Взгляду членов правительства предстал укромный уголок грязного, задымленного цеха. Пара горбатых изможденных рабочих возилась у полуразвалившегося станка. Они вытачивали из железа какие-то кольца, со звоном швыряли их в ящик. Появились мастер в синем халате и молодой человек в длинном зеленом пальто и в белоснежном шарфе, по всей видимости, держатель контрольного пакета акций предприятия. Мастер посмотрел в ящик, сказал, что мало. Рабочие ответили, что станок барахлит. Молодой человек сказал, что новые станки появятся, только когда рабочие рассчитаются по прошлогоднему кредитному займу. Как только мастер и молодой человек ушли, горбатые рабочие достали спрятанный недоделанный пулемет, энергично занялись им. В цех, особенно не таясь, пробрался человек в цепях, в черной коже на "молниях", с татуированным лицом. Личность его не оставляла ни малейших сомнений - бандит. Он достал из мешка самогон, продукты. Унес пулемет. Рабочие тут же выпили, закусили, повалились под станок. Экран мигнул. Собрание в цехе. Начальник объявил, что производительность труда и производство готовой продукции в этом месяце были ниже всякой критики, зарплаты, следовательно, не будет. Рабочие бросились крушить последние станки, устроили в цехе костер из акций. Начальник позвонил молодому человеку. Молодой человек вызвал спецназ. Рабочие забаррикадировались на заводском дворе, открыли огонь по машинам спецназа. Спецназовцы взяли завод штурмом. Экран мигнул. Похоронная команда бросает трупы рабочих в огромную яму. Экран мигнул. На завод привели школьников, причем даже не старшеклассников, а пятый или шестой класс.
У Антона защемило сердце.
Экран погас и вспыхнул.
Длинный, перегороженный на клети барак. На потолке и столах керосиновые лампы. Люди в ватниках у "буржуек". Дети, нары. Из окошка видно колючую проволоку, вышки. Время от времени на вышках вспыхивают прожекторы, во тьму за проволокой летят трассирующие пули. Обиталище фермеров или, как их еще называют, земляных рабочих. Городские рабочие могли свободно ходить куда им вздумается. Фермеры, или земляные рабочие, были вынуждены жить в специальных укрепрайонах под охраной войск, которые только и могли защитить их от прочесывающих леса, поля и болота бандформирований. Экран мигнул. Фермеры ранним утром идут на поля. Экран мигнул. Два фермера стоят перед грядкой на картофельном поле. Убедившись, что вокруг никого нет, они специальным серпом мгновенно срезают ботву, набивают мешки комьями земли, сверху маскируют клубнями, после чего затаптывают грядку, достают самогон, пьют из горла, заваливаются спать в ближайший стог.
Экран погас и вспыхнул.
Семейный дом. В комнате чистота, топится печь, на полках продукты, в углу на стеллаже - книги. Глава семьи дремлет за столом положив голову на автомат. Чудовищный стук в дверь. Вскакивают перепуганные жена и дети. Мужчина смотрит в специальный смотровой глазок. "Кто?" - шепотом спрашивает женщина. "Бандиты", - отвечает мужчина. "Ты же расплатился с ними до весны!" - "Этот считает, что нет", - пожимает плечами муж. "Их много?" - спрашивает жена. "Похоже, один", - муж выразительно смотрит на жену. Та в страхе кусает носовой платок. Муж становится с автоматом наперевес у противоположной стены. Жена резко распахивает дверь. Вваливается пьянущий бандит с гранатометом. Муж дает очередь. Бандит падает. Муж и жена волокут труп в лес. Экран мигнул. Снова ночной стук в дверь. "Кто?" - шепчет жена. "Солдаты, много", - безнадежно машет рукой муж, открывает дверь. Солдаты ходят по дому, берут продукты и все, что им нравится. Сержант спрашивает у мужчины, где ночует банда. Тот отвечает, что не знает. "Ты им платишь, - морщится сержант, - раз до сих пор жив. Знаешь!" Мужчина объясняет, что, если скажет, его семью вырежут, сержант должен понимать, это недемократично - узнавать таким образом. Сержанту надоедает беспредметный разговор. Солдаты бросают на стол женщину, на глазах и мужа и детей насилуют ее. "Не скажешь?" Мужчина молчит. Солдаты ловят за платье старшую девочку. Мужчина объясняет, где банда. Солдаты уходят. Экран мигнул. Запряженные в тележки со скарбом, с автоматами на груди мужчина, женщина, дети тянутся по болоту на новое место. Позади горит дом.
