Я уселся на постели и, приняв загадочный предмет, осмотрел при свете огня в очаге.
Три откидные пластинки золотистого металла служили переплетом для книжицы толщиной сантиметра два с половиной. Раскрыв книгу примерно на середине, я окинул взглядом сдвоенные столбцы точек, черточек и закорючек.
- По-дракониански написано.
- Конечно.
- Но ведь я не умею читать.
У Джерри брови взмыли вверх.
- Ты так хорошо владеешь драконианским языком, мне даже в голову не приходило… хочешь, я тебя научу?
- Читать?
- А что тут такого? Ты ведь не опаздываешь на свидание?
- Что верно, то верно. - Я повел плечами. И попытался пальцем перевернуть крохотную страничку. Перелистнул я страниц пятьдесят разом. Страницы слиплись.
Джерри показал на бугорочек в верхней части корешка.
- Вытащи булавку. Она для того, чтобы перелистывать страницы.
Я извлек коротенькую иглу, тронул ею страницу, и она, отделясь от соседних, легко перевернулась.
- Кто написал твой Талман, Джерри?
- Многие авторы. Все великие учители.
- Шизумаат?
- В том числе Шизумаат, - кивнул Джерри.
Захлопнув книжечку, я подержал ее на ладони.
- Джерри, почему ты вынул ее именно сейчас?
- Искал в ней утешения. - Драконианин развел руками. - Этот клочок суши. Возможно, мы тут состаримся и умрем. Возможно, нас никогда не отыщут. Сегодня я это понял, когда мы понесли сигнальные поленья в пещеру. - Джерри сложил руки на животе. - Здесь будет рожден Заммис. Талман помогает мне примириться с тем, чего я не в силах изменить.
- А до Заммиса долго еще осталось?
- Недолго, - улыбнулся Джерри.
Я взглянул на крохотную книжицу.
- Хорошо бы, ты научил меня читать, Джерри.
Сняв с шеи цепочку и футляр, Джерри подал мне то и Другое.
- Вот так полагается хранить Талман.
С секунду я подержал книжечку, но тут же опомнился.
- Не могу я ее принять, Джерри. Она явно дорога тебе до чрезвычайности. Вдруг потеряю?
- Не потеряешь. Держи у себя, пока учишься. Ученику так положено.
Я надел цепочку на шею.
- Ты мне оказываешь немалую честь.
Джерри слегка удивился.
- Гораздо меньшую, чем оказываешь мне ты, заучивая родословную семейства Джерриба. В твоем изложении она звучит правильно и трогательно.
Взяв в очаге уголек, Джерри подошел к стене. В тот вечер я выучил тридцать одну букву драконианского алфавита и дополнительно девять букв, употребляемых в литературных текстах.
В конце концов дрова подошли к концу. Ближе к тому времени, как Заммису появиться на свет, Джерри здорово отяжелел и очень-очень недомогал, и под силу ему было разве что, опираясь на мою руку, выбираться из пещеры по нужде. Поэтому на мою долю приходился сбор дров (для чего я с помощью единственной уцелевшей палки сбивал наледь с промерзшего сухостоя), а также стряпня.
Однажды вьюжным днем я заметил, что льда на деревьях вроде как поубавилось. По всей видимости, зима шла на убыль и дело повернуло к весне. Лед я сбивал в превосходном расположении духа, предвкушая приход весны и думая о том, что от такой новости Джерри приободрится. Зима страшно угнетала моего дракошу. Я как раз работал в лесу над пещерой (скидывал вниз охапки заготовленных дров), когда раздался вопль. Я так и застыл на месте, потом огляделся. Ничего не видно, кроме моря да льда вокруг. Тут вопль повторился:
- Дэвидж!
Джерри. Я выронил из рук очередную охапку дров и помчался к расселине в скале - по этой расселине пролегал кратчайший путь от пещеры к лесу. Джерри вновь завопил; тут я поскользнулся и дальше уж не бежал, а катился вниз до самого выступа, который располагался вровень со входом в пещеру. Я вихрем пронесся по проходу и наконец добрался до жилого грота. На постели, взрывая пальцами песок, корчился Джерри.
