Сейчас Рамин, за бесполезным, бессмысленным диалогом с хозяином дома, внутренне видел в себе этот диск, вращенье его убыстрялось, он уже сливался в сплошной горящий шар, и свет его делался хищно-пурпурным.
Объекты воздействия находились слишком далеко от него и друг от друга. Но все трое почувствовали натиск неведомой воли.
– Вы же хотите со мной выгодно договориться! – повысил голос Рамин, – Мы решим эту проблему мирно! Вы все стремитесь к этому. Вы благоразумны и внимательны. Вы слушаете меня…
Нескольких секунд ему не хватило.
Хозяин дёрнулся в сторону, словно отшатываясь от невидимого обвала. Метнулся к креслу, бросил руку за боковину, вынул её с пистолетом.
– Что стоите, придурки! – тонко завопил он на своих сообщников и на охранника.
Охранник оставался прежним задумчивым манекеном. Сообщники от крика вернулись в себя, заново узнали хозяина, гостя друг друга. Уже были в руках у них пистолеты.
Рамин мог лишь скользнуть по ним боковым зрением. А в прямом его взгляде был один хозяин с поднятой рукой, и чёрное короткое дуло застыло перед выстрелом, и костяной палец на курке медленно-туго, в застопорившихся мгновеньях, начал сгибаться; странно-отчетливо, как сквозь линзу, видны были неотвратимые мизеры его сгиба…
– За-мри! За! Мри! Н-ну!.. – Рамин не узнал своего голоса, глухого, низкого рыка; рык сбился в сдавленном времени к частотам почти нечеловеческим и обращён был рык лишь к этому огромному пальцу, который сейчас был сам по себе – отдельное от всех существо, со своим тёмным разумом и тайным резоном.
Палец внял, согласился, умер, неспешно смёрзся с курком в целое, недвижимое – дальше он не пойдёт, не должен. "Этот – не выстрелит… пока. А те двое? Сбоку, за спиной, когда поймут, в чём дело… Нельзя сейчас к ним обернуться. Когда поймут". Секунда, секунда, ещё одна…
В осколок мгновенья вдруг смялся и смылся зал, стены, люди, поднятые пистолеты, он сам с бешено крутящимся в сознанье пурпурным диском. Вместо всего – ослепительно белое, торжественное движенье. Снег… Но снегопад был слишком краток; Рамин лишь успел кожей лица поймать его чистую прохладу (не колкий холод – прохладу), как он исчез без следа.
И опять ворвался назад прежний зал и всё прежнее, а в прежнем вдруг омерзительно громко грянули два выстрела. Рамин вздрогнул… нет, кажется, не в него. Кажется…
Через распахнутую дверь в зал уже вошёл Симон с двумя пистолетами в вытянутых руках. Оба бандита – один рядом с ним, другой у противоположной двери – заваливались на пол с одинаково расплывающимися на лбах алыми пятнами. Симон уже целился в хозяина.
– Брось оружие! Считаю до одного. Р-раз!
Стук воронёного металла о паркет.
– Ты как? – повернулся он к Рамину, – Извини, я без звонка. Не помешал?
– Оч-чень не помешал, – почему-то смутился Рамин.
– Он главный здесь? Господин Смайл, надо полагать. А этот парень чего стоит, как пень?
– Охранник. Он уже не опасен. Мы с ним поладили.
– Ну а теперь с тобой начнем ладить, неуважаемый, – подступил Симон к хозяину, – Только учти, сроку на раздумья я даю мало: считаю до одного. И промахиваться не люблю. Ты убедился, надеюсь?
– Д-да… – покосился Смайл на бездыханных Ушастого и Утконоса.
– Кто с оружием в доме?
– Второй охранник.
– Уже знакомы. Ещё.
– Ещё двое…
– Уже подружились. Гости – кто и зачем?
– Они не имеют…
– Постарайся, чтоб тебе не было стыдно за нечестность, когда я с ними познакомлюсь.
Тёмный уступ бородки хозяина мелко вздрагивал. Зрелая мякоть носа взялась капельками пота.
– Представитель… они себя конторой называют. "Обителью".
– Конторский служащий. Род занятий?
– Ж-живой товар…
– Так. За девочками. Откуда?
