Хороша выучка у стражи: лязг, лязг! - сомкнулись в боевой ряд, щит к щиту, ощетинились мечами и рогатинами!.. Но и нападать не торопятся, в кровавой схватке с опытным противником некуда спешить, разве что на кладбище. Лин с Гвоздиком на руках упрыгал подальше, назад, Зиэль уже в седле, в руках меч и секира… Меч он картинно, крест-накрест, отер о взвизгнувший воздух. Голос у Зиэля зычный:
- Беру слово, господа воины, беру слово! Потом уже подеремся, если хотите… Короче говоря, похож я на деревенского олуха с приклеенной бородой и отрезанной задницей?..
Воины настороженно молчали, готовые к сече, однако, продолжали стоять на месте, в атаку первые не лезли. Сивка мелко плясал на месте, послушный только шпорам и голосу хозяина, весь в яростном нетерпении: крики, звон стали, уздечка отпущена, значит - битва предстоит. Но Зиэль воспринял неподвижность и молчание как разрешение продолжать и воспользовался этим:
- Не похож. Я - воин, ратник, может быть, не менее заслуженный, чем вы, братцы, и не прочь от честных людей бегу, а именно в ваш город издалека иду, спокойно отдохнуть, вот - мальчишку-сироту на проживание пристроить. Не вор, не святотатец и не вшивая деревенщина с телеги. Наше с вами дело - честно воевать и честно защищать, а не храмы в мирное время грабить. Так ведь? Короче говоря, я как предлагаю: во время досмотра мы с вашим десяцким зацапались по поводу моей выправки и он, распалясь, оскорбил мою мать. Я его вызвал на поединок…
- Стражникам не положено принимать вызовы на карауле… - хрипнул один из шеренги, из под шлемов - не разобрать кто…
- А вы при чем? Он же ваш начальник, он все решает. Он! Вот именно! Я ведь о том же: он принял вызов, нарушив тем самым Устав, и я его убил в честном бою! Вы все свидетели. Я ему только башку смахнул, так что оружие, пояс, кошель, сапоги, кольчуга… да и шлем - все цело, вон лежит, я - победитель, но оставляю вам. И лошадь вам. У него же наверняка есть поблизости лошадь? Он ведь старший? Соберете, продадите, а деньги поделите поровну, или как сами знаете…
И видя, что стражники продолжают молчать, но уже… без угрозы, как бы нерешительно… вон, двое с краю даже переглянулись…
- Да сами же видите, что я никакой не Хвак и в город иду, с мальчишкой маленьким на шее, очумевший от осады, пить-гулять еду, опять же и по делам… Ну?.. Невиновен же, корове понятно… Если что - найдете меня легко, потому как - в вашем же городе буду. Человек я заметный, не соринка… Еще, может, и гульнем вместе… А то учить манерам он меня будет…
- Ладно, проваливай покуда…
- Что-что??? - Зиэль наклонился в седле, лицом к говорящему.
- Ну, езжай по-хорошему, чего встал, нам теперича не до вежливых этикетов! Нам тут еще за тело по розыску отвечать… Норов-то у Макохи был дурной, всем известно… Езжай, но если найдут и спросят с тебя - не обессудь, сам выкручивайся. И говори, как обещал, не то запутаемся в словах…
- Клянусь бородой! Ребята, кто воевал, бочонок шиханского с меня, сегодня или завтра, утром, днем, вечером, только не поленитесь найти… Лин, прыгай за спину, поехали.
Городские ворота приветливо распахнуты: если стража пропустила - милости просим! Имперский град Большой Шихан и двести тысяч жителей его приветствуют тебя, путник! И тысяча храмов, и множество богов!.. Ты под дланью законов Империи, эта длань защитит тебя и твои права, но она же и покарает беспощадно, буде нарушишь ты их, волею своей или по незнанию… Цок-цок-цок копыта, громко стучат они под вечно волглыми сводами крепостной стены, очертившей границы города. Всё, в городе они.
- А можно я спрошу?
- Сейчас найдем трактир, осядем там, умоемся, пожрем… И вот тогда уже, за едой, спрашивай, а сейчас мы в большом и чутком на чужое муравейнике, где на каждом шагу нас могут подслушать недоброжелательные люди: и безобидное сболтнешь - для собственной корысти вывернут в преступление. Лучше смотри да изучай город, пригодится.
