Что произойдет в мире, когда денежное обращение расстроится до крайности; роль твердой руки, "наводящей порядок" в государстве, возьмет на себя карающий воин неведомой неземной армии; инопланетяне прилетят на Землю получать дивиденды по акциям прогоревших банков; сосланные в Антарктиду коммунисты, реализовав лучшие идеи гениальных умов, создадут сверхцивилизацию и отгородятся от остального мира зоной смертельного излучения; на одном конце Земли люди станут практически бессмертными, на другом - будут решать "продовольственную программу" посредством выведения мясной породы… людей…
Безумные, фантастические ситуации произведений Ю. Козлова могут оказаться в любой момент реальностью в стране, переживающей наиболее сложный и драматический момент собственной истории.
Динамичное повествование, затрагивающее самые разные стороны человеческого бытия, держит читателя в постоянном напряжении, создавая магический эффект прозы Юрия Козлова.
Содержание:
Часть первая - ИНВАЛИДНЫЙ РАЙ 1
Часть вторая - МИНИСТР КУЛЬТУРЫ 33
Юрий Козлов
Ночная охота
Часть первая
ИНВАЛИДНЫЙ РАЙ
1
Наглость к зверю, как, впрочем, и к человеку, приходила по мере сытости. Теперь зверь средь бела дня рылся в земле и мусоре, не обращая внимания на Антона.
Некогда тут обитали люди. После них, как водится, остались развалины. Земля по весне закрашивала зеленой травой мерзость запустения. Зверь зачем-то возвращал утягиваемые неведомой силой вглубь земли предметы. Поверх мусора произрастала волосатая жалящая трава в липких прозрачных каплях яда, как в перманентной росе.
Археологические изыскания зверя не понравились Антону. На месте раскопок он пропорол ногу ржавой железкой. Рана долго не заживала, и каждый раз, меняя повязку, Антон думал о звере. Он решил перенести наказание на осень, когда зверь нагуляет мясо и шкуру. Мясо можно будет съесть, а из шкуры сделать рукавицы, если только радиоактивные ветры не сдуют со зверя мясо, не сбреют со шкуры шерсть. Антон взялся прикармливать зверя в надежде, что тот приведет других. Мысленно он уже видел себя не только в рукавицах, но и в шубе. Зверь, однако, предпочел кормиться в одиночку. Антон вспомнил, в школе объясняли, что они не только не делятся едой, но, напротив, при случае пожирают друг друга. В этом они мало чем отличались от людей.
Антон и представить себе не мог, что ему так повезет.
Оглушив в тамбуре охранника, он выпрыгнул на полном ходу из вагона, скатился по хрустящей, остро пахнущей мочой насыпи, ударился плечом о торчащий из земли пень. Рука, однако, шевелилась, стало быть, обошлось без перелома и даже без вывиха. День Антон отлеживался, поглаживая опухшее плечо, еще два брел, отбиваясь палкой от птиц, по заброшенным полям, влажным ядовитым перелескам, пока, наконец, не оказался в этом благословенном месте. Несколько раз он пересекал большие дороги, но они неизвестно почему были пусты: ни КПП, ни застав, ни бронированных машин с пулеметами на крышах, ни барражирующих вертолетов.
Близкое присутствие людей Антон определил по участившимся кучкам дерьма, трескучему жужжанию мух, рубчатым, впечатанным в глину следам колес, словно странные велосипедисты катались по лесу парами, причем строго параллельно.
Антон ненавидел неизвестность.
Вечером пошел на разведку.
Дерьмо и следы колес привели его к красному кирпичному строению, на первый взгляд разрушенному и нежилому. Однако в боковом, вдавившемся в землю, заросшем кустарником, замаскированном крыле определенно жили. Пара окон светилась мутным, едва различимым светом. Антон было подумал: отражается луна. Но тут луна втянулась в горло плотной, длинной, как кувшин, тучи. Окна продолжали светиться.
Антон подкрался к окнам. Он заранее знал, что вряд ли увидит что-нибудь пристойное. Так была устроена жизнь. Сколько ни заглядывал Антон в разные окна - нигде ничего пристойного.
