучку в одном из колесиков, так что оно не могло вертеться. Вот она и грохнулась на дорогу прямо перед грузовиком.
Джереми задумался.
- А почему раньше я никогда никого не трогал и ничего ни с кем не делал? - спросил он наконец.
- Я не знаю, - проворчал Пуззи. - Но думаю, что это может иметь какое-то отношение к этому дому - к тому, что ты здесь родился.
- Может быть. - Джереми с сомнением пожал плечами.
- Послушай, я голоден, - проговорило чудовище, поудобнее устраиваясь на животе мальчика, который как раз перевернулся на спину.
- Ну хорошо, - вздохнул Джереми. - Следующая лекция?
- Да! - с энтузиазмом воскликнул Пуззи. - Только постарайся грезить поярче. Замечательные штуки эти твои лекции. Они-то мне и нужны; люди, которые их слушают, мне совершенно не мешают. И ты меня тоже не интересуешь. Мне нужно только то, что ты говориш-шь...
***
Джереми почувствовал в жилах прилив какой-то особенной крови и расслабился. Устремив взгляд на потолок, он нашел на нем тонкую, не толще волоса, трещинку, на которую всегда смотрел, когда грезил наяву, и заговорил.
- Ну вот, я здесь... Здесь - это значит в большой аудитории. В ней снова собрались все студенты, и эта девушка тоже здесь. Ну, та, у которой блестящие каштановые волосы. Кресло позади нее пустое - раньше там сидела другая девушка - та, которая сломала себе шею...
- Это можно пропустить, - нетерпеливо перебило чудовище. - Что ты говоришь?
- Я...? - Джереми ненадолго задумался, и Пуззи слегка толкнул его.
- Ах да, - спохватился мальчик. - Я говорю о вчерашнем несчастном случае, и добавляю, что как это ни печально, наши занятия должны продолжаться, как то знаменитое представление.
- Так поторопись же! - пропыхтел монстр.
- Сейчас, сейчас, начинаю, - отозвался Джереми с некоторым раздражением. - Вот... Тема сегодняшнего занятия - гимнософисты, чей крайний аскетизм не имел себе равных в писаной истории. Эти странные люди рассматривали одежду и даже пищу как нечто весьма вредное, пагубно влияющее на чистоту мысли. Греки называли их также гилобиоями; это название, как наверняка известно наиболее эрудированным нашим студентам, аналогично санскритскому вана-прасти. Совершенно очевидно, что гимнософисты оказали значительное влияние на Диогена Лаэртия, основателя элизийской школы чистого скептицизма...
Так он бубнил и бубнил ровным, монотонным голосом. Чудовище скорчилось у него на животе. Его маленькие, круглые уши совершали едва заметные жевательные движения, а порой, когда твари удавалось услышать какую-нибудь особенно смачную подробность из области эзотерических знаний, из его плотных складчатых ушей начинала течь слюна.
В конце концов - примерно час спустя - голос Джереми начал слабеть, а потом и вовсе оборвался, и монстр недовольно завозился.
- В чем дело? - спросил он.
- Снова та девушка, - сказал Джереми. - Пока я говорю, я все время вспоминаю ту девушку.
- Тогда перестань немедленно, я еще не кончил.
- На сегодня все, Пуззи. Я все время мысленно вспоминаю эту девушку и не могу даже продолжать. Сейчас я говорю студентам, какие параграфы в учебнике им следует прочесть и даю задание. Лекция кончилась.
Пасть чудовища была почти полна крови, и оно вздохнуло ушами.
- Что ж, это было не очень много, но все-таки лучше, чем ничего.
Теперь можешь спать, если хочешь.
- Я хочу немножко посмотреть картинки. Чудовище чуть-чуть раздуло щеки - слегка, почти незаметно, так что давление в его пасти было совсем небольшим.
- Валяй. - Оно скатилось с груди Джереми и с мрачным видом свернулось рядом.
Странная кровь поступала в мозг мальчика ритмично и равномерно. Он смотрел в потолок неподвижными, широко раскрытыми глазами и видел себя будущего - худощавого, начинающего лысеть профессора философии. Он сидел в аудитории и, глядя на то, как студенты поднимаются по крутым ступеням и толпятся у выхода, снова и снова пытаясь найти объяснение своему непонятному желанию снова и снова смотреть на эту девушку, на мисс.., э-э-э.... Ах да!..
