* * *
Когда я вошла к себе домой, там мигал экран и звонил телефон. Я бросила сумочку и поспешно ответила – Дональд.
– Мама, что там у вас стряслось?
– Телефон надежный? – Я не видела, что у него там позади – виднелась только гладкая стена.
– Звукоизолированная кабина на телефонной станции.
– Хорошо. – Я не знала, как помягче сказать мальчику, что его сестра огребла сразу большое и малое казино, поэтому выложила все напрямик: Присцилла больна. У нее гонорея и сифилис.
Я думала, Дональд упадет в обморок, но он сдержался.
– Это ужасно, мама. Ты уверена?
– Еще бы. Я присутствовала, когда у нее брали анализы, и видела результаты этих анализов. Поэтому-то и тебя послали проверяться. Для меня большое облегчение узнать, что это не ты ее наградил.
– Я еду. Это около двухсот сорока миль, сюда я доехал за…
– Дональд.
– Что, мама?
– Сиди на месте. Мы послали тебя в Гленнвил, чтобы убрать подальше от сестры.
– Но здесь особый случай, мама. Я ей нужен…
– Нет, не нужен. Ты очень плохо на нее влияешь, хуже некуда, не понимаешь, что ли? Ей не сочувствие нужно, а антибиотики, их она и получает. Так что оставь ее в покое и дай ей шанс оправиться… и повзрослеть. Да и тебе пора становиться взрослым.
Я спросила, как его успехи, и отключилась. А потом сделала то, чего в принципе не делаю, но к чему меня иногда вынуждает суровая необходимость: обыскала комнату дочери.
Я считаю, что ребенок имеет право на личную жизнь, но не абсолютное: родительская ответственность за то, что происходит в доме, стоит на первом месте. Если обстоятельства того требуют, право ребенка на личную жизнь можно временно и отменить.
Знаю, что некоторые либералы и все дети не согласятся со мной, но делать нечего.
В комнате у Присциллы был такой же беспорядок, как у нее в голове, но меня не это заботило. Я медленно прочесала ее спальню и ванную, стараясь не пропустить ни одного кубического дюйма и оставлять все вещи в том же виде, в каком нашла.
Спиртного я не обнаружила. Нашла тайничок с чем-то вроде марихуаны я не знала, как она выглядит, но решила, что это именно "травка" по двум причинам: на дне одного ящичка были спрятаны две пачечки папиросной бумаги – а табака нигде не нашлось, ни россыпью, ни в сигаретах. Зачем еще нужна папиросная бумага, как не для сигарет особого сорта?
Еще одну странную находку я сделала в ванной, в самой глубине шкафчика: маленькое квадратное зеркальце и при нем бритвочка "Джем" с односторонним лезвием. Я дала Присцилле большое ручное зеркало, над туалетным столиком у нее трельяж – зачем ей еще одно? Я долго смотрела на эти два предмета, зеркальце и безопасную бритву, потом поискала еще и нашла, как мне и помнилось, бритвенный прибор "Жилетт" и начатую пачку обоюдоострых жилеттовских лезвий – ни одного "Джема" больше не было. Тогда я обыскала ванную и комнату вторично. Не оставила без внимания даже комнату Дональда, хотя и знала, что там пусто, как в буфете у матушки Хаббард <"Матушка Хаббард полезла в буфет Песику косточку дать. Глядь, а в буфете-то косточки нет. Нечего псу поглодать" (английская детская песенка)> , поскольку убирала там после его отъезда. Белого порошка, похожего на сахарную пудру, мне не встретилось – но это доказывало только, что я не сумела найти тайник.
Я положила все обратно – так, как было.
* * *
Около часу ночи в дверь позвонили. Я спросила, не вставая с постели:
– Кто там?
– Я, мама, Дональд.
Ах ты, такой-сякой!
– Ладно, входи.
– Не могу, дверь закрыта на засов. – Извини, я еще не проснулась. Сейчас спущусь. – Я накинула халат, сунула ноги в шлепанцы, сошла вниз и впустила сына. – Входи, Дональд.
Садись. Когда ты ел в последний раз?
– Перехватил "биг мак" в Бетани.
– Боже ты мой. – И я принялась его кормить. Когда он уничтожил гигантский многоярусный сандвич и управился с большой тарелкой шоколадного мороженого, я спросила: – Ну и зачем ты приехал?
– Ты сама знаешь, мама. Чтобы повидать Присс. Ты сказала, что она во мне не нуждается, но ты ошибаешься. С самого детства, когда ей было плохо, она бежала ко мне. И я знаю, что нужен ей.
О Боже! Надо было судиться. Нельзя было оставлять своих младших детей под опекой у этой… да поздно спохватилась! Отец, почему ты дал себя убить в Битве за Британию? Мне нужен твой совет. И мне так тебя не хватает!
