Я мог позволить себе задавать такие вопросы. Ответы на них ни в коей мере не могли повлиять на результаты доверенной нам миссии. Если даже почва, на которой был возведен механизм парня из Корпуса, была, по сути дела, землей неведомой, то сама конструкция, так или иначе, работала без неожиданностей. Даже, если то, что мне пришлось испытать вчера, когда я добирался до мертвого "Гелиоса" было всего лишь тенью того, что нас ожидает после посадки. Мы выполним все, что от нас требовалось.
Я бесшумно сел, широко раскрыл глаза. Что мы окажемся в состоянии сделать, лишенные координации и связи даже в пределе собственных организмов? Немного... или совсем ничего? Может, все-таки будет не настолько плохо. Может быть, именно это окажется самым суровым, наиболее безапелляционным тестом, какого до сих пор не удалось выдумать нашим спецам по обучению?
Зашумел динамик. В бестеневых лампах появился слабый поначалу свет. Снагг лениво пошевелился и отдал некий невразумительный приказ. С каждой секундой становилось светлее. Несколько часов, условно именуемых ночью, остались у нас позади.
Близился полдень. В навигационной кабине "Гелиоса" светились все экраны. Болтовая аппаратура работала без помех, словно корабль минуту назад покинул монтажный цех. С минутным интересом пальцы Снагга короткими, ритмичными движениями пробегали по клавиатуре пульта. Сам он сидел неподвижно в одном из двух кресел-близнецов, сильно наклонившись вперед. Рива и я стояли позади него. Не вмешивались. С той секунды, когда на экране и в динамиках начали оживать записи блоков памяти нейромата и бортовых регистрирующих систем, мы не проронили ни слова.
Еще раз просмотрели сообщения, ушедшие на базу. До самого конца, точнее – до того момента, когда Торнс потерял связь с экипажем "Проксимы" и пытался восстановить ее, серией выстреливая зонды. Запись обрывалась на фразе, в которой Торнс сообщал, что меняет орбиту, надеясь отыскать лучшую полосу приема.
С последним словом изображение на экране растаяло; о том, что нейромат и компьютеры все еще находились под током, свидетельствовали только скачущие линии, секундные вспышки, беспорядочные, ничего не значащие цифры, выскакивающие в самых разных участках экрана безо всякого смысла. Единственное, что можно было установить в этой неразберихе – фактор времени.
Шли минуты, из минут складывались чесы. Мы ускорили, насколько было возможно, скорость ленты. Из вспышек, цифр, прыгающих линий на экране сложился изумительный, кинематографический танец. Под веками нарастала острая, колющая боль.
Неожиданно, без малейшего перехода, изображение изменилось, выровнялось. Снагг молниеносным движением изменил скорость перемотки ленты. Динамик немилосердно заскрежетал. Недолгое молчание. Потом раздался чужой, мужской голос.
– Прием! Прием! Говорит Арег. Говорит Арег. Вызываю "Гелиос". Прием!
Рива что-то буркнул и многозначительно посмотрел на меня. Меня тоже поразила архаическая форма этого вызова, противоречащая обязательному коду.
Неожиданно из динамика вырвался крик, скорее, смешавшиеся вопли многих людей. Это происходило не на борту. Не на борту. Неизменный, прерывистый треск, слишком хорошо нам знакомый. Такой эффект дает фотонная серия. Голос женщины. Высокий, спазматический, переходящий в нечеловеческий вой. Смех.
В то же мгновение я почувствовал боль. Понял, что закусил губу. По моей спине пробежались крохотные, холодные мурашки.
– Давай его сюда, Бонс! – зазвучал чей-то голос на первом плане, заглушая крики остальных. Опять этот протяжный треск. – Кросвиц! Сзади! – взывал динамик. Марш мурашек у меня по спине ускорил движение. Я узнал голос Торнса.
– Прием! – Это кричал Арег. – Прием! Я один на борту. Я один...
В то же мгновение серия повторилась, но значительно ближе, словно стреляли вплотную к микрофону. Из динамика раздался чудовищный скрежет, от которого у меня все заныло под черепом, словно я сунул голову между полюсов нуклеарного вибратора. Внезапно все стихло.
По экрану спокойно проплавала запись действий Арега, после этой недолгой – назовем ее так – трансляции со спутника. Несколько часов подряд он всеми возможными способами пытался связаться с базой на поверхности, если вообще они успели выстроить там какую-нибудь базу. Потом выключил аппаратуру. Какое-то время не предпринял ничего. Наконец взял небольшую ракету, вооруженную одним лазерным излучателем, последнюю из находящихся на борту, и полетел. Но перед этим запрограммировал орбиту "Гелиоса" и пеленгационный передатчик корабля.