Город как город, Лин три раза в городе бывал… Нет, этот огромный! Лин крутит направо и налево головой на перекрестках, не в силах поверить своим глазам: почти все дома - из камня, редко когда из глины, а деревянных и вовсе нет. И туда они свернули, и еще раз, а дорога, по которой они едут, все равно - камнем вымощена!
- Не может так быть, чтобы все дороги каменные!
- Помолчи, я же сказал. Может быть. На глухих окраинах кое-где - да, просто земля утоптана, а так - все в камне, дома и дороги. В центре - так и вообще плиткой мощены, а не булыжником. Большой Шихан - не глины комок, Большой Шихан - своего рода столица прибрежных провинций. На золоте стоит.
- Как это - на золоте?
- Сейчас у кого-то на одно ухо будет меньше. Ни слова больше, пока не разрешу.
Лин обиженно замолк, а Гвоздику ведь не прикажешь молчать: малыш чует настроение своего друга и хозяина, хотя и не знает причин этому, вот и скулит и украдкой скалится в спину Зиэлю, но тот не боится.
"А это что?" - чуть было не обмишурился вопросом Лин, он уже забыл, что обижен, но вспомнил про запрет, да и сам догадался по следам жира и копоти: уличные фонари. Здоровенные плоские камни в два локтя вышиною, вытесанные одинаково, обуженные сверху, по четыре на каждый перекресток, а на каждом широкая каменная чаша, а в чаше глиняный горшок с фитилем в масле… В городе Пески, где Лин уже бывал, что-то похожее стояло возле самого дворца наместника, а здесь - весь центр в фонарях, вот здорово! Вот бы ночью посмотреть! А людей-то сколько!
На самом деле прохожих было не так и много в разгар буднего дня, да еще по полуденной жаре, но Лину, привыкшему к малолюдству трактирных окрестностей, вся эта скромная суета казалось столпотворением.
Босоногих почти никого и нет, вон, разве что маленькие детки в одних рубашонках, за порог выбежали… Зато многие без шапок. У них, в трактире "Побережье", тоже часто все с непокрытыми головами ходят, даже сам Мусиль, но стоит только показаться прохожему - немедля шапку на место! Потому что - приличия, потому что - обычай: свободен и не в доме - в шапке ходи, раб - шапку долой. В Шихане, оказывается, полно рабов: шапок у них нет, а ошейники есть. Многие одеты роскошно: обувь кожаная, штаны и юбки разных цветов, а при этом в ошейниках! И ходят себе одни и парами, без присмотра, и даже смеются! Лин смотрел на рабов с некоторой робостью: Лунь и Мошка много страшного про них рассказывали, как они восстают и убегают, и убивают…
Улицы, по которым они поднимались вверх, к центру, становились еще шире и приветливее, дома все выше и роскошнее…
- Нам сама главная площадь ни к чему, нам с тобою то жилье не по губам. Сейчас отметимся в управе и поедем устраиваться в более простые и уютные места. Молчишь? Правильно делаешь, ухо сберегаешь.
Дворец наместника, сиятельного графа Гупи, - самое высокое здание на главной площади, храм-святилище матери-Земли почти равен ему величием и размерами и стоит напротив, через площадь. Справа от дворца городская управа, она аж в три этажа поднялась над площадью, да еще и золоченый шпиль венчает крутую крышу, но все равно всем понятно - где большая власть, и светская, и духовная. Однако Зиэль, не обращая внимания на дворцы и храмы, безошибочно поворачивает вправо, к неказистому одноэтажному зданию, что стоит через три дома от управы: да, уже по наличию толпы в воротах видно, где совершается неизбежный для странников обряд учета и досмотра… Лину, во время путешествий в городишко Пески, доводилось вот так же ждать с раннего утра и почти до полудня, а здесь-то народу - ого-го насколько больше!.. Ой, жда-ать…
- Замучаемся ждать…
Угу, оказывается, Зиэль о том же самом думает. Ждать - значит, ждать, куда денешься…
Но воин Зиэль, не на шутку привыкший к штурмам, грабежам и прочим бесцеремонностям военной жизни, решил по-своему: орлиным оком оглядев очередь, он убедился, что все в ней сплошь простолюдины и купцы, ни монахов, ни дворян, ни вооруженных отрядов… Да и вообще…
- Держи меня за пояс и не отставай. Э, народы!.. А ну-ка!..
