3. Аномалия
Однажды в жизнь каждого человека приходит нечто странное, непонятное, почти мистическое. А может, и без "почти" - просто мистическое. Ну попробуйте, пошарьте в памяти, напрягитесь, вспомните - и тогда всплывет наружу тот самый заветный случай, который не объяснит ни физика, ни философия, ни логика ваша замечательная, и придется вам всерьез подумать о некой "высшей силе". О ее происках. А ведь нет ее, нет - доказано научно, в нее сейчас даже бабки не верят и лишь по ветхой привычке ставят желтые свечки у желтых иконных риз.
Давайте назовем это странное "аномалией" - красивым заграничным словом. Давайте назовем его так и признаем, что аномалия эта самая существует повсеместно. Как говорится, киньте в того камень, кто безгрешен. То есть не страдал от аномалии. Нет таких на нашем реальном белом свете - и точка. Другое дело, что проявляется она по-разному: у кого побольше, у кого - чуть-чуть. А у кого-то от красивого заграничного слова дрожат коленки. Не в переносном смысле - буквально.
Вот я, например, виляю коленками целый день. То есть, если быть точным, полдня, ибо поначалу я свою аномалию не замечал, потом не принимал всерьез, усмехался с опаской и себя успокаивал: мол, бывает же ерунда, ничего страшного, прими снотворное и спи до утра. А потом все началось, как пишут в классических романах, с новой силой, и вот тут-то я испугался.
Но в чем же дело? Что заставило меня "праздновать труса", как пишут в тех же романах?
А началось все с того, что утром я отправился к себе в редакцию. Вышел из подъезда, завел "Жигуленок", порулил задом сквозь строй "проклятых" автособственников и ненароком вспомнил о портфеле с рукописью статьи, забытом в квартире. Ну, тормознул, глушить двигатель не стал, пошел за портфелем.
- Теперь пути не будет, - недружелюбно сказала жена.
Она не любила, когда я возвращался с полдороги: над ней довлела темнота ее далеких суеверных пращуров.
- Не говори глупостей, - не менее недружелюбно сказал я.
Мои пращуры, по моему убеждению, были высококультурными передовыми людьми.
Я кинул портфель на заднее сиденье и врубил первую передачу. Сначала я выехал со двора через арку, поехал по Лесной вдоль трамвайных путей, честно постоял у светофора, перемахнул через Новослободскую и вырулил на Палиху. Тут меня подстерегла мелкая неприятность в виде запрещающего знака, более известного под названием "кирпич": на Палихе вскрыли асфальт и прокладывали трубы.
Тогда я развернулся, въехал на Сущевскую и снова затормозил: на столбе торчал "кирпич", а за ним ревел бульдозер и командовал некто в бумажной шапке, видимо мастер. Дорожники прилежно выполняли план. Предсказание жены сбывалось.
Я посмеялся над забавным совпадением, опять развернулся и через Пушкинскую и Трубную площади добрался до Цветного бульвара. Около пельменной стояли две "Волги" - обе здорово побитые, желтый фургончик ГАИ, и несколько милиционеров сосредоточенно гуляли по мостовой.
Пути не было.
Вежливый старшина разъяснил мне, что на Садовое кольцо я могу успешно выехать через Трубную улицу.
- Я не хочу на Садовое, - взмолился я. - У меня редакция на Цветном бульваре у Самотеки, знаете?
Старшина знал, но знание его ничего не изменило.
- Подождите полчасика, - сказал он, - тогда и проедете. А хотите - оставьте машину здесь, потом подгоните.
Второй совет был разумным, и, заперев машину, я пошел к редакции пешком. Пробыл я там недолго - час или полтора, а когда вышел обратно на улицу, то увидел своего вездесущего соседа Ганю. Он стоял у стенда с газетой и ел мороженое-трубочку за двадцать восемь копеек.
- Ты что здесь делаешь? - спросил я.
- Людку жду, - сообщил он. - Мы в "Мир" идем на венгерский детектив со жгучими тайнами.
- Проводи до машины. Есть время?