Я упал на колени рядом с драконианином.
- Я здесь, Джерри. Что с тобой? Что случилось?
- Дэвидж! - Драконианин закатил невидящие глаза; некоторое время он беззвучно шевелил губами, потом испустил очередной вопль.
- Джерри, вот я! - Я потряс драконианина за плечи. - Это же я, Джерри, Дэвидж!
Джерри повернул ко мне искаженное лицо и с силой, какую придает нестерпимая боль, вцепился в мою руку.
- Дэвидж! Заммис… что-то неладно!
- Что? Чем тебе помочь?
Джерри опять закричал, но тут же безвольно обмяк в полуобмороке. Неимоверным усилием драконианин заставил себя очнуться и притянул мою голову к своим губам.
- Дэвидж, поклянись мне.
- В чем, Джерри? В чем поклясться?
- Заммиса… на Драко. Пусть предстанет перед фамильными архивами. Сделай это для меня.
- Как тебя понять? Ты так говоришь, словно помирать собрался.
- Собрался, Дэвидж. Заммис - двухсотое поколение… очень важно. Выведи мое дитя в жизнь на прямую дорогу, Дэвидж. Поклянись!
Свободной рукой я утер взмокший лоб.
- Ты не умрешь, Джерри. Крепись!
- Полно! Взгляни правде в лицо, Дэвидж! Я умираю! Ты должен обучить Заммиса родословной Джерриба… и книге Талман, гавей?
- Прекрати! - Осязаемой тяжестью на меня навалился панический страх. - Прекрати такие разговоры! Ты ведь не умрешь, Джерри. Давай же, борись за жизнь, кизлодда ты, сукин сын…
Джерри вскрикнул. Дышал он неглубоко, то погружался в забытье, то вновь приходил в сознание.
- Дэвидж.
- Что? - Я вдруг понял, что всхлипываю как маленький.
- Дэвидж, помоги Заммису появиться на свет.
- Что… как то есть? Ты о чем?
Джерри отвернулся к пещерной стенке.
- Подними мне куртку, Дэвидж. Скорее!
Я задрал вверх куртку змеиной кожи; обнажился вздутый живот. Из ярко-красной складочки посреди живота сочилась прозрачная жидкость.
- Что же… что я должен делать?
Джерри учащенно задышал, потом затаил дыхание.
- Раздвинь! Раздвинь пошире, Дэвидж!
- Нет!
- Сделай это! Прошу тебя; иначе Заммис погибнет!
- Какое мне дело до твоего треклятого ребенка, Джерри? Ты лучше скажи, как спасти тебя?
- Раздвинь пошире… - прошептал Драконианин. - Позаботься о моем малыше, иркмаан. Пусть Заммис предстанет перед архивами рода Джерриба. Поклянись мне в этом.
- Ох, Джерри…
- Поклянись же!
- Клянусь… - Жгучие слезы градом хлынули у меня по щекам. Джерри, закрыв глаза, ослабил хватку на моей кисти. Окаменев от горя, я опустился на колени возле драконианина. - Нет. Нет, нет, нет, нет.
- Раздвинь! Раздвинь пошире, Дэвидж!
Я нерешительно дотронулся до складки на животе у Джерри. Под моими пальцами пульсировала жизнь, пытаясь вырваться из безвоздушной темницы драконьего чрева. Эту новую жизнь я возненавидел, люто возненавидел треклятое отродье, как никогда ничего прежде не ненавидел. Меж тем пульсация у меня под пальцами слабела, а там и вовсе замерла.
Пусть Заммис предстанет перед архивами рода Джерриба. Поклянись мне в этом…
Клянусь…
Собравшись с духом, я ввел свои большие пальцы в складку и тихонько потянул на себя. Постепенно я наращивал усилие и наконец исступленно рванул. Складка поддалась, при этом забрызгав мне куртку прозрачной жидкостью. Расширив отверстие, я увидел недвижного Заммиса, скорчившегося как бы в ванночке, наполненной жидкостью.