Экран погас и вспыхнул.
Школьная спальная комната. Ночь. Топот в коридоре. В комнату врывается перепуганный учитель: "Подъем!" Экран мигнул. Школьники построены в коридоре. Напротив спецназовцы. Вдоль строя медленно идет молодой человек в длинном зеленом пальто и в белоснежном шарфе. Следом - недовольный директор. "Вы нарушаете шестнадцатую статью Конституции, в которой говорится, что школьники по достижению совершеннолетия находятся под защитой нашего свободного демократического государства!" - "У меня некому работать в доках, - не оборачиваясь, отвечает молодой человек, - не отремонтирую до ледостава катера, они пригонят на рейд крейсер, разнесут к чертовой матери город! Сдохнешь со своими школьниками под развалинами!" - "Но это же дети! - кричит директор. - Они не смогут работать в доках!" - "Еще как смогут, - усмехается молодой человек, - разве ты не знаешь, идиот, что наша провинция вступила в эру освобожденного труда? Законы провинции, - поднял вверх палец, - по законодательству провинции… имеют приоритет над Конституцией!"
Экран погас и вспыхнул.
Шикарный не то банковский, не то какой-то еще офис. За огромным письменным столом управляющий - президент, председатель совета директоров? - смотрит на электронные часы. Ночь. Банковский охранник вводит в офис человека в шляпе и широком плаще. Человек снимает плащ. Это бандит. Но не рядовой. В ранге Конявичуса, а может, и Омара. Охранник выходит. Бандит устраивается в крутящемся кожаном кресле напротив управляющего, закуривает, нагло выпускает дым управляющему в лицо. "Ну?" - "Акции Сельхозбанка", - потерянно говорит управляющий. "Сколько?" - "Новая эмиссия". - "Это невозможно, - качает головой бандит, - народ разорен, у него нет свободных денег". - "Тогда война, - собирается с духом управляющий, - я могу списать невыполнение встречного плана по продаже акций новой эмиссии только на финансирование операции по ликвидации в уезде бандформирований. И ты это знаешь". Оба долго молчат. "Карту", - наконец произносит бандит. Управляющий достает из сейфа. "Вот эти два района", - тычет пальцем в карту бандит. "Спятил! - возмущается управляющий. - Там две лесопилки! Это золотое дно!" - "Решай, - пожимает плечами бандит, - меня войной не испугать. Война, сам знаешь, лотерея". - "Там моя дача", - хватается за голову управляющий. "Дачу не трону, - обещает бандит, - но чтобы на всей моей земле до октября ни одного солдата. Привози акции". Ударяют по рукам. "Да, - оборачивается, уходя, бандит, - организуй из Азии пару эшелонов гастарбайтеров для строительных работ. Некому, понимаешь, крутить бетономешалки". - "Семейных не жги, - бормочет управляющий, - они… хорошо берут акции". - "Семейные в такую нынче глушь прячутся, - смеется бандит, - не достанешь, кроме как с вертолета!"
Экран погас и вспыхнул.
Заседание кабинета министров вымышленной провинции. "Сельское хозяйство?" - спрашивает глава администрации.