- Время-то есть, - согласился он. - А что это вы невесть где машину бросаете?
- Авария была, - объяснил я, - ну и не пускали. Да это здесь рядом, не утомишься…
Мы неторопливо шли - дело к осени, погода теплая, куда спешить-то? - беседовали о возвышенном. Ганька лизал мороженое, рассказывал байки о тяжелой студенческой жизни.
- Говорят, на экзамен идти - надо пятак под пятку положить, - делился он, - а накануне, соответственно, не бриться, не мыться. Очень помогает…
- Это точно, - не возражал я. - Особенно если долго не мыться: ни один преподаватель не выдержит.
- Вам всё смешки, - обиделся студент, - а приметы эти проверены временем. И лучшими людьми.
Я уже забыл о своем утреннем приключении с приметой.
- Все фольклор, - беспечно резвился я, - бабкины бредни. Стыдно, физик, и одновременно тревожно за твой пошатнувшийся моральный облик. Ландау в приметы не верил.
- А Эйнштейн верил, - упрямо тянул Ганя, - и Крукс верил.
Из открытой двери подъезда вылетела черная кошка, пронеслась перед нами, довольно смело перемахнула проезжую часть и скрылась за чугунным заборчиком бульвара. Ганя остановился и сказал торжествующе:
- Кошка!
- Вижу, - не стал спорить я.
- Черная, - продолжил объяснения Ганя.
И здесь я не нашел возражений:
- Очень точное наблюдение.
- Я дальше не пойду, - объявил Ганя. - Черная кошка - к несчастью.
- К большому или маленькому?
Ганя помялся:
- Не знаю… К маленькому, наверно…
- Так что ж, обратно пойдем?
- Нет, почему? Надо подождать, пока кто-нибудь раньше нас пройдет здесь, и… заклятье снято.
- А если я первый пройду?
- Валяйте, - разрешил Ганя. - Вам же хуже…
Я храбро пересек невидимый кошкин след, и Ганя присоединился ко мне.
- Где же несчастье?
- Будет, - успокоил Ганя. - Не торопите события.
Без приключений мы дошли до моего "Жигуленка", я отпер дверцу и сел.
- Привет, физик. Вечерком поделюсь несчастьем.
- Ага, - рассеянно сказал Ганя: он изучал переднее колесо машины. - А когда это у вас колпак сперли?
- Как сперли? - Я выскочил на мостовую: так и есть, правое переднее колесо демонстрировало обнаженные гайки крепления. Колпака не было.
Я обошел машину: увели только один колпак; видно, вор попался совестливый. А может, ему и нужен был всего один - кто теперь узнает?
- Вот вам и несчастье, - сказал мстительный Ганя. - Как вы считаете: большое или маленькое?
- Это как посмотреть… - Я, собственно, расстроился даже не от самого факта кражи, а от его непонятной связи с черной кошкой. Колпак, в конце концов, дело наживное: рублей шесть всего. Но при чем здесь приметы? Во-первых, утренние: с проклятым "пути не будет". Пути и вправду не было, не наврала примета. И с кошкой тоже все вроде сходится…
- Да вы не расстраивайтесь, - утешил Ганя. - Без колпака даже красивее.
- Иди к черту! - вполне искренне сказал я, сел в автомобиль и уехал, оставив улыбающегося Ганю дожидаться своего венгерского детектива и волоокой девушки Люды.
Кстати, уж она-то наверняка в приметы не верит: не тот характер. Да и я не верю; не верю, не старайтесь убедить. А все случившееся - только нелепое совпадение, смешное совпадение. У вас, что ли, таких не бывало?
Домой я доехал без примет, а стало быть, без приключений. Даже если оные приключения никак с приметами не связаны, я все равно был доволен. Подсознательно, подсознательно - попробуйте, упрекните в суеверии. Да и вообще я слабоват по этой части: не знаю их, не знаком даже по литературным источникам. А лучший способ бороться с приметами - не знать их. Кто это сказал? Я это сказал.
Дома я позвонил тихому старичку Ивану Васильевичу, чудо-старичку, всемогущему механику-умельцу, и пожаловался на воров.