Меня стошнило. Когда блевать стало нечем, я погрузил руки в жидкость и подвел их под младенца-драконианина. Приподнял его, вытер свои губы о верхнюю часть рукава, прижался губами к ротику Заммиса и раскрыл крохотные губенки. Трижды, четырежды вталкивал я воздух в легкие младенца, но вот он закашлялся, а там и закричал. Растительным волокном я перетянул две пуповины, затем перерезал их, отделив Джеррибу Заммиса от плоти бездыханного родителя.
Занеся камень высоко над головой, я с размаху изо всех сил ударил по льду. Во все стороны брызнула ледяная крошка, обнажив темную зелень. Я опять поднял камень и опять с силой опустил, выбив изо льда другой камень. Я подобрал этот второй камень и отнес к наполовину засыпанному трупу дракошки. Дракошка, подумал я. Хорошо. Так и называй его в мыслях - дракошка. Жабья рожа. Гермафродит паршивый. Враг. Как угодно называй, лишь бы заглушить боль утраты.
Оглядев груду камней, я решил, что этого хватит для завершения похорон, и преклонил колени у могилы. Укладывая на пирамиду последние камни, не обращая внимания на мокрый снег, застывающий на змеиной коже моей одежды, я едва сдерживал слезы. Потер руки, чтоб согрелись. Весна не за горами, но слишком долгое пребывание на воздухе по-прежнему опасно. А ведь возиться с могилой драконианина пришлось порядочно. Подняв очередной камень, я уложил его на место. Он придавил кожаное покрывало, и тут я понял, что труп уже окоченел. Торопливо навалил сверху остаток камней и встал.
Ветер едва не сбил меня с ног, я с трудом балансировал на льду возле могилы. Бросив взгляд на бурлящее море, я поплотнее запахнул на себе змеиные шкуры и глянул вниз, на каменную пирамидку. Хоть бы какие-нибудь слова высечь. Нельзя же просто предать прах земле и тут же как ни в чем не бывало сесть за обед. Нужны хоть какие-нибудь слова. Но какие именно? Я не религиозен, не был религиозным и драконианин. Что касается смерти, то его официальная философия относится к ней так же, как и моя неофициально-личная, отрицающая мусульманские услады, языческие валгаллы, христианское царствие небесное. Смерть есть смерть, конец, финал; прахом был и в прах обратишься… Но все равно нужны хоть какие-нибудь слова.
Я сунул руку за пазуху и сомкнул ее на золотом кубике Талмана. Ощутив сквозь варежку острые углы, я с закрытыми глазами мысленно перебрал изречения выдающихся драконианских философов. Однако ничего подходящего к случаю не припомнил.
Талман - книга о жизни. Слово талма означает "жизнь", ею-то и занимается философия дракониан. До смерти у этой философии не доходят руки. Смерть есть непреложный факт, конец жизни. В Талмане не нашлось нужных слов. Порывами налетал леденящий ветер, я зябко ежился. Мои пальцы уже успели онеметь, закоченевшие ноги пронизывала боль. Но все равно нужны слова. Однако на ум приходили только такие, от которых откроется некий шлюз и меня всего затопит горе, горе осознанной утраты. Но все равно… все равно нужны слова.
- Джерри, я… - Слов не было. Я отвернулся от могилы, и мои слезы смешались с мокрым снегом.
Окутанный теплом и безмолвием пещеры, я сидел на тюфяке, привалясь к пещерной стенке. Все пытался развлечься игрой теней и бликов света, которые огонь отбрасывал на противоположную стенку. Причудливые фигуры формировались лишь наполовину и тотчас исчезали вприпляску, прежде чем я успевал сосредоточиться и толком их разглядеть. В детстве я любил всматриваться в облака, видел там всякие лица, крепости да замки, зверей, драконов, великанов. Это был мир ухода от действительности, ухода в фантазию, он как бы впрыскивал диво и приключение в скучные и размеренные будни мальчишки, родившегося в обеспеченной семье и ведущего обеспеченное существование. На пещерной же стенке мне удавалось разглядеть всего лишь некую проекцию ада: языки пламени словно лизали искаженное, гротесковое изображение осужденных грешников. При мысли об аде мне стало смешно. Ведь ад рисуется нам этаким пожаром под управлением зубоскала-садиста, облаченного в форму пожарника. На Файрине-IV я твердо усвоил другое: ад - это одиночество, голод и нескончаемые холода.