Сначала сквозь пыльную муть, желтый дым он разглядел составленные в угол инвалидные коляски, потом - трехчетвертинки, половинки и даже четвертинки людей, хлебающие из общего черного, как бы отрастившего бороду, котла. Те, у кого имелись руки, кормили с ложки тех, у кого рук не было. При этом трехчетвертинки, половинки и четвертинки выглядели упитанными и не сильно унылыми.
Такого количества живых инвалидов Антону видеть не приходилось. Неоспоримый факт, что они ели и, судя по неторопливой сноровке, ели регулярно, в голове не укладывался.
Он бы незамедлительно предпринял что-нибудь во исправление вопиющего противоречия - пожилые инвалиды едят, в то время как молодой и физически полноценный человек облизывается снаружи, если бы не опасение, что у них кое-что предусмотрено на случай внезапного вторжения. Люди, пусть даже и инвалиды, весьма коварны и изобретательны, когда дело доходит до обороны котла с едой.
На следующий день Антон без особого труда установил, что самого главного инвалида зовут Гришей. Безногий, он деятельно перемещался по инвалидной территории, раздавая руководящие указания, в самой новой - никелированной и нескрипучей - коляске.
Антон сделал из молодого дерева гибкое удилище, приладил к нему проволочную петлю, как если бы вознамерился вылавливать из воды трупы.
Когда Гриша откатился в укромный уголок и, выбравшись из коляски, кряхтя, устроился между двух чурбаков справлять нужду, Антон, свистнув в утреннем воздухе удилищем, набросил петлю Грише на шею, слегка придушил. Затем, быстро превратив петлю в крюк, подцепил коляску, отволок подальше от временно обездвиженного инвалида.
Гриша вскоре пришел в себя, опытно покрутил шеей, проверяя сохранность позвонков, затем посмотрел на Антона с тем непередаваемым отвращением, с каким сытый во все века смотрит на покушающегося на него, но главным образом, конечно, на еду голодного.
- Дезертир? - прохрипел Гриша. - С трудфро или из армии? - И сам же ответил: - С трудфро. Хиловат для армии.
У Гриши были кривые, бугристые, как бы отлитые из чугуна, руки. Толстыми серыми пальцами он хищно перебирал воздух, ломал ему глотку. Но у воздуха были миллиарды глоток, он плевать хотел на злые пальцы инвалида. Антон подумал: попадись он в шевелящиеся волосатые тиски, и его - одной-единственной - глотке пришлось бы туго. Откормленный, успешно сопротивляющийся судьбе, инвалид вдруг сделался ему ненавистен. Антон подогнал коляску, велел Грише сесть и тут же заблокировал ее ход, косо просунув сквозь спицы обоих колес удилище. Дубину с торчащим на манер клюва сучком на конце он любовно вырезал из сырого дерева еще на рассвете.
- Что, падла? - Дубина очертила хищный круг над плешивой Гришиной головой. Торчащий клюв рвался в бой. Видимо, изголодался по свежей крови в прежней мирной древесной жизни. - Крепкий у тебя черепок? Считай, что вы все здесь через полчаса трупы!
- За что? - Гриша больше не перебирал пальцами воздух. Шансы его в неподвижной коляске были равны абсолютному нулю, о котором Антону рассказывали в школе. Скорее всего, этот нуль был смертью. Люди охотно умножали друг друга на абсолютный нуль. В математике были и иные действия, но люди отчего-то предпочитали простейшее и быстрейшее.
- За что? - Такой вопрос было впору задавать младенцу или невинной девушке, но никак не зажившемуся на белом свете инвалиду. - Да за то, что ты… - Антон мог сказать: "Ездишь на коляске, дышишь воздухом, смотришь по сторонам", но все это были второстепенные причины, вытекающие из основной.
- Где ты видел, чтобы кто-то с кем-то задарма делился жратвой? - без малейшего труда определил основную причину Гриша. - Скажи мне, я немедленно туда поползу.