– С юга.
– Точней.
– Сабринск.
– Морской порт. Замечательно.
– А с ним кто? – спросил Рамин.
– Телохранитель.
– Что-то никого не слыхать, – заметил Симон, – Где они?
– Наверху.
– Комнаты!
Смайл с усильем сглотнул, скорбно искривил губы.
– Первая и вторая. Но я вас хочу попросить…
– Потом ты решишь, о чём тебе нас просить. А сейчас вперёд.
Они подошли к дверям, из которых появился Дроздов. Двери вели в фойе перед парадным входом. С левой стороны в фойе стекала большая лестница со второго этажа. Симон подтолкнул Смайла.
– Иди, знакомь нас со своими друзьями-упырями. Сделай так, чтоб мы им понравились. Чтоб не получить их пулю раньше нашей.
Смайл осторожно выглянул из дверей.
– Господин Сиртак! – со звонкой истеринкой крикнул он, – Не стреляйте! Всё в порядке. Нам надо поговорить. Слышите меня?!
Никаких признаков жизни не было заметно на лестнице.
– Вперёд! – скомандовал Симон, – Не гора к Магомету, так Магомет…
Он медленно вышел рядом со Смайлом, держа лестницу в прицеле двух пистолетов. Рамин двинулся следом. Смайл обернулся с тоскливой надеждой на дверь парадного входа.
– Присматривай за ним, – бросил Дроздов Рамину, – Дёрнется – стреляй ниже пояса, в причинное место. Будет жив и кроток.
Они втроём – Симон первый, за ним хозяин дома, замыкающий – Рамин – ступень за ступенью, поднялись на второй этаж. Коридор был пуст.
– Господин Сиртак! – крикнул Смайл в закрытую дверь с цифрой один, – Не стреляйте. Небольшой разговор.
Тишина за дверью.
– Слишком застенчивые господа.
Дроздов с размаху саданул ногой по двери, распахнул её. Большая, изысканно мебелированная комната была пуста.
В комнате царил порядок: тщательно заправленная широкая кровать, на овальной крышке стола – ничего лишнего, кроме вазы с цветами; дверцы орехового шкафа тщательно прикрыты.
В комнате только что находились люди: из воздуха ещё не изникло эфемерное электричество от их беспокойных движений, взглядов и слов.
Люди исчезли не иначе, как через открытую полустеклянную дверь, ведущую на широкую мансарду. Полукруг белостолбчатых перил, изящные столики, плетеные стулья. На мансарду же выходили ещё две соседние комнаты и боковой коридор второго этажа. Эти двери оказались запертыми. Подойдя к перилам, Симон обнаружил свисающую вниз кожаную ленту из двух состёгнутых брючных ремней.
– Без ремней господа остались, – усмехнулся он, – Штаны бы не потерять.
Они увидели их на другой стороне двора, под кирпичной оградой, невдалеке от того места, где её перелазил Симон.
Маленький, худощавый, смуглый человек уже всшагнул на подставленные ладони длинноволосого верзилы, и разгиб мощных рук поднял его к лиловому черепичному скату.
– Застыть на месте! – крикнул им Дроздов через двор; сделал знак Рамину и Смайлу, чтоб не маячили на открытой площадке; сам присел, оперев рукоять пистолета на гладкие перила, – Эй ты, прыгай назад!
Маленький человек распластался на черепице, не выпуская из рук серый кейс.
Телохранитель, беспорядочно стреляя, бросился к дому, под защиту торцевой стены. Два выстрела Симона прервали его путь.
Но смуглый человек с кейсом уже исчез по ту сторону ограды.
– Надо догнать! – воскликнул Рамин.
Дроздов мрачно покачал головой.
– Через ворота, в обход – не успеем. Даже и через забор. Там заросли недалеко. Ловить по лесу его – толку мало.
– А если он нападёт на наших?
– Не нападет. Они ему не нужны. Он направится к автотрассе ловить машину. Сюда не вернётся. Мы тоже здесь не задержимся.
– Я позвоню им, – сказал Рамин.
Симон подошёл к стоящему у открытой двери Смайлу.
– Где девочки?