– Дональд, Присциллы здесь нет.
– Где же она?
– Не скажу.
– Я не уеду в Гленнвил, не повидав ее, – уперся он.
– Твоя проблема. Дональд, мое терпение истощилось, и я не знаю, что еще с вами делать. Моих советов вы не слушаете, моим приказаниям не подчиняетесь, а отшлепать вас нельзя – слишком взрослые. Больше уж я ничего не придумаю.
– Ты не скажешь, где она?
– Нет.
– Тогда я останусь здесь, пока не увижу ее, – тяжело вздохнул он.
– Зря ты так думаешь. Ты не единственный упрямец в нашей семье, сынок. Поговори еще, и я позвоню твоему отцу и скажу, чтобы забирал тебя я с тобой не справляюсь…
– Я с ним не поеду!
– …а потом закрою дом и сниму себе квартиру, где поместится только Полли с песочным ящиком, и больше никто. Я так и собиралась сделать, когда заявились вы с сестрой – ради вас я переменила планы и сняла этот дом. Но вы обращались со мной по-хамски, и мне надоело расшибаться в лепешку. Я иду спать. Можешь прилечь здесь на кушетке. Но если, когда я встану, ты еще будешь дома, я позвоню твоему отцу и скажу, чтобы приезжал за тобой.
– Не поеду я с ним!
– Твоя проблема. Следующим шагом будет судподелам несовершеннолетних, но это уже пусть отец занимается. Ты сам сделал выбор шесть лет назад, и он твой опекун по закону. – Я встала и тут вспомнила кое о чем. – Дональд, ты знаешь, как выглядит марихуана?
– Ну… наверно.
– Знаешь или нет?
– Ну, знаю.
– Подожди-ка. – Я вышла из комнаты и тут же вернулась. – Что это такое?
– Это марихуана. Ладно тебе, мама, все теперь покуривают.
– Только не я. И тем, кто живет в моем доме, это тоже запрещается. А теперь скажи, для чего нужно вот это. – Я достала из кармана халата зеркальце, нелепое в девичьей комнате, из другого осторожно извлекла одностороннее лезвие и положила на зеркальце. – Ну что?
– Что я должен сказать?
– Ты пробовал когда-нибудь кокаин?
– Да нет.
– Но видел, как это делается?
– Мама, если ты хочешь сказать, что Присс кокаинистка, то могу ответить только, что ты не в своем уме. Конечно, почти все ребята в наше время пробуют, но…
– И ты пробовал?
– Ясное дело. Вахтер в нашей школе его продавал. Только мне не понравилось. От него нос гниет, знаешь?
– Знаю. И Присс тоже пробовала?
– Наверно. Похоже на то, – сказал он, глядя на зеркальце и бритву.
– Ты сам видел?
– Один раз. Выругал ее как следует. Сказал, чтобы больше этого не делала.
– Но она, как говорил мне и ты, и она сама, не любит, когда ей приказывают. И, как видно, тебя не послушалась. Должно быть, у нее в школе вахтер тоже не промах.
– Это может быть и учитель с тем же успехом. Или кто-то из старшеклассников – в каждой школе есть такой. Или в книжном магазине продают – мало ли где. Мелких торговцев то и дело заметают, но толку никакого – через неделю появляются новые. И везде так, насколько я знаю.
– Ты меня доконал, – вздохнула я. – Пойду принесу тебе одеяло.
– Мама, а почему бы мне не лечь у себя в комнате?
– Потому что тебя тут вообще не должно быть. Я разрешаю тебе остаться только потому, что не могу выгнать тебя ночью голодного и невыспавшегося.
Я снова легла, но не смогла уснуть. Через час я встала и сделала то, что давно следовало: обыскала комнату для прислуги.
Там я и нашла тайник – под чехлом матраса, в ногах. Хотела было попробовать на язык – из курса биохимии я знала, какой примерно вкус у кокаина – но не стала рисковать, то ли из благоразумия, то ли из трусости: эти самодельные наркотики бывают опасны даже в ничтожных дозах. И заперла все – порошок, "травку", папиросную бумагу, зеркальце и бритву – в маленький сейф у себя в спальне.
* * *
Они победили. Я сдалась. Просто не могла с ними справиться.
Присциллу я привезла домой – излеченную, но надутую, как всегда. Не успели мы снять пальто, пришли двое офицеров службы здравоохранения (по наводке Джима и с моего согласия). Они стали мягко и вежливо спрашивать у Присциллы, с кем она "контактировала" – кто мог заразить ее и кого могла заразить она.
– Какая еще инфекция? Я не больна и не болела ничем. Меня держали в больнице против моей воли, потому что сговорились! Это насилие! Я подам кое на кого в суд!
– Но, мисс Смит, у нас есть копии ваших анализов и вашей истории болезни. Вот посмотрите.