- Что ну-ка, что ну-ка?.. Куда прешь, не видишь, что ли, тесно… Ой!.. Ой!.. За что???
Зиэль бил направо и налево, но в четверть силы, пустым кулаком даже, без латной перчатки, однако проход перед ним расчищался на диво быстро. Лину ничего этого не было видно, перед глазами только спина Зиэля, зато крики и ругань обтекали его с обеих сторон…
- Ты, что ли, главный чин здесь?
Сморщенный, изжелта-бледный человечек за столом не спеша поднял взгляд на Зиэля и опять уткнулся в пергамент: ему все было ясно с первого взгляда.
- Я не расслышал. Ты тут повытчик по досмотру честных путников?.. Или как?
- Во всяком случае, служивый, отнюдь не ты здесь истину пытаешь и вопросы задаешь. Знаешь, что такое порядок в имперском городе? И смирение? И очередь?
- Мы, люди военные, не для того свою кровь на границах…
- Помолчи, у меня больные уши. Ты видишь, что я разбираюсь с ремесленником, которого ты вот-вот спихнешь прямо ко мне на колени…
- Виноват!.. - Зиэль за шиворот и за портки ухватил тщедушного мастерового, ногой отвел в сторону занавесь и выбросил несчастного за дверь, в возмущенную толпу.
- Боги! Как они орут… - Повытчик взял в руки медный, в зеленых разводах, колоколец. - Прежде чем я вызову стражу и тебя упекут в тюрьму, на кнуты и позор, скажи в двух словах, чего ты хотел добиться своей глупой наглостью?
Но Зиэль не испугался угрозы, напротив: разбойная рожа его оскалилась блаженной ухмылкой:
- Да, понимаешь… С войны я, отдыхать приехал…
- Еще короче.
- Пить, гулять да мальчишку пристроить в хорошие руки. На все время надобно, кроме того я город плохо знаю, где какой храм стоит… Вот я и подумал попросить тебя о помощи: вознести за нас, грешных, молитвы богине Погоды… Да, помолиться по всем правилам, и от моего имени пожертвовать ей за все согрешенное, прошлое и будущее. Вот…
Размер взятки пронял даже видавшего виды чиновника. Он собрал в столбик все три червонца, взвесил их опытною десницей… прищурился на Зиэля…
Богиня Погоды была покровительницей игроков, мошенников, казнокрадов, проституток и наемных воинов. Она часто обманывала ожидания и надежды своих подопечных, впрочем, как и они ее… Зиэль даже не сомневался, что от этих червонцев до алтаря богини и самой мелкой серебряной монетки не дойдет.
- Имена, прозвища, откуда идете, наименование постоялого двора… Кстати, если за тобой или за этим малым следок…
- Какой за ним может быть следок? Парнишке десять лет!
- А за пазухой у него что?
- Щенок по прозвищу Гвоздик. Мое имя Зиэль. Его - Лин. Покажи, Лин.
- …Если какой следок хотя бы за одним из вас, защищать и покрывать не стану, мзда не за это дадена.
- Остановимся в "Самородке", я там всегда останавливаюсь, когда заезжаю в сей вертоград.
- "Самородок"… Это у нас, на правом берегу? Пометил. Надолго ли?
- Суток на трое, как гульба пойдет…
- Не увлекайся, не на войне. Откуда явился? С запада, небось?
- Точно так, с Заградных гор.
- Знаю, слышал, замирение там. Вот только надолго ли?
- Угу. Давай писульку, и мы пошли.
- Отстал от жизни, ратник, писульки отменены три года уж как. Вот тебе пайза медная, одна вам на двоих. Потеряешь - по пьяному ли делу, в нужник ли упадет - дорого тебе встанет, не теряй. Читать умеешь?
- Да.
Повытчик поставил на место колоколец и положил обе ладони на стол, в знак того, что время аудиенции исчерпано для Зиэля и его спутника.