*
Лита и Лора выдержали строгий запрет звонить мужчинам до того, как они сами позвонят. Выдержать пассивное ожидание их возвращения они не сумели, помучившись, минут тридцать, все-таки вышли из зарослей и направились по асфальтовой дороге к воротам. Примерно на полпути они услышали треск выстрелов, потом вдалеке слева, заметили убегающего от ограды к лесу какого-то человека. Вскоре у Литы запел телефон и раздался бодрый голос Рамина. После чего они бегом достигли ворот и вошли во двор. Там были Рамин, Симон и незнакомец с тёмной бородкой, лоснящимися залысинами и с мутью недоброго страха в глазах. Он прижимал к уху мобильник, пытаясь кому-то дозвониться.
– Сколько прошло? – грозно прорычал ему Дроздов.
– Часа два.
– Треть пути до Сабринска. Что могло случиться?
– Мало ли… отключил мобильник – мешает кто-то. Уронил, может быть…
– Другого вызывай.
– У меня только номер Дюба. Он отзовётся. Или сам позвонит.
– Учти. Его голос в телефоне – это твоё второе рожденье. Пока он молчит – ты мёртв. Ты уже знаешь, что я не шутник.
Рамин подошёл к Лите с Лорой.
– Синичек везут в Сабринск. Вот главный мерзавец звонит своим мерзавцам, чтобы поворачивали назад. Мы с ним поедем навстречу на его машине.
– А мы? – воскликнула Лита.
– С собой вас не можем взять. Должно быть место для девочек.
– Мы с Лорой за вами поедем на твоём "Ланосе".
– А водительские права с собой?
– Они у меня всегда в сумочке. Я иногда арендую папину машину.
– Хм. На мою-то доверенности нет.
– Да ладно тебе!
Лора, уже успокоенная оттого, что Симон – вот он рядом, жив-здоров-могуч – с любопытством оглядывала роскошный пустой двор и дом.
– А где остальные? – спросила она.
– Остальные… по-разному, – Дроздов повернулся к Рамину, – Как раз, вы с Литой разберётесь с остальными. Вон там, за углом, у крыльца, второй охранник. Я на него… с забора. Должен быть жив, возможно – пара переломов. С ним время не тратьте, скажите другим – позаботятся. Он, к счастью, не успел меня разглядеть. Зато другие успели нас разглядеть: женщина и твой замороженный боец. Ты бросил его в зале, он сам не очухается?
– Без меня – нет.
– Вот у этих двоих надо стереть нас из памяти. Сможете по быстрому?
– Сделаем. Интенсивный подавляющий гипноз.
– Не очень приятное занятие, – вздохнула Лита, – Но раз надо… Давай, я займусь женщиной, а ты – своим человеком.
– Женщина на втором этаже, в пятой комнате, – отозвался Дроздов, – Вот ключ. Только… сходи, приведи её сам. Не обязательно туда Лите. Постарайтесь – всё в темпе.
– А мне что делать? – слегка обиженно спросила Лора.
– Просто посиди на крылечке, – Симон, словно нечаянно, коснулся её плеча и жест его из резкого, властного вмиг сделался медленным, уютным, ласкающим, – Понаблюдай вокруг… А мы с радушным хозяином идём в гараж седлать коня. Ты чего не звонишь? Вызывай беспрерывно. Не приведи Бог, тебе не дозвониться!
8. Синички
Она сама вызвала это; от рванувшейся из неё ненависти, плотной и хлёсткой, как кулак шквального ветра, ненависти к тем двоим в кабине, сделалось всё. Ей стало невыносимо их видеть, и она перестала их видеть.
Всё вокруг засыпалось внезапной снежной белизной.
И принёсся какой-то новый, очень вкусный воздух; но подозрительный воздух, потому что от каждого его вдоха тело теряло вес. Юля беспокойно чувствовала в себе это, но всё равно дышала и дышала странным воздухом, чтобы не пропадал зря. Юля не могла увидеть Эльку в белой кутерьме, но знала, что Элька здесь, рядом, и наверняка, тоже видит это и чувствует это.
Потом Юля поняла – произойдёт что-то ещё. Она протянула руки, нащупала в прохладном белом Элькины плечи, крепко прижала её к себе. Медленным, как во сне, но сильным порывом их обоих устремило вперёд, они наткнулись на какое-то жёсткое препятствие ("Откуда здесь, в пустой бесконечности, препятствие?" – сквознула мысль), плавно опустились вниз, продолжая прижиматься, друг к другу.