Присцилла оттолкнула предъявленные ей бумаги.
– Все ложь! Больше ни слова не скажу без адвоката.
Тут я допустила еще одну ошибку.
– Я тоже адвокат, Присцилла, ты же знаешь. Они задают вполне законные вопросы. Ведь речь идет об охране общественного здоровья.
Никогда еще на меня не смотрели с таким презрением.
– Ты не мой адвокат. Ты относишься к тем, на кого я собираюсь подать в суд. И эти двое тоже, если не отвяжутся. – Она повернулась к нам спиной и удалилась наверх.
Я извинилась перед офицерами:
– Простите, мистер Рен и миссис Лентри, но я ничего не могу с ней поделать, сами видите. Боюсь, что вам придется вызывать ее в суд свидетельницей и допрашивать под присягой.
– Бесполезно, – покачал головой мистер Рен. – Во-первых, мы не имеем права вызывать ее в суд – она не совершила ничего противозаконного, насколько мы знаем, и ее приятели тоже. Во-вторых, если она так настроена, она просто сошлется на Пятую поправку <пятая поправка к Конституции США запрещает, в том числе, принуждать человека к даче показаний против самого себя> и будет молчать.
– Вряд ли она знает о существовании Пятой поправки.
– Будьте уверены, миссис Джонсон, знает. Теперь молодежь пошла до того шустрая – сплошные законники, даже в таких вот богатых кварталах.
Вызываешь его, а он вопит – подайте адвоката, и Союз борьбы за демократические свободы тут же его предоставляет. СБДС считает, что право подростка не давать показаний важнее, чем защита другого подростка от инфекции и бесплодия.
– Но это же смешно!
– Вот в таких условиях нам приходится работать, миссис Джонсон. Если с нами не хотят сотрудничать добровольно, мы бессильны.
– Тогда вот что. Я поговорю с ее директором и скажу ему, что у него в школе разгуливают венерические болезни…
– Бесполезно, миссис Джонсон. Увидите сами – он держит ухо востро, и судебное дело против него не возбудишь.
Я подумала и согласилась, как юрист, что мне нечего сказать директору, раз Присцилла отказывается говорить. Попросить его организовать "проверку на вшивость" (как по-армейски выражался Брайан) всех старшеклассников? На него в тот же день накинутся сотни родителей.
– Ну а наркотики?
– Какие наркотики, миссис Джонсон?
– Служба здравоохранения занимается наркотиками?
– Иногда. Вообще-то это задача полиции.
Я рассказала им о своих находках.
– Что мне теперь делать?
– Ваша дочь призналась, что все это принадлежит ей?
– У меня еще не было случая поговорить с ней об этом.
– Если она не признается, вам будет очень трудно доказать, что марихуану и порошок, являющийся, возможно, кокаином, принадлежат ей, а не вам. Я знаю, вы юрист – но, может быть, стоит обратиться к адвокату, который специализируется в подобных делах. Знаете старую пословицу?
("У того, кто сам себе адвокат, клиент дурак".) – Знаю. Хорошо, я посоветуюсь.
* * *
Как только они ушли, явился Дональд. Утром его на кушетке не было, и я полагала, что он уехал в Гленнвил. Но, судя по тому, как быстро он пришел после нашего с Присциллой приезда, он остался в Канзас-Сити, спрятался где-то и ждал ее возвращения. Потом оказалось, что все было не так. Он каким-то образом узнал, в какой больнице она лежит – это просто, а потом кто-то сказал, когда ее выписывают – тоже нетрудно узнать, хотя бы с помощью взятки, если у него были деньги. Так или иначе, он явился и позвонил в дверь.
– Представьтесь, пожалуйста, – сказала я через переговорное устройство.
– Это Дональд, мама.
– Что ты здесь делаешь?
– Я пришел к Присс.
– К ней нельзя.
– Я ее увижу, хотя бы дверь пришлось выломать!
Я нажала кнопку вызова патруля "Аргус".
– Дональд, я не пущу тебя в дом.
– Попробуй! – И он стал бить ногами в дверь.
Присцилла сбежала вниз и бросилась отпирать ему. Я оттащила ее, мы сцепились и повалились на пол.
Я не умею драться. Присцилла, к счастью, тоже не умела. Однако одному меня Брайан в свое время научил: "Если уж до этого дошло, действуй быстро.
Не раздумывай". И когда Присцилла стала подниматься, я двинула ее в живот – то есть в солнечное сплетение. Она упала и осталась лежать, ловя ртом воздух.
– Миссис Джонсон, это "Аргус", – послышалось снаружи.
– Заберите его с собой! Я вам потом позвоню.
– Кого забрать?
Присцилла снова поднялась на ноги. Я двинула ее в то же место, и она тут же рухнула.