- Главное, чушь какая, - жаловался я, - черная кошка дорогу перебежала, потому и сперли колпак.
- Точно, - подтвердил чудо-старичок, - это уж как водится: не было бы кошки, был бы колпак.
Тон его был настолько серьезен, что я опешил даже.
- Как здоровье, Иван Васильевич? Кошка-то перед самой машиной пробежала, колпак к тому времени давно на чужом колесе крутился. Где связь усмотрел?
- Где надо, там усмотрел, - туманно сказал он, - тут все связано спокон веку. Берегись примет, парень… А колпак помогу достать. Привет…
Что они, сговорились все? Берегись, берегись, береженого бог бережет… Береженого не спасает даже теория вероятности: бутерброд падает как вверх маслом, так и вниз. В среднем - пятьдесят процентов, вероятно. Но, вопреки разуму, в моем случае вероятность "маслом вниз" неуклонно росла.
Я пошел на кухню, отрезал кусок хлеба и уронил нож. Вспомнил: к чему бы это? К гостю мужского пола.
И даже не удивился, услышав звонок у двери. За дверью стоял улыбающийся Ганя. Один.
- В кино мы не попали, - сообщил он.
- Билетов не достали?
- Ага.
- Мороженое ели ассорти?
- Нет, - сказал Ганя, не знакомый с текстами классических советских оперетт, - Людка не любит мороженое.
- А кстати, где она? - спросил я и тут же сообразил: да и не могло ее быть: я вилку-то не ронял.
- Чего?
- Вилку, говорю, не ронял. Значит, гостьи не должно быть. А нож уронил. Вот ты и пришел…
- А-а, - протянул Ганя, - логично. Она попозже придет.
- Без вилки?
- Там видно будет, - туманно сказал он. - Может, и с вилкой.
Нет уж, решил я про себя, больше примет не будет! Хватит с меня кошки, ремонтных работ и уроненного ножа. Но так, из чисто спортивного интереса, неплохо бы познакомиться с народными верованиями, всякими там суевериями, приметами всякими замечательными.
- Скажи мне, физик, - начал я, - какие приметы ты проходил в средней общеобразовательной школе?
- Я там предметы проходил, - плохо скаламбурил бездарный Ганька. - А вообще-то примет навалом - бери любую.
- Дай мне первую попавшуюся, - сухо сказал я.
- Да навалом их, - канючил Ганька, - ну навалом, и всё. Вот эта, например…
Я был строг и неумолим:
- Какая?
- Ну, эта… вот такая… - Он вспомнил наконец и возликовал: - Соль к ссоре.
Я подумал и решил:
- Оставим на потом. Ссориться нам сейчас не с руки. Еще что?
- Да навалом, - опять начал тянуть физик. - Ну, это… три свечи к покойнику.
Хорошая примета. Толковая. "Гуманная". Ради такой и эксперимент не жалко поставить.
- Гони три свечи.
Ганя сбегал домой и принес деревянный подсвечник в виде парусника, в котором скривились от ветхости три красные свечки. Их еще ни разу не зажигали, видимо считая украшением музыкального дома.
Мы пошли на кухню, водрузили это сооружение на стол, и я пошарил на плите в поисках коробка спичек. Не знаю уж, как очутилась грязная вилка именно на плите, но я ее, конечно же, смахнул на пол.
- Ага! - заорал Ганя. - Вот вам и гостья.
Я швырнул ему спички:
- Зажигай! - поднял вилку, положил ее в раковину, подумал с грустью: неужто сбудется?
Свечки тускло и жалковато коптили, роняя на чистый пластик стола мутные красные капли воска или стеарина - из чего они там делаются? Мы молча ждали. Никто не умирал, хотя високосный год все еще буйствовал на планете. И тут в дверь позвонили.
Ганя не стал упиваться сарказмом по поводу упавшей вилки, он только хмыкнул сдавленно, пошел открывать и вернулся с Людой. Люда была чем-то взволнована.