Наважденье так же внезапно сгинуло, вернулась действительность и действительность оказалась замысловатой. Юля обнаружила себя и сестру на полу кузова, под передней стенкой-перегородкой. Какая-то сила швырнула их на железную стенку – благо: находились они рядом с ней, а не сидели в стороне, на лакированном ящике. У Юли от удара ныло плечо, а Эля, морщась от боли, трогала ладонью лоб. Мотор не работал, машина стояла на месте, слегка накренившись.
Юля отодвинула до упора матовую задвижку в окне, заглянула в кабину. Невредимое лобовое стекло открывало странную панораму, центр которой занимал мощный бетонный шестигранник фонарного столба, слепившийся в одно целое с капотом.
Дюб-Булыжник, согнулся, склонился вперёд, обеими руками держась за голову, глухо мычал, выборматывал невнятные проклятья. Очевидно, его полированный череп успешно выполнил роль своей аллегории – булыжника, саданувшись по лобовому стеклу. При этом, стекло пострадало гораздо меньше: вероятно, удар пришёлся вблизи стыка его с верхним, скрытым под обшивкой металлом кабины. Ржавопатлый водитель продолжал оцепенело сжимать рулевое колесо. Он повернул голову к оглушённому Дюбу, лицо его явило тяжкое недоуменье и суеверный страх. Он отказывался верить, что смог ни с того ни с сего свернуть на обочину и бросить машину на никому не мешавший обыкновеннейший фонарный столб. Счастье – хоть успев сбросить скорость. А иначе б… Он наконец отодрал руки от руля.
В тишине слышался шелест-издых горячего мотора и журчанье жидкости, вытекающей из разбитого радиатора.
Тишина прервалась сдавленным рычаньем Дюба.
– Что же ты… Т-твою!..
– Поверь, Дюб, сдохнуть – не встать, – скомканный в сип голос водителя, – Полный невдогон – как вышло. Как чужой кто – взял, повернул. Вижу же – столб, что вот… сейчас… – ничо не могу… На тормоз, хорошо, успел…
– Спа-си-ба.
– С тобой-то что, Дюб?
– Ни хрена не видать. Темно. Болит, падла.
– Крови, вроде, нет. Стекло цело.
– Пош-шёл ты со своим стеклом! Не дай Бог – сотрясенье мозгов.
Булыжник сидел, по-прежнему согнувшись, обхватив голову руками, положив её на передний щиток.
– Что делать-то, Дюб? Может, тебе прилечь?
– Куда, на хрен, прилечь? З-заботливый… Машине – шмандец?
– Радиатору – точно.
Булыжник промычал сложное, длинное ругательство. Сфинкс беспокойно оглядывал трассу. Автомобили пролетали на скорости, пока никто рядом с ними не тормозил, все были заняты своими неотложностями; да и видно было издалека, что авария не слишком страшная.
– Слушь, Дюб, девок надо бы увести, спрятать. Пока гаишники не нагрянули. Или похуже кто. Мы тут на виду у всех.
Булыжник оторвал голову от панели, медленно, словно боясь, что не удержится на плечах, отнял от неё руки.
– Плывёт всё. И тошнит. Сам сможешь?
– Да без проблем, Дюб. Отдыхай, ложись, если хочешь. Всё сделаю. Заросли густые, привяжу к дереву – не дёрнутся. Заклею рты скотчем. А там придумаем что-нибудь.
– Давай. Не упусти, смотри.
Сфинкс достал из сумки за сиденьем моток белого шпагата, наручники и бобинку скотча, вылез из кабины и пошёл открывать заднюю дверцу.
– Выходим на прогулку. Как заказывали.
Юля презрительно скривила губы.
– Мы заказывали раньше. Если б сделали, как мы просили, у вас бы не было неприятностей.
– Чего?
– Того самого.
– Хочешь сказать, что это ты?.. Наколдовала, в смысле?
– Оч-чень догадливый.