Прошло несколько часов с тех пор, как мы задействовали аппаратуру, расположенную в этой кабине. Без перерывов просматривали данные, которых уже не было, пустив ленту с максимальным ускорением. Счетчик указывал, что с того момента, когда Арег покинул корабль, прошли уже не месяц, а годы.
Еще раз мелькнуло нормальное изображение на экране. Скорость уменьшили.
Место Арега занял Торнс. Вел он себя по меньшей мере странно. Что-то мудрил с диагностическим автоматом. Потом несколько часов неподвижно лежал в кресле. Затем поднялся и направился в ванную, косясь по дороге на проектор, который, кстати, тогда не действовал. Получасом позже он открыл огонь. Из всех лазерных батарей, бластеров, излучателей антиматерии. Экран, зарегистрировавший эту затянувшуюся канонаду, медленно угасал с течением времени, он же, однако, ничего не предпринял, чтобы обуздать этот ад, который царил в радиусе многих сотен километров от "Гелиоса". Это длилось до тех пор, пока светляки датчиков не потускнели и не погасли, барабаны, падающие ленты записи на регистраторы, не замерли в неподвижности, пока не нависла мертвая, безмолвная ночь.
6. ПОВЕРХНОСТЬ
– Хотел бы я поглядеть, как это выглядит... – пробормотал Рива.
Он расправился до конца с банкой концентрата, встал и направился в сторону умывальни. Зашумело. Сладковатый запашок теплого, очищающего газа дошел даже до наших кресел.
Я еще раз пересказал им, стараясь придерживаться наивеличайшей точности, все, что испытал, находясь в зоне действия сил, вызываемым объектом.
– Думаю, тебе такая возможность подвернется, – заметил Снагг безразличным тоном, не поворачивая головы. – Лишь бы не слишком часто.
Рива вернулся на свое место, глубоко вздохнул и уперся взглядом в центр бокового экрана.
– Утром садимся, – заметил он чуть погодя, без всякой видимости связи.
Какое-то время сохранялось молчание.
– Да... – отозвался наконец Снагг, – это объясняет потерю связи с базой. Наши корабли один за другим влезали в эту трясину и...
– Пока что это ничего не объясняет, – перебил его Рива. – Если мы прямо сейчас начнем делать выводы, то далеко не уйдем.
В глубине души я был согласен. Однако вслух сказал:
– Назовем это поле зоной нейтрализации. Что касается выводов, то я согласен с Ривой: надо подождать, пока мы не накопим больше данных. На основании того, что мы установили до сих пор, можно предположить, что все происходило так, как говорит Снагг.
– Интерпретация? – Рива скривился.
Я не ответил. Кивнул головой в сторону Снагга. Тот выждал минутку и начал:
– Обитатели Третьей встречают пришельцев с Земли таблетками, нарушающими связь. В них вмонтированы какие-то генераторы, вырабатывающие антиполя. И монитор, и два последующих корабля поддерживали контакт с базой, пока не оказались в пределах досягаемости зон нейтрализации. Мы не знаем, что случилось с экипажем контактной экспедиции. Зато "Проксима", скорее всего, посадку совершила. Мы слышали голоса... они были уже на поверхности спутника. Об этом хватит... пока.
– Пока... – согласился Рива.
– Зона нейтрализации сравнительно невелика. Маневрируя на орбиту, даже некоординируемым образом, корабль может неоднократно попадать в нее, может ее...
– Скорее – их, – вмешался я. – Вероятнее всего, они образуют защитный пояс. Не считая тех, что выстреливаются навстречу ракетам, прибывающим извне в систему Альфы.
– Как это случилось с нами, – пробормотал Рива.
– Ага. Мы располагаем большим числом данных, касающихся судьбы "Гелиоса". Вышли на орбиту. Экипаж приготовился к посадке. Несомненно, контролировали, как это обычно делается, маневры второго корабля. И неожиданно потеряли с ними связь. Их аппаратура продолжала работать нормально.
– Люди, – сказал Рива.
– Люди, – согласился Снагг. – Люди продолжали работать нормально. Но ведь не "Гелиос", а "Проксима" первой оказалась в этой зоне. Тогда, когда уже шла на посадку. Тронс делал, что мог. Выслал зонды, которые, летя в направлении "Проксимы", попадали, однако же, в поле, нарушающее связь. Наконец он решил сменить орбиту. И влез в ту же самую зону, в которой уже сидел первый корабль.