"Хуже, чем в прошлом году, но лучше, чем в будущем, - отвечает министр сельского хозяйства и продовольствия. - С голоду не сдохнем". - "Промышленность?" - "Падение производства по сравнению с прошлым годом составило шестьдесят процентов, - вздыхает министр экономики. - Плана не будет". - "А если проведем денежную реформу, пересчитаем в новых ценах?" - предлагает глава. "Нет бумаги с водяными знаками". - "Что у нас на депозитах? Сможем перечислить в бюджет хотя бы процентов десять от непроизведенки?" - "Наши активы с прошлого года на картотеке, - отвечает министр финансов. - Живых денег нет". - "Тряхнем коммерческие банки?" - "Они не резервируются в нашем региональном отделении Центрального государственного банка", - разводит руками министр финансов. "Тогда зачем ты здесь сидишь, сволочь?" - выхватывает из ящика стола пистолет глава администрации, прицеливается ему в лоб. "Чтобы перевести твои сраные миллиарды в бриллианты и золото!" - орет в ответ министр финансов. "Выход? - устало спрашивает глава администрации. - С такими показателями мы будем в лучшем случае расстреляны, в худшем - изжарены на электрическом стуле. Вы что, ребята? Мы все попадаем под указ об антигосударственной деятельности". - "Сверхнормативный землеотвод под захоронение радиоактивных отходов?" - предлагает распорядитель земельного фонда. "Треть территории под отходами, - возражает министр сельского хозяйства и продовольствия, - резерв исчерпан". - "В соседней провинции на том берегу в прошлом месяце запустили неучтенный завод, - задумчиво произносит министр экономики. - Клепают начинку для спутников космической связи. Дали три землеотвода под захоронения - сразу получили льготные кредиты, оборудование, годичную отсрочку выплат в бюджет. Я говорил с их министром. Они могут оплатить тридцать процентов от нашей непроизведенки, но только в обмен на людей. Просят две тысячи от двенадцати до сорока лет". - "Две тысячи мужиков!" - воскликнул глава администрации. "От баб тоже не откажутся. Думаю, сговоримся на тысяче". - "Значит, падение составит тридцать процентов, - прикидывает глава администрации. - Это уже кое-что… Где взять тысячу-то? У нас людишек… тьфу!" - "Комендантский час в день Икс, - поднимается главнокомандующий. - Двести человек гарантирую. Утром пришла шифровка от соседей - сверху, с севера на нашу территорию вытеснено крупное бандформирование. Они хотят стать у нас на зимние квартиры, платят векселями Центрального государственного банка. Сначала возьмем векселя, потом их самих. Полагаю, живых будет человек сто. Рейд по болотам вдоль нижних границ - еще сотня. Облава в трущобах - сотня. Амнистия - еще сотня. Ну и заодно почешем нашу родную банду, надоел мне этот… как его… Нечипоренко! Вот вам и тысяча!" - "Жду всех завтра с подробными разработками. За утечку информации - смерть. Все свободны", - с облегчением откидывается на спинку кресла глава администрации. Экран погас, но больше не вспыхнул. Вспыхнул свет в зале. Просмотр закончился. - Ситуация исчерпана до дна, - произнес капитан Ланкастер. - Где раньше была вода, остался сырой песок. Конечно, в нем содержится определенный процент влаги, но жажду сырым песком не утолишь. Ситуацию необходимо в корне переиначить. Сегодня к вечеру информационное сообщение о состоявшихся в провинции выборах главы администрации, законодательного собрания, формировании нового многопартийного правительства будет передано по специальному каналу связи в Центризбирком. Если результаты выборов не утвердят, наша деятельность на нынешних постах вряд ли будет иметь смысл. Будем спасаться кто как может. Если все пройдет гладко, за дело следует приниматься немедленно. Послезавтра жду вас всех с конкретными предложениями, - сам того не замечая - или специально? - Ланкастер копировал экранного главу администрации. - Гвидо, ты готов предложить нечто конструктивное прямо сейчас? - с изумлением посмотрел на резинового старика, воинственно выпятившего губу.
- Да, капитан, - с достоинством ответил Гвидо. - Хоть демократия и молодость мира, от имени поколения отцов, испытанных борцов за торжество демократии, свободы, многопартийности и рынка я требую удаления из правительства преступного юнца! - грозно выставился на Антона. - Кто он? Откуда на нас свалился? Из-за таких, как он, врагов демократии, свободы, многопартийности и рынка, мы оказались сегодня в столь сложном положении!
Медленно поднялся и другой - костистый, в разбойничьих шрамах - старик в твидовом пиджаке. Если Гвидо был в общем-то смешон, этот, судя по всему, еще не растерял своей силы, без труда управлялся с любым оружием. Во взгляде Гвидо ненависть горела искристо и быстро, как порох. Во взгляде костистого - тлела как стекловата в металлическом контейнере. Такую ненависть не погасить подручными средствами. К счастью, Ланкастер не дал слова второму старику.
- Мы уходим от сути обсуждаемой проблемы, - заявил он. - Николай, вспомни, каким сам был в молодости, - подмигнул костистому разбойнику.
Воспоминания о чудовищной молодости отвлекли старика.
Ланкастер мрачно посмотрел на Антона. Капитан не любил, когда ему перечили. Антон вспомнил пленивших их с Золой в вертолете ефрейтора и рядового. Покойники и живые пока перечили Ланкастеру из-за Антона. Капитану не могла не явиться мысль, что не худо бы устранить усложняющую жизнь причину.
- Прикинем, кто чем будет заниматься, - снял тяжелый, как булыжник и одновременно скользящий, как точка лазерного прицела, взгляд с лица Антона капитан.