- Вот и прочти, что там написано: "Пайза охранная". А на другой стороне "Большой Шихан". Пойдешь из города когда - на выходе стражникам отдашь. Ступай же. Пусть этот… столяр Шухач из Дубравок… вернется, скажи там…
Как ни странно - обратный путь сквозь толпу получился гораздо легче: ругань и угрозы в их адрес потеряли пыл, а кое-кто даже пытался на ходу задать Зиэлю вопрос о положении на границах…
- Все нормально там… Все путем… Не спим.
Двое стражников возле управы, на попечение которых Зиэль оставил Сивку, с преувеличенной горячностью стали жаловаться воину на буйный и неуправляемый нрав коня, а тот и не думал оправдываться: фыркал потихонечку да ушами тряс, отгоняя надоедливого слепня, стоял смирно, даже копытом в брусчатку не бил.
- Врете, врете, сопляки безусые! Попадись вы ему в атаке - одним ударом одного копыта разнесет он в брызги обе ваши тупые головы, а в мирное время он смирен… Слышишь, Сивый, что на тебя тыловики наговаривают?
Конь охотно заржал в ответ, ему было скучно стоять у коновязи без дела и без единой травинки в пределах досягаемости…
- По сумкам не лазили?
- Обижаешь, мы - при исполнении. - Стражники не врали: подработать, как они подработали, охраняя движимое имущество приезжего, это никому не возбраняется, это не есть нарушение присяги, если, конечно, не в ущерб службе, но среди бела дня, на глазах у людей забраться в чужое - казнят и пообедать не успеешь!
- Верю. Что честный человек обязательно приобретает на войне, или просто взяв в руки оружие во славу Отечества, - так это благородство, в деяниях и помыслах. На! Тебе кругель и тебе точно такой же, чистое серебро. Не ущемил?
По тому, как переглянулись и расплылись в улыбках оба стражника, было очевидно: нет, не ущемил их надежды Зиэль, вознаградил даже куда более щедро, нежели они посягали вытянуть из него жалобами на норов коня.
И опять они в седле, Зиэль впереди, Лин с Гвоздиком за спиной, на высоком пристроенном заседле. Солнышко в самом разгаре, из придорожных канав потянуло нечистотами, но - не сказать, чтобы очень уж воняло…
- Дождей давно не было, вот и смердит. За каждым гадящим прохожим не усмотришь ведь, особенно в ночи. Дожди пройдут, в канавы стекут - и по ним все в реку уйдет. Завтра в гладиаторскую пойдем, а сегодня - отдых!
Лин в который раз уже удивился, как ловко угадывает Зиэль направление его мыслей, сам-то он только Гвоздика хорошо чуял… А Гвоздик - его, Лина, преотлично без слов понимает: зачесалась нога от Гвоздиковых коготков - тот чик! - и втянул их в лапки, даром что спит, прижавшись к груди своего хозяина и друга…
Вроде бы вонь усилилась, запахло и водой. Трактир "Самородок" стоял почти на берегу реки со смешным названием "Удачка"… О, это, конечно, не чета захолустному "Побережью"! Оба повета высоченные, сам домина разлегся в глубине двора, вдоль улицы - длинный!
- Да, локтей на шестьдесят вытянулся, процветают хозяева. - Это опять Зиэль у Лина мысли прочитал.
Огроменные дубовые ворота - видно, что всегда настежь на постоялом дворе, и днем, и ночью, чуть ли ни в землю вросли нижними краями. Лин хотел было спросить - зачем тогда нужны они, да сам вовремя догадался: на случай смуты, либо войны… Миновали ворота.
Вывеска медная, на ней картинка в красках: растопыренный кулак, а в кулаке желтый камень, а от камня желтые полоски во все стороны - лучи! Красиво-то как!.. Коновязь длинная, вдоль нее лошади стоят привязаны… Лин посчитал - как пальцев на руке, и еще одна. И это без тех, что в конюшне - они там вон как ржут, самих не видно, а слышно далеко… Это даже и не трактир, настоящий городской постоялый двор. Но и трактир при нем конечно же есть: над вывеской и над дверью, и над окнами - за наличники воткнуты - сосновые ветки, знак того, что в трактире разрешено подавать не только обычное вино, а и дважды, трижды выпаренное, очень крепкое… Мусиль тоже такое гнал и сбывал, но исподтишка, у него на это не было разрешения. Узнали бы - казнить не казнили, но выпороли бы с пристрастием, месяц бы с постели не встал. И трактир бы отняли, если бы наказание его не вразумило, и он еще бы раз попался. Мусиль так и говорил: до первого попадания порискую… Как они там сейчас?