- Ты и так там, - поиграл дубиной Антон. - А вдруг на том свете тоже кормят задарма?
- Думаешь, ты первый охотничек за нашей жратвой?
- Плохие, значит, раньше были охотнички, - Антону в своей жизни еще не доводилось осмысленно убивать живого человека. Но знающие толк в этом деле учили: дубиной надо бить в висок. Если височная кость хрустнет, а из ушей польется кровь - все в порядке. Почему-то Антон был уверен, что у него получится. Сама судьба послала ему на пробу безногого.
- Ладно, перебьешь нас, - постоянная сытость, похоже, научила Гришу ни при каких обстоятельствах не терять достоинства, - пожрешь месяц досыта. Что дальше? Ты не знаешь механизма, откуда поступают продукты. Плодоносящее древо можно срубить и нажраться плодов один раз. А можно оставить его плодоносить и кормиться постоянно, - сытость научила Гришу мыслить образами. Воистину сытость творила с людьми чудеса.
- Я буду вас охранять, - Антон избрал кратчайший путь к плодоносящему древу. - А вы будете меня за это кормить.
- Нам нужна к зиме новая печь, - Грише, похоже, наскучил разговор. А может, сравнение инвалидной жизни с плодоносящим древом разбудило в нем неизбывную грусть. - Или поймай бабу. За бабу месяц буду кормить.
Антон понял, что переоценил влияние сытости в исправлении неисправимого, а именно - человека.
- Есть жратва, а бабы нет? - Антон быстро посмотрел по сторонам, догадавшись, что Гриша заговаривает ему зубы. Антону показалось, со всех сторон к ним, как толстые черви, ползут инвалиды с ножами в зубах. Но вокруг было тихо. - Чего же не договоришься с бандой? Да они тебе за продукты приволокут хоть сто баб - белых, черных, желтых - каких хочешь!
- Вот ведь какое дело, воришка, - распахнул в зевке черный колодец рта Гриша, - не ходит к нам банда.
- Не зли меня, безногий! - потерял последнее терпение Антон. - Бабу за жратву не можете найти, банда к вам не ходит. Да за что еще дают бабы, как не за жратву? Куда еще ходят банды, как не за продуктами?
- Пошли, объясню, - Гриша как соломинку выдернул из спиц удилище, схватился страшными руками за колеса.
Антон едва поспевал за ним с сырой дубиной на плече.
- Вот он, красавец! - кивнул Гриша на черный столб посреди когда-то бетонированной, а теперь затянутой цветущим вьюнком, протараненной снизу стрелами одуванчиков вертолетной площадки. - Проходил в школе?
- Дозиметрический столб, - затосковал Антон. Не то чтобы он сильно дорожил своей жизнью, но чтобы вот так быстро, на третий день после побега… Теперь он понял, почему никто за ним не гнался, почему все дороги были пусты, почему здесь ни баб, ни банды.
- Гляди, воришка, - Гриша нажал кнопку.
На высветившемся экранчике замигали красный череп в перекрестье костей и надпись: "Радиация! Смертельно!"
2
Антон сложил печь за неделю. Помогало ему одноглазое, однорукое, полутороногое существо по имени Теллер. В основном советами, в которых Антон не нуждался. Да и не очень-то он понимал эти, даваемые на североевропейском - немецком, что ли, - диалекте советы. В школе Антона готовили к свободной жизни через трудфро - трудовой фронт. Он имел представление о том, как сложить печь.
Для начала пришлось разбить стену в разрушенном, заглатываемом дикой природой крыле, перевезти на тачке обломки кирпичей. Отыскалась у запасливых инвалидов и такая редчайшая по нынешним временам вещь, как цемент. Гриша выделил Антону целых три мешка. Печь получилась корявая, широкая, как присевшая по нужде баба, но добротная и крепкая. Когда ее затопили после просушки, труба загудела, поленья вспыхнули как порох, по комнате поползло тепло. Выдержала печь и испытание на угар - не было никакого угара.