- Здравствуйте, - выпалила она. - Зачем вы свечки средь бела дня зажгли? Хотя нет, правильно: память есть память…
- Чья память?
- Джессупа.
- Кого? - не понял я, а Ганя переспросил заинтересованно:
- Райнера?
Люда скорбно кивнула:
- Разбился в автомобильной катастрофе. Сегодня утром.
- Вот вам и покойник, - торжествующе сказал Ганя, а Люда не выдержала, возмутилась:
- Как тебе не стыдно, Ганя!
Гане стыдно не было. Ганя упивался победой, хотя, по совести, к нему она не имела отношения. Приметы сбывались одна за другой без исключений, и заслуги студента я в том не видел.
- Кто такой Джессуп? - спросил я.
- Певец, - объяснил Ганя, - с Дикого Запада. Король джаза. Правда, с голосом у него было не того, царство ему небесное…
Вот вам и покойник. Ганя прав. Приметы не обманывали, хотя порой их приходилось "притягивать за уши". В самом деле, какое отношение имеет смерть какого-то заокеанского певца к нашим трем свечкам? Да никакого, не убеждайте. И все-таки против факта не попрешь: зажгли свечечки - объявился покойник. И пусть он объявился еще утром, задолго до ритуального зажжения свечей, мы-то о нем узнали только сейчас. Нет, кажется, прав, прав Иван Васильевич: все связано.
И если до сих пор я относился к моим "приметным" совпадениям с некоторой долей иронии, то сейчас эта доля сильно уменьшилась, а если подумать, то и совсем исчезла. Судите сами, дорогие товарищи, какая ирония может быть, если любая из случайно выпавших или нарочно задуманных примет моментально исполняется, сбывается! Другое дело, что иной раз она сбывается с натяжкой - не без того! - но и придумывали их, приметы эти, бог знает когда, в незапамятные времена, при царе Горохе. С тех пор они состарились, видоизменились, кое в чем сдали свои позиции, но не исчезли, не умерли. Живут и действуют вовсю. И что самое противное, действуют на меня. Или со мной - не знаю уж, как правильно сказать. Выходит, я неожиданно превратился в пресловутого Макара, на которого валятся шишки, и если шишки эти пока бьют не слишком больно, так это как раз от примет и зависит.
- Вот что, дети, - сказал я своим великовозрастным друзьям. - Со мной происходит нечто странное: вокруг меня образовался эпицентр некой аномалии, суть которой вы поняли. (Ганька хмыкнул, а Люда кивнула серьезно: про колпак и дорожные работы он, видно, рассказал ей раньше, а про свечи с покойником только что разъяснил.) Аномалия эта касается только народных примет, которые сбываются точно. (Ганька опять хмыкнул, но серьезная Люда строго на него посмотрела, и он притих.) Есть два выхода. Затаиться и ждать, пока аномалия кончится, - первый. И второй: лезть напролом, проверять приметы.
- Альтернатива не из легких. - Ученая Люда знала много иностранных слов. - Во-первых, кто знает, когда она кончится. Может, вам на год затаиться придется. Или на десять лет.
- Или на всю жизнь, - вставил Ганя, но мы с Людой игнорировали реплику как явно неуместную.
- Во-вторых, лезть напролом, - продолжала Люда, - тоже опасно. Приметы, насколько мне помнится, бывают разные, и неприятности от них тоже разные: и мелкие и крупные. Значит, надо искать компромисс.
- Ну поищи, поищи, может, и сыщешь, - злорадно сказал Ганя, а я взмолился:
- Людочка, милая, не все ведь приметы вредные, плохие. Есть же и приятные. Например: левая ладонь чешется - к деньгам.
- У вас чешется? - быстро спросил Ганя.
- Давно уже не чесалась, - признался я и вдруг почувствовал некий легкий зуд в левой ладони. Я с удивлением посмотрел на нее: ладонь как ладонь, морщинистая, вся в разных линиях - удачи там жизни, в буграх Венеры и в прочей ерундовине. - Зачесалась…
- Вы ее о подбородок почешите, - посоветовал Ганя, - а то примета не подействует. Сведения точные, еще бабка моя, Арина Родионовна, светлой памяти, говаривала…
- Ганька, - сказал я, - чего ты врешь? Арина Родионовна чужая бабка… - Но почесал ладонь все-таки о подбородок.