– Вы не побудете здесь еще минут двадцать или полчаса? Он может вернуться.
– Конечно. Останемся сколько нужно. Я позвоню в контору.
– Спасибо, Рик. Вы ведь Рик, верно?
– Да, мэм, это я.
Я повернулась к дочке, схватила ее за волосы, приподняла ей голову и прорычала:
– Ползи наверх в свою комнату и сиди там! Попробуй только пикнуть, и я опять тебе съезжу.
Она послушалась, поползла с плачем к лестнице и стала медленно карабкаться наверх. Я проверила, все ли двери и окна в нижнем этаже заперты и позвонила в Даллас.
Я рассказала Брайану во всех неприглядных деталях обо всем, что произошло с тех пор, как я сообщила ему, что дети у меня, о том, чего я старалась добиться и к чему это привело.
– Я не могу справиться с ними, Брайан. Тебе придется их забрать.
– Они мне и даром не нужны. Я порадовался, когда они сбежали – вот, думал, повезло.
– Брайан, они твои дети, и ты их опекун.
– Передаю опекунство тебе – бери, не жалко.
– Ты не можешь этого сделать без суда. Брайан, я с ними не справляюсь, и если ты отказываешься приехать или кого-нибудь прислать за ними, мне остается одно – обратиться с просьбой об их аресте.
– Это за что же? За то, что тебе нахамили?
– Нет. За инцест. За употребление наркотиков. За хранение наркотиков. За побег из-под опеки одного из родителей, Брайана Смита, Даллас, штат Техас. – Перечисляя весь набор для суда по делам несовершеннолетних, я внимательно наблюдала за Брайаном. Он и глазом не моргнул, когда я сказала "инцест" – стало быть, для него это не новость. Он вообще не реагировал, пока я не назвала его фамилию.
– Хорошенькая пожива газетчикам!
– Да, думаю, в Далласе об этом напишут и "Ньюс", и "Таймс Гералд". Не знаю, как насчет "Канзас-Сити Стар" – инцест не совсем в их стиле.
Особенно когда сестра вступает в инцест сразу с двумя братьями, Огюстом и Дональдом.
– Морин, что ты такое говоришь?
– Брайан, я на пределе. Присцилла двадцать минут назад сбила меня с ног, а Дональд пытался выломать входную дверь. Если ты не прилетишь первым же ракетопланом, я вызову полицию и предъявлю свои обвинения. Хватит, чтобы подержать их под замком какое-то время, пока я не закрою дом и не уберусь из города. Никаких полумер, Брайан. Ответь мне прямо сейчас.
На экране рядом с Брайаном возникла Мериэн.
– Мать, нельзя же так с Гасом! Он ничего не делал. Он дал мне честное слово!
– Мои говорят по-другому, Мериэн. Если не хочешь, чтобы они показывали на суде под присягой, пусть Брайан их забирает.
– Это твои дети.
– И Брайана тоже, и состоят под его опекой. Шесть лет назад, когда я оставляла их у вас, это были хорошие, вежливые, послушные дети, не больше подверженные дурному влиянию, чем другие ребята. Теперь они стали буйными, грубыми, совершенно неуправляемыми. Говори же, Брайан, – вздохнула я. Как ты решил?
– Сегодня я не могу лететь в Канзас-Сити.
– Прекрасно, я вызываю полицию, и пусть их арестуют. А я под присягой объявлю, в чем их обвиняю.
– Подожди!
– Не могу, Брайан. Пока что их сдерживает патруль – частная служба, охраняющая наш квартал. Но на ночь я их тут не оставлю: она выше меня, а он вдвое выше. До свидания, я звоню в полицию.
– Погоди! Я же не знаю, когда смогу попасть па корабль.
– А ты найми его – ты достаточно богат! Когда тебя ждать?
– Ну… часа через три.
– Значит, в шесть двадцать по нашему времени. В шесть тридцать я звоню в полицию.
Брайан приехал в шесть тридцать пять, но загодя позвонил мне с ракетодрома. Я ждала его в гостиной с обоими детьми, с сержантом Риком из патруля "Аргус" и с миссис Барнс, диспетчером патруля, по совместительству охранницей. Компания у нас была не из приятных: охранникам пришлось продемонстрировать, что они сильнее подростков и никаких глупостей не потерпят.
Брайан тоже позаботился об охране: с ним прибыли двое мужчин и две женщины, одна пара из Далласа, другая из Канзас-Сити. Это было не совсем законно, но никто, а тем более я, не спорили о мелочах.
Я посмотрела, как за ними закрылась дверь, ушла наверх и плакала, пока не уснула.
Провал! Полный и окончательный провал! Я не знала, что еще могла сделать, но отныне мне никогда не избавиться от тяжкого груза вины.
Все ли я сделала, что могла?