– Мозги не полощи, ладно? Гуляем вон туда, в тот лесок. Без фокусов, – для убедительности он вынул из кармана пистолет, показано отщёлкнул предохранитель, засунул его за пояс, – Догонять не стану, завалю в момент. Никого вокруг – никто не услышит. Поняли, да?
– Да, поняли, – огрызнулась Эля.
Он достал наручники.
– Сюда подойдите.
– Наручники не оденем, – громко заявила Юля.
– Я сказал, сюда подойдите!
– Не будем убегать, а наручники не оденем, – столь же решительно сказала Эля, – Ты же нас всё равно свяжешь.
– Я вас щас прямо здесь грохну! – рассвирепел Сфинкс, схватился за пистолет.
– Ладно, давай, – уступила Юля, – Не надо шум поднимать. А то вылезет твой босс, а ему вредно, у него головка болит. Ну, теперь не боишься нас?
– Ключик смотри не потеряй, – предупредила Эля.
– Вперёд!
Разладный с обстановкой, неожиданный дерзкий кураж захватил девочек. Самим на удивленье – отчего-зачем? Летнее, набирающее ярчь солнце, дорожный ветреный воздух после сумрачной жестяной духоты – причина? Нет! А конечно же, а затем, это сами они… сами – и то существо, которое с ними, которое в них. Оно и вправду теперь есть, теперь точно есть. До сих пор оно было незаметным, оно привыкало к ним. А теперь поняло их и пришло на помощь.
И начисто смылся страх перед жуткими людьми, способными на всё. Эти двое и сейчас способны на всё… Уже не на всё. На то, что будет позволено. А ничего не будет позволено. Два часа назад они дрожали от страха, а теперь… Пусть попробует кто-то причинить им зло. И этот тип с корявой рожей и пистолетом на пузе не страшен, а лишь противен, а наручники, которые он суетливо защёлкнул на правой Юлиной, на левой Элиной руке – просто смех один…
Удивляя и нервируя ржавопатлого, беззаботным прогулочным шагом, взявшись за руки, они спустились с дорожной насыпи, миновали поросшую травой сырую ложбину, опять поднялись на пригорок и вошли в гущу деревьев. Сфинкс шёл сзади, не спуская с них глаз, даже ни разу не оглянувшись на оставленную машину.
Когда за лиственной зарослью полностью скрылась автотрасса и вся окрестная равнина, девочки остановились.
– Ты нас как будешь привязывать, вверх ногами или вниз головой? – насмешливо обернулась к конвоиру Эля.
– А давай мы сами привяжемся, чтоб ты не напрягался, – поддержала её Юля, – И рты заклеим себе, и глаза, и уши.
– З-заткнулись!
Сфинкс в смутных чувствах оглядывался, выбирая подходящее дерево.
– Почему тебя зовут сфинксом? – спросила Эля, – Сфинкс – это голова человека, а туловище животного. А у тебя наоборот: человечье туловище, а башка – козлиная. Правда, без рогов, тебе их спилили что ли?
– Ах ты, с-су-у!.. – ржавопатлый швырнул моток шпагата на траву, в ярости ринулся к ним, сжав кулачищи, забыв строгие инструкции о том, что он отвечает за внешнее состояние перевозимого товара, и за ущерб взыщут с него…
Но рука его окостенела в замахе, и сам он мгновенно замер, столкнувшись с их взглядами…
*
Дюбу уже полегчало. Уже ломящая боль в мозгу стала затухать, мир посветлел и перестал расплываться. Дюб уже смог выйти из машины, вылить на сотрясённую голову полбутыли, взятой в дорогу холодной минералки. Постоял, обдуваемый ветерком. Опять сел в машину, попытался завести мотор – хотя бы отъехать от проклятого столба, но мотор не заводился. Вновь вышёл, мрачно осмотрел покорёженный перед машины.
Слишком долго не возвращался Сфинкс.
Дюб решил позвонить Смайлу, доложить непредвиденную обстановку. Мобильник в нагрудном кармане куртки был отключён, очевидно, от удара: когда его швырнуло вперёд, лбом на стекло, он ещё и саданулся грудью о переднюю панель. Едва успев его включить, Дюб услыхал требовательный сигнал от Смайла.
– Что за шутки там у вас?! – напустился на него Смайл, – Что с телефоном, сколько можно вызывать?!