– Конец игры, – сказал я. – Дальше пошла сплошная "угадайка". Знаем, что они бросили корабль. На борту остался один Арег. Впрочем, он, может быть, полетел со всеми и вернулся, когда понял, как складывается дело. В любом случае, он еще раз на какое-то время покинул зону нейтрализации. Об этом свидетельствует тот факт, что ему удалось установить, по крайней мере одностороннюю, связь с поверхностью спутника. Голоса, которые мы слышали, встревожили его до такой степени, что он взял последнюю из ракет и полетел. Потом с компьютерами "Гелиоса" опять началась свистопляска. Когда корабль в очередной раз покинул опасную зону, на его борту был уже другой человек. Торнс. Скорее всего, раненый, если это его скафандр мы нашли в каюте. Это могло оказаться несчастным случаем. Могло и не оказаться. Кроме того, один дьявол знает, получил ли он эту травму внизу, на поверхности спутника, или же по пути на орбиту. Или даже на самом корабле. Впрочем, хватит об этом. Мы знаем, что он продержался несколько лет. И, наверно, не он один. Поэтому нам следует поступать осторожно...
– Ага... – буркнул Рива. – Пока удастся...
– Дадим им шанс, – произнес Снагг, так тихо, что я едва его услышал.
Мы довольно долго молчали.
– Что это там происходило, внизу?... – проворчал наконец Рива.
– Дрались, – Снагг пожал плечами.
– Я не слышал... чужих голосов, – неохотно заметил Рива.
– Утром увидим, – сказал я, потягиваясь. – Жаль, среди нас нет специалиста-кибернетика. Может, он смог бы что-нибудь сказать о генераторах, фабрикующих эти сферы. На данный момент это самое важное.
– В любом случае, они могут вмешиваться и в связь, и в управление, – заметил после некоторых раздумий Снагг.
– Нервные центры, – сказал Рива. – Достаточно атаковать один узел в координационной системе мозга... хотя бы, электромагнитными полями...
Он задумался.
– Нет. Мощность электромагнитных полей, индуцируемых биотоками, не достигает пороговых величин. Волны на такие поля воздействовать не могут.
– Уже не менее двухсот лет назад люди умели возбуждать на расстоянии препарированные нервы и мышцы. Как раз воздействуя на них электромагнитными полями низкой частоты. До ста герц.
– Всего лишь? – лениво поинтересовался Снагг.
– А кроме того усиливая возбудимость нервных центров.
– Так можно воздействовать на кору? – неожиданно спросил Рива.
– Угу...
– Допустим, вызываются дефекты саморегуляции...
– Дефекты личности, – перебил Снагг.
– Пусть так, – согласился я. – Воздействуют на старейшие филогенические части коры мозга. Те, где возникают чувства...
– Саморегуляция немыслима без обратной связи, – пробормотал Снагг.
Рива посмотрел на него с неожиданным интересом.
– Что ты этим хочешь сказать?
Снагг глубоко вдохнул.
– Я пытаюсь представить себе общую формулу обратной связи...
– Ее любой ребенок знает, – фыркнул Рива.
– В кибернетике, – согласился я. – Но не в физике.
Я начал догадываться, к чему ведет Снагг.
– Ну, а если бы ты представил? – Рива с интересом разглядывал носки своих ботинок.
– Тогда бы я знал, что до того же мог бы додуматься кое-кто другой... и придать этой мысли весьма конкретные формы.
– Форму шара, стимулирующего зоны нейтрализации?
– Именно.
На этот раз мы молчали значительно дольше.
– Ладно, – сказал я, наконец. – Без обратных связей мы как без головы. Если мы их лишимся...
– Нам останутся тогда только головы, – добавил Рива.
– Именно. На собственной шкуре знаю, что не безразлично, с каким мыслями ты оказываешься в этих зонах. А теперь сконцентрируемся на задании, которое нам поручено. Конец. Никаких разговоров. Снагг?
– Да?
– Установи маяки "Гелиоса". Пеленгационный передатчик с двойным запасом энергии. Генераторы, которые мы запустили, пусть себе работают. Через десять минут расцепляем корабли. Пережгли трос. Садимся в радиусе пяти километров от источника последней передачи, принятой "Гелиосом". Готовность через двадцать минут.
Снагг кивнул и наклонился над пультом. Рива несколько секунд сидел неподвижно, потом поднялся и подошел к экранам "Кварка" и "Меркурия".
– Разгон.
– Есть разгон, Ал, – голос Снагга звучал как обычно. Его глаза безразлично скользили по индикаторам датчиков. Руки лежали неподвижно на клавиатуре пульта.
– Направляющие.
– Есть направляющие, – повторил Рива.
– "Кварк", "Меркурий", в коридор.
Не прошло пяти секунд, как из главных дюз вспомогательных кораблей ударили короткие языки огня. Их носы немного сошлись и с незаметным для вооруженного глаза ускорением нацелились в центр поверхности спутника. Я не испытывал ничего. Мы шли на одной тысячной мощности, которую развивают корабли во время старта в атмосфере.