Гвидо и Николай, как понял Антон, остались при прежних занятиях. Гвидо отвечал за снабжение и свободу торговли. Николай - за производство промышленной продукции. Золу назначили уполномоченной по свободе и правам человека. Антона - министром культуры.
- Что я должен делать? - шепотом спросил Антон у Золы.
- Для начала дочитать "Дон Кихота", - ответила Зола.
- Я серьезно, - обиделся Антон.
- Будешь заниматься газетой.
- Газетой? - помрачнел Антон.
Больше всего на свете простые люди ненавидели власть. Потом - бизнесменов и предпринимателей. Потом - газеты, телевидение и радио. Стенды, лозунги, плакаты и в мирные времена уродовали и сжигали средь бела дня. Поэтому рекламные и прочие стенды улетали на воздушных шарах в небо. Но и там их доставали специальными патронами с краской. Антон вспомнил, как в городе, где он учился, восставшие шахтеры взяли штурмом телецентр. Пожилого плешивого телеруководителя со складчатым лицом казнили на площади странной казнью: поставили перед ним телевизор - как раз передавали рекламу спортивных тренажеров, - обложили кипами газет, вбили в задницу говорящий микрорепродуктор, подожгли газеты.
Покончив с официальной частью, Ланкастер пригласил присутствующих в соседнюю комнату, где их ждал стол с выпивкой и закуской. Гвидо, Николай и прочие выпивали хоть и часто, но по маленькой, со смаком закусывали. Привыкший есть и пить, пока не отняли, Антон с ходу осушил два стакана золотистого - слабее, чем спирт и самогон, но без малейшей сивушной отдачи, - неизъяснимо приятного напитка. Кровь в венах как будто превратилась в расплавленное солнце. Антон наполнил третий стакан.
- Коньяк пьют глотками, - отодвинула от него стакан Зола, - и не из таких стаканов.
- Коньяк, - старательно повторил Антон. - Коньяк. Я запомнил. Министр культуры должен знать, что такое коньяк.
- Что толку, что ты запомнил? - обронил проходивший мимо резиновый Гвидо. - В твоем продовольственном сертификате коньяк не значится!
Антон попытался ухватить его за удаляющееся плечо, но рука ухватила воздух. Да вовсе и не резиновый Гвидо это был а прямо ступающий каменный Николай. Антон понял, что напился. Но ему очень не хотелось отвечать за культуру, не хотелось гореть обложенному газетами со вбитым в задницу говорящим микрорепродуктором, наблюдая по ящику рекламу спортивных тренажеров. Поэтому он выпил еще.
- Капитан! - Антон удивился неожиданному простору вокруг, начальственной мощи своего летающего голоса. - Я не желаю быть министром культуры, капитан! Прошу определить меня чистить сортиры!
В зале не было ни души.
Антон вышел из зала, проследовал по ковровому коридору, спустился вниз по широкой белой лестнице. Пиджачок теснил плечи. Штаны, напротив, вольно крутились вокруг ног. Часовой на выходе с равнодушной почтительностью распахнул перед Антоном дверь.
Площадь, парк, газон перед белым домом были пусты. Ветер гнал сквозь побитое пулями, минами и снарядами каменное безлюдье желтые ломкие листья. Какая-то невыразимая мысль таилась в наполненной свистом ветра, скребущим шелестом листьев пустоте. Антон вдруг ясно осознал, что обречен. Это его не испугало. Обреченность порождала особенную, независимую от неминуемой предстоящей смерти свободу, которая была выше инстинкта самосохранения. Обреченные люди во все времена были милы Богу. Антон подумал, что подобная - не ограничиваемая страхом смерти - свобода есть смирение пред волей Бога. В ночной осенний час, стоя в одиночестве на ступеньках резиденции главы администрации провинции "Низменность-VI, Pannonia", Антон понял, что смирение пред волей Бога есть движение встречь сквозь гнилостный ветер власти и мерзкий свинец жизни к едва ли существующему в земной реальности иному. Что-то он провидел сквозь ветер и свинец, вставали перед глазами растворившиеся во времени образы Кан, Дерека, Елены, чьи-то еще случайные лица. "Если иного в земной реальности нет, - подумал Антон, - зачем Он мучает меня, иссушает душу? Чего ему от меня надо?"
На бетонной площадке возле здания стояла одна-единственная машина. Антон спустился по ступенькам. Заработал мотор, зажглись фары. Антон уселся на заднее сиденье. Шофер бесстрастно смотрел в ветровое стекло. "Домой", - сказал Антон.
Доехали быстро.
Дом был пуст.
Зола предала его.