Я почесал, и мы помолчали. Потом я еще почесал, и мы по-прежнему молчали, ждали: когда принесут деньги, много денег - мешками, подводами, автомобилями "КРАЗ-450". Денег не было. Ну никто не нес, не стучал в дверь, не подсовывал ведомости, а в кирпичных стенках строители в наши дни клады оставляют редко.
Вот так мы помолчали немножко, я тер ладошку о небритый подбородок, а мстительный Ганя сказал:
- Тю-тю денежки. И аномалия тю-тю.
И в это время, как в хорошем детективе, зазвонил телефон.
Я снял трубку и услышал голос моего редактора из одного узковедомственного издательства, иногда обращающегося к художественной литературе.
- Старик! - орал голос. - С тебя причитается!
- С чего бы это? - кисло спросил я.
- Альманах вышел! С твоим рассказом! Лети за гонораром!
- Когда лететь-то?
Голос стал серьезен и вдумчив:
- Сегодня ты уже не успеешь, так что давай завтра. С трех до пяти. Понял?
Не понять было трудно, о чем я и сообщил сначала редактору, а потом, повесив трубку, Гане с Людой.
- Большой гонорар? - спросил Ганя. Он явно завидовал - не деньгам, нет: тому, что я все-таки попал в эпицентр аномалии, не промазал, в середку угодил, и не сказочки это, не шуточки студенческие, а серьезно. Вот так.
- Не очень, - скромно сказал я, а Люда вмешалась:
- Не в этом дело. Какая разница - сто рублей или тысяча? Важно, что приметы сбываются аккуратно, стоит только подумать о них. В общем, есть план эксперимента. Берем том Даля с пословицами, поговорками и приметами, выписываем нужные в столбик и проверяем.
Предложение Люды казалось заманчивым. Действительно, выписать сначала все денежные приметы, потом еще какие-нибудь - с везением в конце, и ждать, пока сбудутся. Но, если быть честным, меня пугала перспектива превратиться в подобие уэллсовского человека, творившего чудеса. Пугала и потому, что в чудеса я не верил: это во второй половине двадцатого столетия-то! Пугала и потому, что я усматривал в моей аномалии связь с нашими предыдущими приключениями. А наши предыдущие приключения устраивал кто? Соседи по окружающему пространству - вот кто. А значит, нехитрый силлогизм приводит нас снова к ним.
Я честно поделился с ребятами своими предположениями.
- Возможно, вы правы, - согласился Ганя, - только зачем они к нам прицепились?
- Знакомые, - предположил я.
- Мы им в знакомые не набивались.
- Подождите, - прервала нас Люда. - Знакомые наши - люди разумные и свои опыты просто так не ставят. Значит, есть цель. Какая? Это раз. Второе: смысл опыта вам ясен? Мне лично нет. Третье: во всех прошлых случаях при опыте присутствовал кто-то из них, помните? Где они сейчас? Все это надо выяснить, и поскорее…
- Выясни, - сказал Ганя.
- Это возможно, - спокойно парировала Люда. - Попробуем найти примету, которая бы нас вывела на экспериментаторов. Или хотя бы натолкнула на верный путь. У вас есть Даль?
Даль у меня был. Я достал коричневый толстый том и, покопавшись в оглавлении, раскрыл страницу четыреста семьдесят третью.
- Начали!
- Муравьи в доме - к счастью, - прочитала Люда вслух.
- Значит, городским жителям счастья не видать, - резюмировал Ганька. - Валяй дальше.
- Кони ржут - к добру. Кто нечаянно завидит свет в своем доме - жди счастья.
Я не понял приметы:
- Это как же - нечаянно: вор, что ли, в квартиру залез? И это к счастью?
- Избавление от лишнего имущества чужими руками - всегда счастье, - сказал Ганя. - Темный вы человек. Собственник. Стыдно должно быть…