Текли минуты. Поверхность спутника медленно росла, заполняя горизонт, паутина теней сплеталась с изрезанной синусоидой возвышенностей. На высоте семи километров мы пересекли линию терминатора. Застрекотал гейгер. Это "Кварк" сигнализировал о невероятно разряженном облаке радиоактивной пыли. Два-три раза мы замечали под собой микроскопические вспышки. Но не проронили ни слова. Ни один из нас не оторвал глаз от датчиков и экранов.
Как я и сказал, я думал о том, что нам предстоит сделать, и только о том.
Как и сказал...
И тут вдруг понял, что перед тем, как приступить к посадке, мы болтали. Все трое. Излагали глупые допущения, выказывали эмоции, пустились в умственные спекуляции, лишенные, по сути дела, реальной под собой почвы и не ведущие к выводам, непосредственно предшествующим поступкам. Как дошло до такого? Или мы перестали быть отрядом инфорпола, идеально воспринимающим и интерпретирующим любой факт, любую информацию, словно были единым мозгом, а не тремя, с детства приученным к безошибочно точной оценке событий, натренированным в кругу психотрона и доведенным до автоматизма многими годами обучения? Нет. Так что же?
Я не искал ответа на этот вопрос. Я должен был все свое внимание сосредоточить на задании. Но подумал, что такой разговор был, вне сомнения, первым за всю историю Корпуса.
Мы опять находились над дневным полушарием. Провалились до километра над поверхностью в вертикальном падении, амортизаторы кресел болезненно мяукнули, как всегда на долю секунды запаздывая, ракеты перевернулись. Стоя на огне, мы шли вниз, на экранах с каждой минутой росли очертания пологих холмов, сливающихся на западе в обширную равнину. Ближайшие возвышенности, уже опаленные пламенем, начали коптить, из кормы высунулись рычаги посадочных лап, соседние склоны еще раз озарились пурпурным огнем, мощный, пружинистый удар телескопических опор.
Мы стояли.
– К старту!
– Есть к старту! – буркнул Рива.
Мы сидели неподвижно, руки повисли над пультом управления. Секунды шли. Примерно в ста метрах от нас, у подножия холма, садился "Меркурий". "Кварк" на мгновение исчез из поля зрения. Но тут же появился снова, уже значительно ближе. Снагг вел его на вершину. Заботился о секторе обстреле. Кроме того, он будет служить нам радиомаяком. Мы опустились на середине склона, на равном расстоянии от вспомогательных кораблей.
Мы спокойно выждали десять минут. Вычислитель повторил данные, полученные при анализе грунта. Скорлупка прочная, по крайней мере с ее стороны нам не грозили никакие неожиданности. Облака пыли, поднятые отдачей двигателей, при посадке ракет, медленно опадали. Лакей молчал. Глазок контрольной лампочки счетчика Гейгера выглядел невинной, черной пуговкой. Динамики наружного прослушивания не издавали ни малейшего шороха. Если не считать поскрипывания корпуса и посадочных лап, разогревшихся во время посадки. Но то были знакомые, привычные голоса, не доходящие до нашего сознания.
– "Кварк", – сказал я. Снагг немного наклонился над пультом.
– Двойное кольцо.
Вдоль носа ракеты, стоявшей на вершине холма, раздвинулись узкие, черные бойницы. Теперь все звено кораблей находилось внутри поля обстрела излучателя антиматерии. Мы запрограммировали автоматы наводки "Меркурия" и своего корабля. Нос "Кварка" резко раскололся, словно перезревший фрукт, из него высунулась тридцатиметровой длины антенна, распустившаяся наверху паутиной рефлектора. Теперь этот корабль взял на себя функции нашей коммуникационной централи.
– Код, – бросил я.
– Есть код, – повторил Рива.
Мы подождали, пока бортовой компьютер кончит передавать на передатчик данные о посадке и предварительные результаты анализа грунта. База получит полный отчет. Мы уже сделали больше, чем две предшествующие экспедиции. Правда, они прилетели сюда без запрограммированных излучателей. Точнее, запрограммированных так, чтобы сметать с пути все попадающееся, не ожидая приглашения. И они не были экспедициями Корпуса.
На пятнадцатой минуте после посадки отвалились вытянутые люки транспортных отсеков. По ним легко, на бесшумно работающих двигателях, спустились наши средства передвижения. Возле посадочных опор "Урана" притаились три "Скорпиона", напоминающих задравших головки плоских, покрытых броней насекомых. Со стороны "Меркурия" приполз "Фобос", самая тяжелая из наших машин, предназначенная для разведки на неизвестной территории.
Во всем флоте Корпуса было всего несколько машин такого типа. "Фобос" обладал универсальным излучателем антиматерии и автономной аппаратурой нейромата. Запасы энергии его реакторов были практически неисчерпаемы.
– Попробуй здесь поудобнее устроиться, – сказал я Снаггу. – Рива идет со мной.
Он не ответил. Даже не посмотрел в мою сторону.