Попробовали бы грабители, о которых Зиэль рассказывал, сюда напасть! Тут и среди постояльцев вооруженных людей полно, и трактирщик - в открытое окно видать - здоровенный детина, и слуги как на подбор - крепкие, мордастые!
- Хозяин! Будь я проклят еще четыре раза! Хозяин!.. - Зиэль крикнул так громко и яростно, что трактирщик выскочил из трактира на улицу - как был - в фартуке, с разделочным ножом в руке.
- Чего орете-то господин! Какого бога!.. Что, неужто кроме меня некому… А… а… Господин… э-э… Зиэль! Господин Зиэль! Радость-то какая! А я думаю, что там за князь разорался!.. Ха! Будь я и сам проклят! Милости прошу! Иных гостей годами ждешь! К нам?..
- Суток на трое, развеяться. Комнату мне, мою.
Трактирщик сунул нож за пояс, развел руки и резво поклонился.
- Будет сделано! Так… это какую… Над сенником, в правом крыле? "Графскую"? Видите, я помню!
- Свободна она?
- Да, мой господин Зиэль! А была бы и занята, для такого-то гостя…
- Люблю, когда в комнате пахнет сеном, а не дерьмом и перегаром. Седло и сумки - в комнату. Умыться, мне и парнишке. Пришли служанку за шмотками, чтобы постирала, почистила, когда переоденемся. Сивку особо не томи голодом, но и не закармливай, он сегодня не перетрудился. Держи червонец: разменяй его и тут же начинай тратить, чтобы с первого шага моя ватажка нужды ни в чем не знала.
- Ух, хорош конь! А?.. Вот это стати у него!.. Трофей, господин Зиэль?
- Угу, в кости у одного сотника выиграл. Два года уж как при мне, и в атаку мы с ним… и в осаде блох вдоволь покормили… Да, Сивый, покормили блошек?..
Конь замотал головой, как бы споря: никого мы не кормили, сами всех кусали…
- Ох, зубищи-то!.. Породистый он у вас, не старый!..
Зиэль самолично расседлал коня, довольный похвалами своему любимцу, передал сбрую и поклажу трем слугам и теперь стоял, не выпуская уздечки, подергивал кулаком за бороду, как бы силясь что-то вспомнить…
- Что, господин? Отхожее место где?..
- Нет. А! Кокушник! Вспомнил, как сей нектар называется! Принеси-ка мне, братишка, пока я не переступил порога дома сего, глоточек кокушника. Да в стекле подай, не хочу в кружке. Имеется?
- И еще какой! Конечно в стакане! А то - и в кубке? Несу. Вам обоим подавать?
- Мне одному, сам же видишь - рано парнишке. Малую чарку, просто вкус освежить хочу.
Трактирщик побежал внутрь, а Зиэль, Сивка, Лин и Гвоздик все стояли у порога, нимало не смущенные ни задержкой в заселении, ни тем, что вокруг них успела уже собраться небольшая толпа зевак… Дверей в трактирный зал не было по летнему времени, их заменяла занавесь из грубой кожи, разрезанной на длинные, от притолоки и почти до пола, ленты, каждая шириною в Линову ладонь. Занавесь то и дело колыхалась, впуская и выпуская посетителей, и, наконец, распахнулась перед трактирщиком.
На серебряном подносе стоял штоф белого стекла, чтобы насквозь видно было, что в нем колышется, рядом со штофом стаканчик белого стекла с резным узором и серебряная тарелочка с кусочками чего-то темного, выложенными в виде тугой двойной спирали.
- Церапки?
- Точно так, ну и память же у вас! Все как положено: вяленые ящерки, в красном вине вымоченные, без луку, без травок, без соли, без уксуса, а только с перцем!