Инвалиды вели животный образ жизни - ели, пили, спали, испражнялись. Антону было невыносимо унизительно работать на них. Он как будто наступал на горло закону природы, согласно которому сильному позволялось все, а слабому ничего. Но были и утешающие моменты: никто - инвалиды не в счет - не видел, что сильный Антон трудится на слабых; он был свободен от забот о хлебе насущном; ему представилась редкая, почти невозможная в его обстоятельствах, возможность оглядеться, освоиться в новых условиях. А уж потом действовать во имя торжества законов природы.
Антон довольно быстро догадался, что с дозиметрическим столбом какая-то туфта. Гриша - волосатый, упитанный, помышляющий о бабе - решительно не походил на радиационного доходягу. Не производили впечатления доходяг и остальные инвалиды. Один руками рвал проволоку, другой - безрукий - выдирал зубами из досок гвозди. Его так и звали - Клещенко.
Дозиметрические столбы были стопроцентно невосприимчивы к любому воздействию извне. Они изготавливались на неведомых заводах с запасом прочности на ядерный взрыв. Были даже такие поговорки: "Вечен, как дозиметрический столб" и: "Не врет только дозиметрический столб". Антон поинтересовался у Теллера, почему столб показывает "смертельно", когда определенно не смертельно. Тот пробормотал что-то на диалекте.
За все время трудового общения с Теллером Антону удалось лишь выяснить, что тут Южная Европа, но что до моря далеко. Не ведал Теллер и как называется ближайший крупный город. Хотя его симпатии к Антону росли по мере складывания печи. "Сколько лет ты здесь?" - поинтересовался Антон. "Цен", - Теллер для верности два раза выбросил пятерню. "И все цен лет на столбе… "мортлих"? - "Яа…" - подтвердил Теллер. Антон подумал, что если было бы действительно "мортлих" - или как там сказать на диалекте? - Теллер умер бы, по меньшей мере, хундерт раз. И окончательно успокоился насчет радиации. По всей видимости, он угодил в местечко, где законы природы ничего не значили, вернее, превращались в собственную противоположность.
В конце каждого дня работу проверял Гриша. Радио и телевизора у инвалидов не было, как, впрочем, не было и газет.
- Расскажи, воришка, что там делается? - С помощью Теллера Гриша выбирался из коляски, устраивался в виде буквы "Ф" на топчане.
- Где именно? - уточнял Антон.
- В стране и мире, - усмехался Гриша.
Антон понятия не имел. Хотя радио в школе горлопанило с утра до ночи. В последние дни оно горлопанило о мыле "Омега" - "Омега" моет чисто, "Омега" моет быстро, - об очередном переселении народов, о новой религии, когда обожествлялось оружие - от маленьких домашних божков-пистолетиков до солидных богов-громовержцев - танков и ракетоносителей. Новая религия набирала силу в Австралии и, кажется, в Африке. Радио пока лишь бесстрастно информировало о ней, однако в любой момент новая религия могла быть объявлена не имеющей места быть, а исповедующие ее - отступниками от фундаментальных ценностей бытия. Как недавно ими были объявлены поклонники отравляющих веществ и нервно-паралитических газов, уничтожившие население нескольких городов где-то в Калифорнии.
Вместо "в стране и мире" Антону послышалось "в стране и мыле".
- В мое время белые ехали в Аравию, а негры в Европу. Теперь, значит, индейцы в Китай, - задумчиво произнес Гриша. - Раньше почитали стиральные машины. "Доказательство бытия Божия в том, что грязное становится чистым". Оружие, оно, конечно, более логично.
Антон пытался вспомнить, о чем читал в газетах, но не мог. Говорили, что раньше, когда в газетах писали о реальных людях и действительных событиях, из них что-то можно было узнать. Сейчас, после разгадки кроссвордов и проверки номеров лотерейных билетов, газеты главным образом использовались в уборных.
Антону показалось обидным, что он - только что из мира - и Гриша, десять лет просидевший в вонючей, псевдорадиационной яме, знают о мире одинаково мало. Мир обнаруживал сходство с дозиметрическим столбом. Поколения людей летели вдоль него, как пыль, не оставляя следа.