До меня донеслось повизгивание, я бросил взгляд в полумрак - там в уголке пещеры был припасен тюфячок. Джерри собственноручно приготовил для Заммиса мешочек змеиной кожи и набил его шелухой от семян. Маленькое существо снова пискнуло, и я повернулся к нему, недоумевая, чего же ему надо. От страха я даже похолодел. Что едят драконьи дети? Дракониане ведь не млекопитающие. А нас на боевой подготовке всего-то и научили, что распознавать дракошек… да еще убивать их. Потом меня охватила сущая паника: что же я пущу в ход вместо пеленок?
Дитя вновь заскулило. Я с усилием поднялся на ноги, подошел к крохе и опустился возле него на песок. Из свертка, когда-то служившего Джерри летной формой, мне замахали пухленькие трехпалые ручонки. Я поднял сверток, перенес поближе к огню и уселся на камень. Кое-как примостив сверток у себя на коленях, я осторожненько развернул его. Под желтыми, налитыми сном веками я приметил поблескивание желтых глазок Заммиса. Начиная от чуть ли не безносой мордочки и сплошных челюстей и кончая насыщенно-желтым цветом кожи, Заммис по всем статьям был миниатюрной копией Джерри, если не считать подкожного жирка. Младенец, можно сказать, оброс складочками жира. Я внимательно осмотрел его и обрадовался, увидев, что дитя нигде не напачкало.
- Есть-то хочешь? - Я глянул Заммису в личико.
- Гу.
Челюсти у него были готовы к действию, и я решил, что дракониане, скорее всего, с первого же дня жуют твердую пищу. Я отщипнул кусочек сушеной змеятины и коснулся им губок младенца. Заммис отвернул головенку.
- Ешь давай, ешь. Ничего лучше здесь не сыскать.
Я опять прижал змеятину к его губам, и тогда Заммис оттолкнул ее пухлой ручонкой.
- Ладно, проголодаешься - получишь, - уступил я.
- Гу, ме! - Головенка покачивалась у меня на коленях, крохотная трехпалая ладошка сомкнулась вокруг моего пальца, и дитя вновь захныкало.
- Есть ты не хочешь, пеленки менять не нужно, так чего ж тебе надо? Кос ва ну?
Личико Заммиса сморщилось, одна ручонка потянула меня за палец, другая махнула в направлении моей груди. Я взял Заммиса на руки, чтобы завернуть, как раньше, в летную форму, а крохотные ручонки вцепились в змеиную кожу моей куртки, и дитя подтянулось ко мне вплотную. Я прижал его теснее - оно прильнуло щечкой к моей груди и тут же уснуло.
- Вот оно что… Разрази меня гром!
Пока Джерри-драконианин был жив-здоров, у меня и мысли не возникало о том, как я близок к сумасшествию. Мое теперешнее одиночество было сродни раку и, подобно злокачественной опухоли, питалось ненавистью: ненавистью к планете с ее нескончаемыми морозами, нескончаемыми ветрами и нескончаемой уединенностью; ненавистью к беспомощному желтокожему младенцу, который, цепляясь за меня, требовал заботы, еды и любви, хоть я и не мог дать ему ни того, ни другого, ни третьего; наконец, ненавистью к самому себе. Я ловил себя на том, что совершаю чудовищные и омерзительные поступки. Пытаясь пробить глухую стену одиночества, я, бывало, разговаривал сам с собой, кричал, распевал песни, ругался на чем свет стоит, городил вздор и вообще отводил душу как умел.
Глаза малыша были раскрыты, он махал пухлыми ручками и гулил. Я подобрал с полу увесистый камень, проковылял в угол и занес каменную тяжесть над крохотным тельцем.
- Мне ведь недолго и уронить эту штуковину, малыш. Что с тобой тогда станется? - К горлу подступил истерический смех. Я отшвырнул камень. - Но стоит ли пачкать пещеру? Наружу тебя! Вынесу на минутку, и тебе крышка! Слышишь меня? Крышка!
Дитя покрутило трехпалыми лапками в воздухе, закрыло глазки и расплакалось.