- Мисс Пэтчелл!
Он вздрогнул, удивляясь самому себе. Он вовсе не собирался окликать ее по имени. Но было уже поздно, и он поспешно собрался и крепко сжал ладони, напуская на себя сухую чопорность, помогавшую ему выглядеть достойнее в своих собственных глазах.
Девушка медленно спускалась по крутым ступенькам прохода. В ее широко расставленных глазах сквозило легкое недоумение. Под мышкой она держала стопку книг; каштановые волосы блестели в неярком дневном свете.
- Да, профессор?
- Я... - Он замолчал и слегка откашлялся. - Я знаю, что занятия закончились, и у вас есть свои планы. Я не задержу вас надолго... А если задержу, - вдруг добавил он, поражаясь своей смелости, - вы вполне можете встретиться с Бертом и завтра.
- С Бертом? О-о... - Девушка очаровательно порозовела. - Я не знала, что вам известно... Как вы догадались?
Он пожал плечами.
- Надеюсь, мисс Пэтчелл, - сказал он, - вы простите своего старого, гм-м.., пожилого профессора за его болтовню. Дело в том, что в вас есть нечто такое, что.., что...
- Что же? - В ее глазах были настороженность и капелька страха; несколько раз она даже оглянулась через плечо - на просторную и уже пустую аудиторию.
***
Профессор неожиданно хлопнул по кафедре ладонью.
- Нет, я не допущу, чтобы это продолжалось! Я должен объясниться. Вы боитесь меня, мисс Пэтчелл, но вы не правы.
- Пожалуй, я лучше.... - испуганно пробормотала девушка и попятилась.
- Сядьте! - загремел он. За всю свою жизнь он впервые на кого-то закричал, и оттого испытал потрясение едва ли не более сильное, чем сама девушка.
Девушка невольно попятилась и села на одно из кресел в первом ряду; при этом она выглядела намного меньше, чем в действительности. Только ее глаза на побледневшем лице казались огромными.
Досадуя на себя, профессор покачал головой. Потом он поднялся из-за стола и, сойдя с лекторского возвышения, подошел к девушке и сел рядом.
- А теперь успокойтесь и выслушайте меня, - промолвил он, и слегка улыбнулся уголком рта. - Хотя, честно говоря, я даже не знаю, что вам сказать. Что ж, постарайтесь быть терпеливой - это может оказаться очень важным...
Несколько секунд он сидел молча, собираясь с мыслями и стараясь сосредоточиться на тех неясных, расплывчатых образах и картинах, которые теснились в его мозгу. При этом он ясно слышал или, вернее, осознавал, как часто, постепенно замирая, бьется ее сердце.
- Мисс Пэтчелл, - сказал он наконец и повернулся к ней. - Я не заглядывал в ваше личное дело и не знаю, кто вы такая. До.., вчерашнего дня вы были для меня лишь одной из многих - просто студенткой, сдававшей лабораторные работы, которые я должен был проверить и оценить. Я никогда не наводил о вас справок в учебной части, и, насколько мне известно, я впервые разговариваю с вами лично.
- Да, сэр, это так, - негромко подтвердила она.
- Очень хорошо. - Профессор облизнул пересохшие губы. - Так вот, мисс Пэтчелл, вам двадцать три года. Дом, в котором вы родились, был достаточно старым, двухэтажным, с решетчатым эркерным окном в свинцовом переплете на лестничной площадке. Маленькая спальная комната или детская располагалась прямо над кухней, так что когда в доме было тихо, вам был хорошо слышен звон посуды. Этот дом стоял на Базирус-роуд, 191.
- Да, но... Как вы догадались?
Он покачал головой, потом обхватил ее руками.
- Не знаю. Честное слово - не знаю. Я сам жил в этом доме, когда был ребенком. Но я не могу сказать, откуда мне известно, что и вы тоже там жили. В этом доме есть нечто... - Профессор потер лоб. - Мне казалось, что вы могли бы помочь...