- Я не воришка! - свирепел на мир и на Гришу Антон.
- Воришка, дезертир, какая разница? - добродушно возражал Гриша. - Документа нет - значит, труп. В лучшем случае тюрьма. Тюрьму-то еще не отменили? Есть у нас преступники?
- Очень мало, - ответил Антон. - Максимальный срок теперь - три года.
- Ну, тебе-то, - оценивающе посмотрел на него Гриша, - там и месяца не продержаться.
- Поможешь мне туда попасть? - подмигнул Антон.
В чем-чем, а в этом он не сомневался. Пока он не знал, как сносится Гриша с внешним миром. Но если сносится - вполне может выдать Антона властям. Не сейчас, а когда тот сделает работу. Что у самого Гриши, по всей видимости, рыло в пуху - было слабым утешением. Линии рыл в пуху и наказания тянулись в жизни параллельно, как следы инвалидных колясок, не обнаруживая склонности к пересечению. Конечно, им случалось пересекаться, но как большинству линий в мире - хаотично и бессмысленно. Антон пока не знал подлинного Гришиного места в мире, не знал, чего от него ждать. Это угнетало.
- Кто нынче нами правит, воришка? - продолжал забавляться Гриша.
- Народное правительство, - отвечал Антон, как в школе на экзамене. - Страной правит законно избранное народное правительство, членом которого может сделаться любой гражданин.
- В мое время, - вспоминал Гриша, - оно называлось великое народное правительство. И насчет любого гражданина не было.
- А теперь есть. Мы живем в условиях непрерывно совершенствующейся демократии, - опять как на уроке ответил Антон.
Едва ли в мире существовало что-то, что интересовало его меньше. Антону ни при каком раскладе не светило сделаться ни членом великого народного правительства, ни просто законно избранного народного правительства. Молиться пистолету, лучше, конечно, автомату, еще туда-сюда. Членом правительства - нет. Хотя, по слухам, там заседал пятнадцатилетний индеец из племени сиу.
Осмотрев печь, Гриша поманил Антона в зарешеченную комнатку, примыкающую к подвалу. Здесь билось продуктовое сердце инвалидного рая. Ключи от комнатки и подвала Гриша прятал под рубашкой в складках волосатого брюха.
- Молодец, воришка! - похвалил Гриша. - Может, и крышу починишь? Шифер есть.
- А если нет - сдашь властям?
В ответ Гриша продемонстрировал наивысшую степень доверия: бесшумно скользнул на колесах по специальным желобкам в подвал, вернулся с запыленной, по-старинному засургученной бутылью.
- Первый раз в жизни вижу, чтобы самогон пылился! - обрадовался Антон. Он уже успел заскучать от неестественно затянувшейся трезвой жизни. Последний раз Антон отмечал окончание школы вонючей свекольной брагой со структурированным химическим привкусом.
- Самогон, - ухмыльнулся Гриша, выказав себя человеком, которому нравится приятно удивлять. - Слыхал ли ты чего-нибудь про спирт, воришка? - Он зубами разгрыз сургуч, сплюнул на пол коричневую труху. - Грешен, - обеими ноздрями втянул ни с чем не сравнимый запах спирта, - но великому народному правительству покуда ни единой живой души не сдал.
- Чего же оно тогда так о тебе заботится, инвалид? - Антон зачарованно следил, как в серое дно оловянной кружки стучится прозрачная струя. Ему хотелось припасть к ней губами, чтобы ни один ее атом не выдохнулся.
- Знаешь про указ об инвалидах? - Гриша поднял кружку, глубочайшая морщина на лбу разгладилась, мрачность частично сошла с лица. Наверное, это был хороший указ. А может, выпивка на время примиряла Гришу с увечной жизнью.
Антон, впрочем, полагал, что если кому и роптать, то только не Грише и его укороченному воинству. Инвалиды здесь жили неизмеримо лучше, чем многие - с руками и ногами - в иных местах.
- Не знаю, - ответил Антон, - но думаю, это не про то, чтобы вам пить спирт.