- Почему ты не ешь? Почему под себя не ходишь? Почему ничего не делаешь, что положено, только ревешь?
Дитя заплакало еще пуще.
- Ба! Надо было прикончить тебя тем камнем. Самое милое дело…
Тут меня захлестнула волна отвращения к себе, я осекся, вернулся к своему тюфяку, взял шапку, варежки, шарф и полез вон из пещеры.
Еще не дойдя до каменной загородки у входа, я съежился от колючего ветра. Выбравшись на воздух, остановился, обвел взглядом море и небо, увидел перед собой мутную панораму, выдержанную в восхитительных тонах - черном и белом, сером и темно-сером. Очередной порыв ветра кинулся на меня, едва не загнав обратно в пещеру. Я все-таки удержался на ногах, подошел к кромке обрыва и погрозил морю кулаком.
- Ну давай! Давай же, дуй, бушуй, сучье ты отродье, кизлодда! Меня ты пока не прикончило!
Я покрепче зажмурил опаленные ветром веки, потом открыл глаза и посмотрел вниз. До ближайшего выступа - метров сорок, но, если разбежаться, это расстояние можно преодолеть. А там уж до скал, что в самом низу, останется каких-нибудь сто пятьдесят метров. Прыгай. Я попятился от обрыва. Прыгай! Конечно, прыгай! Я отрицательно мотнул головой, глядя на море: нет уж, я вместо тебя трудиться не стану! Желаешь мне погибели, так потрудись умертвить меня само, своими силами!
Я глянул назад и вверх - небо темнело на глазах, через час-другой весь пейзаж будет укрыт саваном ночи. Я обернулся к расселине - той, что ведет к приземистому лесу над пещерой.
Присев на корточки у могилы драконианина, я обследовал груду камней: их уже скрепила пленочка льда. Джерри! Как же я теперь без тебя?
Сидит, бывало, драконианин у огня, оба мы что-нибудь шьем. И беседуем.
- А знаешь, Джерри, все это, - я приподнимаю повыше Талман, - все это я слыхал и прежде. Я-то ожидал чего-нибудь нового.
Драконианин кладет рукоделие на колени и секунду испытующе смотрит на меня. Затем, качнув головой, вновь принимается за шитье.
- Не слишком глубоко ты мыслишь, Дэвидж.
- Это как же понимать?
Джерри протягивает трехпалую ладонь.
- Вселенная, Дэвидж, вокруг нас Вселенная - живые существа, неодушевленные предметы, всевозможные события. Не все, конечно, одинаково, есть и различия, но Вселенная-то одна и та же, и все мы обязаны подчиняться одним и тем же законам природы. Ты об этом задумывался?
- Нет.
- Вот так и надо понимать. Не слишком глубоко мыслишь.
Я фыркаю.
- Говорил же я тебе, что все эти мысли мне и раньше были знакомы. Стало быть, как я себе представляю, люди не менее глубоко мыслят, чем дракониане.
Джерри смеется.
- Из каждого моего слова ты упорно выводишь какие-то обобщения расового характера. Мое замечание относится к тебе лично, а не к человечеству в целом…
Я сплюнул на мерзлую почву. Вы, дракошки, воображаете себя великими умниками. Ветер крепчал, в нем ощущался солоноватый привкус моря. Надвигался очередной штормяга. Небо приобретало своеобразную темную окраску, не раз вводившую меня в заблуждение: вопреки всему я воспринимал этот цвет не как черный, а как темно-синий. За воротник откуда-то скользнула сосулька.
Что же тут дурного, если я просто-напросто я? Не всем же быть философами, жабья ты рожа! Ведь таких, как я, во Вселенной насчитываются миллионы и даже миллиарды. Если не больше. Кому какая разница, задумываюсь я над смыслом жизни или не задумываюсь? Живем - и все тут, больше мне и знать-то ничего не положено.
- Дэвидж, ты и свою-то родословную выучил не дальше родителей, а теперь вдобавок отказываешься узнавать о своей Вселенной то, что доступно познанию. Каким же образом ты определишь свое место в жизни, Дэвидж? Где ты обретаешься? Кто ты есть?